Страсти по Светлане

В моей жизни это имя появилось, когда я – провинциал из крымской глубинки, распираемый литературными амбициями, к малейшим успехам других на этом поприще относился с подозрением. Ниша наша (прошу простить невольный ассонанс!) была переполнена. Многие из пожилых авторов, толпящихся у кормушки по имени издательство «Таврия», видели в нас – молодых обузу и нахлебников.  Однако к Светлане Ягуповой отношение у них было явно иным. Как-то быстренько ее  рукопись была обсуждена в писательской организации, потом относительно оперативно поставлена в план издательства и выпущена книжка.
Был, конечно, по этому поводу некий ропот и не только среди литературного молодняка. Мол, ясное дело, ведь у нее отец второй человек в «Крымской правде». «Зеленого дельфина» я читал после того, как нас познакомили и думал: у человека такая судьба, а пишет она сказочки. Из двух одно: либо ей не по силам жанр настоящей драмы, либо наивная фантастика – каприз интеллектуального одиночества. Это были первые вопросы, которые у меня возникали в связи с восходящим в литературе новым именем. Вопросы, на которые я не стремился получать ответы. Говорить с ней самой на столь щекотливые темы из деликатности и дистанцированности наших  только-только занимающихся отношений я не мог и не смел. Шли дни и годы, возникали новые безответные вопросы. Например, такой: откуда у человека, практически не выходящего из дому, такое знание моря. Меня удивляли ее метафоры. И я говорил себе и другим, мол, это у неё  такое потрясающее воображение! Её проза всегда интересовала меня и, прежде всего, своей философией. Я видел в Ягуповой родственную душу, потому что сам стал писать вследствие боли, которая ускоряет самопознание и обостряет чувства. К какому-то возрасту я тоже умудрился несколько раз начать жизнь сначала, то есть ещё и ещё раз свой «нуль пространства разомкнуть». Смущало меня всегда только одна пустяковина. Имена, которые Светлана Владимировна давала своим героям, казались мне –  серьезно инфицированному соцреализмом, – искусственными. Не потороплю события, если уже в этом месте своего эссе, признаюсь, что, благодаря и её литературе, я, сначала сам того не осознавая, стал избавляться от официального методологического вируса. Ягупова, как мне кажется, вообще избежала этого иммунодефицита. Глубоко сидящий в каждом пишущем, время от времени дающий о себе знать метод, Светлане был чужд и тогда, чего мы не понимали и потому смотрели на её фантастику, как на игру недогруженного, а то и праздного интеллекта.
То есть, дело было вовсе не в именах (Табачкова) и названиях (улица Жареных уток), а в чём-то ином. В чём же? Почти на все вопросы,накопившиеся за прожитые в одном цеху годы, дала мне ответ её мозаика мгновений «Под сенью крыл твоих», опубликованная в начале года в одном из местных журналов. Но об этом – то есть, самом интересном, – чуть позже. Пока же мне хотелось не столько поинтриговать, как насладиться нашей с ней общей ностальгией по лучшим дням крымской литературы.
Мы сближались очень долго. Быть может, потому что, как все люди её положения, она относилась к новым отношениям настороженно. Мы сошлись на сломе эпох, видимо, прежде всего, потому что увидели наконец, что питаемся из одной чаши. Стали общаться как единомышленники.  Вскоре, начав в очередной раз с нуля, я привёл к Светлане дорогого мне человека. И эта спонтанная встреча из предполагаемого знакомства как-то неожиданно обернулась благословением. Наверное, мало кто понял реплику Светланы на презентации её «Сердоликового ларчика», когда, увидев мою дочку, она сказала ей: «Мы с тобой знакомы с тех пор, когда было тебе минус 7 дней». За неделю до рождения нашего ребенка мы с женой были в гостях у Светланы Ягуповой.
Она пишет фантастику, потому что верит в будущее людей. Сказки, потому что видит в каждом из нас нашу затаённую суть – глубоко спрятанного ребёнка по имени душа.
О чём книга «Сердоликовый ларчик» явствует уже из подзаголовка «Приключения Крымуши в стране Фантаврии». Да, это фантастическая сказка-игра. Новое произведение взрослой писательницы, ставшей детским автором лет десять назад, когда она придумала своего Крымушу и стала вместе с художником Александром Иванченко выпускать журнал под этим именем. Кто-то всерьёз полагает, что эта книжица развивает у маленького читателя логическое мышление. Кто-то, наверное, сделает ещё какие-то глубокие научно-педагогические выводы. Многие будут правы, потому что последнее десятилетие прошлого века наше образование, как никогда надолго, очутилось  в безвоздушном пространстве. Когда все традиционные методики, давшие человечеству королевых и курчатовых, патонов и платонов полетели кувырком, а привносимые инновационные заменители только усугубляли вверхтормашечные представления педагогов и детей о школе и учёбе, Крыму был явлен журнал «Крымуша», дерзнувший  размышлять на своих страницах, причём  вполне тонко и достоверно, ни больше, ни меньше как о порядке вещей. Потому его так охотно стали брать на свои уроки и математики, и филологи, историки и биологи…
Отдадим должное власть предержащим. Они оценили вклад С.В. Ягуповой Государственной премией автономии. За что им наша гражданская благодарность. Будьте, господа, и впредь внимательны к своим подвижникам. Они и в наши демократические  и свободно-независимые дни по-прежнему не менее, нежели в эпохи мракобесия, остаются великим господним подспорьем.
После «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо ничего более впечатляющего или подобного мне читать не приходилось. Тут я возвращаюсь к разговору о  журнальной публикации Светланы Ягуповой «Под сенью крыл твоих». Говорить о приоритетности этого произведения  в некоторых его аспектах, вероятно, не совсем этично, но надобно. В литературе до сих пор не было ни одной автобиографической книги, столь бесстрашно рассказывающей не просто о проблемах инвалидов, к тому же ещё женщиной-инвалидом.
Штабной поезд, в котором служила мама Светланы Ягуповой в сорок третьем попал под авианалет. При падении  с вагонной полки только что родившийся младенец получил травму спины и ноги, впоследствии осложнившейся туберкулезными заболеваниями.
Автор начинает свою исповедь размышлениями, в которых слышится вопрос: почему именно ей выпала такая доля? Десяток лет лежать неподвижною, испытывая приступы удушья, непрекращающуюся боль, насилие гипса и корсетов, последствие болеутоляющих  уколов – это ли не ад земной?! Вряд ли есть однозначный ответ на столь сакраментальный вопрос. Зато читатель получает множество ответов, как я, например, на свои, накопившиеся ещё с юности вопросы не столько  к Свете, сколько к жизни. И уже за одно это я говорю ей спасибо. И речь я веду не о том, откуда она, несколько лет пролежавшая под навесом на евпаторийской берегу, знает море или почему пишет сказки, фантастику. Благодаря этой книге, читатель может иначе глянуть окрест, посмотреть на себя, по-другому оценить свои взаимоотношения с людьми и миром. Ведь нам так часто не хватает великодушия, когда мы судим других, и справедливости, когда мы оцениваем себя.
Есть в откровениях Светланы нечто евангелическое. Ассоциации, подобные этой, не покидали меня от первой до последней страницы. И не столько потому, что в тексте немало прямых и косвенных реминисценций на затронутую только что тему. Книга эта многогранна, как апокриф, а стиль и язык, какими она исполнена, делают ее, быть может, еще более яркой на фоне нынче превалирующей рыночной литературы.
Надо обладать поистине стальным характером, чтобы раскрыть  себя до такой степени обнаженности. Быть может, потому западная литература не имеет сегодня подобного ягуповской «мозаики» аналога, что там сразу же после Второй мировой войны для инвалидов делается все, чтобы эти люди ни в коем случае не чувствовали своей ущербности. Это книга не столько о самой себе любимой (нелюбимой?!). Эта книга могла бы стать настольной не только для тех, кто сегодня по разным причинам оказался в тисках убийственных обстоятельств, кого называют у нас беспощадным словом калека. Я говорю «книга», потому что уверен, вопрос издания этого документа отдельной книгой, должен решаться на государственном уровне! Эту книгу надо издать таким тиражом, чтобы её мог прочесть каждый, даже самый благополучный из граждан, потому как ничто так не непрочно, как человеческое здоровье, никто так не независим от случая, как человек.
Светлана  нашла ответ и на самый основной для себя вопрос: почему ей выпала такая доля? И хотя все ответы есть в Священном писании, Ягупова, как и во всем в своей нелегкой жизни – тем как раз она и отличается от иных людей – интерпретировала этот ответ, согласуясь с традицией и личным опытом. Не пожалеем же газетной площади для этой поучительной и для всех нас цитаты из ее «Мозаики».
«Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии» (от Иоанна, гл.9:2,3).
Русское слово убогий, как нельзя лучше предаёт суть явления – у Бога, при Боге, то есть как бы постоянно связанный с Ним. Отвергая Бога, общество не только изменяет смысл слова убогий, придавая ему уничижительный оттенок, но и жизненные (мировоззренческие) ориентиры самих убогих. И тем самым умножает их страдания».
Остается добавить следующее соображение:  общества, где инвалиду плохо, безбожны, а значит достойны сожаления.

2002 год.