Наш Рейн

Данил Иванович Давыдов – парень родом из малюсенького села Махоньки Иванинского района Курской области. Не Даниил, не Данила и не Данило. А именно Данил. Благодаря врождённой мудрости сумел правильно сориентироваться в жизни. Рано примкнул к большевикам, поучаствовал в гражданской войне и в свои двадцать четыре года, в 1925 году, был уже членом Курского губисполкома.

Потом, в году примерно тридцать седьмом, его с четырёхклассным образованием «бросили» в Щигры на должность заведующего райздравотделом. Там он организовал или «пробил» строительство районной больницы. Стал популярным и у больных, и у врачей, и у начальства.

Но именно к людям, чем-то выдвинувшимся, цеплялись подлецы. На одном из районных активов один поганец выступил:

- А Давыдов – враг народа.

Это слово в тридцать седьмом году было модным. Пришла в Щигры разнарядка на одного врага народа.

Если бы Данил Иванович струсил и промолчал, загремел бы в рукавицы Ежова.
Но он попросил слова и обрушился на клеветника:

- Это я-то враг народа? А кто построил больницу, кто организовал врачам жильё? Кто обеспечил больных полноценным питанием? А вот ты, бездельник, и есть враг народа! Ты, левотроцкистский последыш, пытаешься опорочить честного коммуниста.

Давыдову объявили благодарность за вклад в развитие здравоохранения в Щигровском районе, а «левотроцкиста», который им и не был, вскоре арестовали, и он бесследно исчез в мясорубке НКВД. Потому что нужен был враг народа. Была квота. Вот он и сгодился. Поскольку вылез из строя и обратил на себя внимание. Не рой другому яму!

Данил Иванович участвовал в Великой Отечественной войне, прошёл Сталинградскую и Курскую битвы в качестве политрука роты. Это значит, что он первым выскакивал из окопа на бруствер с высоко поднятым пистолетом в руке и криком «За Родину! За Сталина!».

После войны его, человека с четырьмя классами образования, назначили на пост заведующего Курским горздравотделом. Ему подчинялись все больницы, аптеки, санатории и даже косвенно мединститут со всеми его докторами медицинских наук и профессорами.

Он и здесь умело лавировал, не пытался учить медиков уму-разуму, а сосредоточил внимание на строительстве больниц, санаториев и тому подобной медицинской инфраструктуры. Добивался квартир для врачей.
Помимо двух десятков боевых, трудовых и юбилейных правительственных наград имел знак «50 лет в КПСС».

Из своей родной деревушки Махоньки многих прописал и устроил в Курске на работу.

Особую заботу он проявлял о трёх детях погибшего под Севастополем младшего на десять лет брата Гаврила. Стремился как можно чаще приглашать племянницу, мою жену, в гости, чтобы лишний раз накормить. А поскольку она уклонялась от частых посещений, то он меня обвинял, что я её не пускаю. Пришлось мне не только ходить к дяде Дане вместе с ней, но и понуждать её к этому.

За столом всегда была обильная выпивка и хорошая закуска. Данил Иванович ставил своей целью напоить гостей, оставшись относительно трезвым. И этим гордился. Меня он принуждал пить.

Я от природы не любил спиртного. Естественное отвращение живого существа к яду. Стремился отказываться. Настрадавшись в детстве голодом, любил вкусно поесть. Он же заставлял пить вплоть до скандала. Нальёт мою стопку, стукнет донышком своей по венчику моей, поставит свою на стол, пренебрежительно и принудительно приказывает как бы на жаргоне пьяниц:

- Тяни!

Мне его жест чоканья и «тост» казались унизительными и оскорбительными. Будто ногой на мою голову наступал.

- Что вы меня накачиваете? – пытался я защищаться.
- Ты делай, что говорят! Ишь разболтался!

Жена толкала меня:

- Не огорчай дядю Даню.

А когда я, выпив лишнего, начинал патякать непотребное, он грозным окриком обрывал:

- Не болтай лишнего! Герой!.. Без звёздочки! Надо пить меньше.

Это было его торжество. Вот какой он молодец! Гостя напоил, а сам трезвый!

За столом у него нельзя рассказывать никаких анекдотов, даже абстрактных, например, о тёще.

- Не позорь тёщу! Она тебе мать!

Допускались два анекдота, которые всегда рассказывал он сам.

«В гражданскую войну командиру докладывают:
- Привели хохлов.
- Дайте им сена.
- Так они люди!
- Любят? Добавьте соломы».

И заливался счастливым смехом. Видя, что никто не смеётся, пояснял:

- Командир думал, что привели волов.

И повторял анекдот сначала. Я, желая доставить не столько ему, сколько жене, удовольствие, запрокинув голову, хохотал. Каждый раз!

«Принесли в столовой человеку чай. Тот попробовал – не сладкий. Спросил официантку. Та спрашивает:

- Вы как размешивали?
- Слева направо.
- А сахар ушёл налево».

Его сын, Владимир Данилович, двоюродный брат моей жены, старше её на четырнадцать лет, а от меня – на десять.

Он работал начальником конструкторского бюро в каком-то НИИ и внештатным инспектором областного комитета то ли народного контроля, то ли партийного контроля. И тоже не допускал антисоветских высказываний.

Когда дядя Даня вышел на персональную пенсию, она оказалась меньше обычной по старости. Это абсурд социализма. Никому дядя Даня не стал нужен.

Сын Володя, инженер с высшим образованием, и другой сын, Саша, кандидат технических наук, равнодушно остались в стороне. Письма во все инстанции писал я. А ведь во время своего могущества дядя Даня меня ни в грош не ставил.

Я так смачно писал о его заслугах перед государством, что старик чуть не плакал. Добавили ему пенсию. Меня он зауважал. Относился ко мне не только уважительно, но даже как бы трогательно, что ему несвойственно.

Когда на улице Ленина сносили особняк, где жил дядя Даня, то ему предоставили квартиру на улице Серёгина в районе посёлка Ламоново. Это то самое место, где живёт курский писатель Лев Николаевич Боченков. Это то самое место, о котором писатель Михаил Николаевич Еськов сказал, что оттуда до центра надо ехать полдня. Это то место, где живу я.

А дядя Даня был на учёте в обкомовской больнице и прикреплён к аптеке на улице Ленина. Как ему забиваться в захолустье? Вот он и горевал. Опять никто не принял участия.

Дядя Даня был на партийном учёте в Кировском райкоме партии. И опять же я писал письма первому секретарю Михаилу Владимировичу Григоржевичу, который когда-то в политехническом институте был моим студентом, и которому я поставил пятёрку. Я написал о больших заслугах Давыдова перед государством и просил Григоржевича, чтобы дали квартиру в центре. Предоставили на пересечении улиц Радищева и Садовой.

Потом дядя Даня умер. Володя вышёл на пенсию. А тут как раз грянула ельцинская интервенция против России и её народа. Малюсенькую пенсию и ту Володе не платили несколько месяцев.

Жена Володи, Рита, еврейка. По каким-то еврейским каналам организовала переезд в Германию, где они и живут поныне.

Володя шлёт нам подробные письма о том, как они хорошо живут. Занимают два этажа половины дома, купили японскую машину. Присылает фотографии с Женевского озера, из Рима, из Израиля…

Как-то прислал фотографию реки Рейн. И написал на обороте: «А это наш Рейн».
Наш! Куда только подевался патриотизм! Попробовал бы он это сказать за столом у дяди Дани! Который воевал с немцами.