Лис

Война – всё та же страсть, но глубже
Во много раз, чем вся любовь.
Не может быть, чтоб зимней стуже
Морозить можно было б кровь.
А кровь у Лиса – всё кипит,
А взгляд – как лёд, сто лет хоть злись.
А сердце, всё живёшь, болит.
Отдай же честь, полковник Лис!

Даниэль не любил старые, совсем не нужные вещи. Они занимают слишком много места в жизни, в памяти, стирая нужные воспоминания, которые так нужны. Они собирают на себе пыль – и потом эту пыль не выветрить. И долго будешь от неё чихать, а она засядет глубоко в лёгких, и не будет давать вздохнуть.
Поэтому Даниэль и решил прибраться на чердаке.
Или попросту говоря, выкинуть всё из своей жизни. Стереть себя, как личность.
Стать чем-то новым (или кем-то?), забыв всё приятное-неприятное. Забыть всё – даже свою любовь. Любовь, которой ты поклялся в верности до смерти, что никогда не изменишь ей.
Но клятвы – ничто, по сравнению с обстоятельствами, меняющими человека.
А ещё полковник не любил всё новое – в особенности детей.
Они слишком наивные, слишком молодые. Они не знают жизни, а уже представляют себя старыми морскими волками – и это одновременно смешно и глупо. Ведь это действительно глупо и безнадежно – представлять себя тем, кем ты не являешься.
Даниэль как-то раз захотел представить себя героем, но после этого понял, что быть героем – это самая неблагодарная работа.
Но и это воспоминание тоже надо стереть.
- А ты когда-нибудь о чём-нибудь мечтал? – раздаётся голос среди паутины, и из-под старых пыльных газет выскакивает семилетний мальчишка с горящими глазами. Ему было здесь ново, интересно. Да и детское любопытство – самый благочестивое из всех пороков.
- Мечтал, - согласился Даниэль, подходя к мальчику и присаживаясь около него. Растрепав своей большой ладонью его чёрные волосы, полковник даже слегка улыбнулся и обратил внимание на заголовки газет.
«Англо-бурская война!»; «Германское кровавое воскресенье!»; «В России началась революция!»; 
Даниэль даже не решился читать дальше, только прикрыл глаза, вспоминая, как его отец читал эти заголовки вслух. Ему тогда было лет пять…
Ещё даже меньше, чем его сыну сейчас.
- А о чём ты мечтал? – продолжал расспрашивать Чезаре полковника, даже не замечая изменений в его лице.
Детская наивность. Даниэль ла Вольпе её никогда не любил. И сейчас не любит.
Хорошо, что в Бога он уже разуверился – иначе бы его постигла Небесная Кара. Это же надо – находить в своём собственном сыне недостатки!
На такое способны только те, кого полковник и убивал в течение последних пяти лет.
- Я не помню, - мгновенно соврал Даниэль, поднимаясь с колен.
Он не любил и врать – просто это было необходимо. Он не хотел говорить сыну, что он был самым мечтательным подростком в своё время?..
Был.
Это слово нужно убирать из своего словарного запаса – а то привык уже вспоминать.
Воспоминания убивают тебя, заставляют отвлекаться, заставляют забывать действительность.
Или нужно оставить в памяти действительно нужное, что пригодится в жизни.
Только жизни уже не будет – полковник своё уже отжил.
Война-то закончилась.
- Даниэль, Чезаре! – на стол уже накрыто! Идите обедать! – послышался голос Лючии. Полковник давно уже не слышал голоса своей жены – только помнил её почерк. Когда она встретила его на перроне, Даниэль даже сначала не узнал её.
А сына – узнал.
Вылитый полковник в детстве.
Даниэль взял в свою ладонь руку своего сына и потянул его за собой – вниз, подальше от воспоминаний.
- Быстрее давайте, суп уже остывает – Лючия была ангелом. Настоящим ангелом во плоти. Но только не внешностью – она больше была похожа на цыганку, чем на итальянку, но её характер, её кроткий нрав… Она была совершена. Даже ничего нельзя был улучшить. А если начать улучшать и так нечто совершенное, то можно кардинально всё ухудшить.
Зато самого полковника называли en Diablo encarnado.
Это тоже надо выкинуть из головы. Совсем-совсем.
Не стоит вспоминать то, чего вспоминать совсем не следует.
Обед прошёл в молчании. Чувствовалась некоторая напряженность. Некоторая – слабо сказано.
Это второй совместный обед Даниэля и его семьи. Первый прошёл в точно такой же обстановке. Члены этой маленькой семьи привыкли жить отдельно от своего «кормильца». А он от них.
И ведь не вернёшь счастливых дней…
- Спасибо, мама, - Чезаре первый нарушил молчание и улыбнулся, проворно выйдя из-за стола.
В нём кипела сила юности, в нём была та жизнерадостность, которую полковник потерял пять лет назад.
- Не за что, милый, - ответила Лючия, кивнув своему сыну. – Долго на улице не гуляй, стемнеет, будет страшно тебя искать…
- Не волнуйся, дорогая, - Даниэль оборвал жену на полуслове. – Мы же вместе пойдём искать его, если что…
Дальше разговор не заладился. Полковник пытался улыбнуться, но никакой искренности в нём не было. Он мог улыбаться только ртом, а его глаза, пронзительные голубые глаза оставались холодны, как арктический лёд.
Чезаре спасся бегством, весело подпрыгивая, как все дети.
Лючия молчала.
- Тебя что-то заботит? – поинтересовалась ангел, смотря в столешницу, сделанную из красивого красного дерева.
- Сегодня у меня назначена встреча со старым другом. Я уже должен идти к нему. Ты побудешь недолго одна? Через часа два я вернусь, обязательно, - равнодушно сказал Даниэль.
Это равнодушие могло напугать кого угодно. И в первую очередь любого добродушного ангела.
Такого, как Лючия.
- Хорошо. Но только обязательно возвращайся, - тихо произнесла женщина.
Она очень любила своего мужа. И Даниэль это прекрасно знал – он даже для неё, специально для неё старался вести себя, как обычный человек, но у него это плохо получалось.
Всё, что навалилось в последние пять лет давить.
Именно для неё, для этого ангела он старался всё забыть, что жить нормально, чтобы никогда её не мучить, чтобы она была счастлива.
Угораздило же влюбиться её в военного человека…

Эти неспокойные мысли посещали Даниэля, когда он шёл под серым сентябрьским небом в дом своего друга, когда пожимал ему руку, когда прошёл в небольшую светлую гостиную.
Но только не тогда, когда они оба сели в кресла.
- Марсель, ты меня зачем звал? – за последние годы Даниэль стал более прагматичен, более резок и краток. Война не терпит болтунов и поэтов.
- Даниэль, старый лис, зачем ты так сразу, давай поговорим? Как твоя жена, как сын?.. – улыбнулся Марсель, глядя в стеклянные глаза своего давнего друга. Но друг просто сидел и внимательно смотрел, пришлось убрать любезности и приступить к делу:
- Дело вот в чём, Даниэль… Я могу тебя отправить на фронт. Нет, не перебивай меня, пожалуйста. Ты жить не можешь без войны. И я это вижу, и твоя жена это видит. А сын тебя и не знает вовсе. А ты скучаешь по войне, при чём очень явственно скучаешь. Она тебя воспитала, ты лет с шестнадцати в самом центре всех действий…
- Я знаю,  -равнодушно сказал полковник и, отринув свою обычную бессловесность, сказал:
- Я знаю, что меня любят, несмотря на мой образ жизни. Я тоже люблю Лючию, как и она меня. Но, Марсель, ты прав. Я не могу без войны. Я готов отправиться хоть куда, чтобы снова стать военным. Я готов даже стать наёмником, лишь бы служить делу, которому я давал присягу.
Но я боюсь за Лючию, понимаешь? Она настоящий ангел. Просто ангел во плоти. А кто я? Тот, который воевал за мексиканскую революцию, тот, кого сама революция, сама идея не интересовала. Я просто люблю моё дело, дело, за которое мне стоит сражаться. За которое несложно жить. А умереть – ещё проще.
Меня сдерживает только моя жена.
Марсель немного задумался, не сводя глаз со своих ухоженных рук.
- Убей жену, - произнёс Марсель.

- Дорогой, ты уверен, что тебе нужно обязательно поехать на войну?... Ты же три дня назад приехал, - спросила Лючия, поправляя шарф на шее своего мужа. Чезаре остался у её подруги, чтобы он не смог видеть слёз своей матери.
Да и сам Даниэль не мог видеть её слез. Она была самым дорогим ему человеком, он не мог оставить её просто так, одну. Но с другой стороны, у неё был Чезаре, который обязан был вырасти хорошим человеком.
- Да, мня срочно вызвали – им не хватает бойцов, - произнес Даниэль, вытирая мокрые дорожки слёз на щеках у своей жены. – Ты только не плачь, я же обязательно вернусь.
- Ты обещаешь вернуться? – полковник не мог глядеть в эти глаза, наполненные печалью, горем и любовью одновременно. Эта была настоящая пытка.
Пусть его пытают фрицы, пусть ему сломают несколько костей одновременно – ему не будет так больно, как сейчас. Что могут сильные и большие мужчины, по сравнению с этой маленькой и хрупкой женщиной, одна слеза которой стоит намного больше, чем целый мир?..
Даниэль промолчал. Отчаяние всё сильнее плескалось в её глазах.
Он только протянул ей письмо и тихо прошептал:
- Прочитай, когда поезд отойдет с перрона.
Сказав это, он быстро подхватил свой небольшой чемодан и забежал в вагон.
Он не попрощался не потому, что поезд уже отходил от платформы, а потому, что надеялся встретить своего ангела. Снова.
Если попрощаешься - человек подумает, что это навсегда. А если нет, то ты обязательно с ним встретишься.

«Любимая Лючия,
Ты не представляешь, как я тебя люблю. Я был слеп перед тем, как в первый раз уехал от вас с Чезаре на войну, в Мексику. Я не видел, как сильно ты меня любила. И я сожалею, что увидел это только сейчас.
Ты сама видела изменения во мне – я стал слишком суров. Я не подхожу для вашей мирной жизни. Она слишком скучна для меня, а моя для вас – слишком опасна.
Как только мы познакомились с тобой, я даже и не предполагал, как можно было в меня влюбиться – ведь уже в ту пору меня всё время вызывали на разные миссии, в разные уголки мира. Я не понимал, как меня можно было ждать – ведь я не любил никого, кроме тебя. А ты… ты всё время меня ждала, ты всё время встречала меня на вокзалах и в портах. Когда я получал твои письма, я представлял тебя стоящей на крыльце, в бледно-голубом платке на плечах. Дует сильный ветер, срывая с тебя этот платок, а небо серо – как и твои мысли, отраженные в письме.
Только в тебе я мог найти поддержку, надежду и необыкновенную любовь.
Я знаю, что ты прочтёшь его сразу же, как только поезд сдвинется с мёртвой точки. Тебе просто интересно, зачем я собрался на очередную войну.
Я собрался на неё, чтобы ты была счастлива с кем-нибудь другим.
Я ведь только воевать и умею. Но не жить. Ты это прекрасно понимаешь, моя милая.
Я люблю вас: и тебя, и Чезаре. Передай ему, что я любил и люблю его.
Ты меня больше не увидишь. Разве что на небесах.
Навеки твой, Даниэль»

Лючия зажала себе рот рукой и тихо зарыдала. Её слезы тихо капали на бумагу. На перроне практически не осталось людей – они все уже ушли по домам. Они-то знают, что люди, которых они провожали в дальний путь – вернутся.
Все, кроме Даниэля.
Лючия опустилась на колени, продолжая плакать, бесшумно роняя слёзы на исписанную бумагу. Это было очень большим ударом для неё. Ангел душою, она была сильно наивной и верила в любовь. Любовь, которую никто никогда и не предаст.
А Даниэль, хитрый лис, предал её.
Но он любил её – он сам об этом написал. Он любил, когда она его встречала с войны, когда он, из горячего боя сразу же попадал в тёплую кухню, где Лючия, улыбаясь, готовила ему обед.
Ангел не помнила, как она добралась до своего дома. Она не помнила, как сказала Чезаре, что папа уехал навсегда и больше никогда не вернётся.
Она даже не знала, как ей в голову пришла мысль отправиться к обрыву, к морю. Но это была самая лучшая идея.

Сегодня как раз дул сильный ветер – он нёс морской чистый воздух прямо в лицо Лючие. Он охлаждал непрекращающиеся слёзы, что текли из её глаз.
Он охлаждал все её мысли, все её идеи. Была даже мысль покончить с собой, но при каждом таком желании её взгляд натыкался на маленького Чезаре, сидящего рядом с матерью.
Он был слишком мал, чтобы понять, какая это была драма для его матери, ведь она умела только любить. А переполнить любовью маленького человечка, сидящего рядом, означало сделать его беспомощным. Даниэль всегда писал ей в своих редких письмах, чтобы она не слишком баловала своего сына.
Их сына.
- Такая молодая, а уже плачешь, - произнес старый рыбак, идущий со стороны пляжа. Лючия даже не заметила его – её занимало только её горе.
- У нас папа больше никогда не вернётся. Он на войну уехал, - мгновенно ответил Чезаре со своей детской беспечностью. Рыбак цокнул языком и сказал:
- Война-то сейчас ожесточенная идет. Особенно в душах людей.
- Он не вернётся, - тихо прошептала Лючия, даже не обращая внимания на незнакомого ей человека. Губы её дрогнули, а из глаз вновь полились слёзы – её душу буквально раздирал этот факт: «Он не вернётся».
- Дочь моя, - старый рыбак улыбнулся, подойдя чуть ближе и продолжая говорить, - все любимые люди уходит от нас. Каждый день от нас кто-нибудь, да уходит. Его отец ушёл на войну, а ведь она уже идёт к концу. Это, получается, он без войны жить не может. А ты без него. Война – зло, значит, ты жить не сможешь без Дьявола. Война убивает всех. Ты не думай, что он такой один. Вас, таких верных и любящих жён, очень много и все ждут своих мужчин с войны. Они вернутся.
«Они и не уходили,» - подумала Лючия, просто глядя на не слишком спокойное море.
Её так никто и не поймёт.

Через два месяца пришло письмо о кончине полковника ла Вольпе.

Лючия умерла в 1943 году в концлагере. Перед смертью она твердила только два слова: «война» и «Даниэль».