Рубцов поэт о Рубцове человеке

 


    На фото  выставка-инсталляция «Волны и скалы" в музей «Литература. Искусство. Век XX», которая была открыта  в рамках фестиваля поэзии и музыки «Рубцовская осень», к  80-летию со Дня рождения выдающего поэта Николая Рубцова. Этой выставкой-инсталляцией завершался юбилейный проект «Ось жизни», рассказывающий о различных темах лирики Н. Рубцова.

Александр Жгутов.
       Рубцов поэт о Рубцове человеке.


« … когда в стране забылось всё святое,-
Пришел в поэзию Рубцов
Как нежный сын заговорил он с Русью
Добром ответил на людское зло…»

Александр Колесов.


«Я начал жизнь в трущобах городских
И добрых слов я не слыхал.
Когда ласкали вы детей своих,
Я есть просил, я замерзал.
Вы, увидав меня, не прячьте взгляд
Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват….
…Вы знали ласки матерей родных,
А я не знал и лишь во сне
В моих мечтаниях детских, золотых
Мать иногда являлась мне….»
Dorival Caymmi  Песня из к/ф «Генералы песчаных карьеров»


               


Стихи Рубцова настолько автобиографичны, что лучше  его о нём самом уже  никто сказать не сможет.
Именно  так  в своем стихотворении «Просьба»  Нобелевский лауреат в области литературы Редьярд Киплинг, автор  произведения «Книга джунглей», сказал:

«…И память обо мне храня
Один короткий миг,
Расспрашивайте про меня
Лишь из моих же книг…»

 В предисловие к рукописи сборника стихов «Волны и скалы» Рубцов в 1962 году писал: - «…стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут, через личное, через частное, но при этом нужна масштабность и жизненная характерность настроений, переживаний, размышлений…»

 Вместе с тем, Николай Михайлович,  как автор этого сборника, 11 июля 1962 года написал
 что, "в этот сборник вошли стихи очень разные. Весёлые, грустные, злые. С непосредственным выражением и с формалистическим, как говорится, уклоном. Последние — не считаю экспериментальными и не отказываюсь от них, ибо, насколько чувствую, получились они — живыми....

...Кое-что в сборнике (например, некоторые стихи из цикла ("АХ, ЧТО Я ДЕЛАЮ?") слишком субъективно. Это "кое-что" интересно только для меня, как память о том, что у меня в жизни было. Это стихи момента...
...В жизни и поэзии — не переношу спокойно любую фальшь, если её почувствую...
..."ВОЛНЫ И СКАЛЫ" — начало. И, как любое начало, стихи сборника не нуждаются в серьёзной оценке. Хорошо и то, если у кого-то останется об этих стихах доброе воспоминание." Выставка-инсталляция "Волны и скалы" в музее "Литература. Искусство.Век XX», была открыта  в рамках фестиваля поэзии и музыки «Рубцовская осень», к  80-летию со Дня рождения выдающего поэта Николая Рубцова. Этой выставкой-инсталляцией завершался юбилейный проект «Ось жизни», рассказывающий о различных темах лирики Н. Рубцова. В настоящее время по каким-то причинам эта экспозиция в музее удалена, возможно,  в связи с неоднозначными её оценками "оценщиков". Я лично считаю, что она  многое говорит о Рубцове как о поэте и человеке. Создатели выставки  отнеслись к этой работе по-философски разумно, не покривив  душой.

    При этом надо понимать, что мы познаем личность автора ровно на столько, насколько он приоткрывает дверь в свою жизнь.   

Как известно времена не выбирают. Это время выбирает нас.
 Наше поколение,родившееся в предвоенные и военные годы, теперь называют «Дети войны».
Правда, с нелегкой руки пенсионного законодательства и особо ядовитых «юмористов» из средств  массовой информации к нам приклеивают ещё один ярлык – «поколение доживателей».


Вот и время отрочества и юности Николая Рубцова выпало на годы послевоенной разрухи,сплошного бездорожья.
  Лишь по бледному свету керосиновой лампы, тускло светящей в окошке, мог запоздалый  путник  разглядеть  в  пургу не погашенный огонёк, дремлющей в ночи  вологодской лесной деревушки.

  В  жизни Рубцову не всегда светило солнце, он чаще видел:

«…Много серой воды,
                Много серого неба,
Немного пологой родимой земли
И немного огней вдоль по берегу…»
( «На реке Сухоне»)

Далеко не у всех, совсем даже не у всех, в детстве было тепло, уютно, солнечно и сытно.
У многих не было отцов, не у всех даже были матери и свой дом. Вот и Рубцов  в раннем детстве лишился родителей, отец ушёл на фронт, мать умерла.
 

«… Я смутно помню
Утро похорон
И за окошком
Скудную природу.
Откуда только –
Как из- под земли-
 Взялись в жилье
И сумерки и сырость…»
(«Детство»)

И сразу же на плечи  маленького Коли  обрушились  и
другие напасти.
 Хозяйка квартиры потеряла свои продуктовые карточки, а Рубцова тут же  необоснованно обвинила в краже.
 Об этом Николай сквозь слезы обиды  говорил:
 «… Соседка злая не дает проходу….
 Потом детдом на берегу…
и запоздалый в поле огонек…»

«… И там, в глуши,
Под крышею детдома
Для нас звучало,
Как-то незнакомо, нас оскорбляло
Слово «сирота…»
(«Детство»)


По всему, разрушенному войной, СССР ютились в приютах-детских домах и интернатах десятки тысяч бездомных скитальцев.

 В их числе был и Коля Рубцов с детдомовским прозвищем «Шарфик» и «Жеребец», прозванный так за его любовь к лошадям.
«Шарфиком» его звали за то, что с детских лет и до последних дней жизни он  почти всегда носил  длинный шарф.


С отроческих лет,  не имея своего угла, Рубцов был обречен на скитания по свету.
 Жил в бараках, «общагах», или в жилищах, где кто-либо временно приютит.

  Так за всю жизнь и не привык Рубцов к уюту и домашнему теплу.
 Он себя чувствовал крайне скованно в гостях у товарищей-поэтов и писателей, особенно, в квартирах тех, у кого  были ковры на стенах и полах, и  серванты с хрусталем.

«…За все хоромы я не отдаю,
Свой низкий дом с крапивой у оконца…»
(«Привет Россия»)




Он все время стремился куда-то идти, ехать, «…плыть, плыть, плыть…», но только чтобы не чувствовать себя одиноким и не замечаемым.

Он  в детскую пору писал:

«…И понял я…
Что весь на свете  ужас и отрава
Тебя подчас открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один…»
( «Осенний  этюд)

Вот в таких условиях и формировался характер, нрав и привычки поэта.

Чувствуя в себе великую одаренность ума, которая переполняла его стихами,   постоянно был устремлен в будущее.

«…Бывает что пылким мальчишкой
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопишься слишком:
Я тоже отсюда уеду!...

…Когда ж повзрослеешь в столице
Посмотришь на жизнь за границей
Тогда и оценишь Николу,
Где кончил начальную школу…»
(Родная деревня»)

Не только у Рубцова  было такое настроение.

  В 60-е годы прошлого столетия я,  и такие как я, со страшной силой  стремились вырваться из  нищеты, беспросветного деревенского бытия, в  залитые электрическим светом большие  города.

И вот.
  Рубцов: «… Я весь в мазуте, весь тавоте, зато работаю в тралфлоте...».
 Вот он уже в заводской кочегарке на невских берегах:
«Бьется в топке пламень белый
Тут огонь, не обожгись…»
(«В кочегарке»)

Пишу его строки, а вижу в них не его, а себя  в 1960-1962 годах   токарем на заводе  в Сталинабаде, слесарем-кузнецом в мастерской  колхоза «Советская Россия» в Вологодской области.


Наши годы летели, мы быстро взрослели, чего-то  желали, куда-то хотели:

«…Ах, я тоже желаю на просторы вселенной!
Ах, я тоже на небо хочу,
Но в краю незнакомом
Будет грусть неизменной
По родному в окошке лугу…»
(Песня»)

Нам, таким скитальцам в поисках себя, всегда в те годы хотелось  «… как-то сразу жить в городе и в селе …» («Грани»)


    В 1962 году Н.М Рубцов в селе Никола встретился со своей старой знакомой по детскому дому Генриеттой Михайловной Меньшиковой.  Как это в жизни  часто бывает:
«...Ничего
Не чаяла!
Увлеклась нечаянно!
Чаяно,
Не чаяно,
Всё равно отчаянно!..»

 «…Когда ты
Под ласками,
Словно порох вспыхнула!..»,  отплясали- отгуляли деревенскую свадьбу.
 «…Временно, Не временно,
Не сдержать слезиночек!
Над тобой,
 Беременной,
Облетел осинничек…» и в 1963 году у Рубцова родилась дочка Лена. 
    Горько становится на душе и обидно до злости за поэта с чистой светлой душой, за его единственную, пусть и «невенчанную» в ЗАГСе, жену Генриетту и здравствующую ныне  их дочку Лену, когда находятся ещё злобные языки и кощунствуют над ними: жена ли Рубцову Генриетта, дочка ли Лена своему отцу Рубцову???

    Да, правда, к тому времени он уже напрочь «…забыл, как лошадь запрягают…»,
Но,  женившись так «нечаянно», мысль о деревенской жизни у него  всё-таки проскакивала:

«…Эх, запряг бы
Я сейчас кобылку
И возил бы сено
Сколько мог,
А потом
Втыкал бы важно вилку
Поросенку
Жареному
 В бок.».
(»Я забыл, как лошадь запрягают»)

 Да, куда там, ему было лошадь запрягать, жители Николы  не воспринимали  Рубцова как крестьянина. В лучшем случае смотрели на него как на созерцателя природы, утонувшего в своих мыслях.
 
    Как-то в своем письме Глебу Яковлевичу Горбовскому Рубцов писал:
«… Сижу сейчас, закутавшись в пальто и спрятав ноги в огромные рваные валенки, в одной из самых старых и самых почерневших избушек селения Никольского.  …Я уже пропадаю здесь целый месяц…
Здесь… почти исчезли классические русские люди, смотреть на которых и слушать которых – одни радость и успокоение.
…Особенно раздражает самое грустное на свете – сочетание старинного невежества с современной безбожностью, давно уже распространившееся здесь…»

 Рубцов  жителям  села в друзья не навязывался, даже  иногда  сторонился их. В письме Александру Яшину 19.июня 1965 года он писал:
«… В деревне мне, честно говоря, уже многое надоело. Иногда просто тошно становится от однообразных бабьих разговоров, которые постоянно  вертятся вокруг двух-трех бытовых понятий или обстоятельств. Бывает, что ни скажи – они всё исказят в своем кривом зеркале и разнесут  по всему народу…»
(Николай Рубцов. Сборник «русский Огонёк» 1994 г. Стр.387.)
Примерно тогда же об этом   Н. Рубцов напишет   в своём стихотворении  «Кого обидел?
«…И вспомнил я тревожный ропот
Вечерних нескольких старух.
Они, они тогда по тропам
Свой разнесли недобрый слух!...»

Теща Рубцова старательно убеждала Генриетту в том, что от Рубцова в хозяйстве толку не будет,  всячески «напевала  ей на муженька».

 Рубцов рассказывал приятелям, что  виртуозная способность тёщи греметь  каждое утро  ухватами в чулане, (в результате чего на столе из разносолов появлялся лишь чугунок с картошкой «в  мундирах») его доводила до «белого каления».
Закончилось всё тем, что Рубцов выбил рамы в тёщином доме и поехал дальше свою судьбу искать.

    Генриетту он  искренне  жалел, но и оставаться  с ней в Николе тоже не мог.
Генриетта искренне  хотела  семейной жизни, но стихи клокотали в  голове Рубцова и гнали его из  этого дома.
       Расставаясь с Гетой, он  посвятил ей прощальную песню, как извинение и глубокое своё сожаление:
«Я уеду из этой деревни…
…В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою…

...Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…

…Не грусти! На знобящем причале
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…

…Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
— Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…»

 («Прощальная песня» Рубцов. )  


    Возвращаясь из странствий по стране к своей семье-жене и дочке в их деревенский дом и быт, он сразу же старался стать и мужем, и заботливым отцом.  Своё искреннее отношение к деревенской семейной жизни,хотя и периодическими заездами, сердечную нежность и любовь к дочке Лене он выразил в своём стихотворении "По дрова"
    "...Я в стихах увековечу
Заготовку дров...

...Привезу я дочке Лене
Из лесных даров
Медвежонка на колене,
Кроме воза дров.

Мимо изгороди шаткой,
Мимо разных мест
Вот и въехала лошадка
В Сиперово, в лес.

Нагружу большие сани
Да махну кнутом
И как раз поспею к бане,
С веником притом!"
    Вот такой он был невысокого роста большой русский человек, огромной души и таланта Рубцов. В нём гнездилось всё вместе и вдруг сразу.

 Так что, угомонитесь, вы- жертвы русофобов , стоящих за вашей спиной.
 У Рубцова всё было в жизни настоящее - жена и дочь, стихи и родная земля. 
 
 

 Где бы ни был Рубцов,он всегда остро  чувствовал  «…самую жгучую, самую смертную связь» с родной землей:

«... Как центростремительная сила
Жизнь меня по всей земле носила!..
…Но моя родимая землица
На до мной удерживает власть
Память возвращается как птица
В то гнездо, в котором родилась…»
(«Ось»)

Нелегко сироте  Рубцову было становиться поэтом и певцом «тихой моей родины», разные люди попадались на его тернистом пути.

 Он с горечью об этом говорит:

«…Давно меня не гладил
Никто по голове…
…Все гладят против шерсти-
А я так не могу!
Пусть с горя я напился-
Я тоже человек!»
(«Жалоба алкоголика»)

Но в душе Рубцов  твердо  верил в свой талант и  чувствовал, что слово его верное зазвенит, поэтому, после обсуждения его стихов собратьями- поэтами, он с улыбкой им писал:

«…»Откричали, отвеличали…
И ушли…
В дубовой обиде,
Ах, ты, мол,
Гениальность вшивая!
Знаю, что
Обо мне решили:
И талантливый,
А- г..вно.-
А Горбовскому - всё равно.»

(23.09.1961г. «Собратьям по перу»)

 Не удивляет то, что легко на Руси известными  поэтами  никто не становятся. 
 Поражает другое, что никто из  гениев поэзии «тихо» не умирает;- Пушкин А.С., Лермонтов М.Ю, Гумилев Н., Есенин С.А.

И Рубцова Н.М. не  минула трагическая чаша сия.
 
Поэтический дар  Рубцова   был насквозь пропитан и окрылен  земной любовью к людям.
Поэзия  его  озаряет нас не гаснущей звездой его полей и  русским огоньком,  который   в поле бездорожном каждому   высвечивает путь.

«…Вот так поэзия, она
Звенит - её не остановишь!..
Она незрима и вольна
Прославит нас или унизит,
Но всё равно возьмет своё
И не она от нас зависит,
А мы зависим от неё…»
(«Стихи»)

 А  себе он   говорил:  - «… твоя  судьба не менее сурова, вот также высекать огонь из слова…»