Однажды, в 1947-ом. Продолжение

Таня была, наверное, единственным человеком, у кого известие о возвращении домой вызвало    лёгкую  раздражающую тревогу.  Не радость, как у тех, кого дома ждали. Не горестные воспоминания, как у тех, кого ждать уже было некому.  Не жгучую  обиду, как у тех, кого могли бы, да не дождались. Всего лишь небольшую тревогу. А всё потому, что  самого дома у Тани не было. Его не разбомбили, не развалили взрывом, не сожгли при отступлении. Его просто не было никогда.



                Глава 2.

 Ноябрь 1923-го.

Наталья  огромным усилием  заставила себя вынырнуть  из  забытья.  В последнее время было всё тяжелее и тяжелее бороться с желанием не просыпаться, не  видеть больше вырытых в стенах волчьей ямы ниш со спящими детьми, не чувствовать,  как насквозь промозгла каждая клеточка  от стылой ноябрьской сырости, не хрипеть надсадно кровяным кашлем  и ни о чем не думать.


- Натаха! – сверху, видно, уже не в первый раз кто-то настойчиво её звал. – Живы там?


Наталья закашлялась, дети зашевелились в стенах, словно кто ткнул палкой в разворошенный муравейник.


- Живы,- вздохнул голос. – Поди, совсем замёрзли-то? Лови, я вам тут еды принёс  да тёплых вещичек бабы подсобрали. Ты-то лап сосновых  на дно устелила?


- Устелила,- прохрипела Наталья. – Фёдор, ты, что ли?


- Э, голуба! Да ты совсем попростыла-то… Я, Натаха, я…  Эх, в зимовьё бы вас перевесть. Да куда… Амисар сказал – узнает, где вас  схоронили, так устроит  показательну виселицу. Чтоб нам, значит, не повадно было врагов-то трудового ихнего народу в тайге прятать. А заодно и тех перепуляет, кто вам, значит, еду таскат… Мужикам наказал  нашим  следить, да чтоб с собаками… Ну, мужики-то согласились для виду, значит. Доведут меня до елани, а потом сторонкой идут, чтоб собаки-то вас не учуяли. Амисару говорят: « Ходил, мол, Фёдор, силки проверял». Он, амисар-то,  городской. Ток наганом и могёт  махать да командовать.  А так – шугани его в тайгу, так послезавтрева и не найдёшь … Сгинет начальник-то наш, пропади он пропадом…


Всё это Фёдор рассказывал негромко, пока спускал в заботливо прикрытую от чужого глаза мхом да валежником волчью яму узелки  с едой и вещами. Дети проснулись уже, старшие делили поровну принесённую еду, выбирая самые вкусные кусочки матери да малышам. Себе оставили порции поменьше.


- Гришку маво сняли-то?


Фёдор помолчал, потом сказал со вздохом:


- Висит ещё Гришка… По ветру бултыхается, ровно тебе колокол  тревожный.  Мы уж, Натаха, хотели его ночью  закопать в землицу-то. Да где… Сторожат, стараются, будто  дедов завет справляют, нехристи…  Да ты, Наталья, чего  о Гришке-то думашь? Гришке-то уж поди всё одно. Ты вона о детках думай. Шестеро их у тебя…


- Некому скоро будет о них думать, Фёдор, - осипшим голосом грубо отрезала Наталья. – Ты, Фёдор, когда я помру, детей-то моих  не брось…  Помрут  ведь… Я  уж все кишки наружу  искашляла – чуть внутрях осталося. Вот ещё денька два, мож, протяну. Морозно уже, а  на дне-то вода собралась, Фёдор. Мокрая я вся. Дети-то  по верху – я им палкой  вырыла дыры-то. А  я-то, Федя, в воде вся. Уж себя не чую.


Наталья зашлась хриплым надсадным кашлем.  Старший сын Павел кинулся к матери. Маленькая  Танюшка расплакалась, потянула ручонки к сестре.


Фёдор молчал наверху, только вздыхал тяжело. Дождался, пока Наталья поутихла.


- Вишь, как оно повернуло. Думали, побудут  амисары-то  с недельку, да и след простынет, как завсегда. А они засели, что тебе болячки – не выковыряш…  Ладно, болезные, пошёл-от я… Приду через пару денёчков. Смотритя  мне тута. Ты, Наталья, уж терпи – огонь-то не разводитя. Дюже дым далеко видать. Амисар-то дурак, да на дым-то сразу отправит служек своих – банду всё ловят. Банда, говорят, здеся схоронилася.  Эх, кто властя, кто – банда, разбери их поди теперя. Гришка-то твой тож  вроде в бандитов стрелял, которы кур-то тащили. А вышло вона: бойцы  трудовой армии. Э-эх…


Фёдор  аккуратно уложил на место  валежник и ушёл неслышно, будто и не было.


Дети повозились с едой, укутались в принесённые тулупы да валенки и затихли от тепла и сытости. Павел укрыл мать душегрейкой, присел рядом.  Наталья пожевала чего-то из принесённых гостинцев, да и тоже уснула в безнадёжной усталости.



 Продолжение     http://www.proza.ru/2013/12/29/1949