Тупарь. Случай в советской школе

Может, интерес к патологии — проявление вопиющей нормальности? Или ходом болезни способен увлечься не только врач, но и неизлечимо больной? А может, именно равнодушие к отклонению — главный признак его, где страх маскируется слишком тщательно, так что невольно бросается в глаза?
 
В захолустном советском городишке Убогове не было человека более спокойной и безмятежной внешности, чем учитель посредственной школы № 3 Антон Капитонович Нежилецкий. Отличался он от своих коллег, суетливых, издерганных, разодранных на мелкие кусочки администрацией, учениками и их бесконечными родственниками, как отличается тихая деревенская лужа от Тихого же океана. Стреляй в него из рогатки, подкладывай кнопки на стул, обзывай предпоследними словесами, контролируй по восемь уроков подряд, отчитывай за халатность, вешай выговоры и замечания, натравливай своры злокозненных бабушек и матушек — с него как с гуся вода. Поколения школьников изощрялись, придумывая все новые пакости — он устоял. Известный всему го¬роду как «Тупарь», Антон Капитоныч привычно и механично вел уроки по конспектам, составленным много тому назад, и не обращал внимания на редкие оттепели и крутые морозы. Он был выше каких-либо колебаний — от политических до бытовых. Нежилецкий не брал ничего по талонам, когда их ввели, — но не из принципа или протеста, а лишь потому, что раньше талонов не было. Он никогда не покупал ничего, на что изменялись цены, — или же пытался уплатить по старинке. Иногда ему это удавалось — по рассеянности, испугу или расчетливости продавщицы — ведь цены иногда понижались.
Капитоныч держался весомых воззрений, что мир хорош, начальники правы всегда, кроме редких припадков реформаторской злости, а школьников надо лупить, но не слишком и только за дело. Дрался Тупарь молчком, ибо ясно было и так, в чем ученик провинился, а оправданий и выкрутасов Нежилецкий не выносил. Выкручивая негодяю ухо, шлепая по затылку либо хлеща его длинной линейкой по пальцам, Капитоныч думал про себя о чем-то прекрасном и возвышенном, отчего лицо его принимало вид загадочный и одухотворенный. Разумной жестокостью и неотвратимостью наказания Нежилецкий умел устанавливать в классе такую дисциплину, о какой только мечтали учителя-первогодки или некие либеральные всезнайки. Капитоныч же всесторонним развитием не щеголял и ненужной информации не переваривал. Уроки вел строго по графику, укладываясь ровно в учебный час — от звонка до звонка. И школьники знали, что слова «запишите домашнее задание» прозвучат точно за минуту до перемены.
Развлечений у преподавателя не так уж и много — тем более в глухомани. В Убогове отродясь не гостили московские или питерские артисты, да и областные местечко не жаловали. Кино Нежилецкий не любил, а телевизора не имел, потому как в молодые годы раз и навсегда решил, что книгу ничто не заменит. По воскресеньям Капитоныч выходил на природу в парк, где с весны до поздней осени собирались любители-шахматисты. Нежилецкий больше смотрел, чем играл, но просиживал в парке в любую пагоду не менее трех часов — для здоровья, даже в такую пургу, когда бродячие кошки лезут в подъезды, а если повезет — под печи и Автономные Газовые Водонагреватели. Будничным вечером Капитоныч перечитывал книги — одни и те же, зато любимые, каких набиралось десятка два. Женат педагог не бывал, любовниц не заводил, а о женском строении имел представление смутное, почерпнутое из анатомического атласа, городского пляжа да школьных уроков физкультуры. На днях Нежилецкому исполнялось тридцать четыре.
Разумеется, Капитоныч оказался первым человеком, о ко¬тором я услышал сразу по приезде в Убогов — причем такие жуткие и кошмарные предположения, что мне передался необъяснимый страх местных жителей перед его воображаемым двуличием и таинственной скрытой жизнью. Дамочка, без успеха преподававшая музыку в третьей школе, сообщила мне громким шепотом, что Нежилецкий — Синяя борода, что он совращает семиклассниц на тайной квартире, режет их, как поросят, и кормится девичьим мясом. Но убоговская уголовная статистика не знала в последние годы ни бесследных пропаж среди школьниц, ни зверских убийств. Что же касается гнусных насилий, то Нежилецкий действительно заходил иногда в спортивный зал и тупо, но с любопытством, исследовал крепкие девичьи ноги, но близко ни разу не подходил, а тайных квартир в небольшом городке заиметь никому не удавалось. Даже директор фабрики, всеми уважаемый чело¬век, регулярно меняя любовниц, вынужден бывал всякий раз докладывать милой жене во избежание крупных скандалов.
Немало первоклашек верило, что по ночам Нежилецкий превращается в волка и рыщет по дворам. Неизвестно, при¬думали они легенду про оборотня сами, или это практичные мамы сочинили, чтобы детишки не загуливались допоздна. Однако Васек из 6 «б» поклялся, что видел не далее как вчера летучую тарелку, из которой нагло скалилась голова Ту¬паря. Старшеклассники же солидно внушали мелюзге, что «Тупарь» — писатель-подпольщик, и его социалыно-эротические романы скоро «прогремят». Некоторые, правда, считали «Тупаря» поэтом, а кое-кто — драматургом. Но все сходились на том, что он очень талантлив и не от мира сего.
За обедам в кафе «Ветерок» я узнал от учителя-обществоведа, что Капитоныч упорно не ходит на всякого рода собрания, не участвует в выборах, понижая процент голосующих, не ссылается в речи на решения последних съездов и пленумов, никогда не высказывается на темы политики и упорно игнорирует руководящую роль КПСС, будто и не существует шестой статьи Конституции. Подняв к потолку палец, сей работник невидимого фронта предположил, что математик — а именно алгеброй и геометрией поверял свое существование Нежилецкий — является тайным агентом. Нас окружили и поддержали все посетители «Ветерка». Мнения разошлись только в вопросе о стороне. Обществовед и директор школы настаивали на ЦРУ. Другие косили на МОССАД. Третьи — на Японию. Названия разведки в Японии никто не знал, что само по себе склоняло колеблющихся. Всех утешило, однако, сообщение географа о том, что Япония интересуется исключительно Дальним Востоком, а Убогов, слава тебе, Господи, не в Приамурье и не на Курилах.
Были и другие версии. Старушки при виде Капитоныча крестились и упорно держались того, что Нежилецкий — Антихрист. Обитал Антон Капитоныч у самой школы, в доме под номером 6, в 66-й квартире. Бабушки видели в этом знак Вавилона, но факты говорят, что Нежилецкий получил квартиру в порядке льготной очереди через год после прибытия в Убогов по распределению. Старушки же упирали на воз¬раст героя — 33 — и усердно готовились к концу света.
Еще в институте все обращали внимание на щепетильную замкнутость и отрешенность Антона. Близких друзей у него не водилось, водку Антон не пил, в карты не дулся, никого к себе не пускал без крайней нужды, да и по нужде пускал неохотно. Словом, Капитоныч, скромный учитель математики самой что ни на есть средней советской школы, был весьма значительной персоной, заставлявшей о себе говорить.
Даже в двадцати верстах от убоговской колокольни, на ферме села Паршивцева, ходили слухи, что Нежилецкий — потомок знатнейшего барского рода и ждет только случая въехать в свое родовое гнездо, разрушенное временем и революцией. «Нежилецкий» же, как полагали, псевдоним, означающий, что барин в усадьбе своей не живет и что, философски говоря, после Октября жизни дворянам не стало. В МТС же села Вонящева, напротив, считали Антона леваком — террористом, анархистом и «соплесосистом» — что означало, судя по всему, «солипсист». Нежилецкому приписывали воровство колхозных запчастей, поджоги снопов и всяческое вредительство, втайне именуя его «Цыганским бароном». Но Калитоныч был от природы белокур, курнос и прыщав, что при некоторой склонности к полноте и раннему облысению никак не вязалось с образом бравого погромщика. Впрочем, вонящевские механизаторы никогда не встречали учителя живьем.
В деревне Кошмарихе, на краю района, чьим цивилизирующим центром являлся Убогов, жила древняя старушенция, промышлявшая гаданием и знахарством. На прямые вопросы о Нежилецком она отвечала уклончиво «он таков и есть», что всеми понималось по-разному. Здешний же юродивый ничего не ответил, а только сплюнул и загоготал.
Гром грянул в понедельник. Директор обнаружил на сво¬ем столе пакет, вскрыл его, прочел пару строк и в глубоком шоке свалился в кресло. Когда он пришел в себя, злосчастный конверт со стола исчез. С воплем «Да как вы посмели!» директор ворвался в учительскую, стараясь перекричать веселившихся педагогов. Ему это не удалось. Бледный, как типографская бумага, директор плавно привалился к подоконнику и глухо выдохнул: «Придется увольнять. Товарищи, кто знает, что такое о-ли-го-френия?». Учитель физики бросил конверт на стол и улыбнулся: «Олигофрен — это значит «Ту¬парь»!».