Бунины и Толстой

(глава из повести)


В феврале 1941 года В.Н. Бунина записала: «…Запасы тают, на базаре только овощи и фрукты. Сейчас вошёл Ян. Принёс банан. Он очень заботлив ко мне. Вчера они с Алей (Бахрахом – М.Г.) привезли макароны…целое кило. Слава Богу!
От холода я мало делаю…Домашняя жизнь трудная, мало радостей…Прочла только что «Суходол», а третьего дня «Деревню» (повести Бунина).
...Как от нашего поколения закрывали всё духовное. Позитивисты (атеисты – А.К.) царствовали, владели душами и мыслями. От церкви закрывал и Толстой…Владел душами Герцен…Религиозно-философское общество было для немногих, и мы туда не попадали. Веяния Мережковских тоже как-то не доходили…».

Преувеличивает Вера Николаевна, вспоминая свои молодые годы в России: духовное не закрывали, в церковь ходить и читать Библию не запрещали, праздновать религиозные даты – сколько угодно, хоть все 365 дней. Правда, собираться вне церкви для чтения и обсуждения Евангелия строго запрещалось - тут же волокли в "кутузку". У Толстого есть об этом целые абзацы и страницы в романе "Воскресенье". А то, что душами владел Герцен и атеизм, так это веяние шло из Европы. Россия ещё от времён Петра Первого маршировала в затылок европейским идеям.

Толстой тоже никому не преграждал путь в церковь, но своими религиозными поисками возмутил многие умы в России и за границей, и отвёл их от православной церкви, за что на него ополчились вожди РПЦ.

В 1901 году семь «смиренных» митрополитов и епископов, составлявших в то время Синод православной церкви, предали Толстого анафеме. Но в силу этого акта популярность Толстого только усилилась. Его авторитет в конце XIX – начале XX века был неимоверно высоким в России и в Европе. Победоносцев и другие высокие представители власти в каждом отчёте о положении русской церкви настойчиво внушали царю необходимость исключительных мер против «основателя новой ереси».

Но в этом вопросе реакционный Александр III не поддавался влиянию. На домогательства реакционеров царь отвечал решительно: «Прошу Льва Толстого не трогать, я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя негодование всей России. Если он виноват, тем хуже для него».
Такой же политики держался и Николай II.

Таким образом, Толстой попал в положение совершенно исключительное. Его не трогали. Зато настойчиво преследовали все проявления толстовской проповеди и людей, способствовавших её распространению. Тюрьма, административная ссылка, лишение мест, дисциплинарные батальоны – всё это обрушивалось в изобилии на последователей Толстого и даже весьма близких ему лиц. Сам же Лев Николаевич оставался неизменно вне пределов досягаемости власти.

А как сам Бунин относился к религиозным исканиям Толстого?
В полной мере он достаточно ясно описал это в своей книге «Освобождение Толстого», которую закончил в 1937 году. Бунинское понимание толстовского мировоззрения – это тема обширная и заслуживает отдельного исследования. Воспользуемся небольшой критической статьёй В. Ходасевича, написанной на книгу Бунина.

Первые пять глав книги Бунин «посвятил доказательству некой тезы», представив Толстого пришедшим в конечном счёте к «очень ясной мудрости, в которой христианство смешано с буддизмом и ещё чем-то». В то же время во всей книге раскрывается образ Толстого, гениального не существом своих религиозных и философских знаний, но сильным устремлением воли к познанию, своим, ни с чем не сравнимым правдолюбием.

В молодые годы Бунин неоднократно встречался с Толстым, потом они переписывались. В книге «Воспоминания» Бунин подробно описал эти встречи.
Но сначала он встретился и познакомился с его последователями, жил среди них какое-то время, трудился, наблюдал и постигал смысл толстовского учения. И показалось ему, что они, за некоторыми исключениями, «совершенно несносный народ».

 Ему пришлось несколько дней прожить с хилковскими (из деревни Хилково) «братьями», и он возненавидел этих «благих на вид мужиков», ночёвки в их избах, «их пироги с начинкой из картофеля», их псалмопение и «буквоедские споры о Писании».

Коммунальный быт и библейские дискуссии претили вольнолюбивому духу молодого писателя. Как "дворянин в мещанстве" Бунин не состоялся.

Но после встречи с Толстым, он всё-таки старался быть толстовцем: то набивал обручи на бочкотару, то продавал книжки толстовского издательства, но все предприятия распались со временем по причине неумения Бунина вести торговые дела.

При одной встрече с Толстым, «желая сделать приятное и подольститься,(Бунин) сказал ему:
 – Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости…
Он сдвинул брови:
 – Какие общества?
 – Общества трезвости…
 – То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить. Всё вздор, ложь, подмена действия видимостью его».

Какая безукоризненная логика у Льва Николаевича! И за Россию как-то спокойно – страна на правильном пути.

Итак, русский вариант гамлетовского вопроса "пить или не пить?" разрешился положительно - классики русской литературы знали толк в русской жизни. Не будем подменять действие видимостью его.

 Толстой с подачи Бунина обосновал смысл всяких собраний, от трёх человек и больше: так выпьем же за то, что мы собрались! Это - тост первый...

А вот собираться для того, чтобы читать и обсуждать Евангелие по-прежнему нельзя. Как-то подозрительно - собираются и не пьют...

23.12.2013