Метанойя, глава 10

 - Здрав будь, Николай! - Деда Юра толкнул скрипящую калитку и прошел во двор Кольки-калеки. Хозяин уже ждал гостя, сидя за летним столиком напротив крыльца деревянного дома, потемневшего от времени.
          - Проходи, Юрь Федрыч, садись. - Николай приветливо улыбался. - Что это ты налегке-то так сегодня?
          - Ты про одежу что ль? Так мои труженицы уж во всю летают-работают. Уж коли им не холодно, то и мне не с руки в овчине ходить. - Он похлопал себя по видавшей виды заплатанной телогрейке. - А в этом самое оно.
          Деда Юра присел на вкопанное рядом со столом широкое полено, достал мешочек с махоркой и принялся мастерить самокрутку.
          - Тут вот что, Юрь Федрыч. - Хозяин перестал улыбаться. - Вчерась вечером Лихарь захаживал.
          - Ну...
          - Самохины два дня как на реку ушли. Обе.
          Николай замолчал и опустил голову. Деда Юра ничего не ответил. Самохины Людмила и ее умалишенная племянница Татьяна жили в доме недалеко от соседнего села Боброво. Людмила, одинокая и пожилая уже женщина, лет семь назад привезла из Рыбинска дочь своей двоюродной сестры, объяснив односельчанам, что родители Татьяны уехали в длительную командировку и попросили за ней присмотреть. Вопросов особо никто не задавал. Даже спустя три года, когда волгостроевцы признали дом Самохиной ветхим и предложили Людмиле вместе с дочерью перебираться в Рыбинск. Никто из соседей тогда не сказал, что девочка Людмиле не дочь. Уезжать Самохина отказалась, оставшись с душевнобольной Татьяной в своем жилище доживать последние месяцы, как и многие тогда. Что на самом деле произошло с родителями девочки, Людмила так никому и не сказала, но, судя по тому, что Татьяну она никуда не отправила, было понятно, что дело вовсе не в длительной командировке.
          За последние годы, уставшие от такой судьбы жители окрестных сел, время от времени "уходили на реку". Уходили и не возвращались. Если такое случалось зимой, когда на реке стоял лед, то некоторых позже находили в промоинах ниже по течению. Весной и летом люди исчезали бесследно. Самохиных деда Юра знал хорошо. Девочка очень любила его мед, а Людмиле он иногда помогал по хозяйству, пока были силы. Поэтому сейчас, получив такое известие, деда Юра помрачнел и разговаривать о чем-либо еще ему больше не хотелось.
          Помолчав так некоторое время, Николай попытался подбодрить гостя:
          - Юрь Федрыч, так может вернутся еще. Да и Лихарь напутать мог.
          - Что ж они, два дня в поле ночуют? - Деда Юра посмотрел сквозь Николая отсутствующим взглядом и поднялся. - Ладно, пойду я. Дел полно еще.
          - Тьфу ты, хрест с тобой, да какие ж у тебя дела? Угомонись, Федрыч. Все одно - не от меня, так от Лихаря бы прознал. Хорош!
          - Нет, Николай, пойду. К утру еще сидор собрать надо. - Старик потихоньку, тяжело вздыхая, поковылял к калитке.
          - А что, завтра тринадцатое уже? Ого, время-то летит. Опять пойдешь? И не надоело тебе?
          - Так договор у нас. А вдруг придет?
          - Ну, как знаешь. - Николай отвернулся. - Картошки хоть возьми, в сенях на полу лежит.
          - Спасибо, сосед. Возьму малость.
 
          Четыре года назад, когда дома окрестных сел уже вовсю сплавлялись своими хозяевами по реке, Деда Юра прощался с одним из последних переселенцев, своим старым другом и товарищем Никитой Афанасьевичем Шкуро. Волгостроевцы несколько дней назад закончили оценочные работы в селе и уже перебрались в Город. Часково наполовину опустело. С каждым днем людей в нем становилось все меньше и меньше. Никита Афанасьевич уговаривал деду Юру уехать вместе с ним, но тот лишь отшучивался, прося своего товарища лишь об одном: чтобы он, если на новом месте станет совсем худо, возвращался обратно. Шкуро в ответ обещал, что когда обустроится, обязательно вернется за своим другом. Прощались они у дома культуры на Старом бульваре Города, утром тринадцатого мая, где и договорились встречаться раз в месяц, чтобы не потерять друг друга из виду окончательно.
          С тех пор деда Юра ходил в Город каждое тринадцатое число. За четыре года он не приходил лишь дважды - зимой, когда дороги заметало снегом так, что выбраться из Часково не было никакой возможности. Шкуро не пришел ни разу.
          В прежние времена от Часково до Города можно было добраться на пароходе за каких-то два-три часа. Теперь по полураскисшей от весенней грязи дороге, местами уже заросшей молодыми деревцами, приходилось ходить пешком. Небольшое расстояние - всего восемнадцать километров - выливалось в полдня пути, поэтому из села деда Юра выходил еще затемно. В его возрасте подобные путешествия давались уже нелегко, но он даже не помышлял о том, чтобы пропустить встречу. И вела его в Город не надежда на то, что у Шкуро все устроилось как нельзя лучше и теперь тот сможет забрать его к себе, а наоборот - забота о товарище. Вдруг у него все плохо и он вернулся на Старый бульвар? Вдруг ему теперь нужна помощь?
          На справедливые замечания Кольки-калеки о том, что "если бы Никит Афанасич хотел, то давно бы уже сам добрался до Часково", деда Юра укоризненно качал седой головой и отвечал, что "встретиться уговор был в Городе", а сам в то же время отмахивался от мысли, что Колька, пожалуй, прав.
          Дойдя до Старого бульвара, деда Юра осмотрелся. Все по-прежнему: бульвар был сплошь завален березами, росшими по обе его стороны. Всюду были видны груды битого кирпича, поваленные телеграфные столбы и брошенный скарб, спешно покидавших Город жителей. С прошлого посещения бульвар практически не изменился. Отличие заключалось лишь в том, что сошел последний весенний снег, обнажив кучи многолетнего мусора.
          Подойдя к месту, у которого старик прощался с верным другом четыре года назад, он присел на более-менее крепкий ствол дерева, еще не успевшего окончательно отрухлеть, развязал сидор и достал вареную картошку, завернутую в платок. Разложив перед собой этот нехитрый обед, порылся в кармане телогрейки и достал крохотный мешочек с солью.
          Но приступить к трапезе не получилось. Сзади кто-то его окликнул:
   - Слышь, старый! Ты шо тут один на всю деревню?
          Деда Юра обернулся на голос и увидел крупного молодого мужчину, с сумкой в руках, вопросительно смотрящего исподлобья. Из-за полуразрушенного здания дома культуры выходили, чертыхаясь, еще двое. Одеты все были в одинаковую черную одежду.
 
 
          Старик, несмотря на возраст, оказался довольно прытким. Ухватив свой вещмешок обеими руками, он резво поднялся и начал пятиться к ближайшему остову разрушенного здания, умудряясь при этом не запнуться о ветки и кирпичи.
          - Да стой, тебе говорят! Слышь! - Прорычал преследующий беглеца Кабан, снова ударившись о валяющийся под ногами строительный мусор.
          - Леха, ты его только еще больше пугаешь. Остановись, ноги себе переломаешь.
          - Ага, щас! Он тогда точно сдрыснет. Ты за последние два часа тут еще кого-нибудь видел? Я - нет. Мне надоело тут блуждать. - Не унимался Кабан, обходя старика.
          Артем попытался успокоить пожилого человека, который уже показал спину и почти добрался до здания, за которым вполне мог пуститься наутек по относительно чистой дороге. Придав своему голосу как можно больше убедительности, прокричал старику в след:
          - Мужчина, постойте. Мы заблудились и хотели бы у вас спросить...
          Успокаивающие объяснения заканчивать не пришлось - мужчина, зацепившись ногой за выступающую из земли арматуру, потерял равновесие и, громко охнув, упал между стволов поваленных берез. По всей видимости, приземление было неудачным, так как попыток подняться беглец не предпринимал. Вскоре к нему подскочил Кабан и, ухватившись за шиворот, одним рывком поднял на ноги кряхтящего то ли от боли, то ли от испуга старика.
          - Шо ты по углам шкеришься? Мы тебе шо, бандюки какие? - Тряхнул его за грудки озлобленный наемник.
          - Леха, тормози! Ты из него так душу сейчас вытрясешь. - Подоспел к ним Артем, буквально вырвав мужичка из лапищ Кабана. - С вами все в порядке? Ничего не сломано?
          Старик еле стоял на ногах, прижимая вещмешок к груди руками и трясясь. Он переводил осоловевший взгляд с Кабана на Артема, с Артема на Алана и не мог вымолвить ни слова.
          - Ну, Леха, какого хера так надо было человека пугать? Вот спроси у него теперь - где мы. Тьфу, бля! - Артем повернулся к копошащемуся в земле неподалеку Алану. - Что у него там было, Аланчик?
          - Картошка вареная и соль. Покушать хотел видимо, пока его Алексей за террориста не принял. - Улыбнулся Алан, поднимая с земли грязные картофелины и складывая их в платок, лежащий рядом.
          - Да пошел ты! - Беззлобно пробурчал Кабан. - А шо он бегает, чуть людей завидемши? Нормальный человек так делает? Нет!
          Артем похлопал его по плечу:
          - Леха, в каком-нибудь темном переулке, от твоего "Слышь, ты тут один?" я бы сам обделался. - Он усмехнулся и посмотрел на старика. - Вы как? Да вы бы присели. Мы вам ничего плохого не сделаем, успокойтесь. Вас как зовут?
          - Деда Юр... Юрий Федорович. - Он присел на березу и, наконец, оторвал от груди сидор.
          - Вот и хорошо, Юрий Федорович. Меня Артемом звать. - Он опустился на корточки напротив.
          Сзади подошел Алан с перепачканной картошкой в руках, критически осмотрел ее и с сожалением в голосе обратился к Кабану:
          - Испортили мы человеку обед. Доставай из пакета, что там у тебя есть.
          - А, это сейчас, это я мигом.
          Кабан порылся в пакте и извлек из него два пластиковых контейнера с салатами и банку тихоокеанской сайры.
          - На, ешь... те. - Он протянул продукты отшатнувшемуся старику, чем только еще больше напустил на него страха.
          - Леха, ёбстудэй! - Рыкнул Артем. - Убери свою гуманитарку!
          Алан забрал у Кабана провизию и положил ее на ствол дерева рядом с напуганным человеком:
          - Берите, не бойтесь.
          - С-с-спасибо...
          - Понимаете, какое дело, Юрий Федорович. Мы с друзьями малость заплутали в ваших краях. Не подскажете ли нам, как эта чудная деревушка называется, и какой крупный город поблизости находится?
          - Так не деревушка это вовсе, сынок. - Чуть успокоился деда Юра. - Город это и есть. Молога22 зовется. Вернее - был город, а теперь нет. Четыре года уж как нет.
          - То есть как это "нет"?
          - Водохранилище тут Рыбинское нонче.
          Наемники переглянулись.
          - А вы, простите, что тут тогда делаете? - Осторожно поинтересовался Алан.
          - Я товарища жду. Товарищ у меня тут. Мы, правда, с ним с тридцать седьмого не виделись.
          Кабан, почесав затылок, выдвинул предположение:
          - Да он, походу, того - совсем ****утый.
 
 
***
 
          Человек сидел на стуле, не сводя глаз со сводчатого потолка, на который падало пятно света от маршевого пролета лестницы. В комнате царил полумрак и тишина. Такая неестественная и давящая тишина, что хотелось закричать, чтобы она отступила.
          Тело начинало затекать от неподвижности, но человек боялся шевельнуться. Ему представлялось, что какое-то слепое зло сейчас бесшумно шарит по нижнему этажу, и любой малейший звук мгновенно привлечет его сюда, наверх. К нему.
          Шло время, и ничего не происходило. Страх не притуплялся, а скорее наоборот - лишь усиливался. С потолков по грязным стенам спускалась и тянула свои щупальца коварная, склизкая истерика. Хотелось вскочить и заорать что есть сил, а потом бежать, бежать вниз по лестнице мимо обескураженного такой наглостью зла, мимо всего того черного лиха, что там есть, мимо тьмы. Бежать, не оглядываясь, через дверь на улицу, и дальше - куда угодно, лишь бы только больше ни секунды не оставаться здесь, на темной мансарде, в окружении мрака и тишины.
          От того, что человек долгое время всматривался в одну точку, в глазах забегали мурашки и заиграли расходящиеся круги, переливаясь цветами пленки бензина в мутной луже. На миг ему показалось, что по пятну света пробежала тень. Он вздрогнул, потряс головой и протер глаза пальцами, расфокусировав взгляд. Снова посмотрел на потолок. Ничего.
          Усталость, наваждение? Человек не успел подыскать успокаивающее объяснение, как его глаза снова зафиксировали движение. Тень! По потолку определенно скользнула тень! Будто внизу кто-то быстро и бесшумно проплыл мимо лестницы, оставив на секунду свой неясный силуэт на сводчатом потолке.
          Этого было достаточно. Щупальца истерики дотянулись до холодного позвоночника человека. Нервное изнеможение рукопожатно поприветствовало их и одним рывком втянуло хозяйку внутрь, приглашая на царствие. В мозгу что-то взорвалось, и последние здравые мысли погибли от взрывной волны и осколков.
          Человек вскочил со стула, и непонятно к кому обращаясь, закричал, срывая голос:
          - Да что тут происходит? - Картинка перед глазами поплыла, сердце, прыгая в груди, вырывалось наружу. - Я спрашиваю: где я? Дайте мне уйти!
          Схватив тяжелый стул за высокую спинку, человек развернул его в воздухе, и с отчаянным криком швырнул в окно:
          - А-а-ааааа, тва-а-ааари!
          Но ничего не произошло. Ничего из того, что ожидал человек. Мутные стекла темного окна не разлетелись вдребезги, тишину не разорвал ни оглушительный звон разлетевшихся осколков, ни натужный треск деревянной рамы.
          Брошенный стул просто растворился в оконном проеме, провалился в него, беззвучно исчез. Комната никак не изменилась, за исключением того, что теперь не на что было присесть.
          Произошедшее несколько охладило пыл человека и привело его в чувство. Он просто стоял напротив окна с приоткрытым от изумления ртом, держась одной рукой за стол, чтобы не упасть - только сейчас, наконец, мозг принял сигналы бедствия от ног, о том, что их кости, мышцы и сухожилия превратились в вату.
          Простояв так какое-то время и отдышавшись, человек поднял руку, чтобы дотронуться до необычных стекол, но в тот же миг ощутил, что в комнате стало на несколько тонов темнее. Он догадался, отчего это случилось, но обернуться к лестничному проему, чтобы подтвердить свою догадку ему уже просто не хватало сил.
          Он попытался приободрить себя, нарушив гробовую тишину:
          - Ну, что там еще? - Человек удивился спокойствию своего голоса. Это придало ему уверенности, и он медленно повернулся всем телом, полуприкрыв глаза, как бы защищая их от того, что предстояло увидеть.
          Догадка подтвердилась - пятно света на потолке напротив маршевого пролета лестницы нарушала тень от силуэта. Неподвижная тень, отбрасываемая кем-то или чем-то, что стояло сейчас этажом ниже. Человека снова объял холод ужаса. И даже не столько от того, что он увидел, но больше от осознания безысходности. Эта тень как бы говорила: "Все, теперь тебе отсюда никак не выбраться. Попался!"
          Внимание человека отвлекло еще одно изменение, произошедшее с комнатой, которое он сразу не заметил. Прямо посреди мансарды стоял низенький, худо сколоченный табурет. Обыкновенный табурет с потрескавшейся местами краской. Новый предмет интерьера явно предназначался единственному постояльцу помещения и был выдан ему, скорее всего, взамен выброшенного стула.
          - Заботливые какие. - Прошептал человек, но вместо того, чтобы подойти к табурету, он забрался на стол, поджал ноги, обняв их руками, и закрыл глаза. - Твари!
         
 
***
         
          - Ну, что ж ты, Юрий Федорыч, сразу нормально не объяснил. - Усмехнулся Артем. - Мы уж подумали, что ты и в самом деле - "того".
          - Четыре года? Охуеть! - Выразил Кабан свое отношение к услышанной от старика истории. - Не, натурально, каким макаром так можно было четыре года прожить? А главное - чего ради?
          Деда Юра достал кисет с табаком, отрывок газеты, заготовленный под самокрутку, и хотел было уже ответить, но Кабан его опередил:
          - Дед, погодь. - Он похлопал себя по многочисленным карманам одежды, к которой еще не успел привыкнуть, извлек из одного пачку "Золотой явы" и протянул ее деду Юре. - Попробуй наши.
          Старик посмотрел на пачку, затем на Кабана и, не понимая, чего от него хотят, неуверенно потрогал незнакомый ему предмет, улыбнувшись из вежливости. После чего положил на колено клочок газетной бумаги, размяв его пальцами, развязал кисет и достал щепотку самосада. Через секунду Кабан проникся сутью происходящего.
          - Блин, дед. Ты не понял! - Он раскрыл пачку, вынул одну сигарету и прикурил. Несколько раз пыхнул в воздух дымом, не затягиваясь, и передал сигарету старику. - Кури!
          Деда Юра затянулся, последовав примеру Кабана, крякнул и, окинув взглядом удивительных незнакомцев, прокашлял:
          - Странные вы, ребята. Еда у вас странная. Курево необычное, невиданное. Мягкое. - Он по привычке пожевал губами и сплюнул. - Вы ведь не волгосторевцы?
         
         
          Алан с Артемом сидели на разбитых ступеньках полуразрушенного одноэтажного здания, вывеска на покосившейся двери которого утверждала, что некогда это строение использовалось людьми в качестве городской библиотеки, что частично подтверждалось разбросанными вокруг брошюрками и пожелтевшими библиотечными карточками, утратившими прежний аккуратный вид.
          Кабан остался с дедой Юрой возле поваленной березы, и, довольно быстро найдя с ним общий язык, теперь громогласно что-то ему доказывал, то и дело жестикулируя руками и гримасничая, стараясь быть как можно более убедительным. Деда Юра беззаботно улыбался своему неожиданному собеседнику и лишь изредка робко встревал в монолог Кабана.
          - Ты действительно считаешь, что Оператор засылает нас только с целью понаблюдать за тем, что происходило в прошлом, чтобы потом слить эту информацию своим заказчикам? - Повернулся Алан к Артему и приложил руку к переносице козырьком, закрывая глаза от низкого солнца.
          - Не знаю, Аланчик, не знаю. Сдается мне, что если это и правда, то явно не вся. - Он посмотрел на Кабана и усмехнулся. - И как ему удается так легко... Не думал, что гопники такие общительные ребята. С Гавриловым из лагеря спелся так, будто только и делал всю дорогу, что по лесам в партизанских отрядах бегал и с красными воевал.
          - Кстати, о Гаврилове вашем. - Алан откашлялся и продолжил уже на пол тона ниже, будто опасаясь, что их кто-то может услышать. - Помнишь, что Алексей рассказывал? Ну, как залип он, когда они могилу копали.
          - Ну.
          - А после, в лесу, когда во время боя все остановилось, словно на паузу нажал кто-то, видел я одного красного... Он хоть и живой был, да не было в нем жизни, понимаешь? Как кукла. Папье-маше. Вот он секунду назад орал что-то, в бой бежал, а потом в воздухе завис. Живой вроде, хоть и залипший, а я как его увидел, в глаза заглянул, сразу такое чувство возникло, что живым-то он и не был никогда.
          Артем нахмурился, но ничего не ответил.
          - Не знаю, как понятней объяснить. - Алан задумался, подбирая более удачные метафоры для облачения пережитых ощущений в слова, но неожиданно помог Артем:
          - Неестественные. Люди в лагере были все какие-то пустые, что ли. То есть вели они себя нормально для своих условий, но вот веяло от них какой-то искусственностью.
          - Точно! - Почти прокричал Алан. Опомнившись, посмотрел исподлобья в сторону активно гуторящего с дедой Юрой Кабана, и, убедившись, что его не услышали, снова продолжил заговорщическим голосом. - Точно. Искусственные. Как манекены. И, главное, с виду так сразу и не скажешь. А нутром чувствуешь.
          - И сейчас?
          - Сейчас еще сильнее. В первый раз я списал это чувство на то, что мы были действительно в относительно далеком прошлом. Ну, в смысле, люди, которых мы видели, давно все умерли, верно? А теперь это ощущение только усилилось. И его уже не спутать ни с чем. Он, - Алан слегка кивнул головой в сторону деды Юры, - пустышка. Неживой.
          - Такая же ***ня, Аланчик. Только я не знал, как об этом сказать, чтобы вы с Лехой потом на меня не косились с опаской.
          Наемники помолчали некоторое время, погрузившись в раздумья. Вскоре Артем поднялся, размял ноги, вырвал из трещины в стене дома кусок самана23, повертел в руке и запустил им в ворону, мирно сидящую на крыше соседнего здания. Хрупкий снаряд рассыпался в воздухе, не долетев до невозмутимой цели.
          - Надо это как-то проверить.
          - Надо. - Согласился Алан. - Да только как?
          - Не знаю, Аланчик. Пока не знаю. - Артем, поковыряв носком "берца" землю, поднял небольшой камешек, и, вытерев его от комочков прилипшей грязи, прицельно бросил в не дававшее покоя пернатое.
          На этот раз бросок оказался гораздо точнее. Камень звонко ударил в черепицу крыши в считанных сантиметрах от птицы, но та, словно застыв, даже не вздрогнула.
          - Че за дела? - Пробубнил себе под нос стрелок. - Только что же каркала сидела, падла! Алан, видел, нет?
          Не успел Алан повернуть голову в сторону причины беспокойства напарника, как их обоих заставил резко обернуться крик Кабана.
          - Эй, фьюить, пацанчики! Дуй сюда. Реще, ну! - Здоровяк активно махал обеими руками и казался не на шутку обеспокоенным. Деда Юра сидел в прежней позе, беспечно глядя перед собой. В отличие от прыгающего в нетерпении Кабана, старик казался неестественно спокойным.
          Наемники, стараясь ни за что не зацепиться ногами, и не пробить подошвы ботинок торчащими из разбросанных досок ржавыми гвоздями, поспешили к взволнованному товарищу, который уже сделал несколько шагов им навстречу.
          - Что? - Крикнул Артем, не поднимая головы, когда был уже на расстоянии десятка метров. Алан прыгал за ним "шаг в шаг" чуть позади.
          - Эта... - Кабан остановился, почесал затылок и, махнув рукой в сторону спокойно сидящего на поваленной березе Деды Юры, растерянно пробормотал. - Старик залип...