Мои первые кони

Наступает год лошади. И я хочу рассказать, какое место в моей жизни занимали верховая езда.

На Кумыске табун был далеко от санатория, возле будущего авиазавода. Поэтому я видел лошадей только в упряжи, но не ездил на них. На Ильинке, в Прибайкалье, я познакомился с ними ближе. Лошади были не обычные, а монгольские. Санаторий получил их вместо грузовика, отправленного на фронт.

Коней везли эшелонами из Монголии на фронт. Они были маленькие, мохноногие и очень дикие, уросливые, то есть вредные. Другим они не могли быть, ведь до того бегали по степи, не зная упряжи. Потом их загнали в вагоны, и четверых выгрузили в Улан-Удэ. На Ильинке их подковали, заставили пахать, возить дрова, продукты. Кони не подпускали к себе, кусались, лягались.

Хвосты их были сплощены - спутаны колтунами. Монголы не расчёсывают лошадей. Более того, считают колтуны полезными. Волк, цепляясь за хвост коня когтями лап, не мог отцепиться и погибал от копыт. В таких хвостах даже селились мыши и вили гнёзда, выводя потомство.
 
После голодной зимы кони были покрыты слоем вшей и корост от личинок оводов. Меня это пугало, но конюх-черкес Черта сказал, что лошадиные вши не переходят на людей. Но я не садился верхом. Из-за зуда кони катались по земле – тёрли спину и бока. Когда я сказал папе об этом, он ответил: «Вши от голода. Сейчас избавиться от них нельзя, но на будущий год вшей не будет».

Первых в моей жизни коней звали Соловко, Карька, Гнедко, Воронок. Поначалу я боялся подходить к ним. Илкан, ведя Карьку с водопоя, хотел показать, как он ладит с ним, и потрепал его по холке, а тот лягнул его в живот.
Когда выросла зелёная трава, вши на конях сразу исчезли. Видно, она для них ядовита. Решив научиться верховой езде, я стал приносить Карьке куски хлеба, скрести щёткой. Ему это нравилось, он полюбил почёсывание. Я думал, что приручил его, но…
Ярким солнечным утром мы с Илканом вывели из конюшни Карьку и Соловка. Сесть на них решили на футбольном поле в пионерлагере. Дело осложнилось тем, что своё седло конюх Черта не дал. А ездить без него и стремян трудно. Едва я залез на спину Карьки, он тут же встал на дыбы, и я упал с него. А он ещё чуть не лягнул меня задними ногами, но, к счастью, я увернулся от копыт.

Илкан снова подсадил меня на Карьку, тот поскакал и вдруг резко остановился, и я полетел через его голову. Илкан отогнал Карьку, чтобы тот не затоптал меня копытами. Хорошо, что в свои десять лет я был мал, лёгок, и потому легко переносил падения.

«Ну, что хватит?» - спросил Илкан. «Нет, продолжу». Я завёлся, решил покорить именно Карьку, а не Соловка. Илкан подвёл коня, помог сесть, и я, сдерживая его уздой, поехал по краю поля. Смотрю, не едет ли за мной Илкан, а он, увидев, как Карька сбрасывал меня, Илкан не стал рисковать. Спрашиваю: «Чего не едешь?», а он отвечает: «Вдруг он снова сбросит тебя, а я отгоню коня». Но и позже он ни разу не сел на коня.
Однажды услышал песню: «Конь несёт меня стрелой / На поле открытом; / Он вас топчет под собой, / Бьёт своим копытом». Не сразу понял, что конь топчет «колокольчики мои, цветики степные».
В тот памятный день я два часа ездил верхом и до крови сбил свой зад о позвоночник коня. Позже, увидев в кино, как ковбои приручают мустангов, я вспомнил свои первые скачки. А сейчас пишу и удивляюсь своему упорству и смелости. Но всё было именно так. Я хотел скакать на лошадях как Богдан Хмельницкий и Салават Юлаев, как Чапаев и Будённый. А Илкан после моих падений с коня так и не стал ездить верхом. Боялся упасть и покалечиться.
В то же лето я научился запрягать коней. С удовольствием вспоминаю, как клал на спину седёлку, надевал хомут, спускал шлею ниже хвоста. Потом заводил коня между оглоблями, вставлял  конец дуги в гужи – петли от хомута, стягивал его супонью, привязывал чембур к седловине, бравшую на себя тяжесть оглоблей. После этого пристёгивал удила вожжей, протягивая их к телеге, и выезжал с конюшни.

Телеги были разные – одноколки, двухосные, тарантасы, и американка с резиновыми надувными колёсами и сиденьем на два человека. Зимой – сани-розвальни, кошёвка. Здесь лошади не запрягались парами, по одной по обе стороны дышла. Не использовали и шоры. Впервые я увидел шоры по бокам глаз лошадей в городе.
В ночное не ездили. Кони могли убежать в Монголию. До границы километров триста, а кони хорошо ориентируются в пространстве. Но если бы они рванули в Монголию, их перехватили бы конокрады или задрали волки.
Однажды в городе один парень, ехавший на телеге, остановился и спросил меня, что такое чембур? «Мне крикнули: развязался чембур, а я не знаю, как он выглядит». Увидев ремешок, свисший с седёлки коня, я привязал кончик к оглобле и сказал, что чембур это чересседельник. И подвязал его. Парень поблагодарил меня. Одноклассник Юра Лютин удивился, откуда я знаю чембур. Я сказал, что на Ильинке езжу на лошадях.
В словаре Даля чембур - третий свободный конец узды, но у нас это чересседельник. Так что извините, но поправляю, вернее, дополняю словарь Даля.
Как-то Лерка Аксёнов, Гоша Лобанов и я сели верхом. Желая покрасоваться, Лерка сильно погнал Воронка между бараками. За ним мчался Гошка на Соловке, а мой Карька за ними. Передние кони поскакали мимо играющих малышей. Я решил притормозить, но Карька закусил удила и продолжал мчаться во всю прыть. На крутом повороте я чуть не упал с коня. Под испуганные и возмущённые крики людей мы проскакали у барака, где все шарахались от нас.
Тогда я понял, что значит закусить удила. Помимо этого запомнил другие выражения: захомутать, рассупониться, не в свои сани не садись, закон, что дышло, как повернул, так и вышло. Зашоренный – человек, не видящий по сторонам. Шлея под хвост - очень неприятна лошади.

Весной Саша Лобанов пахал у реки. Два коня тянули плуг, выворачивая пласты земли. Когда кони задерживались, Сашка стегал их кнутом и матерился: «Ах вы грёбаные по голове!» За плугом шли вороны, поклёвывая червей и куколок майских жуков. Мне стало жалко и Сашу, который с трудом держал рукояти плуга, и Соловка с Карькой, измученных пахотой под плетьями. Каждые полсотни метров Саша давал передышку им и себе. Доставая кисет, он трясущимися от напряжения руками делал самокрутки и курил злой самосад.
Саше было семнадцать лет. Высокий, сухощавый, темноволосый, он дружил с Костей Крыловым. Костя был чуть старше, крепче, русоволосый, похож на былинного богатыря. Однажды на нас обрушился сильный ветер. Пыль вихрями кружилась и неслась с верховья реки. Когда грянул гром, хлынул ливень, два друга подняли вверх руки и стали кричать. Мокрые от ливня, они, смеясь, вбежали в подъезд нашего двухэтажного дома. Полина Ивановна, увидев их, дала им полотенце и сказала, что они хорошо изобразили вселенскую катастрофу.
Позже она пригласила их на роль лётчиков в пьесе, поставленной в нашем клубе. Костю вскоре забрали в армию. Саша окончил Иркутское авиационное училище, стал лётчиком. Его младший брат Николай женился на Фене Цинкер, Гоша - на медсестре Алле. У них родились дети.
Позже я ездил на том же Карьке в тайгу, в Таловскую падь, где мы косили сено. Скакал на коне в бухте Ая, на Западном берегу Байкала. Ещё позже как загонщик ехал верхом по заснеженному лесу у села Кайзеран, Баяндаевского района Усть-Ордыского округа. Тогда мой друг Сергей Босхолов сразил гурана и одну косулю.
Ездил верхом на Кустанайском конезаводе, Казахстана; в Подмосковье, на станции Планерной; на конезаводе у Минеральных Вод. Но это совсем другие истории.

Желаю всем в Новом году лошади, крепко сидеть в седле в прямом и переносном смысле.