Пополнение лошадей

Дополняю новеллу "Мои первые кони" ещё одной главой из "Улигера о детстве".

Хорошо помню осенний вечер, когда мы ждали в гости командира эшелона. В нашей квартире накрыли стол – мясные блюда, солёный омуль, жареная и квашеная капуста, много овощей, свежая брусника, смородина, пироги с черёмухой. Швейцарский сыр с кухни санатория. Поглядывая в окно, отец ждал появления на дороге огней машин. Когда две легковых машины появились от завода, он пригласил врача Ольгу Леонидовну и двух медсестёр. Особенно хорошо выглядела Валя Иванова. Яркая брюнетка, с тонкой талией, пышными бёдрами и грудями.
Машины проехали к лесу, чтобы свернуть к санаторию. Все сели за стол. Командир эшелона в погонах полковника с капитаном и водителями появились в дверях. Застолье началось сразу. Выпили, поели, даже потанцевали в малой комнате. Было тесновато, но хорошо, уютно.
Перед отъездом гостей, отец сказал полковнику: «Вам далеко ехать, тяжело кормить, поить коней. Продайте несколько голов санаторию». Командир задумался и ответил: «Продать не имею права». И после паузы добавил: «Мы их подарим!» Он комиссовал коней как непригодных к службе и по акту безвозмездно передал санаторию.

Так у нас появились сразу четыре новых лошади: легконогая красавица Бежинка, более крупная кобыла Галка, большой тёмный конь с выжженной на холке свастикой, из-за чего его называли Фашистом, и могучий рыжий Развод, явный чемпион по перевозке тяжестей. Такого битюга все увидели здесь впервые. И кони стали прекрасно служить санаторию. Породистые, высокие, ухоженные, они выглядели гораздо лучше монгольских коней.

Узнав о щедром подарке, один троицкий мужик сказал: «Там, где побывал Бараев, там ни цыгану, ни еврею делать нечего». Подаренные лошади вызвали зависть и сплетни. Мол, отец чуть ли не «подкладывает» медсестёр нужным людям. Когда зимой привезли с Метешихи сено, и два воза выгрузили у нашего двора, в Троицке заговорили: «Бараев казённое сено берёт». Но ведь он косил его сам, да и я помогал. Мы заработали сено! Но докажи это всем.

Жаль, что до новых коней не дожил конюх Черта. Когда он скончался, сестра Илкана Галя прыгала и кричала: «Черкес умер! Черкес умер!» Это было дико, но дочка так ревновала мать к отчиму, что не смогла сдержать радости.
Встречи с военными кончились тем, что Валя Иванова, как и Вера Абрамовская раньше, после войны вышла замуж за капитана и уехала к нему. Подруги, хоть и завидовали, но радовались за неё.
Изящная Бежинка, словно сошедшая со страниц рассказа Тургенева «Бежин луг», была очень спокойной, умной. Когда отец ехал в город на поезде, он доезжал до разъезда в американке, двухместной повозке с автомобильными колёсами, привязывал вожжи к облучку и отпускал Бежинку домой, и она возвращалась в санаторий. Ныне это немыслимо: во-первых, автомашин на дороге много, во-вторых, она бы не дошла до дома. Её бы угнали.
Воронок, Соловко, Карька и Гнедко ревниво отнеслись к пополнению. Несмотря на малый рост, они стали задирать новосёлов, кусали их, лягали копытами. Странно, но более крупные трофейные кони стали побаиваться этих дикарей. Потому отец велел перегородить конюшню, чтобы держать новых лошадей отдельно. Теперь на зиму косили больше сена, закупали овёс, которым не кормили монгольских коней, но трофейные лошади обойтись без овса не могли.
Кстати, и монгольские кони стали выглядеть лучше. Сена хватало, ни одна лошадь не завшивела после того, как отец стал директором. А главное, это сказалось на своевременной доставке дров, каменного угля, продуктов.

Позже я прочёл книгу «От Москвы до Берлина на боевом коне». Автор Улзы-Жаргал Дондуков, кавалерист генерала Доватора, описал, как воевал на монгольских конях.
Четверо погибли под ним, а пятого он 10 мая 1945 года напоил в Эльбе. Дондуков написал, что Монголия отправила нам полмиллиона лошадей. Он восхищался их выносливостью, неприхотливостью. Копая копытами снег, они добывали траву, легко преодолевали болота по кочкам, не боясь взрывов, свиста пуль, форсировали Десну, Днепр, Вислу, Одер. Став после войны профессором, Улзы-Жаргал Дондуков писал:

«Смелее и храбрее монгольских лошадей я не встречал. Мне всегда казалось, что они брали на себя летящие пули и осколки, закрывая меня своим телом. Умирая, лошадь печально, как-то виновато смотрит последний раз на своего хозяина, что оставляет его. Я не раз видел наших конногвардейцев, мужественных людей, прошедших огни и воду, плачущих у изголовья погибающего боевого друга – коня».

Прочитав это, я с бОльшим уважением стал вспоминать монгольских коней, на которых ездил верхом. Из них мне больше нравился Соловко. Он не любил ожидать прохода поездов у переезда, и трогался раньше времени. Как-то я с трудом удержал его, когда он пошёл на мелькающие вагоны. Но позже кто-то, не зная об этом, удержать не смог, и Соловко погиб.
А Бежинку, Развода и других трофейных лошадей тоже вспоминаю с тёплым  чувством. Ездил на них верхом с особым удовольствием. Они не брыкались, не пытались сбросить меня, хорошо слушали узду и везли куда надо, как бы радуясь, что делают приятное мне и другим седокам.