Сашка Иванов

       Кто он, как сюда попал и откуда пришёл, никто не знал. Не знал этого и сам Сашка. Свалка – дело такое, никто тут лишний раз не спросит. Потому что можно запросто схлопотать по зубам. А может и того хуже – на перо попасть. И никто искать не будет. Тут каждый сам за себя отвечает.
Вообще-то, свалка – целое государство. Тут живут и умирают. Иногда даже рождаются. Но это редко, мало, кто на свалке на такое способен. По численности народу тут наберётся с небольшой город. Город со своими законами и обычаями.
       Каждый, вновь прибывший, начинает с самых низов. Никто не позволит жрать местную хавку просто так. Все работают. Кто собирает бумагу, кто кости, кто пластик, кто ещё чего, что даёт прибыль, о которой на «большой земле» и понятия не имеют. Наивысшей кастой в этой иерархии являются сборщики цветмета. У них даже деньжата свои водятся. И водяра. Водку привозят водилы мусоровозов. Ту, что подешевле, понятное дело. Хеннеси тут не жалуют. Но при желании могли бы и попробовать. Но зачем?
До «цветников» Сашка не дорос. Когда он появился на свалке, он не знал ничего. Ни имени своего, ни профессии, ничего такого, что знает о себе любой человек. Память его была стёрта начисто. И потому, когда его привели к Зырику, местному пахану, который для всех тут был царь и бог, Сашку так и окрестили – Сашка Иванов, без всякого погоняла. Здоровенный парнище, который запросто завязывал узлами железную арматуру, который мог порвать руками любого на раз, был безобиден, как ребёнок. Он только улыбался своей детской улыбкой и таращил голубые глаза. Зырик определил Сашку на пластик, таскать набитые мешки. Через полгода Сашка попал на тряпки. Потом на «чернуху» - сбор чёрного металла.
       Он никогда не спорил, не жаловался, он брался за всё, что скажут. И только улыбался. Сашка совсем не курил. Ему как-то дали попробовать, он закашлялся и долго плевался. Водку Сашка тоже не жаловал. Нальют – выпьет, нет – не надо.
       Периодически на свалку приезжали люди на легковых машинах, «покупатели». Это те, кому нужна была дешёвая рабсила на день-два-три. Иногда брали и на дольше. Деньги отдавали Зырику, а тот выбирал, кто поедет. Иногда выбирали и покупатели. Сашку выбирали часто – он был всегда трезвым, а ещё он был высокий и широкоплечий, за него и платили больше. Сашка запросто таскал шпалы и трубы, легко копал ямы под столбы для забора и грузил брёвна на лесопилке.
       Однажды приехала женщина на красивой иномарке. Ей нужно было выкопать бассейн на дачном участке, но экскаватор загнать было никак нельзя – росли реликтовые сосны и, к тому же, газоны были засеяны какой-то жутко дорогой травой. Женщина не долго поговорила с Зыриком, тот подозвал Сашку и ещё двоих. Женщина посмотрела на мужиков, отсчитала Зырику аванс и показала купленным работникам на стоящую неподалёку Газель-микроавтобус, чтобы садились туда.
       Когда приехали, хозяйка показала фронт работ и объяснила, что и как надо делать. Мужики прикидывали, на сколько дней тут работы, обломится ли какая халявка и можно ли дёрнуть где-либо водовки. Сашка ничего не прикидывал. Он только улыбнулся хозяйке, взял лопату и пошёл копать землю.
Сашка работал без перекуров, остановок и передыхов. Смотреть на него было просто удовольствие. Казалось, он никогда не устанет. И только пот лился с него рекой. Те, двое, выкопали земли в два раза меньше, чем один Сашка. Хозяйка долго наблюдала из окна дома за работающими. Когда подошло время обеда, она подозвала Сашку.
- Как тебя зовут?
- Сашка. Иванов, - он улыбался, как и всегда.
- А меня – Надежда Львовна. Ты красиво работаешь. Хочешь дальше у меня работать?
- Да.
- Тогда я договорюсь с вашим начальником, и ты будешь работать один. Что ты умеешь?
- Я не знаю. Копать умею. Таскать умею. Пилить тоже умею.
- Как это – не знаешь?
- А я не помню.
- Странно… Ну ладно, иди, кушай.
       Вечером, когда мужики садились в Газель, хозяйка дала Сашке записку для Зырика. На другой день, в воскресенье, Сашка приехал уже один. Всё так же улыбаясь, он без лишних размышлений взялся за работу. Хозяйка не отрывала от него глаз и уже искала повод, чтобы лишний раз подойти. Единственное, что смущало, так это довольно сильный запах свалки, который исходил от Сашки. Перед обедом Надежда Львовна предложила Сашке облиться из шланга. Было жарко, шёл месяц июнь. Парень и представить не мог, что мыло может пахнуть так вкусно и полотенце может быть таким чистым, а воды так много. Да уж, это не свалка, это просто чудо какое-то. Сашке определённо нравилось работать у Надежды Львовны.
       Сама Надежда Львовна стала замечать за собой, что разговаривать с Сашкой ей не просто приятно, он стал ей довольно симпатичен. И не беда, что от него воняло, и одет он был как бомж, в сущности ведь он и был бомжем, а от них французскими духами не пахнет. А, впрочем, почему бы и нет? И вообще, зачем гонять машину туда-сюда, если его можно временно поселить здесь?
Надежда Львовна купила в магазине спецодежды хороший добротный комбинезон с курткой, крепкие, но мягкие башмаки. А ещё бельё, носки и всё то, что нужно человеку для жилья на работе. Потом попросила Сашку истопить баню, надо же было его где-то отмыть, не в ванную же вести, в конце концов. А вши, блохи и другая зараза – не беда, всё равно Надежда Львовна собиралась заказывать санобработку, баню топили редко, в ней стало попахивать чем-то затхлым.
       Сашка продолжал работать на славу. Если бы он был на производстве, то в советское время непременно бы заработал Героя Труда. А так – усиленное питание, чистая постель и расположение хозяйки. А расположение становилось всё лучше и лучше. К своим сорока пяти Надежда Львовна повидала многое. И любовников она меняла не раз и не два. Но всё это было не то. Есть такое, многими забытое, слово совесть. Совесть, которая не давала Надежде Львовне начать новую жизнь. Как бы то ни было, она была замужем. Замужем за профессором шестидесяти восьми лет, который уже седьмой год лежал парализованный в спальне на втором этаже дома. Хороший, по сути, человек, страдал не столько от болезни и обездвиженности, сколько от чувства вины перед женой. Ведь ощущать себя такой обузой ему совсем не хотелось. И совсем не об этом мечтали они четверть века назад, сидя на берегу красивого озера после свадьбы. С детьми у них не получилось, всё было как-то некогда, а потом уже профессор не смог. Усыновлять же они никого не хотели. Так и жили, пока Юрия Сергеича не ударил инсульт, потом другой. Надежда Львовна ещё тогда поклялась ему, что не бросит его и не приведёт в дом никого, пока он будет жив.
       Возраст «за сорок» – это не старость, это вторая молодость. Юрий Сергеич прекрасно это понимал и иногда даже замечал, что у жены кто-то есть. Но придавать этому большого значения не хотел. Он так и говорил себе: «Наденька ещё так молода, ей нужны витамины женской радости и мужское внимание…» Так всё и продолжалось, пока не появился Сашка. Эти волнистые русые волосы, эта очаровательная доверчивая улыбка, эти сильные руки… А глаза! Какие у Сашки были глаза! Как два голубых озера, они смотрели на Надежду Львовну так по-детски ласково и так по-мужски прямо, что она иногда просто терялась. Но муж! Муж… Она же дала ему слово! И нарушить это слово ей казалось страшнее, чем собственная смерть. Однако ведь смотреть на Сашку ей никто не запрещал. И на полуголого тоже. Однажды ей в голову пришла мысль – сказать, чтобы Сашка истопил баню, и подсмотреть за ним, за голым. Глупо и смешно, но ничего она с собой поделать не могла.
       К вечеру баня была готова. Надежда Львовна выдала Сашке свежее полотенце, простыню и новые трусы. Подождав, пока Сашка разденется и войдёт в мойку, она тихонько прокралась в предбанник и прильнула к небольшой щели в двери. Оказалось, что Сашка совсем не умеет мыться мочалкой. Он смешно намыливал мылом руки, потом растирал по телу. А тело у парня было как у Аполлона. У Надежды Львовны перехватило дыхание, когда Сашка встал со скамьи и повернулся к двери, чтобы облиться из тазика. Ноги у женщины задрожали, в животе запорхали бабочки, между ног стало влажно и горячо. «Нет, он определённо не умеет мыться! Надо с этим что-то делать,» - были её последние мысли перед тем, как она скинула с себя халат...
***
ЭРОТИЧЕСКАЯ СЦЕНА СКРЫТА ПО ЭТИЧЕСКИМ СООБРАЖЕНИЯМ
***
       Такого с Надеждой Львовной никогда не было. Все мужчины, которые встречались в её жизни, не годились Сашке и в подмётки. Она только показывала и говорила, как надо, остальное делал он сам. И так старательно это делал, что женщина была на седьмом, нет, скорее, на сто седьмом небе. Наверное, впервые она почувствовала себя настоящей, желающей и желанной.
Обессилев, они лежали на диване в предбаннике и улыбались друг другу. «Сашка ты, Сашка! Где же ты был все эти годы! Появился бы ты лет десять назад, я бы тебе детишек нарожала… Сашенька…» - Надежда гладила Сашку по мокрому горячему животу и бормотала в полузабытьи всё, что приходило ей в голову. Чувство нереального счастья, казалось, будет длиться вечно. Навскидку Сашка был лет на десять моложе Надежды, но она себя ощущала совсем юной в руках этого богатыря. Счастье быть с ним было непередаваемым. Да и передать, рассказать про такое Надежда не могла никому.
       Через неделю пришёл вызов из Германии, друзья Юрия Сергеича устраивали его в клинику, каких-то полгода и его поставят на ноги, как они говорили. Приехал сын Юрия Сергеича от первого брака, Виктор, помог Надежде Львовне собраться. Надежда Львовна оставила Сашке деньги и продукты, сказав, чтобы он жил в доме и охранял его до их возвращения. Виктор посадил отца и мачеху на поезд, потом вернулся в дом и показал Сашке на дверь. Тот сразу всё понял. Тем более, Виктор сказал, что если Сашку увидят даже в округе, а не то, что в доме, то Сашка будет иметь дело с ментами, бомжи тут никому не нужны.
       Идти Сашке было некуда. Договариваться насчёт работы он не умел, жилья не было. Оставалось одно – возвращение на свалку.
Зырик встретил неприветливо.
- Чё, не понравилось или всё сделал? Нарядный какой…
- Так, это… Всё сделал.
- Там на троих работы на год, а ты за месяц управился? Силён! Пацанов без пайки оставил! – Зырик зло сплюнул через зубы и покосился на Сашку. – Короче, отрабатывать надо!
- Ага. Я согласен.
- Согласен он… Ты там всё видел? В доме был?
- Был, да.
- Короче, пойдёшь с пацанами, хату подломите. Возьмёте бабки, рыжьё, камни, если есть. Пацаны знают, твоё дело разведать, когда дома никого. Скажешь, что ещё работать хочешь.
- Я не пойду!
- А куда ты денисся, родной! Пойдёшь, как миленький! Или тебе здесь жить не хоцца? Матри, махом роги обломаем. Должок за тобой, паря.
- Я сказал – не пойду. И вас не пущу. Нельзя туда.
- Чё это?
- Нельзя. Я всё сказал.
Зырик подмигнул одному из своих шестёрок. Тот подскочил сзади к Сашке и со всего маху отоварил Сашку куском трубы по голове. Сашка удивлённо обернулся и рухнул, как подкошенный.
       Били Сашку долго. Полчаса били. Или целый час. Живого места не осталось. Били озверело, не жалея. Ломали рёбра и отбивали почки. Били с расчетом, что умрёт. Когда устали, двое оттащили его в дальнюю яму, утром будет работать бульдозер, зароет. Искать некому. Бомжей не ищут. Никто ничего не видел, никто ничего не знает и никому ничего не скажет. Такой закон.
       От боли и от холодного ночного дождя Сашка очнулся. Кое-как выполз из ямы. Забора с этой стороны свалки не было и Сашка пополз прочь. Было больно. Очень. Болело всё, что могло болеть. Пальцы на руках были переломаны. Дышать было очень трудно, рёбра выпирали из боков.
       К рассвету он дополз до шоссе. Дождь лил и лил, обжигая холодом, не давая Сашке потерять сознание. Он не знал, куда и зачем ползёт. Инстинкт самосохранения гнал его от свалки, а куда – неизвестно.
       Сашка с большим трудом встал на ноги и попытался сделать несколько шагов. Невесть откуда взявшаяся машина выскочила из пелены дождя так быстро, ни Сашка, ни водитель этой машины не успели среагировать. Удар и Сашка отлетел вперёд метров на двадцать. Легковушка остановилась. «Вот падла! Капот помял! Мля, фару разбил! Синь поганая! Убью гада!» - водитель подбежал к Сашкиному телу. Сашка лежал без сознания, весь в крови. Водила плюнул, запрыгнул в машину и дал по газам.
       Милицейский УАЗик, чихая и бренча болтами, наехать на Сашку не успел, скорость была не та. Старлей вышел из машины, пару раз не сильно пнул Сашку ногой.
- Э, мля, гражданин! Наиль, сюда иди!
- Чё тут?
- А вон, бомжара дохлый.
- Чё делать?
- Скинем в кювет и все дела. Смена кончается. А чё, есть другие предложения?
- Ген, я как ты. Мля, воняет-то! Да ещё и измажемся в кровище.
- Ладно, поехали, пока никого нет.
- Ай, сссссука, живой он! Стонет.
Рядом остановился жигуль. Дедок бодрого вида подошёл к патрульным.
- Что случилось, товарищи? Помощь нужна? У меня аптечка есть.
- Какая, нахрен, аптечка, ему поп нужен, отпевать, блин!
- Наиль, доложи дежурному. Пусть скоряк вызывают. Гражданин, свидетелем будете.
- Да-да, конечно, конечно…
       Сашку положили в коридоре травматологии, мест в палатах не было, врачи зашивали кого-то в операционной. Прошли два санитара.
- Во, ещё один.
- Этот - не жилец. Вишь, весь покоцанный.
- Бедолага… Пошли, покурим?
- Пошли.
       Сквозь обрывки видений в Сашкином мозгу постепенно нарисовалась картинка: мальчик в новеньком костюме с ранцем на спине и букетом гладиолусов в руке, идёт с мамой в школу, в первый класс. Много детей, играет музыка… Потом явилась девочка со словами: «Серёжка, ну чего ты…» Потом мужчина в тренировочном костюме говорил: «Запомни, сынок, ты – мужчина. Мужчина обязан быть сильным, чтобы защищать свою маму. И свою страну…» Потом появился какой-то седой дяденька, который читал в какой-то книге: «За первое место в спартакиаде… на приз… Сергей Ковылин…» Потом всё пропало. И не стало ничего. Ни звуков, ни света, ни боли…
       Похоронили Сашку на отдельном участке кладбища, где хоронят таких же, как он, безродных и безымянных. Вместо памятника в могильный холмик воткнули железный прут со ржавой жестяной табличкой, на которой белой масляной краской было написано: №496-89.