Минька-поплавок

                МИНЬКА-ПОПЛАВОК

-Анна, подь сюда, - донеслось с улицы через открытое окно.
Анна подбежала к окну, вытирая руки фартуком.
- Чего тебе, Поплавок? Опять чего выдумал, так не пойду. Тайку свою пошли, а я уже набегалась по твоим маршрутам.
-Ты, Анна, зря на меня так. Вон, сама посмот   ри – арбузы подвезли, на картошку меняют.  Тебе же Петька, небось, не вырастил арбузов?
-Отстань, Поплавок,  не пойду я менять, хоть и надо б, и только потому, что ты мне об этом сказал.
-Ну, как хочешь, дело хозяйское, а моё дело поставить в известность.
-Кто тебя нанимал в известность ставить всю деревню? Надоел ты всем, как горькая редька.
-Ну, раз тебе надоел, пойду к Файке, она у нас ещё новенькая, ей ещё не успел надоесть.
-Иди, иди, она тебя ещё не раскусила.
Минька развернулся и побрёл на противопо ложную сторону улицы.
-Эй, Файка, - крикнул Поплавок, увидев через забор чью-то тень, промелькнувшую на крыльце.
-Что случилось?
-Автолавка приехала! Там чего только нет: и постельное бельё, и ваше, женское, и обувь всяких размеров… .
-Миня, ты чё, сбрендил? Какое бельё? Мы его отродясь не видели!
-Ну, и не верь, вон гляди, Грунька с Клавкой побежали, крикни им, пусть очередь займут.
Фаина выскочила на улицу, а их уж и след простыл, увидела только, как пятки засверкали. «Неужели и вправду всего полно? Неужели уже не будет дефицита и всего будет вволю?».
С такими радужными мыслями Фаина быстро  закрыла калитку, воткнула щепку, мол, меня нет дома, и полетела сломя голову догонять соседок.
Но, не дойдя несколько шагов до поворота, она остановилась в полном разочаровании, увидев, что навстречу, понурив головы, идут Груня с Клавой.
-Ну, Поплавок, ну, паршивец, сейчас мы тебе устроим кузькину мать. Сколько уже можно дурить: из десяти раз – девять соврёт. Ах, паскудник, догоним, башку оторвём! – негодовали женщины.
Но поймать Поплавка было невозможно: после каждой такой проделки он уходит в тину, как мелкая рыбёшка, и там отсиживается, пока шум вокруг его имени немного поутихнет.
Дмитрий Чуднов родился в деревне Ухаревка почти полвека назад, окончил здесь восьмилетку. В армию его не взяли, якобы на уши туговат был. Зато на язык уж очень слабоват. И как только мужики в деревне его терпели, один Бог знал. Как сорока на хвосте, он приносил под окна жителей деревни то одну, то другую небылицу. Но чаще всего это были самые интимные подробности о тёмных делах мужей – жёнам и наоборот. Все знали точно, что это болезненные фантазии чокнутого Поплавка, но иногда по его наводке случались набеги жён на злачные места, где мужьям было уже не отвертеться. И когда Минька оказывался всё-таки прав, его поднимали на Олимп, а деревня долго хохотала над событием так, что «герою дня» становилось невмоготу, и он готов был не просто убить Поплавка, а привязать его к двум деревьям сразу и разорвать пополам.
Поплавком Миньку в деревне прозвали за его рост – метр с кепкой. К тому же, был он сухонький, словно пастушья сумка, есть такое растение, и совершенно неуловимый.  Устроит тарарам и - в кусты, отсидится и опять за своё. Долго терпела деревня его выходки и терпела бы до конца, если бы не попался он на зуб Егору-кузнецу.
Работал Минька Чуднов на колхозной конюшне, ухаживал за лошадьми да следил за упряжью. И вот однажды из хибары, где хранилась вся лошадиная утварь, пропал чересседельник. Похоже, кто-то решил подшутить над Поплавком или отомстить за какую-нибудь выходку: пусть, мол, поищет. Подшутили да не вовремя: горячая пора в колхозе, зерно от комбайнов отвозить надо, а тут упряжь пропала.  Метался Поплавок туда-сюда, а пропажу найти никак не может. А спрос-то с него – он начальник над лошадьми. Колхоз бедный, запасной сбруи нет. Услышал о ЧП бригадир, пришёл к Поплавку, стал разбираться, как это такой ловкий работник не уберёг вверенное ему хозяйство. А Минька взял да и ляпнул ему, мол, видел, как Егор-кузнец чересседельник нёс на себе домой. Вот тут-то и началось! Потешалась вся деревня, когда двухметровый Егор с дубинкой гонялся за метровым Поплавком. Жаль, не догнал, тот исчез, как в воду канул.
Сидел он в своём укрытии ровно три дня. Сбруя тут же нашлась: шутник незаметно принёс и положил её на место, а у Миньки-Поплавка спокойная жизнь закончилась. Притих он, ходил с оглядкой, всего боялся, а при встрече с Егором дрожал, как осиновый лист.
Но, как говорится, горбатого могила исправит. И месяца не прошло от последнего события, зачесались руки у паршивца, и решил он Егору отомстить за свой страх перед ним.
Август двигался к сентябрю, вечереет раньше, а ночи тёмные и длинные – есть время разгуляться. В одну из таких ночей и вспомнил Поплавок свою любимую подзабытую игру: снять бельё (причём, только нижнее женское) с верёвки в одном дворе и развесить его в другом.
Предвкушая удовольствие, которое он получит от того, что раздосадует Егора, он беспрепятственно пролез во двор к Клавде, женщине очень больших размеров, снял с верёвки её бельё и также беспрепятственно зашёл во двор к кузнецу Егору. Достал из-за пазухи Клавкино бельё, посмаковал и стал вешать на Егорову верёвку: на мол, посмотри, какие у мужиков жёны, не то, что твоя пигалица Анфиска. И только он кинул на верёвку последнюю вещь, как тутже обомлел от неожиданности: перед ним во весь свой двухметровый рост стоял Егор. Поплавок от обуявшего его страха оцепенел и не мог сдвинуться с места.
-Попался, гад, я тебя давно выслеживаю.  А-ну, полезай сюда и прощайся с жизнью, конец тебе пришёл, конский клоун.
При этих словах Егор распахнул огромный брезентовый мешок, взял в охапку Миньку и воткнул его туда. Как ни бился в истерике Поплавок, всё было напрасно. Егор затянул мешок потуже бечёвкой, взвалил его на плечо и понёс в сторону железной дороги, до которой от его дома было не более ста метров. Двухметровый кузнец донёс свою поклажу до железнодорожного полотна, положил её между рельсами и, легонько дотронувшись до неё ногой, для устрашения, сказал: «Попрыгай тут, если сможешь, а в шесть часов пройдёт поезд и мучения твои закончатся».
Поплавок кричал, мычал, пищал, кашлял, взывал о помощи, но никто  не мог его услышать в этот предутренний час. Он тыкал пальцами в специально проделанные Егором дырочки в мешке, пытаясь разорвать ткань, но она была новой и очень прочной, потому все его старания были напрасны.
-Прощай, Поплавок, не поминай лихом.
-Чурбак ты двухметровый, в аду за меня гореть будешь! - как из бездны, донеслось из брезентового мешка.
-А ты в раю будешь, клоун несчастный, за свои проделки… .  Молись, недолго тебе осталось.
Это были последние слова Егора, после чего он огляделся, где бы понадёжнее укрыться и ждать поезд. Кусты были совсем рядом. Он уселся на траву и закурил. Мешок отчаянно бился между рельсами, но с места сдвинуться не мог.
Время тянулось мучительно медленно. Что пережил бедный Минька, страшно подумать. Но скоро всё кончится. Вот уже зорька занимается.
«Встречать рассвет упакованным в брезентовый мешок в ожидании скорой неминуемой смертушки – это, наверное, пострашнее всякого ада», - думал «убийца». И тутже в голове пронеслось: «Только бы успеть…».
Где-то неподалёку замычали коровы. Да, вот уже и скотину выгнали. Пастух торопится, чтобы до поезда успеть прогнать стадо через рельсы. Но что это? Егор приподнялся из-под куста и увидел странную картину: огромный пастуший пёс, крепко уцепившись зубами  в мешок, пытается вытащить его за пределы полотна. Он забегает то с одной стороны, то с другой, неистово рвёт брезент, но тщетно: мешок остаётся на своём месте целым и невредимым. Последняя корова перешла железную дорогу; только сейчас пастух заметил что-то неладное: его пёс мечется между рельсами, воет, лает, пытаясь сдвинуть с места какой-то тёмный мягкий предмет.
Загрохотали рельсы и метрах в двухстах засигналил поезд. Егор и пастух Иван, словно договорившись, рванулись со своих мест и помчались к странному объекту. Егор подлетел первым, рванул мешок, прижал его к себе и отбежал на несколько метров в сторону. Поезд промчался, грохоча и обдавая местность специфическими запахами. Собака рванулась за Егором и стала рычать на него, потом снова уцепилась зубами за поклажу и  с ещё большим усилием стала рвать  мешок. Подошёл пастух, Егор положил мешок на землю, развязал, и Иван увидел бледного, как сама смерть, узника  - Дмитрия Чуднова.
-Что, Поплавок, допрыгался? Давно пора тебя проучить, - догадавшись обо всём, промолвил Иван.
- Ты, Иван, того… ты помалкивай, что видел, - заикаясь, попросил Егор.
-А я ничего и не видел. А этому прыщу давно надо было кузькину мать устроить. Завёлся один таракан, и вся деревня не может с ним сладить. Другим неповадно будет. Ну, давай, Егор, погнал я.
Иван пожал Егору руку и отправился догонять своё стадо.
С тех пор в деревне Ухаревка прекратились спектакли, которые всю жизнь режиссировал Минька-Поплавок. Даже как-то скучно стало. С годами всё подзабылось. Минька взрослел, его даже величать  по имени-отчеству стали: Дмитрий Григорьевич. И только иногда земляки вспоминали его проделки, и то не со зла, а так, ради «хохмы».