Выбор. Часть 1

                НАЧАЛО
     Костры догорали, вознося дымные столбы к небу. Город умирал медленно и неотвратимо. Еще недавно ярко полыхавший огонь с жадностью поглощал неслыханный дар в виде высушенных солнцем и пропитанных смолой от гниения бревен домов, а теперь он лишь тускло отсвечивал угольками, как глаза хищников, сбежавшихся к поверженному травяному гиганту.
Дольше всех сооружений огненному смерчу противостоял княжеский терем. Но и его пожирало жадное пламя. Последним нетронутым строением осталась сторожевая башня. И хотя она обуглилась и покосилась, но продолжала гордо выситься над дымными развалинами.
     Раздался тихий скрип и в стене башни приоткрылась маленькая неприметная дверца. Из темного отверстия дверного проема высунулась старческая голова и оглядела улицу. Улица была пустынна. Поджигатели ушли, унося с собой награбленное добро и угоняя оставшихся в живых жителей города, которых наверняка продадут в рабство, кого на галеры, кого в притоны.
     Старик, кряхтя, выбрался на улицу. Был он маленького роста, в видавших виды, но крепеньких валенках и мохнатой кацавее мышиного цвета, весь заросший пыльной щетиной так, что из гривы спутанных волос поблескивали только глазки-бусинки. На руках старика поквакивал сверток из белоснежного полотна, отделанного дорогими кружевами. Старик крепко, но возможно нежно прижимал цепкими лапками сверток к груди.
     Последняя сторожевая башня жалобно заскрипела, явно собираясь разделить участь семи своих сестер. Старик поморщился, словно от боли, с тревогой покосился на башню, и поспешил прочь из умирающего города.
     Он торопился. Времени у него оставалось совсем мало, ровно столько, сколько еще простоит башня. Но он должен был успеть, успеть отдать последний долг своему князю, который никогда не забывал старика-домового. Всегда исправно оделял теплым молоком, кашей да одеждой. И терем князь содержал в порядке, как и все свое княжество, так что у маленького домового забот особых не было. А отблагодарить он князя мог только одним: спасти от гибели или рабства его маленькую дочку. Успеть спасти…
     Домовой выбрался на окраину города, которая уже полностью успела превратиться в пепелище. Не сохранилось ни одного дома. И, чтобы это знать, видеть ему не обязательно. Он знал, что он последний живой домовой, потому что чувствовал смерть каждого из своих собратьев, которые умирали вместе со сгоравшими домами.
     Город граничил с лесом, и усталый домовой подошел к ближайшему дереву, прижимая одной рукой куль с младенцем. Свободной рукой он содрал древесную кору, обнажив влажный от живых соков ствол. Корявым когтистым пальцем принялся чертить какие-то знаки, бормоча что-то насчет блудливых козлов, которых нельзя вовремя дозваться. Ребенок начал поскуливать, и домовой с двойным усилием принялся скрести ствол.
     В городе еще больше покосилась сторожевая башня, хранитель дома от боли не удержался и рухнул на колени. Уткнул мохнатую голову в землю и тихонько завыл.
     Из зеленых зарослей выступил крепкий старик, которого можно было назвать родным братом домового, только весь наряд его был сшит из листвы, а на голове вместо шапки красовалось птичье гнездо.
     -Что, домушник, худо дело? – невесело поинтересовался лешак.
     -Худо, брат-лесовик, совсем худо. Вот, умирать пришел, - ответил скрипучим голосом домовой.
     -А ребенка зачем притащил? – делая вид, что недоволен, спросил леший.
     -Спасти ее надо. Спаси, а?!
     -Да как я ее спасу?! Она же грудная!! – в панике воскликнул лешак.
     -Спаси ее… - упорно скрипел домовой, потом завалился набок, и постепенно истаял бледным облаком, только кучка пыли осталась от доброго домового.
     А в городе, на глазах обезумевшего от горя князя рухнула последняя сторожевая башня. Юго-Восточная. Умер дом, умер и хозяин, но долг он свой выполнил. Он отнес маленькую дочку хозяина подальше от сгоревшего города.
     Леший потоптался вокруг свертка. Спасти ребенка он не обещал, не успел бедняга домовой вырвать у него такое обещание, но и не бросать же младенчика здесь! А делать-то с ним чего? Нести куда? Русалкам отдать, что ли? Да нет, конечно, те дуры бестолковые, вмиг ребенка загубят. Им бы только с мужиками зажиматься по приозерным кустам, а не детей воспитывать. Они и своих-то людям подкидывают. Шалавы.
     Тут лесовик хлопнул себя по морщинистому, как кора старого дуба, лбу.  Капище! Ну конечно же! Ведь там живет старик-Хранитель и его мальчик с ним. Они сами люди и с человеческим дитем справятся.
     Лешак легко подхватил притихшего ребенка, и направился на заветную поляну, прямо в сердце своего леса.
     Капище было древним, настолько древним, что, может, даже было ровесником леса. И всегда у капища был Хранитель. У Хранителя не было имени, Хранитель - и все. В начале это был молодой парень, искалеченный войной, которого племя поставило ухаживать за своими богами, чтобы даром хлеб не ел. Потом юноша стал мужчиной, а когда в его бороде показалась седина, в его хозяйстве появился мальчик. С тех пор так и повелось. Мальчик становился новым Хранителем, потом старел, а когда появлялась первая седина, Хранитель приводил нового мальчика. Он учился хранить, служить, воспевать. Давно исчез народ, поклонявшийся идолам, давно идолы утратили свое величие и имена, но служением им не прекращалось, и алтарь курился от сжигаемых приношений или окроплялся звериной кровью, а если повезет, то и человеческой.
     Леший огляделся. Ни Хранителя, ни его мальчика поблизости не было. Он осторожно приблизился к деревянным истуканам, расположенным за крепким деревянным забором, который от старости врос в землю и покрылся зеленым мхом, а по крепости мог поспорить  камнем. Истуканам давно положено было сгнить от сырости, а вот поди ж ты, стояли уже не один век. Может, они заговоренные?
     Леший пнул одного из идолов голой пяткой. Ну, не любил он этих, деревянных! Но истукан тут же отомстил за нанесенное оскорбление и занозил пятку хозяина леса. Лешак взвыл от досады, заковыристо ругнулся, положил ребенка на алтарь и поспешно удалился искать возле озера какую-нибудь русалку, чтобы вытащила из пятки проклятую занозу. 
     Ушел лешак. И не видел он, с какой хищной радостью склонился над хныкающим младенцем Хранитель. Как вознес над маленьким тельцем жертвенный нож, уже предвкушая, как напоит жадные деревянные рты человеческой кровью.   Не видел лешак, как упал на колени темноволосый мальчик, хватая старика за рукав грязного балахона и о чем-то умоляя. Не видел, как плюнул старик, опуская руку, и, оттолкнув от себя мальчишку, ушел в землянку, вход в которую прятался под разлапистой елью.
     А мальчик бережно поднял ребенка, нежно прижал его к груди и замурлыкал песенку. Малыш не успокаивался, его нужно было кормить...
     Ничего этого не видел старый лешак, удобно раскинувшись в тени ивы, а молоденькая русалка, отряженная гостеприимным водяным, прикладывала к нывшей пятке прохладный подорожник. Да и какое дело лесному духу до проблем человеческих? Выживет княжеская дочка – хорошо, а нет - какая в том беда? Сколько их гибнет, дочек-то, и княжеских, и обычных… Одной больше, одной меньше…

          Мари Клима
                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ