История протестантизма Дж. А. Уайли Книга седьмая

Протестантизм в Англии со времен Уиклиффа до Генриха VIII



                Глава 1


                Первые протестантские мученики Англии


Два источника реформации – Библия и Святой Дух – Благовестники Уиклиффа – Надежды протестантов – Петиция Парламента за реформацию – Англия пока не созрела – Движение, отброшенное назад – Ричард II. Преследование лоллардов – Ричард теряет трон – Генрих IV.Приемники – Statute de haeretico comburendo(закон о сожжении еретиков) – Уильям Сотрей – Первый мученик-протестант в Англии – Суд и казнь Джона Бэдли – Разговор между принцем Уэльским и мучеником на столбе – Предложена жизнь – Отказывается и умирает.


Протестантское движение, которое после течения по узким каналам 14ого и 15ого веков, и которое начало распространяться и занимать большую площадь в 16 веке, имело два источника. Первый, который был с небес, - Святой Дух, и второй, который был на земле, - Библия. На протяжении веков воздействие обоих факторов на человеческое общество приостанавливалось. Святой Дух удерживался, а Библия утаивалась. Отсюда чудовищные ошибки, которые деформировали Церковь и вызывали ужасающее зло, поражавшее мир.
Наконец, открылась новая эра. Всевышний, благой и вечный Дух, который действует когда, где и как Он хочет, начал снова проявлять Свое присутствие, ощущаемое в мире, который Он сотворил.  Он спустился, чтобы возвести Храм, в котором Он может жить с людьми на земле. Всемогущий и Благословенный направил Свою созидательную силу посредством того, что Он Сам приготовил, Писание Истины, написанное людьми по Его вдохновению. Восстановление Святого Писания и его распространение в христианстве было одним средством того огромного движения, которое начало обновлять мир, так как Дух, который обитает и действует через Писание является единственным автором. Исходя из этого предположения (что это грандиозное движение было вызвано не человеческими силами, но Божественным фактором) мы можем объяснить тот факт, что во всех христианских странах появилась одно и то же движение, приобрело одну и ту же форму и принесло одни и те же благодатные плоды: добродетель в личной жизни и порядок в общественной.
Мы оставили Лютера в Вартбурге. В момент великой опасности провидение открыло для него убежище; но не для беспечной жизни, а работы необходимой для дальнейшего развития протестантизма. Пока Лютер трудиться далеко от нас, давайте посмотрим вокруг и обратим внимание на успех протестантизма в других христианских странах. Вернемся в Англию, родину этого движения, кратко к хронологических событиям полутора столетней давности, отделявших эру Уиклиффа от эры Лютера.
Уиклифф умер в 1384, было видно, какое влияние он оказал на Англию, и как широко распространилось его учение. Его ученики, иногда в манере Уиклиффа, иногда лоллардов, путешествовали по королевству, проповедуя Евангелие. В законе Ричарда II (1382), который церковники, воспользовавшись молодостью короля, протащили без уведомления Палаты Общин,  упоминается большое число людей, «путешествующих из графства в графство, из города в город в грубых одеждах без лицензии архиепископа, и проповедующих не только в церквях и церковных дворах, но и на рынках и ярмарках, говоря проповеди, содержащие ересь и доктринальные ошибки, порочащие христианскую веру, статус святой церкви и представляющие опасность для душ.»  Уиклифф был еще жив, и люди в «грубых одеждах», которых по закону епископы могли схватить и посадить под домашний арест  или в тюрьму, были благовестниками великого реформатора. Этих благовестников не беспокоили сомнения относительно их права на святое служение. Они руководствовались той же хартией, которая дала Церкви право на существование, а также ее членам права на выполнение функций необходимых для ее благополучия. Следовательно, они обратились не к Риму, а к Библии как гаранту служения.
Соотечественники собирались на их проповеди. Солдаты вместе с гражданскими людьми со шпагой в руке были готовы защищать проповедника в случае опасности. Некоторые из знати присоединялись к собранию, не стыдясь называть себя учениками Евангелия. Там, где учение принималось, следовало изменение нравов,  некоторые места общественного поклонения очищались от идолов.
Эти признаки обещали многое; в глазах последователей Уиклиффа они обещали все. Они верили, что Англия готова сбросить ярмо Рима, и с этой верой они решили нанести сокрушительный удар по царившему суеверию. За десять лет, прошедших после смерти Уиклиффа, они подали прошение в Парламент о реформации в религии, сопроводив прошение двенадцатью «выводами» или основаниями  для такой реформации, из которых второе       (дается как пример стиля и духа) было следующего содержания: «Наше обычное священство, которое берет начало в Риме и делает вид, что обладает бо;льшей властью, чем ангелы, не является тем священством, которое установил Христос для Своих учеников. Этот вывод доказывается таким образом: в виду того, что это священство сопровождается знаками, папскими обрядами, церемониями и благословениями, не имеющими ни силы, ни значения, ни основания в Писании,  и, поскольку богослужебные книги и Новый Завет не имеют ничего общего с этим, и мы не видим, чтобы Святой Дух давал какие-нибудь дары через такие знаки и церемонии, потому что Он, а также Его высокие и благие дары не могут быть в человеке с грехами к смерти. Следствие этого вывода – для  умных людей жалкой и грустной насмешкой является то, что они видят, как епископы имитируют и играют со Святым Духом, отдавая приказания, потому что они отдают предпочтение своим символам и начертаниям вместо чистого сердца. А такой символ есть печать антихриста, внесенная в Святую Церковь, чтобы покрывать  бездеятельность.» Эти выводы они поместили на стенах Вестминстера и прикрепили на воротах собора ап.Павла.
Англия не была пока готова к такой «простоте речи». Большая масса народа без объяснений, напуганная традицией, управляемая иерархией была инертна и враждебна. Сторонники Уиклиффа также забыли, когда шли к Парламенту, что реформации не делаются, но они должны вырасти. Они не могут быть вызваны королевскими декларациями или парламентскими эдиктами; они должны насаждаться терпеливым трудом евангелистов и иногда быть политы кровью мучеников. Из всех урожаев урожай истины созревает медленнее всего, хотя он наиболее обильный и ценный, когда достигает полной зрелости. Именно эти уроки ранние ученики пока не познали.
Смелый шаг сторонников Уиклиффа отбросил движение назад или лучше сказать, ударил по его корням в глубине сердца нации. Арундель, архиепископ Йорский, поспешил в Ирландию, где был тогда Ричард II и упросил его вернуться и арестовать участников движения. Его благочестивая жена, Анна Люксембурская, ученица Уиклиффа, умерла в 1394 году, и король исполнил просьбу Арунделя. Он запретил парламенту рассматривать прошение лоллардов и, призвав главных авторов «выводов», угрожал им смертью, если они будут продолжать отстаивать свое мнение. Но Ричард II не долго удерживал скипетр, который он направил против лоллардов. В его королевстве разразился мятеж, он был свергнут и брошен в замок Понтефрект. Было всего несколько шагов между тюрьмой и могилой принца. Ричард трагически погиб от голода, вместо него воцарился Генрих IV, сын герцога Ланкастерского, который был другом Уиклиффа.
Дело, которое его отец защищал от лица великого апостола, не нашло расположения в глазах его сына. Генрих взошел на трон с помощью Арунделя, и он должен был отплатить за услугу преданностью церкви, в которой Арундель был одним из столпов. Чтобы укрепить свою власть, сын Джона Гонта принес в жертву последователей Уиклиффа. В его правление был издан закон о предании людей смерти за вероисповедование, первый подобного рода, который запятнал свод законов. Он постановлял, чтобы все неисправимые еретики сжигались заживо.
Преамбула этого закона гласит, что  «лживые и порочные люди этой новой секты, отделившейся от веры в таинства, превратно мыслящих против Божьего закона и церкви и узурпирующие служение благовестия» ходят из епархии в епархию, устраивают тайные собрания, открывают школы, пишут книги и безнравственно учат людей.
Чтобы искоренить это, епископ в епархии был наделен властью арестовывать всех людей, подозреваемых в ереси, заключать их в тюрьму, приводить на суд, и если они не отрекались от своих убеждений, они должны были быть доставлены к шерифу графства или мэру города, которые «должны были всенародно, на высоком месте сжечь их». Таков был закон De Hoeretico Comburendo, о котором Сэр Эдвард Коук сказал, что очевидно епископы являлись действительными судьями ереси, а шерифы были лишь исполнителями церковного суда.  «Король Генрих IV, пишет Фокс,  первым из всех английских королей начал немилосердно сжигать христианских святых за противостояние Папе.»
Закон не может не исполняться, чтобы не превратиться в «мертвую букву». Уильям Сотрей, бывший настоятель церкви Св.Маргариты в Линне, а сейчас настоятель церкви Св.Иосифа в Лондоне, «хороший человек и праведный священник», - пишет Фокс – был взят под стражу и против него было выдвинуто обвинительное заключение. Среди обвинений, содержавшихся в нем, находим следующие -  «Он не поклонялся кресту, на котором страдал Христос, а только Христу, который страдал на кресте.» «После произнесения слов таинства о теле Христа, хлеб остается той же природы, как и раньше и не перестает быть хлебом.»  Он был осужден как еретик судом архиепископа и предан светской власти на сожжение.
Так как Сотрей был первым протестантом, приговоренным к смерти в Англии, то церемония лишения священнического сана была проведена с большой формальностью. Сначала из его рук взяли дискос и чашу, затем была снята риза, что означало лишение его всех обязанностей и достоинств священника. Затем забрали Новый Завет и епитрахиль, чтобы низложить его из сана дьякона и лишить права учить. Низложение его из сана помощника дьякона сопровождалось снятием стихаря. Затем забрали подсвечник и свечу, «чтобы лишить его служения алтарника». Затем забрали книгу на освящение воды, этим он был лишен всех прав как экзорцист. Этими и другими различными церемониями, слишком утомительными, чтобы их перечислять, Уильяма Сотрей сделали простым мирянином, каким он был прежде чем елей и ножницы церкви коснулись его.
Без облачения, лишенный служения евхаристии, отверженный от святых рак Рима, он должен был сейчас взойти на алтарь, где должен принести более дорогую жертву, которую когда-либо видели в Римских капищах. Столб был алтарем, а жертвой – он сам. Он умер в пламени 12 февраля 1401 года. Так как Англии принадлежит высокая честь выдвижения первого реформатора, то также Англии принадлежит и честь иметь первого мученика-протестанта в лице Уильяма Сотрея.(9)
Его мученичество было очевидным пророчеством. Для протестантизма оно было убедительным залогом победы, а для Рима ужасным прогнозом поражения! Протестантизм сделал своей землю Англии, похоронив в ней тело мученика. С того времени протестантизм будет чувствовать себя героем классической литературы,
Он стоит на своей земле и вместе с тем остается невидимым. Он может бороться, истекать кровью и переносить кажущееся поражение, противостояние может длиться в течение многих темных лет и веков, но он обязательно, в конце концов, победит. Он взял в залог землю и не может погибнуть вне ее. С другой стороны его противник написал пророчество своего поражения кровью, которую пролил, и в борьбе он не одолеет соперника, но наверняка упадет перед ним.
Имена многих ранних страдальцев, кому обязана Англия по провидению, их свобода и вера в Писание, были преданы забвению. Среди тех, кто был избавлен от такой участи стараниями древних хронистов, был Джон Бэдли. Он был прихожанином епархии Вустера. Привлеченный к суду за учение о таинствах, он честно признался в своем мнении. Он придерживался мнения, что тщетны «сакраментальные слова», произносимые над хлебом на алтаре; несмотря на особую молитву, он остается «материальным хлебом». Если бы это был Христос, которого священник воспроизвел в алтаре, то пусть он покажет Его в истинной форме, тогда он поверит. Единственная участь ждет человека, который вместо того, чтобы безоговорочно склониться перед «матерью церковью», бросил ей вызов, чтобы свидетельствовать о ее чудесах по каким-то доказательствам или признакам истины. Он был осужден перед епископом Вустера за «преступление в ереси», но дело было отложено до окончательного суда перед Арунделем, который стал архиепископом Кантерберийским.
1 марта 1409 года надменный Арундель, собрав своих викарных епископов с множеством  светских и церковных персон, сел на судебное место в соборе св.Павла и приказал привести смиренного исповедника. Он, вероятно, надеялся, что Бэдли испугается такого собрания важных лиц. Однако он ошибся. Взгляды, которые он открыто признал перед епископом Вустера, были подтверждены с одинаковым мужеством в присутствии августейшего трибунала примата католической церкви и грандиозного собрания, представленного в соборе св.Павла. Заключенный оставался под стражей до 15 числа того же месяца, будучи переведенным в монастырь Причинг Фрайерс, причем ключ от его кельи хранился у самого архиепископа.
Когда наступил день окончательного обвинения, 15 марта, Арундуль опять взошел на епископский трон в сопровождении еще большего числа церковных и светских персон, включая наследного принца. Джон Бэдли дал тот же ответ, сделал то же признание во второй раз, как и в первый. Хлеб, освященный священником, остается хлебом и таинство в алтаре менее ценно, чем присутствующий здесь скромнейший человек. Такой разумный ответ был слишком разумен для людей того времени. Им он казался просто богохульством. Архиепископ, видя «его стойкое лицо и твердое сердце» объявил Джона Бэдли «открыто и публично еретиком». И суд «предал его гражданской власти и пожелал, чтобы присутствующие при сем светские персоны не осудили бы его на смерть за это преступление, как будто они не знали, что та же светская власть, к которой они его сейчас отправили, по их подстрекательству, приняла закон, осуждавший всех еретиков на сожжение. Магистрат был обязан под страхом отлучения от церкви выполнить закон De Haeritico Comburendo.
Прошло несколько часов до того, как костер был зажжен. Приговор ему был вынесен утром, днем того же дня прибыло королевское распоряжение о казни. Бэдли был спешно отправлен в Смитфилд и там, как пишет Фокс, поставлен в пустую бочку, привязан железными цепями к столбу и обложен хворостом.» Когда он стоял в бочке, принц Генрих, старший сын короля, появился у края толпы. Тронутый состраданием к этому человеку, которого он видел в таком ужасном положении, он подошел ближе и обратился к нему, увещевая его оставить эти «опасные лабиринты взглядов» и спасти себе жизнь. Принц и человек в бочке разговаривали, когда толпа расступилась, и процессия с двенадцатью горящими факелами вошла и остановилась у столба. Настоятель церкви св.Варфоломея, выйдя вперед, предложил Бэдли сказать последнее слово. Малейший акт почитания хлеба евхаристии, еще раз представленного перед ним, ослабил бы его цепи и освободил бы его. Но, нет! Посреди хвороста, который должен был истребить его, как и ранее перед пэрами, собравшимися в соборе св.Павла, мученик сделал то же признание: «Это – освященный хлеб, но не тело Бога». Священники отошли, и их путь сквозь плотную толпу был отмечен горящими факелами и высоким шелковым балдахином над хлебом евхаристии. Принесли факел. Вскоре сильное пламя начало добираться до ног мученика. В агонии у него вырвался короткий крик: «Милости! Милости!» Но его молитва была обращена к Богу, а не к палачам. Принц, который задержался недалеко от места трагедии, вернулся, услышав вопль на столбе. Он приказал палачам погасить костер. Они повиновались. Обращаясь к полусгоревшему   человеку, он сказал, что, если тот раскается в своих ошибках и вернется в лоно церкви, то не только будет спасен от костра, но и будет получать от него годовое пособие всю свою жизнь.  Это были, несомненно, благие намерения со стороны принца, который сострадал  мучениям, но не мог понять радости мученика. Вернемся назад; он увидел ворота открытые для него и приготовленный венец для его головы. Нет! Ни за какое золото Англии. В тот вечер он вечерял с более великим Царем. «Так, пишет Фокс, поступил доблестный борец Христа, отвергнув искренние слова принца.. не без яростной и жестокой борьбы, но с еще большим триумфом победы…завершив свое свидетельство и мученичество на костре.»






                Глава 2


               Богословие ранних английских протестантов.


Протестантские проповедники и мученики до Генриха VIII. – Их богословие – На более низшей ступени, чем в 16 веке. – Ясно понимались основные истины. – Уильям Торпе – Заключение – Беседа Торпе и архиепископа – Его вероисповедание – Его взгляды на таинство Евхаристии – Авторитет Писания – Угроза костром – Христос присутствует в Евхаристии по вере. – Взгляды Торпе на поклонение изображениям. – Паломничество – Отказ признать исповедь. – Его судьба не известна – Простота раннего английского богословия – Собрание в Оксфорде с целью пресечения протестантизма – Конституция Арунделя – Перевод и чтение Писания Запрещены.

Эта жестокость не ужаснула учеников истины. Столбы, которые они видели поставленными в Смитфилде и указ о сожжении, помещенный в свод законов научил их, что задача завоевания Англии не будет такой легкой, как они мечтали; но это убеждение не поколебало их мужества и не убавило ревности. Дело, которое обрело мучеников, имело достаточно силы, полагали они, чтобы преодолеть любое действие на земле и однажды преобразовать не только Англию, но и весь мир. С такой надеждой они продолжали пропагандировать свои взгляды и не безуспешно, так как Фокс пишет: «Я нахожу в реестрах, что этих вышеупомянутых людей, которых король и католические отцы причислили к еретикам, стало больше в различных графствах королевства, особенно в Лондоне, Линкольншире, Норфолке, Хертфордшире, Шрусбери, Кале и других местах.»  Уиклифф только что был похоронен, Гус еще не начал свою деятельность в Богемии; во Франции, Германии и других христианских странах все было во мраке; но в Англии наступил день и стал распространяться свет. У реформации были исповедники и мученики в столице, ученики во многих графствах, она даже перешла через море и заложила фундамент в Кале под английской короной почти за век до Генриха VIII, кого римские писатели считают зачинателем движения.
Уильям Торпе по словам летописца «был храбрым воином под победным знаменем Христа». Его допрос перед Томасом Арунделем, архиепископом Кантерберийским показывает нам евангельские убеждения, исповедуемые христианами Англии 15 столетия. Их малочисленные и простые доктрины вели к самому центру истины, который есть Христос. Стоя перед Ним, эти ранние ученики были в Его свете. Многое, однако, они видели смутно; было лишь раннее утро, полный день был далеко, те огромные светильники, которых Бог воздвиг для освещения небес Своей Церкви в следующем столетии, еще не появились; мгла и тени ночи ушли не совсем и еще плотно лежали на многих частях области откровения. Но одна часть была освещена; это был центр этой области, где стоит крест с великой жертвой, вознесенной на нем, один объект веры, вечная скала надежды грешников. К нему они прибегали, и все, что старалось поколебать веру в него или поместить что-то на его место, они инстинктивно отвергали. Они знали голос своего Пастыря и не шли за чужим.
Узник замка Солтвуда (1407г.), Торпе, предстал перед легатом Арунделем для расследования. Запись того, что происходило между ним и архиепископом принадлежит перу Торпе. Он нашел Арунделя «в большом зале» с многочисленным окружением; в тот момент, когда его привели к архиепископу, тот удалился в туалетную комнату в сопровождении всего двух или трех клириков.
Арундель: «Уильям, мне хорошо известно, что ты в течении двадцати  или более зим путешествуешь по северной стране и разным другим странам Англии, сея ложное учение, чтобы заразить и отравить всю эту землю.
Торпе: «Сэр, так как вы считаете меня еретиком, отпавшим от веры, прошу дать мне возможность рассказать о своих убеждениях.
Арундель: «Рассказывай». Итак узник стал говорить о своей вере в Св.Троицу, о воплощении Второго Лица Бога, о жизни Господа, описанной четырьмя евангелистами, следующими словами:
Торпе: «Когда Христос положил конец здесь этой временной жизни, я думаю, что за день до Его страданий Он установил евхаристию Своей плоти и крови в виде хлеба и вина, то есть Своего драгоценного тела и дал его есть Своим апостолам, постановив им и через них всем их последователям, что они должны совершать ее именно в такой виде, который Он показал им самим, а также учить и передавать другим мужчинам и женщинам, и это самое благоговейное святое таинство в воспоминаниях о Его самой святой жизни, о самом истинном благовести, о Его желании и терпеливом перенесении самых тяжелых страданий. И я верю, что Христос, наш Спаситель, после того, как Он совершил самое великое таинство Своего драгоценного тела, добровольно пошел и умер за людей на кресте». «И я верю в святую церковь, которая включает всех, кто был, кто есть и кто будет до окончания мира, людей, стремящихся узнать и исполнять Божии заповеди». «Я верю, что совокупность таких людей, живущих сейчас и здесь, в этой жизни и есть святая Божия церковь, борющаяся против дьявола, преуспевания мира и собственных похотей. Я причисляю себя к этой святой церкви Христа и всегда готов послушно исполнять ее приказания и каждого ее члена согласно моему знанию и способности с Божьей помощью.» Затем узник исповедовал свою веру в Ветхий и Новый Заветы, « в единство Трех Личностей Троицы», их значимость для спасения человека, он решился руководствоваться их светом, подчиниться их власти, а также власти «святых и богословов Христовых», если их учение совпадает со словом Божьим.
Арундель: «Я требую, чтобы ты поклялся мне, что оставишь все те убеждения, которых придерживается секта Лолларда». Далее архиепископ потребовал, чтобы он сообщил об этом своему братству и прекратил благовестие, пока не наберется ума. Слушая это, узник стоял молча.
Арундель: «Отвечай, так или иначе».
Торпе: «Сэр, если я поступлю так, как вы требуете, то многие мужчины и женщины скажут, что я вероломно и трусливо предал правду и бесстыдно оклеветал Божие Слово».  Архиепископ смог только сказать, что если тот будет упорствовать, то ему придется пройти тем же путем, что и Уильяму Сотрею. Это говорилось о костре в Смитфилде.
Здесь исповедник опять замолчал, а затем продолжил: «В своем сердце я молил Господа Бога утешить и укрепить меня, и даровать мне милость всегда говорить в кротком и спокойном духе, и, что бы я не говорил,  мог бы иметь авторитет Писания и опираться на него.
Церковнослужитель: «О чем ты раздумываешь? Делай, как мой господин приказывает тебе.»  Исповедник молчал.
Арундель: «Ты еще не решился сделать то, что я тебе сказал?» Торпе смиренно заверил легата, что знания, которым он учил других, он получил у ног самых мудрых, образованных и святых священников, известных всей Англии.
Арундель: «Кто эти святые и мудрые мужи, у которых ты учился?»
Торпе: «Магистр Джон Уиклифф. Многими он почитался как величайший служитель, которого они знали при жизни; известные люди часто общались с ним. Учение магистра Джона Уиклиффа до сих пор считается многими мужчинами и женщинами соответствующим  жизни и учению Христа и Его апостолов, и наиболее ясно показывает, какой церковь Христа была, должна быть, чем должна руководствоваться и как управляться.
Арундель: «Учение, которое ты называешь истинным и верным, является прямой клеветой на святую церковь, ибо хотя Уиклифф был великим служителем, однако его доктрина не была одобрена святой церковью и многие высказывания были преданы проклятию, как они того заслуживают. Ты подчинишься мне или нет?
Торпе: «Смею не подчиниться тебе ради страха Божьего».
Арундель зло одному из своих служителей: «Принеси сюда быстро документ, который пришел ко мне из Шрусбери с печатью заместителя шерифа, свидетельствующий об ошибках и ересях, которые этот парень ядовито посеял там.
Служитель принес архиепископу свиток, из которого легат прочитал следующее: «В третье воскресение после Пасхи в 1407 году от рождества Христова Уильям Тропе пришел в город Шрусбери и по лицензии, дающей ему право проповедовать, он говорил открыто в церкви св.Чэда, в своей проповеди, что хлеб евхаристии после освящения остается материальным хлебом, что нельзя поклоняться изображениям, что людям не надо ходить в паломничество, что у священников нет прав на десятину, и что нельзя ни в чем клясться.
Арундель, разворачивая бумагу: «Вот, здесь сказано, что ты учил, что хлеб евхаристии остается материальным хлебом после освящения. Что скажешь на это?»
Торпе: «Когда я стоял за кафедрой, уча Божьим заповедям, начал звонить церковный колокол, поэтому многие люди поспешно отошли и с шумом побежали к нему и я, увидев это, сказал им: Добрые люди, вам бы лучше стоять здесь и слушать Слово Божие. Причастие имеет гораздо большее значение в вере, и вы должны понять это душой, а не просто смотреть снаружи, и поэтому вам бы лучше тихо стоять и слушать Слово Божие, потому что через слушание Слова люди приходят к истинной вере.
Арундель: «Как ты учишь понимать причастие?»
Торпе: «Как сам верю, так и учу других».
Арундель: «Расскажи нам просто о своей вере».
Торпе: «Сэр, я верю, что в ту ночь, перед тем как Иисус Христос пострадал за человечество, Он взял хлеб в Свои святые руки, возвел глаза к небу и, возблагодарив Бога Отца, благословил хлеб, преломил его и дал Своим ученикам, говоря: «Возьмите и ядите от него все вы, это есть тело Мое». Я верю и учу других верить, что причастие это – плоть и кровь Христа в виде хлеба и вина».
Арундель: «Ну, ну, ты должен сказать иначе, прежде чем я уйду; а что ты скажешь по второму вопросу, о том, что нельзя поклоняться изображениям?»
Торпе отвергал такие действия, так как им не только нет подтверждения в Писании, но просто запрещено Словом Божьим. Затем последовал длинный разговор между ним и архиепископом, причем Арундель утверждал, что поклоняться изображениям хорошо, основываясь на почтении, оказываемым тем, кто на них изображен, что они являются помощью в богослужении и обладают скрытой силой, которая проявляется время от времени через чудотворения.
Узник заявил, что он не верит в такие чудеса, но знает, что Слово Божие – истинно, что считает вместе ранними богословами церкви: Августином, Амвросием и Иоанном Златоустом, что учение Библии по этому вопросу не подвергается сомнениям, что она четко запрещала делать изображения, поклоняться им и считала тех, кто делал так виновными в грехе и ответственными за гибель идолопоклонников. Архиепископ посчитал, что день на исходе и перешел от этого спора к следующему вопросу.
Арундель: «Что скажешь ты по третьему пункту, выдвинутому против тебя, о том, что паломничество не является заповедью?
Торпе: «Есть истинные пилигримы в законе и угодные Богу».
Арундель: «Кого ты называешь истинными пилигримами?»
Торпе: «Тех, которые идут к нетленному свету, тех, которые заняты познанием и соблюдением Божьих заповедей, избегают семи смертных грехов, охотно исполняют труд милосердия, ищут даров Святого Духа. Каждая благая мысль, которая к ним приходит, каждое благое слово, которое они произносят, каждое плодотворное дело, которое они совершают, является шагом к Богу на небесах. Но, продолжал исповедник, большинство мужчин и женщин, совершающих паломничество не имеют ни такого учения, ни стремления приобрести его. Насколько мне известно, после опроса 20 паломников я не нашел и троих мужчин или женщин, которые бы хорошо знали Божьи заповеди или могли сказать  внятно молитвы Отче наш и  Аве Мария  или символ веры. Их паломничество имеет целью установить здесь мирскую и плотскую дружбу, а не дружбу с Богом и Его святыми на небе. Также, Сэр, мне известно, что когда несколько мужчин и женщин по своей воле идут в одно и то же паломничество, они заранее договариваются с мужчинами и женщинами, которые умеют петь безудержные песни. А другие пилигримы берут с собой волынки, и поэтому в каждом городе, который они проходят, своим шумным пением, звуками волынок, звоном Кантерберийских колокольчиков и лаяньем собак на них производят больше шума, чем если бы король приехал туда со всеми своими трубами и музыкантами.»
Арундель: «Что! Ты против религиозного рвения? Что бы не говорил ты или кто-то другой, я считаю, что паломничество является похвальным и благим средством получения благодати». После этого последовал еще один длинный спор между Торпе и легатом на тему исповеди. Архиепископ не далеко продвинулся в аргументировании, когда один из служителей вмешался и положил этому конец.
«Сэр, сказал он, обращаясь к легату, уже поздно, а вам далеко ехать, поэтому заканчивайте с ним, так как с ним не будет толку. Но чем более, Сэр, вы пытаетесь привлечь его к себе, тем более упорным он становится».
«Уильям, встань на колени, сказал другой, проси милости у Господа, оставь все свои  фантазии и стань чадом святой церкви». Архиепископ, стукнув яростно по столу рукой, также потребовал немедленного послушания. Другие насмехались над его желанием быть возведенным на костер, которого он мог бы избежать, раскаявшись в своих заблуждениях.
«Сэр, сказал он, обращаясь в архиепископу, как я сегодня говорил несколько раз, я добровольно и смиренно подчинюсь Богу, Его закону и любому члену Его Церкви, как только пойму, что эти члены находятся в согласии с их Главой Христом и будут учить меня, руководить мною и наказывать меня властью Божьего закона.»
Это было подчинение, и добавления, которыми оно сопровождалось, отняли милость в глазах архиепископа. Еще раз и последний легат спросил просто: «Ты подчинишься постановлениям святой церкви?»
«Я с радостью подчинюсь себе, ответил Торпе, как я ранее показал вам».
После этого Торпе был отдан констеблю замка. Его вывели и бросили в более худшую тюрьму, чем прежде. У дверей этой тюрьмы мы теряем всякий след о нем. Он никогда более не появлялся и о его судьбе ничего не известно.
Это расследование или скорее дискуссия между легатом и Торпе позволяет нам иметь сносное представление об английском протестантизме, о лоллардизме, во время между его рассветом во дни Уиклиффа и ярким подъемом в 16 веке. Дискуссия включала три темы. Первая – Писание как высший и непогрешимый авторитет, вторая – крест как единственный источник прощения и спасения, и третья – вера как единственный инструмент, которым люди получают благодать этого спасения. Мы можем добавить и четвертую тему, которая является следствием трех доктрин, составляющих основу протестантизма тех дней, а именно – святость. Вера тех христиан не была мертвой, эта вера соблюдала Божии заповеди, очищала сердце и обогащала жизнь.
Если, с одной стороны, протестантизм лоллардов был узкой и ограниченной системой, состоявшей из очень немногих событий, то с другой стороны, он был совершенен, поскольку содержал ядро и обетование всего богословия. Дана только одна фундаментальная истина, все остальное должно прийти в свое время. В авторитетном источнике Писания, одухотворенном Слове Божьем, и в смерти Христа, как полном и совершенном искуплении вины человека, они нашли больше, чем одну фундаментальную истину. Им пришлось идти вперед по пути, на который они вступили, следуя за этими двумя светильниками, и они пришли в должное время во владение всей открывшейся правды. С каждым шагом горизонт вокруг них расширялся, свет падавший на предметы становился ярче, связи между истинами становились более видимыми, пока наконец все не переросло в окончательную, гармоничную систему, истина соединилась с истиной и все расположилось в красивом порядке вокруг главной центральной истины – Иисуса Христа, Сына Божьего.
Тем временем эти ранние христиане Англии были окружены снаружи сомнениями и предрассудками, исходя из туманности и узости их видения. Они боялись клясться, кладя руку на Новый Завет, они колебались использовать инструментальную музыку в собрании, некоторые из них осуждали все войны. Но внутри они достигли огромного развития! Склоняясь перед авторитетом Писания, их понимание освободилось от узурпирующего авторитета человека. Имея такое помазание, они отказались смотреть глазами других, видеть на одухотворенных страницах доктрины, которых нельзя было найти ни по одному правилу экзегезы, и против которых возмущался их здравый смысл. Опираясь на Крест, они нашли то облегчение сердцам, которого искали их соотечественники, но не находили в постах, епитимьях, приношениях святым, паломничестве (иногда в рубище и слезах), суровом истязании плоти, и иногда в ярких одеждах на медленно идущих под богатыми попонами мулах под звуки волынок и веселые песни.
Лучшим свидетельством распространения лоллардизма, другими словами протестантизма, была необходимость со стороны их противников принять более жесткие меры репрессии. «Колодец», который Уиклифф выкопал в Оксфорде, все еще был полон, его воды надо было остановить. Свет, который он зажег Библией на родном языке, все еще горел и посылал свои лучи по всей Англии; его надо было погасить. Выполнение этих двух целей стало основной задачей Арунделя. Собрав в Оксфорде (1408г.) епископов и клириков своей епархии, он обнародовал некоторые постановления о контроле над ересью, изложенные в 13 главах и известные как Конституция Арунделя. Целью этой конституции  было, во-первых, запретить проповедовать тем, у кого не было особого разрешения епархиального епископа, и кто не прошел экзамен по их догматизму; во-вторых, обязать проповедников остерегаться все нововведений Уиклиффа и ограничить свои беседы по любой темы доктринами святой церкви; в-третьих, видя, «что заблуждения лоллардов захватили Оксфордский университет и, чтобы остановить отравления источника, Синодом принято постановление, что  все смотрители, магистры и руководители колледжей и университета обязаны справляться  о взглядах и принципах студентов их заведений. И если они обнаружат у них что-нибудь противоречащее католической вере, то пусть сделают выговор, а если те будут упорствовать, то пусть исключат их». «В этом смысле, говорится в шестой главе конституции, новые дороги в религии опаснее, чем старые». Архиепископ, озабоченный безопасностью путников, продолжал закрывать все новые дороги следующим образом -  «мы предписываем и требуем, чтобы любая книга или трактат, написанные Джоном Уиклиффом или другим каким-нибудь человеком времен Уиклиффа, или позже, или кто в будущем напишет какую-нибудь книгу по вопросам теологии, будет допущена к чтению в школах, аудиториях или других местах Кантерберийской епархии после того, как книга будет проверена Оксфордским или Кембриджским Университетом».  Нарушение этого положение подвергало нарушителя судебной ответственности как «занимающегося распространением заразы раскола и ереси».
Седьмая глава конституции начиналась так: «Опасным занятием, как предупреждал св.Иеремий, является перевод Библии. Поэтому мы постановляем, что с этого времени ни один неавторитетный человек не будет переводить Священное Писание на английский  или другой язык в виде книги или трактата. Ни одна такая книга, трактат или тест, написанный во времена Уиклиффа или позже, не могут быть прочитаны целиком или частично, публично или приватно под угрозой отлучения от церкви, пока данный перевод не будет одобрен либо епархиальным епископом, либо советом графства, как того потребуют обстоятельства. Никогда еще не было таких санкций. В результате все переводы Священного Писания на английский или другие языки и все чтение Слова Божия целиком или частично, публично или приватно было запрещено этой конституцией под угрозой отлучения от церкви.










                Глава 3


                Развитие английского протестантизма.


Папский раскол – Его предопределенная цель – Совет в Пизе – Письмо Генриха Папе – Король убеждает Папу отказаться от престола. – Совет в Пизе низлагает обоих Пап. – Избрание Александра V –Раскол не устранен. – Протестантизм в Англии продолжает расти. – Оксфорд очищается. – Католическое возрождение – Поклонение  «матери Божьей» - Поклонение архиепископу – Гонения на протестантов ужесточаются. – Колыбель английского протестантизма – Уроки, которые нужно извлечь.

Мы уже говорили о расколе, из-за которого папский мир разделился, и его главенствующая роль ослабла в тот самый момент, когда Уиклифф начинал реформацию. Этому событию, не в малой степени, реформатор обязан тем, что умер спокойно, и что семенам истины, которые он посеял, позволили взойти и укрепиться в почве до того, как разразилась буря. Но если раскол был щитом для зарождавшейся реформации, то он же был и огромным источников бедствий для мира. Общественное сознание было обеспокоено, не зная, какому из двух престолов Петра принадлежит бесспорное место власти и истинный источник благодати. Народы были в замешательстве, так как Папы  перенесли свой спор на поле брани, и кровь потекла рекой. Чтобы положить конец этим скандалам и несчастьям, французский король отправил посольство к Папе Григорию XII с тем, чтобы склонить его исполнить клятву, которую он дал при избрании, освободить престол при условии, если его противник сможет принять соглашение. «Он получил, пишет Колльер, изворотливый ответ».
В ноябре 1409 года кардинал Бордо прибыл в Англию из Франции с целью объединения двух монархий, чтобы со властью вынудить Григория исполнить клятву. Кардиналы также способствовали окончанию раскола. Они предприняли шаги для созыва Генерального Совета в Пизе, на который английское священство послало трех делегатов. До этого король Генрих отправил послов, которые наряду с другими распоряжениями везли письмо Папе от короля. Генрих IV писал просто своему «святому отцу». Он умолял его «подумать до какой степени настоящий раскол привел в замешательство и запутал христианство, и как много тысяч жизней потеряно на поле этой вражды». Если бы он принял это близко к сердцу, то был бы уверен, что «его Святейшество» скорее бы отказалось от тиары, чем сохранило ее за счет разделения в церкви, ограждаясь от мира уклончивыми ответами. «Так как, добавил он, если бы ваше Святейшество руководствовалось полезными мотивами, то вами бы управляла нежность истинной матери, которая предстала на суд перед царем Соломоном и отказалась от ребенка, чем видеть его разрубленным на куски». Тот, кто дает хороший совет, говорится в пословице, оказывает неблагодарную услугу. Эта пословица особенно подходит к тому, кто дает совет непогрешимому человеку. Григорий прочитал письмо, но не отреагировал на него. Архиепископ Арундель, являясь вторым лицом после монарха, созвал Парламент, чтобы тот согласился на приостановку сбора пенсов для св. Петра до исправления разногласий, отрицательно влиявших на христианство. Если одной рукой король подвергал наказанию Папу, то другой рукой сжигал лоллардов; не удивительно, что он был успешен в усилиях сбить Папскую надменность и упрямство.
Все еще скорбный вид двух престолов и двух Пап продолжал сказываться на приверженцах папизма. Кардиналы более серьезно, чем когда-нибудь, решили вынести этот вопрос на рассмотрение между Папой и Церковью, так как они предвидели, что если так будет продолжаться, то оба быстро погибнут. Таким образом, они уведомили королей и прелатов западной церкви, что они собирают Вселенский собор в Пизе 25 марта наступавшего 1409 года. Призыв встретил всеобщий отклик.  «Почти все прелаты и известные люди латинского мира отправились в Пизу». Собор состоял из 22 кардиналов, 4 патриархов, 12 архиепископов лично и 14 через поверенных, 80 епископов лично и великое множество через представителей, 87 аббатов, послов почти всех королей Европы, делегатов большинства университетов, представителей капитулов кафедральных соборов.  Число, достоинство, авторитет участников Собора давал ему возможность представлять Церковь, а также надежду на преодоление раскола.
Сейчас было видно, как престиж папства пострадал от раскола надвое, и как благоприятен был он для освобождения мира. Если бы папство оставалось единым и неразбитым, если бы был только один Папа, Собор склонился бы перед ним, как перед истинным Наместником; но их было двое; перед участниками стоял вопрос: Кто лжепапа? Не могут оба быть ложными. И через несколько дней они нашли путь к решению, который изложили в  четком приговоре на 14 сессии. И который, когда мы принимаем во внимание возраст, личности, должности, против которых обвинение было выдвинуто, является  одним из самых замечательных решений, зафиксированных в письменном виде. Он оставил шрам на папской власти, который не изгладился по сей день. Собор объявил Григория XII и Бенедикта XIII отъявленными и неисправимыми раскольниками и еретиками, виновными в явном  лжесвидетельстве, чья вина очевидно доказана; их лишают званий и власти, провозглашают Папский престол свободным, а все осуждения или одобрения этих мнимых Пап не имеющими юридической силы и недействительными.
Собор, позорно отвернув этих двух Пап, и спасши, как они думали, престол, за который каждый из них цеплялся  крепкой и решительной хваткой, поместил на него кардинала Милана, который начал править под именем Александра V. Понтифик правил недолго, так как в том же году Александр закончил таким образом, о котором Вальтазар, его преемник под именем Иоанн XXIII, предположительно знал больше, чем хотел оглашать. Собор вместо того, чтобы исправить положение дел, сделал его хуже. Иоанн, который был признан законным держателем тиары, не способствовал ни почитанию церкви, ни спокойствию мира. Двое Пап, Григорий и Бенедикт, отказавшись подчиниться Собору или признать нового Папу, не сходили с арены действий, сопротивляясь с помощью духовного и плотского оружия. Вместо двух противоборствующих Пап стало три; «не три венца на одной папской голове, писал Фокс, а три головы в одной папской церкви», каждая с телом последователей, чтобы поддерживать их претензии. Раскол, таким образом, не только не был преодолен, но стал еще шире, и скандалы и несчастья, следовавшие за ним, далекие от прекращения, значительно усугубились; несколько лет спустя мы находим другой Вселенский Собор, собравшийся в Констанце; возможно, он сможет повлиять на то, что не удалось в Пизе.
Мы возвращаемся в Англию. Пока раскол продолжал возмущать и досаждать католикам на континенте, развитие лоллардизма донимало священство Англии. Несмотря на усилия Арунделя, который не жалел  ни указов, ни хвороста, семена, которые посеял главный враг папства, Уиклифф, всходили и смешивали пшеницу Рима с плевелами ереси. Оксфорд особенно требовал внимания легата. Этот источник имел привкус лоллардизма, с тех пор как Уиклифф преподавал там. Он должен быть очищен. Арундель отправился  с пышной свитой, чтобы нанести визит университету (1411г.). Канцлер в сопровождении многочисленных прокторов, профессоров и студентов встретил его недалеко от ворот и сказал ему, что если он приехал просто, чтобы посмотреть город, то добро пожаловать, но если он приехал как инспектор, то он просит напомнить Его Милости, что Оксфордский университет на основании Папской буллы освобожден от епископальной и архиепископальной юрисдикции. Арундель не мог вынести такого отпора. Он уехал из Оксфорда через день или два и написал отчет об этом королю. Руководителей университета вызвали в суд, а канцлер и прокторы были лишены своих должностей. Студенты, обидевшись на такую строгость, перестали посещать лекции, и были на грани разрушения и роспуска своего сообщества.
После теплой беседы между университетом и архиепископом дело с согласия обоих сторон было представлено королю. Генрих решил, что оно должно остаться на том основании, на которое поместил его Ричард II. Итак, мнение склонилось в пользу архиепископа, королевское решение было подтверждено парламентом, а впоследствии Иоанном XXIII, в булле, которая лишала привилегии свободы, данной университету Папой Бонифацием.
Она открыла дверь Оксфорда для архиепископа. Созыв парламента вызвал еще больший всплеск уиклиффизма в университете, что заставило архиепископа вмешаться своей властью пока это «прежнее место знаний и добродетелей» сильно не испортилось. Поразительным фактом явилось то, как отметил Парламент, что свидетельство в пользу Уиклиффа и его доктрин с печатью университета было недавно опубликовано Оксфордским университетом. Арундель не медлил. Вскоре его представители прибыли в колледж. Эти инквизиторы еретической порочности призвали подозреваемых профессоров, и, угрожая законом Генриха о сожжении, вынудили их отречься. Затем они проверили все рукописи Уиклиффа. Извлекли из них 246 суждений, которые они посчитали еретическими. «Этот список отправили архиепископу. Легат, заклеймив его проклятием, отправил Папе просьбу придать его окончательной анафеме и послать ему буллу, наделявшую его полномочиями выкопать и сжечь кости Уиклиффа». «Папа, как пишет Колльер, даровал первое, но отказал в последнем, посчитав ненужной епитимьей нарушать прах умершего.»
Одной рукой Арундель продолжал борьбу с зарождавшимся протестантизмом Англии, а другой он боролся за возрождение католицизма. Он обдумывал, каким новым обрядом он смог бы почтить, и какой новой милостью венчать «матерь Божию». Он учредил в честь Марии «колокольный перезвон при молитве Аве Мария», надлежащее прочтение которой, давало определенное число дней индульгенции. Обряды Римской церкви уже были многочисленными, требовавшими целого специального словаря для их обозначения и почти всех дней в году для их соблюдения. В своем рескрипте епископу Лондона Арундель выдвинул основания для нововведения. Арундель аргументировал тем, что «Божия матерь» высоко чтится в королевстве Англии. Она является «щитом нашего покровительства».  Она «делает наше оружие доблестным», и «распространяет нашу власть по всем берегам земли». Более того, нация обязана Деве Марии спасением от ужасного зла, которое угрожало стране, и о последствиях которого даже страшно подумать, если бы оно охватило ее. Архиепископ не назвал имя чудовища, но легко было догадаться, что он имел ввиду, так как архиепископ продолжал говорить о новой породе волков, которые ждут, чтобы напасть на жителей Англии и истребить их, не разрывая их зубами, как свойственно диким зверям, но используя новый и незнакомый метод, примешивая яд в их еду. «Кому (Марии) мы  можем приписать в последнее время наше спасение от преследующих волков и от пасти хищных зверей, которые приготовили на нашу трапезу мясо, смешанное с желчью». На этом основании архиепископ распорядился (10.02.1410г.), чтобы колокола звонили утром и вечером в честь Марии, пообещав всем, кто произносит молитву Отче наш  и молитву Деве Марии пять раз при утреннем благовесте сорокадневную индульгенцию.
Кому, после «Божьей матери», несомненно, думал архиепископ, обязана Англия, как не ему самому! Таким образом, мы находим его  выдвигающим скромное требование разделить те почести, которые он установил для своей покровительницы. Следующий рескрипт, направленный Томасу Уилтону, его судебному исполнителю, предусматривал, что в какое-либо время, когда он бы не проезжал по Кантерберийской епархии с крестом, который несли впереди него, должны звонить колокола всех приходских церквей  «в знак особого к нему почтения». Некоторые церкви Лондона были временно закрыты архиепископом, потому что «в прошлый вторник, когда мы, между восьмью и девятью часами перед ужином, пешком шли по улицам Сити Лондона с крестом, который несли перед нами, нам не оказали почтения, не звоня в колокола при нашем приближении». Поэтому мы приказываем  нашей властью вынести обвинение всем этим церквям с временным запрещением церковных органов и инструментов».
«Почему, спрашивает хронист, хотя колокола не звонили на колокольнях, должны были запретить церковные инструменты? Бедные органы, как мне кажется, пострадали несправедливо, замолкнув на клиросе из-за того, что колокола не прозвенели на колокольне». Некоторые, возможно, улыбнутся на эти уловки Арунделя укрепить папство, как указывающие на тщеславие, а не на проницательность. Но мы можем согласиться, что коварный архиепископ знал, что он имел в виду. Он, таким образом, сделал «церковь» неотъемлемой частью англичан того времени. Она будила их от сна утром, она пела им перед сном вечером. Звук колоколов был в их ушах, ее символы – перед их глазами на протяжении всего дня. Каждый раз, когда они целовали изображение, повторяли молитву Деве Марии или делали крестное знамение святой водой, в них возрастало почитание «матери Божьей». Каждое такое действие укрепляло оковы, притуплявшие разум и связывавшие душу. При каждом повторении глубокий сон сознания становился еще глубже.
Гонения на протестантов не прекратились. Преследование еретиков стало жестче, и отношение к ним со стороны тюремщиков более жестоким. Тюрьмы в домах епископов, а ранее просто места заключения, были снабжены орудиями пыток. Башня лоллардов в Лэмбете была переполнена исповедниками, которые оставили на стене своей камеры короткую, но трогательную фразу, свидетельство их «терпения и веры» для людей последующих времен, и кто видел ее, тот никогда не забудет. Многие, слабые в вере и напуганные той жестокостью, которой им угрожали, появлялись в покаянной одежде с горящими свечами в руках у крестов на рыночных площадях или церковной паперти, и читали отречение. Но не все, Англия в те дни была похожа на Испанию. Были и другие, более укрепленные свыше, стремившиеся к славе, чище и ярче которой нет на земле, к смерти за Евангелие. Поэтому к столбу периодически приводились жертвы.
Так прошли ранние годы английского протестантизма. Он не возрастал легко, в пустых разговорах, под улыбки и аплодисменты толпы, нет, он воспитывался в яростных и жестоких штормах. С колыбели он был знаком с трудностями, оскорблениями, нападками, жестокими насмешками, бичеваниями, и более того, с оковами и тюрьмами. Толпа высмеивала его, власть смотрела неодобрительно, священники называли его ересью и преследовали мечом и хворостом. Давайте подойдем к его колыбели, помещенной не под красивую крышу, в камеру с тюремщиками и палачами, ожидавших рядом. Давайте забудем, хотя бы на минуту о деноминационных и церковных различиях между нами; давайте отложим: один свою лужайку, другой свою Женевскую мантию, и просто в духе христиан и протестантов придем сюда и подумаем о нашем общем скромном происхождении. Кажется, что это «малое дитя» было выброшено на погибель, Римская власть стоит перед ним, готовая уничтожить его, однако, ему было сказано: «Тебе Я отдам Англию». Вот урок, который, при нашем смирении и должном восприятии, пробудит любовь и возвратит единство и силу наших первых дней.




                Глава 4


            Действия по распределению церковной собственности.


Горящий куст – Петиция Парламента – Перераспределение церковной собственности – Защита архиепископа Арунделя – Король встает за церковь – Петиция подается во второй раз – Ее повторное отклонение – Более сильное оружие, чем королевские вердикты – Свержение Ричарда II – Генрих IV – Вердикт De Haeretico Comburendo – Переживания короля – Бедствия страны – Планируемый крестовый поход – Смерть Генриха IV.

В предыдущей главе мы увидели протестантов Англии, заклейменных как лолларды, изгоняемых вердиктами и бросаемых в тюрьмы, из которых многие вышли для чтения отречения на церковных папертях и рыночных площадях, и немногие, чтобы засвидетельствовать свою веру на костре. Буря росла с каждым часом, и маленькая группа, по которой она больше всего ударяла, казалось,  должна была исчезнуть. Ни в одно время и ни в одной стране, быть может, церковь Божия так хорошо не осознавала обетование, показанное в самом ее раннем и важном символе, чем в Англии в это время. Как среди гранитных пиков Хорева, так и здесь в Англии « Куст горел, но не сгорал».
Их метод утверждения веры страданиями был более верным путем к победе, чем тот, какой английские протестанты любовно наметили для себя сами. В шестой год правления Генриха IV они ходатайствовали перед королем через парламент, чтобы завладеть церковными доходами и собственностью и перераспределить их так, чтобы сделать их более пригодными как для короны, так и для нации.
Палата Общин довела до сведения короля, что клирики владеют третьей частью земель в королевстве и не принимают никакого участия в общественных нуждах; их богатство делает их недееспособными в должном выполнении священных обязанностей. Архиепископ Арундель был рядом с королем, когда спикер парламента, Сэр Джон Чинней, представил петицию. Он не был человеком, который мог стоять и молчать, когда такое обвинение было выдвинуто против заведенного им порядка. Правда, сказал архиепископ, что священники сами не ходят на войну, но также и правда то, что они всегда посылают своих слуг и жителей на поля сражений в таких количествах и с таким снаряжением, которые соответствуют размеру их владений. Архиепископ счел насмешку по поводу того, что клирики являются трутнями, которые беспечно живут дома, когда их соотечественники несут службу заграницей, несправедливой со стороны спикера. Если они одевают стихарь и берут служебник, когда их мирские братья одевают кольчугу и берут рапиру или арбалет, то не потому что бояться пролить кровь или любят легкую жизнь, но потому что хотят проводить дни и ночи в молитве за благополучие страны, особенно за успех ее оружия. Пока солдаты Англии боролись, ее священники молились; последнее не менее чем первое, способствовало победам, которые придали блеск оружию Англии.
Спикер Палаты Общин с улыбкой ответил на энтузиазм легата, что молитвы церкви являлись слабой поддержкой. Ужаленный этим возражением, Арундель быстро повернулся к Сэру Джону и обвинил его в  богохульстве. «Я понимаю, сэр, сказал легат, как королевство должно благоденствовать, когда религиозное рвение и небесное покровительство пренебрегаются и осмеиваются».
Король  «медлил в раздумье». Архиепископ, понимая его нерешительность, пал перед ним на колени и умолял Генриха вспомнить клятву, которую он дал при восшествии на престол: отстаивать права церкви и защищать клир; и еще посоветовал ему остерегаться принимать на себя ответственность в обвинении святотатства и связанных с ним наказаниями. Король более не колебался и попросил архиепископа оставить свои опасения и уверил его, что клиру не нужно остерегаться таких предложений как нынешние, пока он носит корону; что он позаботится оставить церковь в еще лучшем положении, чем то, в котором он ее нашел. Надежды лоллардов, таким образом, рухнули.
Но их число продолжало увеличиваться; постепенно образовалась в Парламенте «партия лоллардов», как ее назвал Уолсингем, и в одиннадцатый год правления Генриха они решили, что настало время выдвинуть свое предложение во второй раз. Они произвели подсчет церковных поместий, которые, по их представлению, приносили ежегодный доход в размере 148.000 мерков (старых шотландских марок) и занимали 18.400 единиц пахотных земель. Эта собственность, как они предлагали, должна быть разделена на три части и распределена следующим образом: одна часть должна отойти королю и дать ему возможность содержать 6,000 воинов в добавлении к тем, которых он имел на тот момент; это позволит ему назначить новых графов и рыцарей. Вторая часть должна быть поделена в качестве ежегодного жалования между 15.000 священниками, которые должны совершать богослужения для народа, остальная третья часть должна быть конфискована для создания 100 новых больниц. Но предложение не снискало расположения короля, хотя обещало ему значительное увеличение  военной мощи. Он не посмел порвать с церковной иерархией, и возможно, подозрительно отнесся к большим переменам, содержавшемся в проекте.
Обратившись суровым тоном к Палате Общин, он потребовал, чтобы они никогда снова при его жизни не обращались перед его троном с таким предложением. Он даже отказался выслушать просьбу, сопровождавшую петицию, о том, чтобы смягчить вердикт против ереси и разрешить перевести осужденных лоллардов в принадлежавшие ему тюрьмы, а не быть замурованными в скорбных цитаделях епископов. Даже эти небольшие поблажки протестанты не могли получить, чтобы священники не подумали, что Генрих начал метаться между двумя верами; он закрепил свою приверженность церкви новым разжиганием жертвенного огня для лоллардов.
Пришлось последователям Уиклиффа завоевывать Англию другим оружием, нежели королевскими вердиктами и парламентскими петициями. Они должны были медленно и кропотливо покорять ее слезами, а затем мученичеством. Хотя король поступил, как они хотели, и вердикт претворил в жизнь все, что они ждали от него, в конце концов, он стал просто фиктивным и неплодотворным приобретением, который мог снести любой непостоянный ветер, дувший при дворе. Но, когда своим учением сквозь страдания, своей святой жизнью и мужественной смертью, они осветили осмысление протестантских доктрин и завоевали сердца своих соотечественников, тогда они действительно овладели Англией и таким образом, удержали ее навсегда. Эти ранние последователи не вполне ясно понимали, в чем заключалась главная сила протестантизма. Политическая деятельность, которой они занялись, была попыткой собрать плоды не только прежде, чем они созреют под солнцем, но даже прежде чем они посеют семена. Здание римской церкви было построено на убеждениях в умах англичан, что Папа – небесный посланник, даровавший людям прощение грехов и благословения для спасения. Это убеждение, наверное, впервые было опровергнуто. Пока оно сохранялось, ни материальное воздействие, ни политические действия не могли быть достаточными, чтобы сбросить господство Рима. Среди скандалов клира и разложения нации оно бы продолжало расти до наших дней, если бы не пришли на помощь реформаторские и духовные силы. Мы можем извинить ошибку протестантов Англии 15 века, когда размышляем, что единственная сила  этих действий имела неглубокую веру даже в религиозном мире.
С того часа, как столб для костра был поставлен для протестантов Англии, ни король, ни народ не имели покоя. Генрих Плагенет (Болингброк) вернулся из ссылки, поклявшись, что не нарушит наследную преемственность короны. Он нарушил обет и свергнул Ричарда II. Церковь через своего легата была пособником ему в этом деле. Арундель помазал нового короля из таинственного сосуда, который по преданию Дева Мария дала Томасу Беккету во время его ссылки во Франции, сказав ему, что те короли, на чью голову изольется этот елей, будут славными воинами церкви. За коронацией последовала темная трагедия в замке Понтефрект и еще более темная и более систематическая жестокость вердикта De Haeretico Comburendo c последующими тюремными заключениями в Тауэре и кострами в Смитфилде. Царствование, которое началось, таким образом, не имело ни популярности  за границей, ни процветания на родине. Коалиция поднималась на коалицию, бунт следовал за бунтом, цепь народных бедствий сменялась в быстрой последовательности, пока, наконец, Генрих окончательно не потерял популярность, с помощью которой он взобрался на трон. А террор, с которым он царствовал, заставил подданных пожалеть слабого, легкомысленного и порочного Ричарда, которого он лишил короны, а затем и жизни. Постоянно возникали слухи, что Ричард жив и однажды потребует своего, что давало основание не только для постоянных тревог короля, но и для частых тайных сговоров знати; человек, который первым поставил столб для костра в Англии для последователей Евангелия, должен был вскоре возвести эшафоты для пэров своего королевства. Его сын, принц Генрих, усугублял его переживания.
. Мысль, частично оправданная буйной жизнью, которую вел принц с множеством компаньонов, которыми он окружил себя, о том, что он хотел захватить корону прежде, чем смерть даст ее обычным путем, постоянно преследовала королевское воображение. Чтобы избежать опасности, монарх временами предпринимал нелепые предосторожности и клал регалии под подушку во время сна. «Его короткое царствование в течение 13 лет и 5 месяцев прошло, как пишет хронист, «с небольшим удовольствием».
Последний год жизни Генриха отмечен запланированным походом в Святую Землю. Монарх считал себя признанным к праведным трудам по освобождению Иерусалима от неверных. Если бы он преуспел в этом, заслуживавшем одобрения труде, то он бы провел оставшуюся жизнь с более легкой совестью, как искупившего преступления, с помощью которых он открыл дорогу к трону. Как оказалось, однако, его усилия совершить это грандиозное мероприятие только добавили забот ему самому и возложили бремя на подданных. Он собрал корабли, деньги, провизию и солдат. Все было готово, флот только ждал, когда король взойдет на корабль, чтобы поднять якорь и отплыть. Но перед отплытием монарх должен был посетить гробницу св. Эдварда. «Пока он возносил молитвы, пишет Холиншед, о благополучном отправлении и дальнейшем путешествии, он неожиданно и тяжело был поражен приступом, так что окружавшие его боялись, что он вскоре умрет; поэтому чтобы облегчить, насколько возможно, его страдания они отнесли его в соседнюю комнату, принадлежавшею аббату Вестминстера, где положили его на ложе перед камином и применили все средства для того, чтобы вернуть его в сознание. Наконец к нему вернулась речь и сознание, обнаружив себя в незнакомом месте, он захотел узнать имеет ли эта комната какое-нибудь имя, и ему ответили, что она называется «Иерусалимом». Тогда король сказал: «Слава Небесному Отцу, так как знаю, что умру в этой комнате согласно пророчеству, данному обо мне, что я закончу свою жизнь в Иерусалиме».




                Глава 5


                Суд и обвинение Сэра Джона Олдкастла.


Генрих V – Коронация и буря – Толкования – Борьба за освобождение – Юность Генриха – Перемена при получении власти короля – Злой гений Арунделя – Сэр Джон Олдкастл – После женитьбы становится Лордом Кобхемом. – Принимает взгляды Уиклиффа – Опекает проповедников лоллардистов. – Обвинен Арунделем. – Разговор между Лордом Кобхемом и королем – Вызван Арунделем. – Повестки разорваны. – Исповедование веры – Арестован. – Приведен на суд архиепископа. – Расследование – Его взгляды на евхаристию, исповедь, Папу, изображения, церковь и пр. – Обвинение его как еретика – Поддельное отречение – Убегает из Тауэра.

Сраженный апоплексическим ударом в начале зрелого возраста, 20 марта 1413года, Генрих IV был похоронен в гробнице в Кантерберийском соборе, а его сын Генрих V взошел на трон. Новый король был коронован в Страстное Воскресенье  9 апреля. День был ознаменован ужасной бурей, которая разразилась над Англией, и дух времени по-разному интерпретировал это событие.  Немало людей считали это предзнаменованием зла, предупреждением о политических бурях, которые будут сотрясать государство Англии. Но другие, более оптимистически настроенные, толковали это событие с большей надеждой. Как буря, говорили они, разгоняет мглу зимы и вызывает из темных обителей земли цветы весной, так и справедливое правосудие короля рассеет нравственные пары, нависшие над страной во время последнего правления, и призовет добродетели порядка и благочестия, чтобы украсить и благословить общество. Между тем будущее, которое люди пытались прочитать, открывалось им, неся с собой те суровые бури, которые были необходимы для рассеяния ночного тумана, так долго висевшего над Англией. Вера наступала, чтобы занять место суеверия и пробудить в англичанах  те стремления и наклонности, которые сначала получали развитие на полях сражений; потом, более славное развитие, в залах политических и богословских диспутов, и окончательный прогресс спустя два столетия, в безупречном здании гражданской и религиозной свободы, которое сейчас завершено в Англии, чтобы и другие народы могли бы научиться его принципам и получить его благословения.
Молодость Генриха V, который теперь правил Англией, была беспорядочной. Она была опорочена  «беспорядочными удовольствиями, разгулом дебошира и чрезмерным употреблением вина». Ревность к своему отцу за устранение его от государственной деятельности находит извинение за заполнение его ума и времени низкопробными развлечениями и унизительными удовольствиями. Но, когда принц надел корону, он отверг свою прежнюю самость. Он удалил своих старых приятелей, окружил себя советниками отца, даровал звания и государственные должности людям способным и добродетельным; и, назначив содержание своим бывшим приятелям, он запретил им входить в его присутствие, пока не станут лучше. Короче, он предпринял похвальные усилия, чтобы способствовать реформации в нравах и вере.  «Находясь теперь на королевском месте, пишет хронист, он решил начать с чего-нибудь угодного Святейшему Величеству, поэтому приказал священникам проповедовать Слово Божие просто и верно, и жить соответственно, чтобы быть светильниками для мирской власти, как требовало их призвание. Он хотел, чтобы миряне служили Богу и повиновались своему королю, запрещая им, помимо всего, нарушение супружества, обычай сквернословия и умышленное лжесвидетельство».
Несчастье Генриха V состояло в том, что он имел благие намерения для своего народа, но не знал истинного источника настоящей реформации. Коварный Арундель был все еще рядом с ним и направлял шаги короля по тем же путям, по которым шел его отец. Кровь лоллардов продолжала течь, и новые жертвы время от времени пополняли списки мучеников.
Самым известным из протестантов его правления был Сэр Джон Олдкастл, дворянин Херефордшира. Женившись на наследнице замка Каулинг, недалеко от Рочестера, он получил место в парламенте с титулом лорд Кобхем по праву имения жены. Молодость лорда Кобхема  была омрачена веселыми удовольствиями, но изучение Библии и трудов Уиклиффа изменили его сердце, и теперь к дворянским качествам доблести и чести он добавил христианское смирение и чистоту. Он служил во Франции при Генрихе IV, который дал высокую оценку его военным успехам. Не менее он был оценен его сыном, Генрихом V, за  личные качества, острый ум и героические подвиги солдата. Но, «занозой» в благородных качествах и честном характере этого отважного старого барона, по мнению короля, была принадлежность к лоллардизму.
 С характерной прямотой лорд Кобхем не делал секрета из того, что придерживался учения Уиклиффа. Он открыто заявил со своего места в парламенте еще в 1391 году, «что для Англии было бы лучше, если бы папская власть осталась в городе Кале, и не пересекла пролив». Говорят, что он также сделал копии с трудов Уиклиффа и разослал их в Богемию, Францию, Испанию, Португалию и другие страны.
Он открыл двери замка Каулинг для проповедников-лоллардов, сделав его их убежищем, в то время как их преследовали в округе во время проповеди Евангелия. Он сам часто бывал на их проповедях, стоя рядом с проповедником со шпагой в руке, чтобы защитить его от оскорблений монахов. Такое открытое неуважение церковной власти не могло быть не замечено и придано осуждению.
В то время (1413г.) проходил Собор в церкви св. Павла. Архиепископ поднялся и призвал внимание собравшихся к развитию лоллардизма, и особенно указал на лорда Кобхема, заявив, что «одеяние Христа никогда не будет без морщин», пока этот пресловутый сообщник еретиков не будет убран с дороги. С этим все согласились, но Кобхем имел друга в лице короля, и это не позволило отправить его в Смитфилд и сжечь, как обычно поступали с еретиками. Они должны были, если возможно, иметь разрешение короля во всем, что делали против лорда Кобхема. Поэтому архиепископ Арундель с другими епископами и членами Собора нанесли официальный визит королю и изложили перед ним жалобу на лорда Кобхема. Генрих ответил, что сначала он сам постарается убедить бравого старого рыцаря, которого он высоко ценил.
Король послал за Кобхемом и убеждал его оставить заблуждения и подчиниться матери церкви. «Ваше Высочество, ответил он, я всегда готов и желаю подчиниться, ибо я знаю, что вы христианский король и Божий слуга; вам после Бога я должен подчиняться и покоряться. Но, что касается Папы и его духовности, то я не должен к нему, ни приспосабливаться, ни служить, потому что я знаю, что он, согласно Писанию, - антихрист, открытый противник Бога и мерзость, стоящая на святом месте». При этих словах выражение лица короля изменилось, его доброжелательность к Кобхему сменилась на ненависть к еретику; он отвернулся, решив больше не вмешиваться в это дело.
Архиепископ опять явился к королю, который теперь дал свое согласие на возобновление дела против лорда Кобхема согласно законам церкви. Они, во всех подобных случаях, сжато были выражены в законе Генриха IV, De Haeretico Comburendo. Архиепископ отправил посыльного к лорду Кобхему, призвав его предстать перед ним 2 сентября и ответить на статьи обвинения. Действуя по принципу, что он « не должен ни угождать, ни служить» Папе и его вассалам, Лорд Кобхем не обратил внимания на  приказы явиться в суд. Затем Арундель приготовил официальный вызов в суд в надлежащей форме и отправил его по почте к воротам замка Каулинг и к дверям собора в Рочестере. Друзья и верные слуги лорда Кобхема быстро разорвали эти повестки. Архиепископ, видя церковь в опасности быть преданной презрению, а ее власть насмешке, поспешил обнажить против непокорного рыцаря ее старый меч, ужасный по тем временам. Он отлучил от церкви великого лолларда; но даже это не сломило его. В третий раз были отправлены повестки, приказывавшие ему явиться, под угрозой суровых наказаний; и снова они с презрением были разорваны.
Храброе сердце билось в груди Кобхема, он решил показать королю, что у него есть веское основание. Взяв ручку, он сел и написал обоснование своей веры. Основанием исповедования своей веры он взял Апостольский символ веры, раскрыв смысл принятых им основных положений, исходя из Писания. В его труде есть простота и духовность, но нет четкого, хорошо  профессионально изложенного реформаторского богословия 16 века. Он отвез его королю, настоятельно прося, чтобы его исследовали «наиболее благочестивые, мудрые и образованные люди его королевства». Генрих отказался взглянуть на его труд. Отдавая его архиепископу, король сказал, что в этом деле Его Милость будет его судьей.
Со стороны Кобхема последовало предложение, которое, несомненно, вызвало бы удивление у современных духовных лиц, но которое не считалось неуместным и поразительным в то время, когда многие юридические, политические и нравственные вопросы решались в сражении. Он предложил выставить сотню рыцарей и оруженосцев на поле сражения для очищения его от обвинения, против равного числа со стороны его обвинителей. И еще, сказал он:  «я буду сражаться сам ни на жизнь, а насмерть в защиту моей веры, с любым человеком, христианином или язычником, кроме короля и лордов его совета». Его предложение было отклонено. Результат был таковым, что король приказал схватить его в  личной кабинете и заключить в Тауэр.
В субботу, 23 сентября 1413 года лорд Кобхем предстал перед архиепископом Арунделем, который в присутствии епископов Лондона и Винчестера, открыл судебное заседание в доме капитула церкви св. Павла. Легат предложил ему оправдание, если он подчинится и признает свою вину. Он ответил тем, что вынул из-за пазухи и прочитал письменное обоснование своей веры, подав одну копию легату, а другую, оставив себе. Суд отложил заседание до следующего понедельника, чтобы продолжить его в доминиканском аббатстве на Лудгейт Хилл в присутствии более многочисленных епископов, богословов и монахов. Узнику опять было предложено оправдание на тех же условиях. Но он отвечал: «Нет, несомненно, я не сделаю этого, так как  не согрешил перед вами, и, следовательно, я не сделаю этого». Затем он встал на колени на пол, поднял руки к небу и сказал: « Я исповедаюсь Тебе, мой Вечно Живой Бог, что в моей юности я оскорблял Тебя, о, Господь, ужасной гордостью, гневом,  обжорством,  жадностью и распутством. Многих людей я оскорбил в гневе и совершал многие ужасные грехи, Боже Благой, прошу  Твоей милости». Затем поднявшись, со слезами, бежавшими по лицу, он повернулся к народу и прокричал: « Слушайте, добрые люди! Эти люди не отлучали меня от церкви за нарушение Божиих законов, но сейчас за нарушение их  собственных законов и традиций они жестоко обращаются со мной и другими».
Суду понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя от такой сцены. Затем суд продолжил допрашивать лорда Кобхема следующим образом:
Архиепископ: «Сэр, что вы можете сказать по трем догматам, присланным в Тауэр, для вашего рассмотрения, особенно по поводу догмата Причастия?»
Лорд Кобхем: «Мой Господь и Спаситель, Иисус Христос, сидя на последней вечери со Своими самыми любимыми учениками, в ночь до Своих страданий, взял хлеб, и, возблагодарив Своего Вечного Отца, благословил его, преломил  и дал  им, говоря: «Примите и ядите от него все. Сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание». В это я глубоко верю».
Архиепископ: «Верите ли вы, что это – хлеб, после причастных молитв?»
Лорд Кобхем: «Я верю, Причастие – это тело Христа в виде хлеба, Христа, который был рожден от Девы, умер на кресте и сейчас прославлен на небе».
Богослов: « После причастных молитв хлеба не остается, а только тело Христа».
Лорд Кобхем: «Однажды вы сказали мне в замке Каулинг, что святой хлеб евхаристии не является телом Христовым. Но я не согласился с вами и доказал, что это есть Его тело, хотя священники и монахи не соглашались, но противоречили друг другу.
Многие богословы зашумели: «Мы все говорим, что это – тело Божие».
Они сердито настаивали, чтобы он ответил, остается ли хлеб материальным после освящения Святых Даров.
Лорд Кобхем  (пристально смотря на архиепископа) сказал: «Я твердо верю, что это – тело Христа в виде хлеба. Сэр, разве вы не так же верите?»
Архиепископ: «Да, также и я».
Богословы: «Только тело Христа после освящения Святых Даров священником, а не хлеб, или иначе?»
Лорд Кобхем: «Это – и тело Христа, и хлеб. Я докажу это следующим образом: подобно тому, как Христос, живя здесь на земле, имел как божественную, так и человеческую природу, и невидимая божественность была сокрыта под человеческой природой, которую только и видели в нем. Поэтому Святые дары есть самое тело Христа, а также хлеб, как я полагаю.
Хлеб – то, что мы видим, тело же Христа, которое есть Его плоть и кровь, спрятано в нем и видима по вере.
Улыбаясь друг другу, все говорят в один голос: «Это – гнусная ересь».
Епископ: «Говорить, что это – хлеб после освящения является очевидной ересью.
Лорд Кобхем: «Святой апостол Павел, я уверен, был таким же мудрым, как и вы и более сведущ в божественных истинах, и называл это хлебом. В письме к Коринфянам он говорил: «Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова?»
Все: «Святого Павла нужно понимать иначе, ибо ересь – говорить, что это хлеб после освящения».
Лорд Кобхем: «Какие у вас доводы?»
Суд: «Это противоречит определению святой церкви».
Архиепископ: «Мы послали вам письменное изложение догмата о святом причастии, ясно определенное римской церковью, нашей матерью, и святыми отцами.
Лорд Кобхем: «Я не знаю никого святее Христа и Его апостолов. Что касается определения, то я знаю, что оно не принадлежат никому из них, ибо не соответствует Писанию, но явно противоречит ему. Если оно принадлежит церкви, как вы говорите, то только с тех пор, как  она приняла большую дозу яда плотских богатств, но не раньше.
Архиепископ: «Как смеете так думать о святой церкви?»
Лорд Кобхем: «Святая Церковь это те, которые будут спасены, и чьей главой является Христос. Одна часть этой Церкви на небе со Христом, другая в чистилище (как вы говорите), а третья – здесь на земле».
Богослов Джон Кемп: «Святая церковь определила каждому христианину исповедоваться перед священником. Что скажите на это?»
Лорд Кобхем: «Больной или раненый человек нуждается в мудром и настоящем враче. Следовательно, необходимее исповедоваться сначала Богу, который единственный знает наши болезни и может помочь нам. Я не против того, чтобы пойти к священнику, если он ведет благопристойную жизнь и образован. Если он – порочный человек, мне лучше бежать от него, потому что я скорее заражусь от него, чем исцелюсь».
Богослов Кемп: «Христос поставил святого Петра наместником здесь на земле, чей престол – римская церковь. И Он обещал такую же власть всем преемникам святого Петра на этом престоле. Верите в это или нет?»
Лорд Кобхем: «Тот, кто старается следовать за Петром в святости жизни, тот – его преемник».
Другой богослов: «Что скажете о Папе?»
Лорд Кобхем: «Он и все вы представляете одного великого антихриста. Папа – глава, вы, епископы, священники, прелаты и монахи – тело, а монахи нищенствующего ордена – хвост. Ибо они скрывают порочность вас обоих своим словоблудием.
Богослов Кемп: «Святая церковь определила похвальным паломничество по святым местам, и там поклоняться святым мощам и образам святых и мучеников. Что скажете на это?»
Лорд Кобхем: «Я не нахожу на это указания ни в одной Божией заповеди. Лучше смахнуть с них паутины, снять и убрать с глаз долой, как и других пожилых людей, которые есть образы Божии. Это я говорю вам и хочу, чтобы весь мир знал, что своими раками и идолами, вашими ложными оправданиями и прощениями, вы притягиваете к себе имущество, богатство и главные удовольствия всех христианских стран».
Священник: «Как, сэр! Вы не поклоняетесь святым образам?»
Лорд Кобхем: «Какое поклонение могу я принести им?»
Монах Пальмер: «Сэр, поклоняетесь ли вы кресту Христа, на котором Он умер?»
Лорд Кобхем: «Где он?»
Монах: «Предположим, сэр, что он сейчас здесь перед вами».
Лорд Кобхем: «Умный человек задает мне серьезный вопрос о предмете, однако, сам не знает где он. Я снова спрашиваю: какое поклонение я должен оказать ему?»
Священник: «То поклонение, о котором говорит апостол Павел. Бог запрещает радоваться, как только крестом Иисуса Христа».
Епископ Лондона: «Сэр, вы хорошо знаете, Христос умер на материальном кресте».
Лорд Кобхем: «Да, я знаю, что наше спасение не пришло через этот материальный крест, а только через Того, Кто умер на нем. И также я знаю, что апостол Павел не хвалился никаким другим крестом, но крестом страданий и смерти Христа».
Архиепископ: «Сэр, день заканчивается. Вы должны либо подчиниться установлению святой церкви, либо предать себя еще большей опасности. Поймите это вовремя, иначе будет поздно».
Лорд Кобхем: «Я не понимаю, с какой целью я должен подчиниться».
Архиепископ: «Мы опять настаиваем, чтобы вы позаботились о себе, и не имели бы иного мнения по этим вопросам, кроме всеобщего исповедания веры святой римской церкви, и как послушное дитя вернулись бы в лоно вашей матери. Поймите это вовремя, говорю вам, пока можно исправить, и не будет слишком поздно».
Лорд Кобхем: «Я не переменю своего мнения по этим вопросам, как уже изложил вам. Делайте со мной, что хотите».
Архиепископ: «Мы должны исполнить закон, мы должны вынести решение церковного суда, осудить и приговорить вас как еретика».
Потом архиепископ встал и зачитал решение. Все собрание, епископы, богословы и монахи, встали и сняли головные уборы. Архиепископ извлек два документа, которые были приготовлены заранее и начал читать их. В первом говорилось о ересях, в которых обвинялся лорд Кобхем, и об усилиях, которые суд, «желая спасения его души», предпринял, чтобы обратить его к «единству с церковью». Но он, «как дитя беззакония и тьмы», так ожесточился в своем сердце, что не послушал голоса своего пастыря». «Поэтому мы, продолжал архиепископ, обратившись ко второму документу, осуждаем, объявляем и приговариваем вышеупомянутого Сэра Джона Олдкастла, рыцаря, как самого злостного и отвратительного еретика, отдавая его светскому правосудию и власти, к смерти».
Это решение Арундель провозгласил сентиментальным, дружеским тоном, и слезы текли по его лицу. Архиепископ сам рассказывает об этом, иначе бы мы не узнали, так как мы не находим признаков сострадания или смягчения в терминах решения.  «Я зачитал его, говорит архиепископ относительно приговора о предании Сэра Джона огню, самым доброжелательным и приятным тоном с плачущим лицом». Если архиепископ плакал, то на лице лорда Кобхема никто не увидел и слезинки. «Обратившись к собранию, пишет Бейл, лорд Кобхем сказал очень бодрым голосом: хотя вы осудили мое жалкое тело, но душе вы не можете принести вреда. Тот, Кто создал ее, по Своей безграничной милости, спасет ее. Я не сомневаюсь в этом. Затем преклонив колени и подняв глаза и руки к небу, он помолился: Вечный Господь Бог, умоляю Тебя ради великой Твоей милости простить моих гонителей, если на то Твоя благословенная воля. Затем он был отправлен к сэру Роберту Морлей и отведен назад в Тауэр».
Приговор был приведен в исполнение спустя еще 50 дней. Такая необычная отсрочка была связана с симпатией к своему старому другу со стороны короля, или она была вызвана надеждой на его подчинение церкви. И тогда его отречение нанесло бы удар по лоллардизму. Но лорд Кобхем взвесил все обстоятельства и твердо решил мужественно вынести ужасы Смитфилда, нежели чем подвергаться обвинению в отступничестве. Его гонители, наконец, отчаялись привести его в одеждах раскаяния с зажженными свечами к дверям собора св. Павла, что они делали с более покорными и слабыми исповедниками, чтобы там он раскаялся в насмешках над поразительной тайной пресуществления  и возведение авторитета Писания над авторитетом церкви. Но если настоящего отречения не могло быть, то можно было сфабриковать фиктивное и выдать его за признание дворянина. К такому средству прибегли его враги. Они известили, что «Сэр Джон стал добропорядочным человеком и смиренно подчинил себя всем догматам святой церкви. Затем они составили и опубликовали письменное «клятвенное отречение», в котором они заставили лорда Кобхема признать  безграничное почитание Папы (Иоанна XXIII), «наместника Христа на земле и главу церкви», его клир, таинства, законы, прощения грехов и произволение. Они рекомендовали «всем христианам соблюдать и смиренно принять все вышесказанное». Далее они заставили его в этом «отречении» объявить «заблуждениями и ересями» все доктрины, которые он отстаивал перед епископами, и, возложив руку «на святое Божье Евангелие» поклясться, что никогда больше не будет придерживаться этих ересей, «или чего-нибудь подобного сознательно».
Фальсификаторы этого «отречения» перегнули палку. Лишь небольшой рассудительности было достаточно, чтобы понять грубую подделку. Ее авторы были, несомненно, осторожны, чтобы взгляд человека, которого они так низко опорочили, не коснулся ее. Однако, очевидно, что информация была передана Кобхему в тюрьму. Священники заставляли выступать по некоторым положениям публично, так как мы находим, что он послал возражение на клевету и подделку, которые распространялись о нем. Он протестовал, как и ранее, стоя перед архиепископом, заявляя, что вера его не изменилась. «Это отречение, пишет Фокс, никогда не попадало в руки лорда Кобхема, оно было составлено не для этого, но чтобы только затуманить взор невежественных масс на некоторое время». Между тем, либо с помощью друзей, либо с попустительства губернатора, доподлинно неизвестно, но лорд Кобхем убежал из Тауэра в Уэльс, где жил тайно четыре года.










                Глава 6


                Лоллардизм  объявлен  изменой.


Распространение лоллардизма – Клирики жалуются королю. – Деятельность лоллардов – Обвинение в замыслах разрушить трон и государство – Ночное собрание лоллардов у церкви св.Эгидия- в-полях – Тревога короля – Он нападает и разгоняет собрание. – Было ли это конспирацией или тайным религиозным собранием? – Древнее орудие в действии.

Лорд Кобхем на время ускользнул из рук своих гонителей, но более покорные исповедники были им доступны, на них Арундель и его клир стали вымещать свою месть. То, что они определили как ересь и наказывали огнем, распространялось по всей Англии, несмотря на их суровость. То, что новые взгляды были опасны для авторитета римской церкви, было совершенно очевидно. В замыслы иерархии входило представлять их опасными также и ради порядка в стране. Они пошли к королю, и жалуясь на распространение лоллардизма, сказали ему, что лоллардизм является врагом королей и государств. И что если его не запретить, то он в короткое время погубит королевство. «Еретикам и последователям Уиклиффа, сказали они, позволяют очень смело проповедовать заграницей, собирать собрания, организовывать школы в частных домах, издавать книги, сочинять трактаты и писать баллады, а также учить на углах и перекрестках, в лесах, полях, лугах, пастбищах, рощах и пещерах земли. За этим последует, добавили они, разрушение государства, ниспровержение и полный упадок королевства, если не принять мер  вовремя».
Махинации священников дали плоды. Чтобы еще больше возбудить сомнения короля и направить его на поражение любого человека, сеявшего семена порядка в его владениях, они окружили его трон и обещали представлять доказательства для обвинения в нелояльности и измены лоллардов.  В январе 1414 года они отправились в Элтлием, где жил тогда король, и испугали его секретной информацией о грандиозном восстании последователей Уиклиффа во главе с лордом Кобхемом, готовое уже начаться. Лолларды, как они доложили, предложили свергнуть короля, убить королевскую семью, снести Вестминстерское Аббатство и все соборы королевства, и закончить конфискацией церковной собственности». Чтобы придать рассказу правдивый колорит, они указали время и место, назначенное для начала дьявольского плана. Конспираторы должны были встретиться  в назначенную полночь «на поле Фикет, недалеко от Лондона, позади церкви св.Эгидия», и начать свою ужасную работу. Король при получении тревожных новостей оставил Элтхем и отправился с отрядом вооруженных людей в Вестминстерский Дворец, чтобы быть на месте готовым подавить предполагаемый бунт. Наступила ночь, когда этот ужасный план должен был открыться и до утра оставить воспоминания о свержении трона и уничтожении церковной иерархии. Был возбужден воинственный дух будущего героя при Азенкуре. Отдав приказ закрыть ворота Лондона и «развернуть знамя, пишет Вальден, с изображением креста», по примеру Папы, когда тот воевал с турками, король выступил, чтобы вступить в бой с восставшими. Он не нашел никакого скопления людей, как ожидал. Не было ни лорда Кобхема, не было ни вооруженных людей. Вместо обычных конспираторов, готовых отразить натиск королевских войск, король встретил группу граждан, которые выбрали этот час и место для проповеди на открытом воздухе. Таков был характер собрания. Когда король верхом проехал со своими воинами в середину собрания, то не встретил никакого сопротивления. Без руководителей и оружия толпа рассыпалась и разбежалась. Некоторые были сражены на месте, за другими погнались и многие были арестованы. Ворота города были закрыты, а зачем? «Чтобы горожане не объединились с восставшими», говорят обвинители лоллардов, которые хотели бы уверить нас, что это была организованная конспирация. Лондонцы, говорят они, были готовы сотнями кинуться на помощь лоллардам против королевских войск. Но где свидетельство этому? Мы не слышим, чтоб кто-то из граждан вооружался. Почему лондонцы не вышли за пределы города и не соединились со своими друзьями прежде, чем наступит ночь и на них нападут солдаты? Почему они не встретились с ними на поле Фикет?  Их появление там было известно их врагам. Почему оно не было известно их друзьям? Нет, ворота Лондона были закрыты по той же причине, по которой, через какое-то время, закроют ворота Парижа, когда вне его стен проводилось тайное религиозное собрание, чтобы верующие при нападении на них не могли укрыться в городе.
Идея о том, что восстание было спланировано и организовано, чтобы свергнуть правительство с полным низложением всего церковного и политического устройства Англии, кажется нам слишком абсурдной, чтобы принимать ее во внимание. Такие революционные и кровопролитные планы не только чужды характеру и целям лоллардов,  но скорее они выше их возможностей. Они действительно добивались конфискации и перераспределения церковного имущества, но использовали для этого только законные средства подачи прошений парламенту. Грабеж, кровопролитие и революция претили им. Если дело, которое они контролировали, было действительно трудным для свержения сильного правительства, то как они могли выступить без оружия? Почему они не продемонстрировали свое количество и силу, что было бы, если бы их целью было то, о чем заверяли враги. Скрывались бы они под покровом ночи? Когда многие обстоятельства вызывают не только сомнение, но и смех, относительно идеи конспирации, где тогда доказательства этой идеи? При тщательном исследовании данная теория основывается только на показаниях священников. Священники так сообщили королю. Томас Волсингхем, монах монастыря св. Албания сообщал об этом в своих хрониках. Один историк за другим следовал ему и склоняли нас к мнению, что это было чудовищное восстание, которое, как они убеждают нас, почти что ввергло королевство в революцию, и утопила трон в крови. Нет, только эпитета «ересь» не было достаточно для определения раннего протестантизма Англии. К ереси может быть добавлена измена, чтобы сделать лоллардизм достаточно отвратительным. И когда этот двуглавый монстр появится в воображении государственных деятелей, гордо шагающий по стране, разрушающий трон и алтарь, растаптывающий как закон, так и религию, конфискующий как собственность знати, так и приходскую землю епископа, подвергая замок и деревню огню, тогда монарх двинет всю свою мощь, чтобы уничтожить разрушителя и спасти королевство. Монахи Парижа сто двадцать лет спустя нарисовали такую же мерзкую картину протестантизма и напугали французского короля для того, чтобы зажечь костры для гугенотов. Эта игра началась в Англии. Лоллардизм, говорили священники, означает революцию. Такое обвинение является древним орудием. Еще давно об одном городе говорили как о «мятежном и плохом», в котором было «подстрекательство к мятежу в давние времена». С тех пор эта клевета часто повторялась, но ни один правитель не позволил ей обмануть его, если у него не было причин для угрызений совести по поводу бесчестия трона и обеднения страны. Она могла быть причиной в обоих случаях.




                Глава 7


                Мучениченическая смерть Лорда Кобхема.


Тюремное заключение и мучениченическая смерть – Бегство лоллардов в другие страны – Смерть архиепископа Арунделя – Его характер – Лорд Кобхем – Захват его в Уэльсе лордом Повисом – Доставлен в Лондон. – Вызван в парламент.  – Осужден по бывшему обвинению. – Сожжен у церкви св.Эгидия-в-полях. – Его христианский героизм – Кто бо;льший герой, Генрих V или лорд Кобхем? – Истинные благодетели мира – Основоположники английской свободы и величия. -  Семена посеяны – Грядущий урожай.

За разгоном безоружного собрания, проводимого под покровом ночи, чтобы послушать, возможно, любимого проповедника или прославить Бога, последовала казнь нескольких лоллардов. Самыми известными среди них были Сэр Роджер Эктон, который был другом Лорда Кобхема. Его схватили на ночном собрании на поле св.Эгидия, а затем немедленно осудили и казнили. О его казни пишут по-разному. Одни хронисты пишут, что он был сожжен, другие, что он был отвезен на тюремной телеге в Тибурн и там повешен. Двоих других лоллардов казнили в то же время: магистра Джолина Брауна и Джона Беверли, бывшего священника, а теперь последователя Уиклиффа. «Так много людей было арестовано, что все тюрьмы Лондона и окрестностей были полны». Только лидеры, однако, были казнены «осужденные клириками, как еретики, -  пишет хронист -   в ратуше Лондона  за государственную измену и приговоренные за такое преступление к утоплению или виселице, за ересь – к  костру и виселице, что и было приведено в исполнение в тот же месяц по отношению к вышеупомянутому Сэру Роджеру Эктону и еще к двадцати восьми другим». Хронист, однако, продолжает писать, придерживаясь мнения, что свержение правительства не входило в планы этих людей, что их единственным преступлением была приверженность протестантской вере, и что их собрание, преувеличенное до темного дьявольского заговора, было просто мирным собранием верующих.  «Некоторые утверждают, пишет Холиншед, что оно было ради притворных дел, предположительно духовно связанных скорее с неудовлетворенностью, чем с истиной. И что они собрались послушать проповедника (вышеупомянутого Беверли) в том месте, подальше от скопления людей, так как не могли открыто собираться по таким вопросам из опасности быть арестованными». Последовали и другие мучения. Одни страдальцы были сожжены в Смитфилде, другие казнены в провинциях, но немалое число людей, чтобы избежать костра, отправились в изгнание, как свидетельствует Бейл. «Многие убежали из страны в Германию, Богемию, Францию, Испанию, Португалию и пустынные места Шотландии, Уэльса и Ирландии». Строгие меры архиепископа вызывали ужас у многочисленных приверженцев учения Уиклиффа.
Остановимся еще на одной смерти, которая последовала с промежутком менее месяца за теми, о которых мы только что упомянули. Эта смерть ведет нас не в Смитфилд, где костер прославил тех, кого сжег, но во дворец архиепископа в Ламберте. Там на своей кровати, Томас Арундель, архиепископ Кантерберийский, вместе с жизнью оставил сан архиепископа, в котором был семнадцать лет.
Томас Арундель был знатного происхождения, сыном Ричарда Фиц-Алана, Пэром из Арунделя. Его природные таланты умножились вследствие учебы и опыта. Он любил роскошь, был таким же проницательным, решительным и строгим в своих суждениях, как и учтивым в своих манерах. Преданный сын матери церкви, он был непримиримым врагом протестантизма, который в его дни назывался лоллардизмом. Инстинкты церковного человека учили его относиться к нему, как к смертельному врагу его системы, ведь с ней были связаны все его саны, титулы и счастье. Он испытал большие перемены в судьбе. Он был в изгнании вместе с Генрихом Плантагенетом, вернулся с ним, чтобы лишить трона человека, который осудил и изгнал его как предателя, и чтобы возвысить Генриха IV, которого помазал елеем из сосуда, посланного Марией с неба. Он оставался злым гением короля. Его более сильная воля и более мощный интеллект брали превосходство над Генрихом, который никогда твердо не стоял на земле.
Когда, наконец, короля отнесли в Кантеберийский собор и положили в мрамор, Арундель занял место рядом с его сыном, Генрихом V и удерживал его первый год  правления. Этот король от природы не был жестоким, но надменный дух Арунделя и умелые советы совратили его на путь нетерпимости и кровопролития. Костры, которые разожгли король с Арунделем, все еще полыхали, когда Арендель испустил последнее дыхание, и был положен рядом с прежним хозяином в Кантеберийском соборе. Мученические казни, которые последовали за собранием лоллардов у церкви св. Эгидия, произошли в январе 1414 года, а архиепископ умер в феврале. «Но не умерла с ним -  пишет Бейл -  его чудовищная тирания, а продолжилась в канцелярии при Генрихе Чичели».
Перед тем, как мы начнем изложение истории английского протестантизма при новом архиепископе, давайте проследим историю Сэра Джона Олдкастла, доброго лорда Кобхема, как его называли. Когда он совершил побег из Тауэра, король назначил награду в тысячу марок тому, кто доставит его живого или мертвого. Такова была цена, назначенная за него, но никто не заявлял о правах и не желал цену крови. В течение четырех лет никто не беспокоил Кобхема в его укрытии среди гор Уэльского княжества. Наконец лорд Повис, побуждаемый алчностью или ненавистью к лоллардизму, узнав о убежище, сообщил его гонителям. В стычке Кобхему сломали ногу, и  с травмой положив на подстилку для лошади, отвезли в Лондон и поместили в прежнее жилище в Тауэре. В то время было заседание парламента, его протоколы рассказывают нам о последующих событиях. Во вторник, 14 декабря, Сэр Джон Олдкастл из Каулинга, графство Кент, рыцарь (лорд Кобхем), объявленный вне закона (как упоминалось ранее) Королевским судом, и отлученный от церкви архиепископом Катеберийским за ересь, был представлен перед лордами, и, услышав обвинения против себя, ничего не сказал в свое оправдание. Судом определено, что он должен быть арестован, как изменник короля и государства, доставлен в лондонский Тауэр, оттуда через весь Лондон на виселицу к церви св.Эгидия за пределы ворот Темпл Бар, и там быть повешенным и сожженным».
Когда настал день казни, и лорда Кобхема вывели со связанными руками за спиной, лицо его светилось жизнерадостно. К тому времени лоллардизм был объявлен парламентом как измена. Обычные знаки позора, которые сопровождали смерть изменника, в данном случае лорда Кобхема, были добавлены к наказанию его как еретика. Его поместили на тюремную телегу и провезли по улицам Лондона до церкви св.Эгидия-в-полях. По прибытию на место казни ему помогли сойти; упав на колени, он вознес молитву о прощении врагов. Затем он встал, и, повернувшись к толпе, призвал их ревностно следовать Божиим законам, как написано в Писании, и особенно остерегаться тех учителей, чьи бренные жизни показывают, что они не имеют Духа Христа и не любят Его учения. Была сооружена новая виселица и началась ужасная трагедия. Железными цепями обвязали его вокруг пояса, подняли, подвесили над костром и подвергли двойному мучению – вешанию и сожжению. Он сохранял стойкость и радость в своих ужасных страданиях; « сгорая заживо в огне -  пишет Бейл -  он прославлял имя Господа, пока в нем была жизнь». Священники и монахи стояли недалеко, запретив людям молиться о том, который из-за того, что умирал «в неповиновении Папе», должен был ввергнут в еще более ужасное пламя, чем то, в котором они видели его. Мученик при его исходе возвысил голос в последний раз, предал душу в Божии руки и  «скончался, как самый настоящий христианин». «Итак -  добавляет хронист -  этот доблестный христианский рыцарь, Сэр Джон Олдкастл, упокоился под Божьем алтарем, который есть Иисус Христос, среди праведников, которые в царствие терпения претерпели великую скорбь смертью своих тел за слово веры и свидетельство. Он находится там с ними, чтобы исполнилось полное число, и полное восстановление избранных».
«Цепи, виселица и костер -  отмечает Бейл -  неприятны, и смерть не является желанной в человеческих глазах. Однако некоторые благородные души, когда-либо жившие на земле, выдержали это. Они носили цепи, восходили на виселицы, стояли на костре. И в таком позорном виде, одетые в позорные одежды и терпевшие осуждение преступниками, добивались побед, которые не менее величественны и результативны, чем победы известные миру по историческим документам. Не значительнее ли победа в этот час, чем Генриха V при Азенкуре. Для чего море крови, английской и французской, пролилось на равнинах Франции? Чтобы протрубила труба тщеславия?  Чтобы дать тему для баллады? Украсить страницу в истории?  Но это все потом, после подведения итогов. Кровь же Кобхема приносит плоды по сей день.  Если бы Сотре, Бэдли и Кобхем беспокоились о своем имени, чести и жизни, краснели ли бы, стоя перед трибуналом, который, как они знали, готов был осудить их как изменников, пали бы так, чтобы быть посмешищем для банды, которые хотели посмеяться над ними и оскорбить их как еретиков, уклонились ли бы от жестоких пыток и ужасной смерти на костре, где бы был сейчас протестантизм Англии?  Без протестантизма, где бы была ее свобода? Не появилась бы еще на свет. Не храбрость Генриха V, а великий героизм лорда Кобхема и его соратников-мучеников пробудил душу Англии, когда она спала крепким сном, и вдохновил ее сорвать с глаз повязку из семикратной тьмы и сбросить с шеи иго семикратного рабства. Это – звезды, что сияют на небе Англии, герои, чьи подвиги прославляют летопись, цари, чей дух звучит от их трона, которым был костер. Они – сердце и душа ее благородных сынов. Большинство воздают почести тем, кому мир дал многое, чей путь был устелен богатством, чья голова возносилась от почестей, и кому при жизни был дан величественный дворец, а по смерти – мраморная гробница. Давайте выйдем из толпы. Давайте поищем среди людей, не получивших многое от мира, но давших многое миру. Давайте отдадим почести не им, а Тому, кто сделал их такими. А где найдем таких людей?  Во дворцах? В аудиториях? На биваках? Не часто. Но в тюрьмах, на суде тирана или перед фарисейским судом, или на эшафоте, вокруг которого улюлюкает банда, в то время как палач стоит рядом для исполнения своей работы. Это не столь приятные места, но именное там можно найти величайшие примеры для подражания, которые направляли мир, и величайшее служение, которое облагородило и благословило род. Среди таких унижений и страданий лолларды сеяли, на протяжении всего 15 века, живое семя, которое в благодатное время 16 века быстро выросло, которому последующие века без примеси конфликтов и крови мучеников помогли созреть, и, зрелый урожай которого остается будущим поколениям, чтоб отнести его домой.




                Глава 8


                Лоллардизм при Генрихе V и Генрихе VI.


Томасу Арунделю наследовал Генрих Чичели. – Новый архиепископ проводит политику своего предшественника. – Парламент в Лейстере. – Более суровые постановления против лоллардов. – Архиепископ Чичели отвергает предложение. – Направление мыслей короля на войну с Францией. – Речь архиепископа. – Генрих V попадает в западню. – Готовит поход. – Оккупирует Францию. – Азенкур – Вторая высадка во Франции. – Генрих становится правителем Нормандии. – Возвращается в Англию. – Третья оккупация Франции. – Смерть Генриха. – Предсмертные слова. – Пышные похороны – Его характер – Лоллардизм – Еще большее число мучеников – Клейдон – Новый вердикт против лоллардов – Генрих VI – Мученики в его царствование – Уильям Тейлор – Уильям Уайт – Ян Гус – Публичные отречения.

Мученичество лорда Кобхема немного отвлекло нас от той точки, к которой мы пришли в поисках смутных и прерывистых следов протестантизма в Англии в 15 веке. Мы видели, как Арунделя перенесли из залов Ламберта под своды склепа Кантерберийского собора. Его хозяин, Генрих IV, сошел в могилу раньше его на несколько месяцев. Немного позднее Сэр Роджер Эктон и другие умерли на костре, который разожгла политика Арунделя. И наконец, и он предстал перед Богом, чтобы дать отчет.
Сан архиепископа после Арунделя получил Генрих Чичели.  На кафедре св.Ансельма Чичели продолжал ту же политику, которую вел его предшественник. Он не оказывал на королевский двор такого же влияния как его предшественник, по крайней мере, в такой же степени; не был Чичели и таким же хитрым как Арундель, а Генрих V таким же поверхностным как его отец. Но Чичели унаследовал от Арунделя ненависть к лоллардизму и решил употребить всю власть своего положения для его подавления. Поэтому гонения продолжались. «Конституция Арунделя», принятая в предыдущем правлении, так широко распространилась, что едва было возможным кому-либо, принявшему взгляды Уиклиффа в какой-либо степени, избежать уличения в них. Кроме того, во время правления Генриха V, были разработаны более строгие постановления для преследования лоллардов. На парламенте, состоявшемся в Лейсестере (1414) было предписано, «что если кто-нибудь будет читать Писания на английском языке, что тогда называлось «учением Уиклиффа» должен лишиться земли, скота, имущества, жизни и быть осужденным как еретик, враг короны, изменник королевства. Они не  должны были пользоваться правом неприкосновенности убежища, хотя эта привилегия  и была дана самым знатным преступникам. И если они продолжали упорствовать и возвращаться к прежнему после помилования, они должны быть повешены за измену против короля и сожжены за ересь против Бога».
А пока парламент протягивал одну руку, чтобы подвергать гонениям лоллардов, а другую, чтобы ограбить духовенство. Их богатства были огромными, и лишь небольшая часть отдавалась государству. Жалобы на главу государства слышались все громче с каждым годом. На том же заседании парламента в Лейсестере едва не разразилась буря, если бы ни ум и политика Генриха Чичели не устранили опасность. Палата Общин напомнила королю о требовании обращения земель и имущества духовенства на службу государства, которое дважды выдвигалось в парламенте, в первый раз при Ричарде II (1394) и во второй раз при Генрихе IV (1410).  «Этот законопроект, пишет Холл, заставил толстых аббатов попотеть, надменных настоятелей нахмуриться, бедных настоятелей выругаться, глупых монахинь заплакать, и всех купцов Вавилона испугаться, что он падет». Хотя Генрих дал клирикам право сжигать лоллардов, они не были уверены, что он также даст право парламенту грабить церковь. Он был энергичным, решительным, любителем представлений, расточительным в своих привычках. Богатство церковной иерархии предлагало готовые и соблазнительные средства для поддержания его величия, которым Генрих, возможно, не имел сил противостоять. Они думали привязать короля к своим интересам дорогим подарком, но более мудрые головы не одобрили такую политику. Это могло быть принято как взятка и считалось не совсем прилично со стороны людей святого служения. Архиепископ Кантерберийский употребил более подходящую уловку, которая совпадала с духом короля и стремлениями нации.
Наиболее действенной линией поведения, сказал архиепископ на Синоде в Лондоне, для предотвращения надвигающейся бури – найти для короля какое-нибудь дело для употребления его отваги. Мы должны повернуть его мысли к войне. Мы должны возбудить его амбиции, напомнив ему о короне Франции, переданной ему по наследству от Эдварда III. Его нужно убедить потребовать корону, как неоспоримому наследнику. В случае отказа он должен попытаться вернуть ее силой. Чтобы эти рекомендации подействовали, духовенство согласилось предложить огромную сумму  на оплату военных расходов. Далее они решили отдать королевству все иностранные небольшие монастыри в количестве 110, земли которых значительно увеличили бы доходы короны.
Эта стратегия, одобренная Синодом в Лондоне, активно отстаивалась архиепископом в парламенте в Лейсестере. Архиепископ, выступая в Парламенте, так обратился к королю: «Вы обеспечиваете справедливость вашему народу  благородной беспристрастностью, вы известны мастерством мирного правления. Но слава великого короля заключается не столько в безмятежном царствовании в изобилии, больших сокровищах, великолепных дворцах, многолюдных и красивых городах, сколько в расширении своих владений. Особенно когда отстаивание своего права зовет его на войну, и справедливость, а не амбиции, оправдывает все его завоевания. Ваше Высочество должен носить корону Франции по праву наследования от Эдварда III, вашего прославленного предшественника». Оратор продолжал довольно долго прослеживать титулы, устанавливать их законность к несомненному удовольствию публики, к которой он обращался. Он окончил свое выступление ссылкой на беспрецедентно огромную сумму, которую щедрое духовенство отдало на службу королю, позволив ему восстановить свой титул короля Франции.
Архиепископ добавил: «Так как ваше право на королевство Франции очевидно и неоспоримо, так как оно опирается на законы, как Божие, так и человеческие, то сейчас дело Вашего Величества отстоять свой титул, стянуть корону с голов французских узурпаторов и преследовать мятеж этой нации огнем и мечом. В интересах Вашего Высочества поддержать давнюю честь английской нации, не дать вашим потомкам, из-за снисходительного игнорирования оскорбительного обращения, случай упрекнуть вас». Никто из присутствующих не прошептал на ухо оратору предупреждение, которое наш великий национальный поэт вложил в уста королю Генриху:

                «Известно Богу, сколько унесет
                Цветущих жизней роковая распря,
                Которую вы пробудить готовы.
                Итак, подумайте, на что обречь
                Хотите нас, понудив меч поднять.
                Во имя Бога, будьте осторожны!
                При столкновенье двух таких держав
                Рекой прольется кровь. А кровь безвинных
                Отмщенья жаждет, к небу вопиет,
                Кленя того, кто наточил мечи,
                Скосившие цветы короткой жизни».

Этот законопроект встретил одобрение короля. Поставить прекрасное королевство Франции под свой скипетр, объединить его с Англией и Шотландией (так как дядя короля, герцог Экстерский сказал, что тот, кто хочет завоевать Шотландию, должен начать с Франции) в одну державу, переместить в должное время место пребывания парламента в Париж, сделать свой трон первым в христианстве  было довольно грандиозным предприятием, чтобы возбудить дух монарха даже менее амбициозного и доблестного, чем Генрих V. Немедленно король начал подготовку в крупном масштабе. Солдаты призывались изо всех частей Англии, корабли брались в аренду у Голландии и Фландрии для перевозки людей и вооружения. Деньги, провизия, лошади, повозки, палатки, лодки, покрытые шкурами для преодоления рек – все необходимое для успеха такого предприятия было собрано, и экспедиция была готова выступить.
    Но перед нанесением удара на переговорах с Францией была применена хитрость. Это сделал архиепископ Чичели, тот самый человек, который был зачинщиком  этого дела. Как можно было предвидеть, попытки примирения ничего не дали, и начались военные действия. Король, преодолев Ламанша с армией в 30 000человек, высадился на побережье Франции. Города были осаждены и взяты, гремели бои, но из-за болезней солдат и грядущей зимы король посчитал целесообразным для сохранения остатков армии отступить в Кале на зимние квартиры. Во время марша он встретил французскую армию в четыре раза превосходившую его армию, сократившуюся до 10 000 человек. Ему пришлось вступить в ужасный бой при Азенкуре. Он победил на этом кровавом поле, на котором мертвым полег весь цвет французской знати, окруженный тысячами своих соратников. Окончив марш, Генрих продолжил путь в Англию, где волна побед следовала за ним, его встречали овациями. Архиепископу Чичели полностью удалось переключить внимание короля и парламента и защитить собственность духовенства, но какой ценой!
         Ни Англия, ни Франция пока не видели окончания этой печальной и очень кровопролитной компании. Английский король, бывший теперь на подъеме, не был тем, кто бы оставил дело на полпути. Но стратегия архиепископа предполагала еще и другие трагедии, еще бо;льшие моря французской и английской крови. Генрих предпринял вторую высадку во Франции, причем взаимно нетерпимые и яростные раздоры французских фракций открыли ворота королевства для него. Он прошел по всей стране, отметив кровью путь марша. Города окружены, провинции опустошены, их жители подвержены ужасам голода, грабежей и расправы, это являлось сопровождавшей его обстановкой. Он стал победителем Нормандии, женился на младшей дочери короля, и спустя некоторое время опять вернулся в свою страну.
Вскоре дела призвали короля Генриха снова во Францию.
На этот раз он торжественно въехал в Париж в сопровождении королевы Екатерины, чтобы показать парижанам их будущего монарха. Франция не собиралась признавать  заявленное им право на власть над нею. Генрих начал, как и раньше, осаждать ее города и убивать ее детей, чтобы принудить к подчинению, которое, как ясно, не было бы добровольным. Он весь был этим поглощен, когда случилось событие, положившее навсегда конец этому предприятию. Он почувствовал на себе руку смерти, ушел из Кон-Кура, который осаждал, в Венсен, около Парижа. Герцоги Бедфорда и Глосестера, пэры Сэлисбери и Ворвика при его кончине стояли у ложа, чтобы получить указания. Обратившись к ним, он сказал, что «ни честолюбивое желание увеличения своих владений, ни обретение мировой славы подтолкнули его вести эти войны, но только отстаивание законного звания, чтобы в конце он мог установить истинный мир и возможность пользоваться теми частями наследства, которые принадлежали ему по праву; что перед началом этих войн мужи мудрые и святой жизни убедили его, что с таким намерением он может и должен начать эти войны, чтобы вести их до полной победы, не опасаясь Божьего гнева или опасности для души». После некоторых необходимых распоряжений относительно управления Англией и Францией он прочитал семь покаянных псалмов, причастился и умер 31 августа 1422 года.
Пышность его похорон так описана хронистом: «Его тело, набальзамированное и заключенное в свинцовый гроб, было возложено на королевский катафалк, пышно драпированный покровом, шитым золотом. На гроб была положена его статуя, облаченная в одеяния, корону и с королевскими регалиями. Колесницу везли шесть богато украшенных лошадей в сопровождении нескольких королевских герольдов – первый с гербом св. Георга, второй с гербом Нормандии, третий с гербом Короля Артура, четвертый с гербом Св.Эдварда, пятый с гербом Франции и шестой с гербом Англии и Франции. На похоронной процессии присутствовал Яков, король Шотландии, самый почетный на  похоронах, дядя короля Генриха, Томас, Герцог Экстерский, Ричард, пэр Ворвика и девять других лордов и рыцарей. Другие лорды несли знамена и штандарты». Мемориальные доски с изображением гербов несли капитаны в количестве двенадцати человек. Вокруг катафалка ехали 500 тяжеловооруженных всадника в черном, на лошадях, покрытых черными попонами, с оружием повернутым вниз».
«Проведение этих пышных похорон было поручено сэру Уильяму Потеру, его главному ваятелю и другим вельможам. Кроме того, по обе стороны от катафалка шли 300 персон, несших длинные факелы, и лорды несли военные знамена, знамена на гроб и вымпелы. С такой похоронной процессией он был перенесен из Венсенского леса в Париж, затем в Руан, в Абевилл, в Кале, в Дувр, оттуда через весь Лондон в Вестминстерский собор, где был похоронен с такими торжественными церемониями, трауром лордов, молитвами священников и плачем простолюдинов, каких Англия ранее не видела». Свечи горели день и ночь на его гробнице, пока реформация не погасила их.
У Генриха V было немало качеств, которые при других обстоятельствах, дали бы ему возможность достойно послужить и принести пользу своей нации. Сила его характера подтвердилась победой над страстью и привычками молодости, когда он сел на трон. Он был мягкого нрава, благородных манер и храброго духа. Он любил справедливость и проявлял желание руководствоваться ею. Ел он умеренно, мало времени проводил в постели, в полевых учениях проявлял силу атлета. Его здравые суждения делали его ценным в советах, но особенно его гений проявился в дислокации войск перед сражением. Если бы эти таланты и энергия были применены на родине, какие бы благословения они бы принесли его подданным? Но роковой совет архиепископа и духовенства обратил их в такое русло, в котором они оказались источником ужасного зла для страны, в которой он был законным правителем, и для другой, в которой он стремился править, но корона которой не по его заслугам и трудам могла быть одета на его голову. Он сошел в могилу в расцвете сил, на вершине зрелости, после десяти лет правления, «и все его великие проекты исчезли в дыму». Он оставил трон сыну, младенцу в возрасте нескольких месяцев, завещав ему вместе с короной трудности в наследство на родине и войны заграницей, которые могли  быть компенсированы лишь  «сотней Азенкуров». События, связанные с Генрихом и его войнами во Франции, принадлежат истории протестантизма, приведенной в действие той политикой, которая была разработана, чтобы остановить его.
Когда велось вооружение и сражения, как уживалось это, спросим еще раз, с новыми взглядами и их последователя в Англии? Вырвали с корнем великие бури, или укрыли семя, которое посеял Уиклифф, и которое полила и взрастила кровь мучеников после него? Они были, в основном, защитой, как мы думаем, для раннего протестантизма Англии. Его сторонники были слабой, неорганизованной группой людей, которая скорее избегала, нежели притягивала внимание. Все же мы находим их след в стране, в церковных хрониках того времени, с короткими промежутками времени  видим лолларда на костре, подтверждавшего там свое свидетельство.
В 1415 году, 17 августа, Джон Клейдон, кожевник из Лондона, был доставлен к Генриху, архиепископу Кантеберийскому. В предшествующие годы Клейдон содержался в тюрьме военно-морского флота по обвинению в ереси. Он был освобожден, отрекшись от своих взглядов. При втором аресте он смело исповедовал свою веру, от которой отрекся раньше. Одним из основных обвинений против него было наличие в его доме многих книг, написанных на английском языке, и особенно одна книга под названием «Источник света». Эту книгу предъявил против него мэр Лондона, который изъял ее из  имущества при аресте. Она имела переплет из красной кожи и была написана на пергаменте красивой английской каллиграфией. Клейдон признался, что она была изготовлена по его заказу и им оплачена, что он часто ее читал, так как находил «хорошей и благотворной для души». Мэр сказал, что книги, которые он обнаружил у Клейдона дома « были по его мнению самыми плохими и порочными, которые ему приходилось когда-нибудь читать или видеть». Он был осужден повторно как еретик и доставлен к светской власти. Преданный на сожжение в Смитфилде, он принес там, как пишет Фокс, жертву всесожжения Господу». Говорят, что он был сожжен вместе с Джорджем Герминем, с которым, как явствует из допросов, он часто общался по вопросам веры. Спустя год после мученической кончины Клейдона рост лоллардизма был засвидетельствован архиепископом Чичели в новом вердикте, который он издал в добавление к изданным вердиктам своего предшественника Арунделя. За вердиктом архиепископа последовал закон парламента, принятый в 1414 году, вскоре после ночного собрания у церкви св.Эгидия-в-полях, в котором лолларды приравнивались к изменникам. В предисловии к закону парламента говорилось, что существуют великие конгрегации, и ими эта еретическая секта называется лоллардами. А другими называлась тайным обществом, которое намеревалось отменить, разрушить и совратить христианскую веру, а также уничтожить монаршего владыку короля и все обычаи сословий королевства Англии, как духовные, так и светские, все принципы и, наконец,  законы страны». Эти простые люди, которые читали Писания, верили в то, чему учили, собирались в тайных местах для поклонения Богу, изображались в законе как самые опасные конспираторы, как люди, намеревавшиеся разрушить общество, которых нужно преследовать и истреблять. Поэтому закон далее предписывает всем судьям, судам и магистратам присягнуть проводить расследование над лоллардами, выдавать ордеры на их арест, доставлять в церковные суды, чтобы «оправдать или признать виновными по законам святой церкви».
Это проложило путь вердикту архиепископа, который предписывал епархиальным епископам и их уполномоченным преследовать еретиков и ереси. Указывав кого должно арестовывать, архиепископ намеренно дает нам истинную характеристику людей, названных парламентом конспираторами, замышлявшими уничтожение христианской религии, полное низложение и разорение государства Англии. Кто они? Люди порочной жизни, рыскавшие в поисках добычи с оружием в руках, и наводившие ужас на соседей своими беззаконными и бесчеловечными поступками? Нет. Люди, в поисках которых архиепископ посылает инквизиторов, это те, чьи «частые тайные собрания  отличаются по действию и манере от простого разговора других католиков, содержат какие-нибудь ереси или заблуждения или имеют какие-нибудь запретные книги на английском языке, например «учение Уиклиффа». Короче, это – «еретики, которые как лисы притаились и скрываются в Божием винограднике». Личного поиска епископом и архидьяконом, или их уполномоченными недостаточно, решил архиепископ. Они должны были усилить свое усердие, призвав на помощь самых честных людей, взять с них клятву, что если они узнают или догадаются о таких людях, они должны немедленно доложить о них « своим викарным епископам, архидьяконам или их уполномоченным».
Эти вердикты приподняли занавесь и показали нам, насколько многочисленны были последователи Уиклиффа в Англии в 15 веке, и насколько глубоко это учение проникло в сердца англичан. Лишь избранных людей этого сообщества можно было видеть на костре. Бо;льшая же часть прятала  лоллардизм под покровом послушания или почти полной изоляции от мира; арестованные по обвинению в ереси, они падали духом перед ужасной альтернативой, предложенной им, и предпочитали подчинение церкви сожжению на костре. Нам позволено прикрыть их слабость и перейти к тем, чья более сильная вера определила костер, но принесла им место рядом с древними «знаменитостями» в огромных реестрах славы.
Первым мучеником при Генрихе VI был Уильям Тейлор. Он был священником в Кантерберийской епархии. Обвиненный в ереси перед архиепископом Арунделем, он отрекся и появился в Ламберте, чтобы получить отпущение грехов из рук архиепископа. «Сняв мантию и головной убор, раздевшись до камзола, он преклонил колени у ног архиепископа, который стоя с посохом в руке начал Мизерере (католическую молитву на текст 50 псалма)». После прохождения установленных обрядов покаяния Тейлор получил отпущение грехов. В 1419 году он опять был обвинен в еретическом учении и доставлен к архиепископу Чичели. После принесения покаяния он был отпущен под залог. Спустя почти год он был арестован в третий раз. Так как он дважды согрешил, его не надо было обвинять в третий раз. Отказавшись отречься, он был отправлен к светским властям и несколько слов отправили его на сожжение в Смитфилде.
Перед тем, как его повели на костер, он был извержен из сана. Он был лишен сана священника взятием у него чаши и дискоса, сана дьякона – взятием Евангелия и стихаря, звания помощника дьякона – взятием служебника и стихаря, звания алтарника – взятием сосуда для елея и подсвечника, служения экзорциста – взятием книг по экзорцизму, звания пономаря – взятием церковных ключей и рясы. В 1422 году, 1 мая, после длительного заключения его привезли в Смитфилд, и там « с христианским спокойствием принял он мученическую смерть».
Спустя два года (1424) Уильям Уайт, священник, чьи добродетели и постоянные труды снискали ему уважение всех благочестивых людей Норфолка, был сожжен в Норвиче. До этого он отказался от священства, женился и стал евангелистом-лоллардом. В 1424 году в Кантербери ему приписывали следующее – 1.Что люди должны искать прощение грехов только от руки Божией. 2. Что люди не должны поклоняться изображениям или другим предметам идолопоклонства. 3. Что люди не должны поклоняться святым людям, которые умерли. 4. Что римская церковь является той смоковницей, которую Господь Иисус Христос проклял, видя, что она не принесла плодов истинной веры. 5. Что те, кто носит сутаны, помазаны и пострижены, являются поклонниками и солдатами Люцифера, и что они все, так как светильники их не горят, не будут впущены, когда Господь придет.
В Кантербери он «утратил мужество и крепость» и отрекся. Но «потом, пишет мартиролог, он стал намного отважнее и крепче в Иисусе Христе, и исповедал свою ошибку и проступок». Он более ревностно стал писать и проповедовать. В конце концов, его арестовали, обвинили по тридцати статьям, и епископ Норвический приговорил его к сожжению. Когда он стоял на костре, он обращался к людям и призывал их к верности доктрине, которой он учил их. Но служитель епископа ударил его по губам и заставил замолчать. Язык можно было заставить замолчать, но красноречие смерти невозможно. В 1430 году  Уильям Ховеден, прядильщик из Лондона, впитавший взгляды Уиклиффа, был, несомненно, выслежен, пишет Фокс, и был жестоко сожжен у Лондонского Тауэра. В 1431 году Томас Бадли, викарий Моненденский близь Мальдена,  «храбрый ученик и последователь Уиклиффа» был осужден за ересь и сожжен в Смитфилде.
Мы назовем еще одного мученика 15 столетия Яном Гусом, «так как у Англии был свой Ян Гус, как и у Богемии». После приговора он был отправлен к одному из шерифов на сожжение в тот же день. Шериф, будучи сердобольным человеком, привел его в свой дом и начал уговаривать его отречься от заблуждений. Исповедник поблагодарил его, но заявил, что он твердо убежден в том, за что ему придется умереть. Однако он попросил его об одной вещи – немного еды, так как он был очень слаб от голода. Его желание было охотно выполнено. Мученик сел и немного поел, заметив тем, кто стоял рядом, «что он хорошо и достаточно поел, понимая, что он должен пройти сквозь суровые испытания, пока не придет на ужин». Поблагодарив, он встал из-за стола и попросил, чтобы его поскорее отвели на то место, где он должен предать свой дух Господу.
Следует заметить, пишет Фокс, что со времен короля Ричарда II не было ни одного правления какого-нибудь короля, при котором некоторые благочестивые люди не переносили бы страданий огнем за веру и истинное свидетельство Иисуса Христа. Слишком долго перечислять все аресты и суды за ересь, которые проходили в те дни. Не было зрелища более привычного, чем мужчины и женщины на папертях и рыночных площадях в одеяния, которые означали раскаяние и унижение, с обнаженными ступнями и руками, с непокрытой головой, со свечами в руках, приносившие отречение от протестантизма. «На протяжении трех или четырех лет, – пишет  Фокс -  с 1428 по 1431 около 120 мужчин и женщин были брошены в тюрьму и подверглись надругательствам за исповедование христианской веры в епархиях Норфолка и Саффолка. Таковы были доказательства их численности и слабости, и за последнее мартиролог просит их простить.  «Эти солдаты Христа, – пишет он -  отягченные заботами и бедами тех дней, были вынуждены клятвенно заверять языком одно, а сердцем верить в другое, частично из-за телесных наказаний, частично из-за слабости, являясь новобранцами на Божием поле сражения». Они не достигли первого ранга, но они были солдатами армии реформаторской веры и сделали свой вклад для достижения победы, которая, в конечном счете, венчала их дело и дала плоды, которые мы пожинаем сегодня.










                Глава 9


              Попытки Рима восстановить господство в Англии.


Генрих VI – Его младенчество – Беспорядки в стране – Римская церковь становится более нетерпимой – Новый праздник – Дни свв. Данстана и Георга – Индульгенции на гробнице св.Эдмунта – Новые попытки Рима восстановить господство в Англии – Что к этому привело – Статуты о депутатах и запрещении папской юрисдикции – Выговор архиепископу Чичели за допущение этих статутов – Письмо Папы.


Генрих V, застигнутый смертью в гуще войны в чужой земле, оставил трон, как мы знаем, своему сыну, которому тогда было несколько месяцев отроду. Англия испытывала, в достаточной мере, горе, предсказываемое той стране, где королем является младенец. Во время долгого несовершеннолетия много злых плодов дали советы духовенства королю. Если когда-нибудь страна нуждалась в твердой воле и крепкой руке, так это – Англия в то время, когда младенец был на троне. Надо было пресекать интриги, сдерживать буйную знать, преследовать и наказывать тайные собрания (лолларды к ним не относились), надо было направлять в мирное русло возросший дух преобразований, чтобы исправить существавшие институты, не разрушив их. Но для этого недоставало необходимой мощи, просвещения и патриотизма. Все составляющие конфликта, неуправляемые и неконтролируемые, вырывались наружу и сталкивались друг с другом в беспорядочной и несчастной стране.
Естественная реакция разложения при первом прикосновении острого ножа – укрепиться, выпустив новые и буйные побеги, чтобы лучше отразить нападение. Так было и с римской церковью в ту эпоху в Англии. С одной стороны лоллардизм начал подвергать сомнению истины ее доктрин, с другой стороны светская власть критиковала общественную полезность ее огромных владений. Римская церковная иерархия, которая не откликнулась на призыв к преобразованию, обращенный к ней, не имела другой альтернативы, как только укрепляться как против лоллардов извне, так и против призыва к преобразованию изнутри. Она стала мгновенно более требовательной к своему почитанию и более строгой в своем вероучении. Прежде некоторая степень независимости была дозволена в обоих случаях, как друзьям, так и врагам. Если кто-то имел склонность быть остроумным, едким или насмешливым по отношению к церкви и ее служителям, то он не рисковал быть названным еретиком. Свидетельство этому резкая обличительная речь и едкая сатира Петрарки, написанная, можно сказать, под самой крышей Пап в Авиньоне. Но теперь ветер изменил направление. И если кто-то говорил непочтительно о святом, имел привычку подсмеиваться над монахами или сомневался в чудесах и таинствах « святой церкви», то навлекал на себя подозрение в ереси, и был счастлив, если избегал назначенных за это наказаний. Некоторые были просто остряками и обнаруживали к своему ужасу, что были близки к мученической смерти.
Протестантизм, который имеет только один предмет для поклонения, также имеет только один великий праздник – день, который выделяется среди других дней. А церковные праздники и торжества Рима заполнили весь календарь. Если пришлось бы еще добавить что-нибудь к этому списку, то пришлось бы добавить и дней к календарю. И все-таки добавили дней нечестивой праздности. Предыдущий век обогатил римские обряды «днем поминовения всех усопших», «днем зачатия Девы Марии» и «праздником тела Господня». К ним Бонифаций IX добавил «Обращение к Марии и Елизавете», «дополнительные индульгенции» -  как сообщает Волсингхем -  для тех, кто будет чтить этот праздник. Следуя по следам Понтифика, хотя и на некотором расстоянии, архиепископ Арундель внес свой вклад в эту область национального благочестия добавив, cum permissu  (с разрешения), дни свв.Дунстана и Геогра к списку праздников. Затем наступила очередь монахов из Бери в этой благочестивой работе по обогащению Англии священными днями и святыми местами. Они доставляли особые индульгенции для гробницы св.Эдмунта. Не отставали от своих братьев из Бери и монахи Эли и Норвича. У них было право предлагать полное отпущение грехов тем, кто приходил и исповедовался в их церквях в неделю Св. Троицы. Даже кровавая битва при Азенкуре была использована для пополнения национального духовного богатства. С 25 октября этот день стал отмечаться как большой праздник. Еще один пример, каноники церкви св.Варфоломея, рядом со Смитфилдом, где горели костры мучеников, старательно предоставляли новые привилегии прощения всех грехов всем людям, кроме одного непростительного греха ереси. Основным предметом торговли, которым так умело манипулировали, было прощение. Материал ничего не стоил, спрос был большой, цена приемлемой, доходы соответственно большие. Такова была реакция римской церкви на то, что она считала растущей непочтительностью того времени. Только такое средство она знала для поднятия духа почитания среди ее членов и усиления национальной религии.
Именно в то время Папа Мартин V, из надменной династии  Колонна, взошел на папский престол решением собора в Констанце, а потом вскоре переехал в Рим в «блеске величия»; он обернул глаза на Англию, думая повергнуть ее под ноги, как было при Иннокенте III, в дни короля Иоанна. Законы о посланниках римско-католических епископов и статут Praemunire    (закон, запрещавший утверждение или поддержание папской юрисдикции), принятые во время правления Эдварда III и Ричарда II, были тяжелым ударом по папской власти в Англии. Папы в тайне никогда не были согласны с таким положением дел и не оставляли надежду заставить парламент отменить эти «ужасные статуты». Но беды папства, особенно раскол, который длился 40 лет, отложили выполнение намеченного задания папского престола. Сейчас, однако, раскол был преодолен, король незрелый годами и слабый умом, сидел на троне Англии, страна была в состоянии войны с Францией, фракции и тайные общества ослабляли страну внутри, исчезла надежда на обогащение заграницей. Поэтому Папа подумал, что настало время для заявления своих претензий на верховную власть в Англии. Его требование заключалось в том, чтобы статуты о посланниках епископов и запрещении папской юрисдикции, которые не допускали его бреве и буллы, его епископов и легатов, и отрезали поток английского золота, которое очень ценили в Риме, были бы отменены.
Эту просьбу Папа Мартин не послал прямо королю или регенту. Ватикан в таких случаях обычно действует через свою духовную структуру. Во-первых, Понтифик стоял слишком высоко над другими монархами, чтобы обращаться к ним лично, во-вторых, он был дипломатом, чтобы так поступать. Категорический отказ уменьшает унижение, если он дается слуге, а не хозяину. Папа Мартин написал архиепископу Кантерберийскому, выражая ему неодобрение, как понтифик, состоянием дел, которые Чичели не смог предотвратить в отличие от Мартина, будь он на его месте.
«Мартин, епископ, слуга всех Божиих слуг – начал Понтифик ( это обычный папский стиль, особенно когда следует какое-нибудь надменное высказывание) – преподобному брату, архиепископу Кантерберийскому, приветствие и апостольское благословение». Пока только приятностью дышит первое предложение, затем следует братская доброжелательность папского благословения, и только затем папское неудовольствие. Папа Мартин продолжает обвинять своего «преподобного брата» в забвении того, «какой строгий отчет придется ему дать Всесильному Богу за порученное ему стадо». Он упрекал его «в вялости и небрежности», напротив он должен противостать со всей своей властью против «тех, кто совершил святотатственное нападение на привилегии, установленные нашим Спасителем для римской церкви», - а именно, статуты о посланниках и запрещении папской юрисдикции. Пока архиепископ спал, «его стадо, увы!» пишет ему Папа, бежит к пропасти в его присутствии». Здесь мы видим стадо, устремляющееся к пропасти, и в следующем же предложении, пасущееся мирно рядом с пастухом, ибо Папа вскоре продолжает – «Вы позволяете им, не предупредив, питаться опасными растениями, и что самое ужасное – вы, по-видимому, кладете яд в их уста своими руками». Он забыл, что руки архиепископа Чичели в тот момент были сложены во сне, и что сейчас он пытался криком разбудить его. Но вот опять место действия неожиданно меняется, и перо Папы рисует новую картину нашему удивленному взору, так как писатель добавляет – «Вы можете посмотреть и увидеть, как волки набрасываются и терзают их, а вы как немая собака не способны лаять в этом случае».
После риторики следует небольшое дело. «Какое гнусное нарушение было допущено в вашей епархии, я оставляю это на ваше рассмотрение. Настоятельно прошу внимательно изучить этот королевский закон – теперь Папа переходит к делу – есть ли в нем что-то, что можно назвать законом или королевским? Ибо, как он назван статутом, если отменяет законы Божии и церкви? Я желаю знать, преподобный брат, считаете ли вы, будучи католическим епископом, разумным, чтобы такой закон был в силе в христианской стране?» Не удовлетворенный выставлением статута о запрещении под тремя образами: «пропасть», «яд» и «волки», Папа Мартин продолжает – «Под предлогом этого отвратительного статута, король Англии касается духовной юрисдикции и полностью управляет церковными вопросами, как будто наш Спаситель назначил его Своим викарием. Он издает законы для церкви, как будто ключи от неба в его руках.
«Кроме этих отвратительных нападок, он установил – продолжает Папа – несколько ужасных штрафов для духовенства». Эта «строгость», которая    хуже, (как Папа называет ее) чем та, которой были подвержены «евреи» или «турки», вылилась в запрещение на въезд в королевство тех итальянцев и других лиц, которых Папа определил для проживания в Англии без согласия короля и в небрежении этого статута». «Была ли когда-нибудь – спрашивает Папа – такая несправедливость, как эта, облеченная в закон? Можно ли назвать католическим королевство, где разрабатываются и практикуются такие богохульные законы, где преемнику св. Петра не разрешают исполнять поручение нашего Спасителя?  Так как этот закон не позволяет престолу св. Петра участвовать в деятельности правительства и устанавливать правовые нормы в соответствии с нуждами церкви». «Является ли он – спрашивает Папа в заключении – католическим статутом, и можно ли терпеть то, что не чтит нашего Спасителя, нарушает законы Евангелия и губит людские души? Почему вы, поэтому, громко не кричали? Почему не возвысили свой голос как труба? Покажите вашим людям их прегрешения, дому Иакова их грехи, чтобы их кровь не была взыскана с вас».
Такими выражениями Папа Мартин осудил закон, по которому парламент запрещал иностранцам (многие, из которых не знали нашего языка, и некоторые из которых, были настолько ленивы, что присылали своих поваров и дворецких исполнять их обязанности) проживать в Англии. Он дает оценку Сенату великой державы, как будто тот был капитулом монахов или корпусом папских наемников, которые не смели собираться, пока он не давал им разрешение, вести даже самое ничтожное дело, пока он сначала не определял, соответствует ли оно воле Понтифика. И архиепископ, тот самый, который принимал новые вердикты против ереси, заменяя ими старые, не достаточно суровые, и сжигал лоллардов для «вечной славы» Церкви, вульгарно ругает и предательски пренебрегает интересами папского престола. Это резкое замечание последовало за приказом архиепископу, под угрозой отлучения, немедленно восстановить Тайный Совет и направить все его усилия на отмену статута. Далее ему приказывалось, как только будет заседать парламент, подать ему прошение с этой же целью, и передать от Папы Палатам Лордов и Общин Англии, «что все, кто подчиниться этому статуту, будут отлучены от церкви». От архиепископа требовалось обязать все духовенство распространить эту догму. И, наконец, ему было приказано взять с собой двух авторитетных персон, чтобы подтвердить свое усердие и удостоверить Папу о результате этого дела.





                Глава 10


                Сопротивление папским посягательствам.


Беспорядки в папстве. – Почему сердиты на архиепископа Чичели. – Прежняя обида. – Совет королю не принимать папского легата. – Полномочия легата. – Обещание, взятое с легата Бьюфорта. – Неудовольствие Папы. – Признает статуты недействительными. – Приказывает архиепископу не исполнять их. – Письмо папы герцогу Бедфорду. – Чичели советует парламенту отменить статут. – Парламент отказывает. – Папа возобновляет притязания. – Два потока в Англии 15 века. – Оба радикально протестантские. – Евангельский принцип – источник действий,  начавшихся в обществе.


К чему эта вспышка папского гнева против архиепископа Англии? К чему этот поток оскорбительных эпитетов и жестоких обвинений?  Оценивая закон о запрещении как величайшее зло, Папа считал его апогеем восстания против Бога, против св. Петра и против того, кого Папа считал выше всех, себя самого. Мог ли архиепископ предотвратить его принятие? Он был принят до него. Тогда почему эта буря разразилась над головой архиепископа Чичели? Почему тогда не обвинили Кантерберийский престол в трусости и служебных проступках? Почему не вынесли выговор Кортени и Арунделю по той же причине? Почему Папа оставался спокоен до этого времени? Стадо Англии на протяжении полувека подвергалось тройной опасности быть скинутой в пропасть, быть отравленной и быть растерзанной волками. Однако Понтифик не нарушал молчания и не высказал предупреждения в то время. Главный пастух спал, как и его помощник, а ему следовало первому признаться в своих ошибках, прежде чем строго призывать других рассматривать их ошибки. Почему так получилось?
Мы уже упоминали причины. Дела папского престола были в большом беспорядке. Раскол был в разгаре. Иногда было три претендента на престол св. Петра. Когда дела были в таком замешательстве, то ссориться с английскими епископами было бы верхом неблагоразумия, это могло бы отшатнуть их к соперникам. Но теперь Мартин победил всех конкурентов, стал единственным обладателем папского трона, и даст понять как английскому парламенту, так и английскому архиепископу, что Папа – он.
Но Чичели совершил проступок в другом, и хотя Папа не упоминает об этом, возможно, именно это ранило его гордость также глубоко, как и другое. Архиепископ на своем первом соборе ходатайствовал об аннулировании папского освобождения от налогов для несовершеннолетних. «Он сделал это, – пишет Волсингхем – чтобы показать свою индивидуальность». Это было смелое действие, которое папская курия не собиралась прощать. Но, далее архиепископ впал в еще большую немилость, посоветовав Генриху V отказаться от принятия епископа Винчестерского в качестве легата. Папа принял это как глубокое оскорбление. Чичели объяснил королю, что «направление легата может иметь серьезные последствия для королевства; что из истории и хроник известно о том, что легаты посылались в Англию только в особых случаях; что они подчинялись церковным догматам, и их самостоятельность была ограничена. Их полномочия продолжались самое долгое год, в то время как епископ Винчестерский имел пожизненные полномочия».
Чтобы еще больше убедить короля в опасности приема такого официального лица, он  показал ему из канонического закона, какими огромными полномочиями он был наделен; с того момента, как легат войдет, он, Генрих, будет уже королем наполовину;  легат во всем, кроме имени, был Папой; он принесет с собой власть Папы, кроме его изобилия; престол легата затмит трон короля; суды легата будут действовать вопреки судам Вестминстер-Холла; легат примет на себя управление всей церковной собственностью в королевстве; он потребует права выносить судебные решения по всем делам, в которых, под любым предлогом, могут быть затронуты интересы церкви; короче, легат разделит лояльность подданных между английской короной и римской тиарой, сохранив львиную долю для своего хозяина.
Генрих V не был тем человеком, который мог бы занять место заместителя, пока другой будет править королевством. Винчестер должен был отступить, как представитель римского величия, второе «я» Папы; он не должен вступать на землю Англии, пока Генрих жив. Но при следующем правлении, после посещения Рима епископ вернулся с полным правом власти легата (1428).Он известил о своих полномочиях молодого короля и герцога Глостерского, который был регентом, но дела не обстояли так гладко, как он надеялся. Ричард Кодрей,  от имени короля, встретил его отказом, в котором говорилось, что ни один легат от Папы не вступит в королевство без согласия короля; что английские короли долго пользовались этой привилегией; и что, если Винчестер намеревается увеличить свой легатский авторитет до нарушения этой старой традиции и поступить по-своему, то он будет действовать на свой страх и риск. Кардинал, увидев, что король тверд, официально заверил его, что не сделает ничего предосудительного в отношении прерогатив короны, прав и привилегий королевства. Предприимчивое и патриотическое поведение архиепископа Чичели, посоветовавшего не признавать легата, было особенно похвально для него, поскольку человек, который в данном случае имел полномочия легата, был англичанином и королевской крови. Редко кого-нибудь, кроме итальянца, назначали на эту должность, которая равнялась по влиянию и достоинству самому папскому престолу.
О поведении архиепископа, несомненно, доложили в Рим. Это, вероятно, было  особенно оскорбительно для папской курии, чьим принципом являлось – любить страну и ненавидеть ее церковь. Но Ватикан не мог показать свое неудовольствие и рисковать обижаться на пренебрежение, пока воинственный Генрих V не взошел на трон.  А когда нефы Вестминстерского собора приняли его, вспомнили обиду, и королевство, откуда пришла она, должно быть научено, как отвратительно унижать папский престол, или посягать на верховную власть св. Петра. Дело легата было одним из длинного перечня обид. Недостаточно было отомстить за него, Папа должен был вернуться назад и углубиться, чтобы добраться до корней революционного духа, который приводил Англию в движение со времен Эдварда III, и который был в основе статутов о посланниках и запрещении папской юрисдикции.
Мы видели, как архиепископ приказал отправиться  в Тайный Совет, и в парламент, чтобы потребовать отмены этих статутов. Наказанием за отказ было отлучение от церкви. Но Папа пошел дальше. Правом своего превосходства он сделал эти законы недействительными.  Он пишет архиепископам Йорскому и Кантерберийскому (Папа называет Йорк прежде Кантербери, как будто хотел унизить последнего, приказав им не подчиняться статутам о посланниках и запрещении), чтобы они не чинили препятствий для передачи английских судебных дел на рассмотрение в суды Рима, или назначения иностранцев для проживания в Англии, и морского транспорта из своих доходов. Также заявив, что если они сами, или кто другой, будут исполнять эти законы, то будут отлучены от церкви, лишены прощения, за исключением предсмертного состояния, самим Папой. Почти в то же время Папа выносит церковное осуждение архиепископу.  Служит иллюстрацией рвения, с которым английский монарх и его совет наблюдали за вторжением Ватикана, тот факт, что архиепископ жаловался Папе на то, что не был извещен о приговоре обычным путем, но узнал о нем только из официального сообщения. «Так как он не мог вскрыть булл, содержавших  осуждение, так как королем было приказано доставить эти документы с целыми печатями и отдать на хранение в архив до заседания парламента»,
Папа не успокоился, приказав духовенству считать вредные статуты недействительными. Он предпринял необычный шаг, написав четыре письма – два королю, одно парламенту и еще одно герцогу Бедфордскому, французскому регенту – настоятельно приказав им, если они заботятся о спасении своих душ, отменить закон о запрещении. Письмо Папы является образцом того духа, который воодушевлял папство при Мартине V. Справедливо признать, однако, что Папа на тот момент имел особую причину для неудовольствия, которая объясняет, и даже извиняет, остроту его языка. Его нунций, доставлявший его бреве и письма, был недавно заключен в Англии в тюрьму. Можно было предположить, хотя булла не подтвердила этого, что они содержали нечто пагубное для короны. Папа в своем письме к герцогу Бедфордскому делал акцент на статуте запрещения, но делал это со всей силой. Он называет его «отвратительным статутом», который противоречит здравому смыслу и вере; при соблюдении этого статута были нарушены законы страны и полномочия послов; с его нунциями более грубо обращаются в христианской стране, чем у сарацин и турок;  англичане так позорно пали, больше чем неверующие, в вопросах справедливости и гуманности; и без быстрого преобразования можно опасаться навлечь на себя суровый суд. Он заканчивает, желая герцогу Бедфордскому использовать свое право, чтобы смыть обвинение с правительства, восстановить честь церкви и «пресечь суровость этих карающих статутов». Старый прием римской церкви – поднять крик о «гонениях» и потребовать «справедливости», в то время когда Англия противостала ее посягательствам, и пыталась связать ей руки от посягательства на золото и нарушения законов страны.
Когда парламент собрался, два архиепископа, Кантерберийский и Йорский, в сопровождении нескольких епископов и аббатов, явились в трапезную Весминстерского Аббатства, где заседала Палата общин, и, основываясь на том, что они не имеют ничего предосудительного по поводу привилегий короля и достоверности конституции, настоятельно просили парламент удовлетворить просьбу Папы об отмене статута запрещения. Чичели начал дрожать перед бурей, собиравшейся в Риме. К счастью Палата Общин больше ревновала о чести страны, чем церковная иерархия. Отвергнув совет архиепископа «служить двум господам», они отказались отменить статут.
Папа, несмотря на то, что его проигнорировали в попытке склонить парламент Англии на свою сторону, продолжал нападки на привилегии английской церкви. Он сам поддержал и напутствовал своего главного епископа, как будто не существовало статута о запрещении. Не обращая внимания на право капитулов выбирать самостоятельно и на власть короля, гарантировавшей ему «разрешение избирать», он посылал своих депутатов на вакантные должности, но не на основании праведности и учености, а на основании богатства и интересов. Самой высокой ценой на рынке Рима был бенефиций. Папа Мартин V по окончании собора в Констанце выдвинул не менее четырнадцати человек на должности епископов в одной только Кантерберийской епархии. Папа предоставил право своим фаворитам удерживать сан епископа  «по вере» (право передачи прихода), то есть получать его церковный доход, когда другой уволен или ему объявлено об увольнении. Папа Евгений (1438) дал сан епископа Йельского «по вере» архиепископу Руанскому, и после некоторого сопротивление, французу было позволено получать доходы. Он отважился на другие ступени своей власти – совмещение приходов, проживание вне пределов прихода, привилегии для францисканцев, как владельцев церковных бенефиций. «Далее мы видим, что Папа издает буллы, дающие право его нунциям вводить налоги на духовенство и собирать деньги. Мы прослеживаем в церковных архивах того времени постоянные и упорные усилия узурпировать власть с одной стороны, и в меру настойчивые усилия отбивать нападение с другой. Преподобный Генрих Эдвард Маннинг, архидьякон Чичестерский, строго придерживаясь исторических фактов, пишет – «Если кто-нибудь посмотрит на раннюю историю Англии, то увидит постоянную борьбу правителей страны с епископами Рима. Корона и церковь Англии с упорным неприятием сопротивлялись проникновению и нападкам секулярной власти Папы в Англии. Со времени короля Иоанна тень Ватикана начала возвращаться в Англию; она немного укоротилась в 15 веке, и ее уменьшение давало надежду в будущем, ибо об ее приходе благочестивый лорд Кобхем выразил пылкое желание, чтобы эта надвигающаяся полутень остановилась в Кале и не пересекла Ла-Манш.
Пока английская церковная иерархия боролась против папской верховной власти одной рукой, то другой она преследовала лоллардов. В то время, когда они разрабатывали такие законы, как статуты о посланниках и запрещении, чтобы защитить каноны церкви и конституцию государства от полного уничтожения из-за угрозы иностранной тирании, они вводили эдикты, осуждавшие лоллардов и разжигавшие для них костры. Это нас не удивляет. Так всегда бывает на самой ранней стадии великих реформ. То благо, которое начало приводить в движение тихий омут, активно  поднимает зло на поверхность. Поэтому перед нами такие противоречия. При обычном взгляде дела становятся хуже; в то время как  возбуждение и агрессия старых сил является признаком того, что новое недалеко и  реформация уже началась. У евреев по этому поводу есть такая поговорка – «Когда удвоят число кирпичей, придет Моисей», которая, однако, если более точно отразить истинность события и закон Божьего действия, должна звучать так – «Удвоили число кирпичей, поэтому пришел Моисей».
Мы наблюдаем в Англии 15 века два мощных течения, и оба они, до известной степени,  протестантские.
Лоллардизм,  который основывался  на Слове Божьем и на свободе совести,  был, по существу и всецело, протестантским. Борьба против римской власти, которая основывалась на церковных канонах и законах королевства, была также, в какой-то степени, протестантской. Это был протест против власти, которая возвышалась над всеми законами и сокрушала все права. А что, спросим, порождало этот дух оппозиции? Мало что сделала та сторона, которая боролась против планов верховной власти. А почему их движение продолжало существовать? Им было бы стыдно за принадлежность к нему, если бы они это осознавали. Истинно, тот самый  лоллардизм, который они пытались затоптать, дал начало духу, который сейчас проявился в защите национальной независимости против папских притязаний. Принцип лоллардов, протестантов или христианский принцип, неважно каким из трех понятий мы назовем его,  был на протяжении всех Темных веков в груди европейского христианства, сохранив в совести степень деятельности и силы, в разуме степень энергичности и роста, и в душе желание и надежду на освобождение. Обычно этот принцип становился явным при наличии праведности, которой он питал сердце, милосердия и чистоты, которыми он обогащал жизни отдельных мужчин и женщин, рассеянных по монастырям, капитулам соборов, сельским приходам или потаенным местам, не замеченных историей. В другие времена он пробивался на поверхность и проявлял свою силу в бо;льшой степени, как в пробуждении альбигойцев. Но силы зла были тогда очень сильны, чтобы удержать достигнутое. Сраженный, он снова стал апатичным. Но великой весной, которая пришла с Уиклиффом, он быстро пробудился, чтобы никогда больше не заснуть. Заняв место на переднем фронте, он нашел поддержку в лице многих сил, среди которых сам был реальным, хотя и косвенным автором, потому что, именно дух лоллардов, христианский дух, который никогда среди всего этого варварства, раздоров и суеверий, захвативших средневековое общество, не прекращался и не удалялся. Именно он посылал вести тем ранним утром, знал их добродушие, взращивал их, желал бо;льшего поля деятельности, бо;льшего освобождения, бо;льшей чистоты общества, и никогда не успокаивался, пока не добивался этого.  Этот презираемый принцип (так как в 15 веке его видели в судах, в тюрьмах, на кострах, в одеждах опасных уголовных преступников) был истинным источником действий, он давал им первый импульс. Без него их бы не было никогда, ни ночь, ни утро не сменили бы Темной эпохи. Это был рассвет для христианства. Когда мы рассматриваем два одновременных потока, текущих в Англии в этом веке, мы видим их немного отстающими от того, к чему мы сейчас пришли. Это подтверждает объединение потоков и создание одного движения, известного как английская реформация.
Но до этого Англии пришлось пройти через ужасную коллизию.




                Глава 11


        Влияние войн 15 столетия на развитие протестантизма


Конвульсии 15 столетия – Падение Константинополя – Войны в Богемии –   В Италии – В Испании – В Швейцарии – Войны папского раскола – Мир или войну дали Папы христианскому миру? – Войны, начатые Папами: крестовые походы; войны за должности; крестовые походы против альбигойцев и вальденсов; войны в Неаполе, Польше и других странах; междоусобица в Италии; гуситские компании и пр. – Войны Белой и Алой Роз – След ведет к совету архиепископа Чичели – Предопределение конца войн 15 века – Знать ослаблена – Трон укрепился – Почему? – Гуситы и лолларды.


День, который приближался, послал в мир перед собой ужасные бури, как глашатаев перед своим прибытием. Так середина 15 века, как ничто в современной истории, представляет собой картину всеобщего бедствия и  смятения, за исключением периода, который был свидетелем падения западной империи. Нигде не было стабильности и мира. Все вокруг, насколько простирался взгляд, было, подобно морю, бушевавшему огромными морскими валами, вздымавшемуся мощными ветрами, которые потрясали само основание земли. Христиане тех дней при взгляде на мир, колеблемый и сотрясаемый этими штормами, должны были придти в ужас, если бы не помнили, что есть  Тот, «Кто восседает как Царь над потопом».
Турецкая армия собиралась вокруг Константинополя, и восточная королева была готова преклонить голову и погрузиться в волну мародерства, грабежа и убийства. Богемия, политая, как обильным дождем, снова и снова, в третий раз немецкой кровью, была мрачна и молчалива. Германия пострадала гораздо больше, чем сама нанесла поражений. От Рейна до Эльбы, от Шварцвальда до Балтики, ее народы оплакивали свою молодежь, убитую в плохо организованных кампаниях, в которые Рим вовлек их против гуситов. Италия, распавшаяся на княжества, была бесконечно раздираема амбициями и междоусобицами мелких правителей. И если на мгновение гул этой внутренней борьбы стихал, то только в присутствии какого-то иностранного завоевателя, которого красота этой земли привлекла с войсками из-за Альп. Великолепные города Испании, украшенные различными художествами, и обогащенные стараниями мавров, были опустошены ее жителями вследствие фанатичных крестовых походов. Мусульманский флаг был сброшен со стен Гренады, и народ, который превратил долину Веги вокруг маврской столицы в сад, поливая ее горными ручьями Сьерры Невады, и покрывая ее полями и апельсиновыми рощами, переплывал через Гибралтар на новые места на северном берегу Африки. Швейцарцы, которые веками взирали с постоянным равнодушием на войны и конвульсии других народов, живших у подножья их гор, и, считавших их непреступной крепостью в случае вторжения, теперь видели себя под угрозой чужого меча в своих долинах, и вынуждены были сражаться за свою незапамятную независимость. Они были атакованы двумя мощными королевствами с обеих сторон – Австрией и Францией, которые хотели расширить свои территории, но забыли, что при прохождении через Швейцарские Альпы они не уберут между собой барьера, который мешал двум странам объединить усилия для суровых и частых битв.
Как будто антагонизма народов и амбиций королей было недостаточно, чтобы поразить несчастный век, еще один вид разногласий был введен в борьбу папским расколом. Противоборствующие Папы и их сторонники вынесли свой конфликт на поля сражений, и реки христианской крови были пролиты для выяснения истинного Папы. Аргументы праведности, мудрости, знаний были лишь пылью по сравнению с неоспоримым аргументом меча, и Евангелие мира было превращено в военный набат. Зло, шедшее от раскола, которое много лет поражало христианство, не могло не возбудить вопроса в каждом объективном разуме – насколько папы исполнили служение, предначертанное им как «отцам христианства» и миротворцам мира? Не принимая во внимание льстецов с одной стороны и обвинителей  с другой, оставим вопрос истории. Сколько мирных лет и сколько военных лет, которые начались от папского престола, и в какой пропорции они находились друг к другу?
Чтобы задать несколько простых вопросов относительно неоспоримых фактов, давайте спросим, от кого исходили крестовые походы, которые в течение двух столетий опустошали сокровища и кровь, как Европы, так и Азии? История отвечает – от Пап. Монахи призывали к крестовым походам, монахи набирали солдат, чтобы сражаться в них, и когда войско было в походе и все было готово, монахи становились во главе его и вели вперед. Их путь был отмечен разрушениями до берегов Сирии, где их яростный фанатизм разражался сценами еще большего разрушения и ужаса. В этих экспедициях Папы были всегда главными; императоры и короли с крестами воевали под своими знаменами под командованием легатов; по Папскому рескрипту они шли убивать или быть убитыми. В отсутствие королей Папы брали в свои руки управление королевствами; люди и имущество всех крестовых походов объявлялось под их защитой. В их пользу был любой процесс, гражданский или уголовный; они щедро раздавали индульгенции и заповеди, чтобы поддерживать фанатичный пыл и кровавое рвение; они иногда приказывали, а иногда накладывали в качестве епитимии служение в крестовых походах; их нунции и легаты собирали пожертвования и наследства, завещанные для ведения этих войн; и когда спустя два зловещих столетия они закончились, оказалось, что никто кроме Пап не выиграл. Пока авторитет папского престола укреплялся, светские короли в той же пропорции слабели и нищали; власть Рима утверждалась, так как разбитые и сломленные народы несли ярмо, одетое на их шеи, которое не могли сбросить много лет.
Далее спросим, от кого исходило противостояние митры и империи, войны за владения, которые разделяли и опустошали христианские страны полтора столетия? История отвечает – от Папы Григория VII. От кого исходили крестовые походы на альбигойцев, которые прокатились бурями огня и крови одна за другой по югу Франции? История отвечает – от Папы Иннокентия III. Откуда пришли армии убийц, которые бесчисленное число раз вторгались в долины Вальденсов, неся факелы в жилища и молитвенные дома, причинив невинным жителям такие ужасные бесчеловечные страдания и жестокость, которые трудно представить?  История отвечает – от Папы. Кто сообщил королевствам Неаполя, Сицилии, Арагона, Польши и других стран, что за тех, кому они делают пожертвования, должны еще и сражаться? История отвечает – Папы.
Кто свергал монархов и санкционировал восстания и войны между ними и их подданными? Папы. Кто так часто склонял швейцарцев спуститься с гор, чтобы пролить кровь на равнинах Италии?  Епископ Сиона, действующий как  легат Папы. Кто поддерживал раздробленность Италии, чтобы удержать свое господство, ценой почти непрекращавшихся междоусобиц и войн, оставив неохраняемыми врата страны или намеренно открытыми для вторжения иностранных орд? История отвечает Папы. Кто, вступив в войну с Францией, сменил митру на шлем, и, проехав по мосту через Тибр, как говорят, бросил ключи от собора св. Петра в реку, видя, что они служат ему плохую службу, и потребовал меч св. Павла?  Папа Юлиан II. Кто организовал одну за другой военные кампании против гуситов, и два раза посылал легата возглавить эти крестовые походы? История отвечает – Папа.
Остановимся на эпохе реформации. Мы не задаем вопросы истории относительно войн в Германии, во Франции, в странах северо-западной Европы, в Венгрии и других странах, в которых кровь эшафотов смешалась с кровью полей сражений. Мы ограничиваемся примерами тех веков, когда Римская церковь была не просто властью, а властью в христианских странах. Короли были ее вассалами и повиновались ее слову. Почему тогда она не призвала их к барьеру и не приказала им обнажить мечи? Почему она не связала их цепью отлучения от церкви и не приказала им сохранять мир, пока она не разберется в спорах, и, таким образом, предотвратит пролитие крови? Вот таковы подвиги Папы на полях сражений. Почему история забыла зафиксировать его труды и жертвы в благословенной работе для установления мира? Правда, мы можем найти несколько исключительных примеров пап, установивших мир между христианскими королями. Мы находим Лионский собор (1245г.), предписавший прекращение вооруженных столкновений между западными монархами, и давший полномочия прелатам выносить порицание тем, кто отказывался признавать это предписание. Но с какой целью?  С тем, чтобы крестовые походы, которые тогда готовились, могли бы пройти с бо;льшим единодушием и рвением. Мы находим      Григория X, посылавшего своего нунция, чтобы заставить Короля Франции Филиппа III и короля Кастилии выполнить декрет этого собора, зная, что эти два монарха собирались решить некоторый спор оружием, так как ему были нужны их мечи в его собственных битвах. Далее находим Бонифация VIII, приказавшего всем правителям прекратить войны и разногласия у себя на родине, так как обстоятельства могут потребовать вести святые войны для церкви. Эти и несколько других подобных примеров – все, что имеем на одной стороне против длинного списка грустных событий – на другой. Вердикт истории  таков, что с достижением Пап верховной власти пришел не мир, а войны в христианские страны. Зенит папской власти ознаменовался не спокойным блеском и тихими радостями, а бурями, битвами и разрушением.
Вернемся от этого отступления к картине Европы 15 столетия. К смутам, которые были так часты в каждой части света, на востоке, на юге и в центре христианства, нам придется добавить смуты на севере. Король Англии объявил войну Франции. Мощные войска покинули
                «…бледнолицый берег,
                Что гордо отражает натиск волн,
                Своих островитян от всех отрезав».
Человек, который повел их, забыл о том, что природа уготовила морю, окружающему Англию, быть одновременно границей ее местоположения и бастионом ее мощи, и что, расширяя свои владения, он подвергал их опасности. Эта неудачная компания, которая принесла беды обоим странам, была спланирована, как мы видим, римским духовенством с целью найти занятие для пытливого Генриха V, и особенно, чтобы отвлечь его взгляд от собственных владений на более соблазнительную награду, корону Франции. Горе и беды, которым этот совет открыл дверь, не закончились до конца столетия. Английская армия обрушилась не только на северный берег Франции, но углубилась в центр королевства, отметив путь своего марша разграбленными городами, разоренными и частично обезлюдевшими провинциями. Эти несчастья тяжело сказались на верхнем эшелоне французского общества. На роковом поле при Азенкуре погиб весь цвет знати: рыдание и плач слышны были в замках и королевских резиденциях; так как было всего несколько знатных семей, которые бы не оплакивали совет архиепископа Чичели Генриху V, направившему столь разрушительную бурю на их страну.
Наконец, туча бедствий повернулось на север (1450г.) и извергла свое последнее и самое тяжелое содержание на саму Англию. Длинная и печальная череда событий, которая началась на родине, достигла кульминации в войне с Францией. Преждевременная смерть Генриха V; распри и интриги вокруг трона его малолетнего сына, тайные собрания, которые вызывали беспокойства и беспорядки по всему королевству; и наконец, начало Войн Алой и Белой Розы, которая, как сильнейший пожар, уничтожила все знатные семьи королевства, включая королевский дом. Все эти трагедии и преступления связаны, как можно проследить, с советом духовенства, принятым и воплощенным королем. Кровь, пролитая на полях сражений, не была единственным злом, которое омрачало этот горестный период. Последствием ужасной гражданской войны явилось ослабление закона и приостановка производства. Результатом последнего было то, что страна обесславилась преступлениями и бесчинством, и постоянный голод и эпидемии нанесли большие потери населению.
Распря, которая возникла в 1452 году между Белой Розой Йорка и Алой Розой Ланкастера, - сфера деятельности светского историка. Мы упоминаем здесь о ней, так как она наложила отпечаток на историю протестантизма. Война продолжалась в течение тридцати лет; она ознаменовалась двенадцатью  кардинальными битвами; как подсчитано, она стоила жизней восьмидесяти наследных принцев, и почти полностью уничтожила древнюю знать Англии. Королевство было тяжело поражено с тех пор, как был принят закон De Haeretico Comburendo, но чашу горя исполнили войны Алой и Белой Роз.
Войска соперников распалялись мстительной ненавистью, характерной для гражданских конфликтов. Редко бывали более кровопролитные битвы, чем эти, полившие землю Англии кровью своих детей. Иногда побеждал дом Йорка, и тогда Ланкастеры немилосердно уничтожались, в другой раз дом Ланкастеров одерживал победу, и тогда приверженцам Йорка приходилось искупать вину за поражение противников, нанесенное в день победы. Страна оплакивала эти многочисленные бедствия. Переходы армий взад и вперед были отмечены сгоревшими замками, церквями и жилищами, а также разоренными полями. В таких скорбях прошла большая часть второй половины 15 столетия. Царствование Плантагенетов, долго правивших Англией, закончилось кровопролитным сражением при Босворте (1485г.). И дом Тюдоров, в лице Генриха VII, взошел на трон.
Если эти беды в какой-то степени были щитом для последователей Уиклиффа, заняв умы английского короля и его знати другим делом, нежели охотой на лоллардов, но они же делали невозможным пробуждение их дела. Убийство тех, кто придерживался и проповедовал реформаторскую веру, хотя и приостановилось в результате упомянутых факторов, но никогда, в действительности, не прекращалось. Время от времени некоторых  людей призывали, используя терминологию Фокса, «засвидетельствовать свою веру огнем».  «Напуганные лолларды - пишет Д’Обинье -  были вынуждены прятаться  среди простых людей, и тайно проводить собрания. Работа по спасению велась бесшумно среди избранников Божиих. Среди лоллардов было много верующих, кто был искуплен Иисусом Христом, но в общем они не знали, в такой степени как протестанты 16 века, животворящую и всепрощающую силу веры. Это были простые, смиренные и часто робкие люди, привлеченные Словом Божиим, пораженные его осуждением заблуждений римской церкви, и хотевших жить по заповедям. Бог предопределил им роль, важную роль, в великом преображении христианства. Их смиренная праведность, их пассивное сопротивление, позорное обращение, которому они подвергались при отступлении, одежды покаяния, в которых их одевали, свечи, которые их заставляли держать на паперти - все это выдавало гордыню священников, и наполняло самые благородные умы сомнениями и смутными желаниями. Через крещение страданиями Бог готовил путь для знаменитой реформации».
Рассматривая только причины, лежащие на поверхности, изучая условия и работу установленных институтов, особенно, «церкви», которая с каждым днем поднималась во власти, и в то же время глубже погружаясь в заблуждения; которая положила руку на трон, и сделала сидевшего на нем своим заместителем, а также на свод законов и сделала его немного лучше, чем  просто реестр нетерпимых эдиктов, на суды и оставила им едва ли большую функцию, чем смиренное выполнение ее приговоров. Смотря на все это, нельзя ждать чего-нибудь кроме все более сгущавшейся тьмы и еще бо;льшей ярости охвативших мир бурь. Однако рассвет уже наступил. На горизонте показался свет. Более того, ужасные порывы ветра несли на своих крыльях благословение народам. Константинополь пал, чтобы сокровища древней литературы могли распространиться по всему западному миру и возбудить человеческие умы. Французская и английская знать были ослаблены в сражениях, чтобы трон возвысился и мог управлять. Было необходимо, чтобы институт, слабость которого спровоцировала беззаконие знати и высокомерие церковной иерархии, поднялся бы и укрепился. Это было одним из первых шагов по освобождению общества от духовного рабства, в которое оно попало. Еще со времен Григория VII монархия была в подчинении у священства. Политика Пап, проводимая в течение четырех столетий, была направлена на централизацию своей власти и самое высокое положение. Одним из средств для этого было сбалансировать  власть знати и короля. Тем самым, ослабив обе стороны, сделать власть Папы самой сильной из трех. Политика была успешной. Папы стали гораздо сильнее, чем мелкие правители 15 века. Ничего кроме системы сильных монархий не могло справиться с престолом, объединившим духовную и светскую власть,  который был возведен в Риме, и, укрепившись, сделал королей своим орудием и через них карал их подданных.
Итак, мы видим, что следствием бурь, гремевших в течение всего столетия, было возникновение трех мощных тронов – Англии, Франции и Испании. Единая сила христианства не была более в одной руке, то есть в руке владельца тиары. Три сильных поднявшихся властителя могли держать свою знать под контролем, могли диктовать церковной иерархии, и поэтому могли на равных встречаться с властителем Ватикана. Их интересы иногда совпадали с его интересами, иногда нет. И этот  баланс между папством и монархией служил щитом для развития протестантского движения, которое скоро должно было начаться.
Перед тем, как оставить Англию 15 века, необходимо помнить, что в течение  столетия это великое движение, которое возникло благодаря содействию Уиклиффа в предыдущем столетии, разделилось на две части: местоположение одной – на западе, другой – на востоке христианского мира.
Далее это движение будет известно как гуситы в Богемии и лолларды в Англии. Когда знаменитый протест, поданный немецкими курфюрстами в 1529 году, заменил оба названия, и в последующем получил одно, под которым он известен в этих трех странах. Придет день, когда оно оставит то имя, которое сейчас носит, т.е. протестантизм, и приобретет более древнее, более всестороннее и более почетное, данное 18 веков тому назад в Антиохи, где ученики впервые стали называться христианами.
Хотя в обеих частях движения был один и тот же дух, однако действия отличались. Сила протестантизма проявилась в Богемии в превращении народа в героев, в Англии – в явлении мучеников. В одной стране история ведет нас к военным лагерям и полям сражений, а в другой она ведет к тюрьмам и кострам. Последние открывают нам более благородных победителей и более славную борьбу. Однако мы не виним гуситов. В отличие от лоллардов, это был народ. На их страну напали, их общественному сознанию угрожали; и они не нарушили ни одного христианского принципа, с которым были знакомы, когда вооружились мечами, чтобы защитить свои жизни, затем алтари. И мы не ошибемся, если скажем, что их патриотическому сопротивлению был предопределен  грандиозный успех, увенчавший их борьбу, и оно продолжало расти, как прилив, не знающий отлива, до того рокового дня, когда они вступили в контакт с Римом. В архиве находим имена тех, кто «был отважным в борьбе, обращал в бегство армии противников», а также и тех, кто «был побит камнями, распилен на куски, подвергся пыткам, был зарезан мечом, не приняв освобождения, чтобы достичь лучшего воскресения».
Нужно признаться, что костры лоллардов проявили себя более сильным оружием в защите протестантизма, чем мечи гуситов. Оружие богемцев просто уничтожило врагов, а костры лоллардов создали последователей. Своими смертями они посеяли семя Евангелия. Это семя осталось в земле, и пока «битва воинов с ее беспорядочным шумом и обагренными кровью одеждами» велась с переменным успехом по всему лицу Англии, оно продолжало, молча давать ростки, поджидая 16 век с его освежающим воздухом весенней поры.