Старик

 Под навесом остановки стоял старик. Стоял уже долго. Был одет в черную болоньевую куртку, хотя  цвела акация, и теплый  воздух был насыщен весенними запахами, и в широкие, лоснящиеся брюки, потерявшие свои стрелки посредине. Двумя руками он опирался на палку, на которую, как на третью ногу, перенес вес своего тщедушного тела. Временами он осторожно присаживался на скамейку, затем  вставал и  даже делал шаг, собираясь идти. Но, потом, отступал, переминался с ноги на ногу и снова принимал позу ожидания.

Он был очень стар. Об этом говорили  его высоко поднятые плечи,  большие, узловатые кисти  рук с высохшей пергаментной кожей и глаза, запавшие в глазницах и поддернутые пленкой.
  Мимо него проносились хвастливые иномарки, степенно, с достоинством – отечественные «запорожцы», а так же, маршрутки и редкие троллейбусы, выпускающие из себя молодежь с рюкзачками и более взрослую озабоченную публику.

Старик провожал их растерянным  взглядом и продолжал оставаться на месте. В его голове то пролетали вихри мыслей, и он не успевал за них ухватиться, то наступала  абсолютная пугающая  пустота. Мелькали образы, картинки.

Он вспомнил, как, однажды, мама взяла его с собой в город, на рынок. Его поразило огромное  скопление людей. Держась за ее широкую юбку, он семенил за ней, открыв рот  и  вертя во все стороны головой. В какой-то момент толпа оторвала его от матери, он отстал, потерялся и потом долго, с громким ревом ее искал. Было страшно, как сейчас.  Да-да, как сейчас.

А вот, он уже взрослый, идет по пыльной, деревенской дороге, а навстречу -  она, самая красивая и желанная. И тут, будто сама судьба вмешалась. Ее велосипед  завихлял и упал почти рядом с ним.  Он ловко наладил цепь, поправил скрутившийся руль, а она стояла так близко, отряхивая платье и, потирая ушибленную руку.

Какая слабость в ногах! И какой звон в ушах! Почти, как тогда. Когда снаряд взорвался всего в двух шагах от него.  А его земляка, Митьку Коноваленко – в клочья. Странно, он забыл, что было вчера, он много чего забыл, а имена погибших друзей помнит до сих пор. И раз в год, девятого мая, он ставил на стол бутылку водки,  тарелку с сырыми яйцами и напивался, поминая ушедших.

А что потом? Что же было потом?

Спустились сумерки. Проезжающие мимо машины включили фары. Старик сидел на скамейке под навесом, о чем-то напряженно думал. Пытался вспомнить.
Остановилась маршрутка. Из нее вышел парень, с переброшенной через плечо спортивной сумкой и в наушниках от плеера в ушах. Он собрался уже идти своей дорогой, но кинув взгляд на старика, сидящего на краю скамейки, удивленно поднял брови, сбросил на шею наушники и подошел к нему.

-  Вы кого-то ждете? – спросил он -  Я Вас видел здесь еще утром.

Старик растерянно улыбнулся, пожал плечами.

-  А Вы, случайно, не потерялись? Где Вы живете?

-  Не помню. – Глаза его быстро-быстро заморгали, он встал, опираясь на палку, засуетился, собираясь идти.

-  Так. Стойте. – Парень вынул из кармана телефон  и стал куда-то звонить.

-  Да, да… Здесь , на остановке… На Советской…

Они еще посидели рядышком минут десять.Дед молчал, упершись руками в палку, парень слушал ритмическую, однообразную музыку в наушниках. Потом  увидели спешащую к ним немолодую женщину.
 Подбежала к старику, порывисто обняла, прижалась и, всхлипывая, все повторяла:

-  Папа! Папочка! Мы тебя везде искали!

 -  Таня, доченька моя! – он широко улыбался и  дрожащей рукой гладил дочкину голову.

-  Хорошо, что я написала заявление в милицию, – сказала женщина – Какой-то мужчина позвонил, что нашел тебя здесь. Кто это?  Нужно его поблагодарить.

Но на остановке уже никого, кроме них не было.