Праздник. Гл. 22

Начало:  http://proza.ru/2013/12/17/248
         http://proza.ru/2013/12/18/145
         http://proza.ru/2013/12/19/318
         http://proza.ru/2013/12/20/296
         http://proza.ru/2013/12/21/262
         http://proza.ru/2013/12/21/270
         http://proza.ru/2013/12/21/278
         http://www.proza.ru/2013/12/22/412
         http://www.proza.ru/2013/12/23/146
         http://proza.ru/2013/12/23/159
         http://proza.ru/2013/12/24/207
         http://www.proza.ru/2013/12/24/219
         http://proza.ru/2013/12/15/1275
         http://www.proza.ru/2013/12/25/348
         http://www.proza.ru/2013/12/25/359
         http://www.proza.ru/2013/12/26/97


22
Вот и всё, закуривая сигарету в прыгающих пальцах, думала Наталья, отпраздновались… как всегда! – хлопоты, суета, застолье, подарки и непременный дикий скандал на десерт...ладно ещё, если на десерт, а не раньше. Как ни старайся, а этот пункт программы остаётся неизменным. Ах, как было бы хорошо рассмеяться на Августины выходки, легко и весело! Представить всё не стоящими внимания пустяками. Повести себя, как разумный и сильный взрослый с глупеньким, капризным, но всё ж таки любимым ребёнком. Старый, что малый… Но где взять на это силы?! Чтобы глядеть на все эти выходки отстранённо и спокойно, как посторонняя, стряхивая с себя жестокие оскорбления, словно капли случайного дождя…какой там дождь, это будто вонючими помоями окатили из окна, так и трясёт, так и корчится душа от несправедливости…
И что-то рано – в семьдесят лет – так впадать в детство. Бабушка Аня в семьдесят была бодра, неколебима и деятельна… Не-е-ет, тут не возраст! Августа была ровно такой же и двадцать лет назад, когда после смерти дяди Миши и бабушки Ани, съехалась с дочерью. Чего стоит один тот незабвенный эпизод, когда полугодовалый Женя, ползая на диване, свалился на пол… Августа с бранью ворвалась, разъярённая, и влепила дочери сокрушительную пощёчину, словно нерадивой няньке при барском ребёнке… И таких обид скопилось за эти годы слишком, слишком много!..
Мобильник ожил:
- Туся! Не могу до тебя дозвониться… я уже иду! – радостно прокричала трубка.
- Идёшь? – Наташа бросила сигарету и вскочила. – На чём поедешь?
- Тусенька, нЕ на чем! Тут… пустыня! Ни машин, ни людей, как вымерло всё! постоял немного на перекрёстке, да и пошёл, не могу стоять и тупо ждать!
- Господи… так ведь далеко!
- Пустяки, Туся! Погода замечательная, не холодно! Воздух… снег пушистый, не тронутый ещё… сказка! Шикарная прогулка получится, жаль, что без тебя! Как вы там?
- Ах ты боже мой… что ж делать-то… Мы? А мы, Дюша, тут уж… повздорили!
- Ну вот! Что ж вы так… – расстроилась трубка.
- Да как всегда!.. Августа…
Наташе захотелось немедленно припасть мужу на грудь, расплакаться и излить всю свою горечь, самой стать маленькой обиженной девочкой… ну почему его тут нет сейчас, один бесплотный голос?!
- Она тут… да ты сам всё знаешь! Как обычно… требовала твоего немедленного появления…
- Я иду, иду! скажи ей… я тороплюсь! Подарки несу, как дед Мороз… но раньше, чем часа через полтора, вряд ли получится! Помирю вас, если до того времени сами не управитесь! Уже виадук прошёл…
- Приди, Дюшенька, приди! – Наташа всхлипнула. – Жду тебя! Жду!!!
Она поскорее дала отбой, чтоб не разреветься ему прямо в ухо, и бросила трубку. Что ж это такое… Добрый доктор Айболит спешит на помощь, увязая в ночных сугробах нехожеными тропками, волнуется, надеется всё уладить… да разве это возможно! Куда это он идёт, с микстурами-подарками? Поздравить «дорогую тёщу» вознамерился… зван в гости! К «семейному очагу»… которого нет! Знал бы он, куда идёт… на пепелище невозродимое. Ей стало нестерпимо больно и обидно за него. За что это так всё безжалостно растоптано? Где она ошиблась, в чём? Неужто она и впрямь «чудовище», которое нужно гвоздить годами – за какие такие грехи и вины? Почему нет ей никакого снисхождения и прощения-понимания от родной матери… разве можно ТРЕБОВАТЬ любви к себе, добиваться её через обвинения, упрёки и ненависть? разве из ненависти может родиться любовь… и за что ненависть, почему, откуда? Зависть уходящего к остающимся? безумный страх перед этим предстоящим уходом? так ведь никто не знает своего часа, неужто ей хочется, чтобы дочь ушла раньше неё… Когда в роддоме Наташе впервые принесли в палату Женю, она посмотрела в его крохотное спящее личико и подумала странное: вот кто будет меня хоронить… так должно быть, хотя и слабое это утешение в сознании своей неизбежной земной конечности…
- Мама… – тихо простонала Наташа, – да пожалей же…
Ей вдруг померещилось, что всё должно поправиться, сейчас же, немедленно, вот мать постучит к ней, протиснется в комнату со смятыми словами «ладно, чего уж там…», снизу обнимет за голову жёсткой тяжёлой рукой, сильно притиснет к себе: «Дурочка, давай уж свой торт…» Прежде так бывало, и после обоюдных, нелепых, коротких горячих слёз, торопливых сбивчивых оправданий-объяснений – накатывало сладкое единение, расслабленность облегчения и виноватая предупредительность друг к другу. Год от года расстояние между ссорами и примирениями всё ширилось, перерастая из дней в долгие тяжкие недели молчаливого бойкота, а последний раз, кажется, «холодная война» перевалила по срокам за месяц. Но ведь это невозможно – рассориться им раз и навсегда, да из-за чего?! Они скованы цепью ближайшего, ближе не бывает, кровного родства и никуда от этого не денешься, цепь эту нельзя разорвать… и торт этот, в конце концов, должен же быть съеден… нет причин быть ему не съеденным…
Бухнула дверь Августы – наивернейший индикатор её настроения. Наташа прислушалась: перестук посуды на кухне, дополнительные выстрелы дверного«артобстрела», шум льющейся воды. Она подошла в своей двери, приоткрыла её и встала в проёме, намекая на готовность к переговорам и капитуляции. Отсюда открывался широкий обзор: часть кухни с мойкой и столом, двери ванной и Августиной комнаты. Кухонный стол тесно заставлен, завален неразберихой, остатками – останками! – праздничного застолья. Августа Васильевна, в халате поверх ночной рубашки, что-то домыла под краном, с вызывающим грохотом водрузила на сушилку, развернулась и, глядя прямо перед собой, поджав и без того узкие губы, решительно прошествовала мимо дочери в ванную, взметая вокруг себя, как поезд метро, воздушные вихри. Наташа почувствовала, что сделай она хоть полшага вперёд – её оттолкнут, сметут с дороги. Металлическая задвижка ванной лязгнула изнутри так, словно закрывалась навеки.
Нет, примирения не будет, поняла Наташа, продолжая бессмысленно стоять на пороге, и в болезненном оцепенении внимательно рассматривая каждую выпуклость и каждую чернёную вмятинку жёлтой латунной чеканки на двери ванной: маленький кит, обнажая в улыбке мощный штакетник рта, подпрыгивает на барашковых волнах и весело распускает сам над собой зонтик водяного фонтанчика. Женя прикрепил пару лет назад… символ очищающих омовений… Августа любит омовения бренного тела, заботится о нём… говорят, частое мытье – бессознательный признак нечистой совести…
Она вздрогнула, упустив момент выхода Августы Васильевны. Та появилась величественно, заполнив собою весь невысокий проём, по-прежнему демонстративно не глядя в сторону дочери, и скрылась в своей цитадели. Хлоп! – дверь ванной, бац! – дверь комнаты. Финита. Занавес. Спокойной и безмятежной ночи, мама, хороших снов…
Наталья вернулась в комнату и подошла к окну, рассеянно вглядываясь в обильные хлопья снега, валившего беспечно и тихо. Благостная открыточная сказка, так не сообразная со случившимся в доме. Здесь муторно, тошно, нехорошо… Из этого дома хочется бежать, словно с пожарища спасаясь, вдохнуть свежего морозного воздуха новогодней «чистоты листа», надежд, предвкушений радости… туда, где Дюша – пловец в ночи, с чаянием добраться до берега, до сухого и тёплого приюта… как он будет обманут!
Резко и тонко свистнуло за углом дома раз, другой; вслед за хлопками двор осветился оранжевым и зелёным; в густо-синее небо стремительно выскочили две звезды, брызнули букетами ярких капель и задумчиво поплыли назад, таща за собой волнистые нити дрожащего следа… Народ развлекается пиротехникой. За густой паутиной дворовых кустов возятся смутные тени – кажется, катают снеговика… кто-то прыгает, вскидывая вверх руки, призывно машет кому-то… Там праздник и веселье, тут разор, раздор и скорбные обломки… чем и приветить Дюшу с дальней дороги… А Женя и не знает, что Дюша идёт пешком!
Наталья пробралась в другой конец квартиры, постучалась к сыну. Женя тоже стоял у окна, что-то высматривая за стеклом, и повернулся к матери не сразу. Она была такой убитой и погасшей, что он вздохнул:
- Ма, да не бери ты в голову. Первый раз, что ли? Чё ты так всерьёз-то всё? Ну, крыша у Гути едет… и напилась вдобавок.
- Да я понимаю, что едет… но ведь как-то целенаправленно едет! Она годами всё с теми же идеями носится: я у неё всех ненавижу, я неблагодарная, я эгоистка, я… э-э-э… лёгкого поведения, я плохая мать, я сумасшедшая…
- Ну щас! Это всё про неё  саму, а не про тебя, – рассудительно успокоил Женя, устремляя взгляд в дисплей компьютера, садясь за него и быстро перебирая кнопки клавиатуры. – От себя чтоб внимание отвлечь… У нас в классе, помнишь, вредная такая была, Катька-мартышка. Как в чём нагадит, так сразу бегом к классной, ябедать на других, чтоб та пар выпустила, пока до неё доберётся… упредить! Чё ты, Гуте поверила, что ли? Ну, даёшь… Ты у нас самая адекватная!
- Спасибо, Жень! – Наталья благодарно чмокнула Женю в край уха. – Это в наше время, как я замечаю, высшая похвала – адекватный. Но у нас, похоже, ты – самый адекватный…
Она улыбнулась, добавила, глядя, как Женины пальцы бегло перебирают клавиши, и деликатно не глядя в дисплей:
- Двое адекватных сошлись. Выходит, баба Гутя права: заговор адекватных…
- А чё? полезный «заговор»… – Женя тоже улыбался, но скорее в дисплей, чем матери.
- Женя, Дюша звонил. Говорит, идёт сюда пешком! Представляешь?
- Да ну? – Женя на секунду оторвался от дисплея. – Ого, это круто… Ну чё, надо тогда его подождать…
В окно глухо стукнуло, Наталья вздрогнула пугливо:
- Что это?
Женя подскочил к окну, слегка отвёл штору, загадочно ухмыляясь. Наталья тоже подошла, через Женино плечо увидела снежный комок на стекле, а внизу лепильщиков снеговика, призывно воздевающих руки.
- Женя, – начала она догадываться, – это тебе семафорят? Ребята пришли?
- Мммм… – промычал, сияя, довольный Женя.
- Слушай, а вон тот, высокий, – разглядела Наталья, – не Петя ли?
- Угу… добросил, длинный, своими граблями… урод, мог стекло высадить…
- Помирились?! – обрадовалась Наталья.
- Ну, не то чтоб… ну, в общем, да. Чего уж там, говорит… – темнил Женя.
- Зовут тебя?
- Да там… концерт на набережной. Чувак один клёвый играет. И сами хотят… Но ты не думай, я Андрюху дождусь. Надо ж его поощрить, за марш-бросок. И твой торт как же… я, правда, уже подглядел немного…
- Не вздумай! – замахала руками Наталья. – С Дюшей разберёмся… Спасибо тебе за поддержку, я тронута, честное слово! Но раз тебя зовут, пришли за тобой… что ты, непременно иди! Знаешь, все стоящие дружбы, ну, такие, чтоб на всю жизнь, только в юности завязываются, не упускай момент… Ступай, ступай! Только будь, пожалуйста, на связи. На всякий случай – я трезвонить попусту не буду, ты же знаешь. А торт никуда не денется, всем хватит!
Женя собрался мгновенно и вылетел птицей, неся на спине гитару в чехле. Молодость, подумала Наталья, запирая за ним, – всё нипочём: зачёт, семейные нервомотания, недосып… а вот под сороковник подкатило, и каждая мелочь выбивает из колеи, а тем более... Она взяла в руки мобильник: приняты два сообщения. Мегафон поздравляет… и от Маришки: «Таська, подруга дорогая! С Новым годом! Пусть старый год проваливает со всеми своими пакостями, а в новом счастья, удачи, радости! Поздравь от нас всех своих». Подписано было странно: «Чмо». Пока Наташа раздумывала, с чего это Марина так критически про себя? или её, Наталью, «чмом» обзывает, и не без оснований, похоже, – мобильник задрожал и засветился от новой сообщалки: «В смысле ЧМОК! Твои Котоусовы. Приезжай в гости 2-го на обалденную закуску: сёмга с авокадо, всё в той же гамме, зелёное с красным!!!» Эстетка зацикленная, посмеивалась Наташа, отправляя ответ.
Посмотрела на часы: Дюша будет минут через тридцать-сорок. Она прошла медленно по всей затихшей квартире, заглянула в кухню; постояла, скрестив на груди руки, перед завалом на столе; взяв фонарик, посветила за окно в своей комнате, разбирая цифры на заоконном градуснике, прибитом к раме; что-то обдумала, решила, и бросилась снова на кухню. Быстрыми, точными движениями доставала коробочки и контейнеры, лихорадочно складывала колбасу, рыбу, конфеты, мандарины, и извлекла из дальнего тайничка фляжку с коньяком, припасённым на кулинарные нужды…

(Продолжение следует)