Глава 7 Тильзит

Глава 7
Тильзит


1

После битвы с русскими Наполеон приказал армии снова стать на зимние квартиры. Остаток зимы и весь март император провел в Остероде, в маленьком городке, где он сам и генеральный штаб испытывали тесноту и неудобства, словно неудобствами каждодневного существования император наказывая себя за неудачную битву. 1-го апреля Наполеон посчитал, что достаточно выдержал траурную паузу и поселился в расположенном невдалеке от Остероде замке Финкенштейн.
Император занимал покои на втором этаже северного крыла, прилегающего к саду. Талейран – его император вызвал из Варшавы – проживал в южном крыле. Кроме императора и министра иностранных дел в замке постоянно находились Мюрат и Коленкур, с которым у Наполеона завязалась дружба, насколько возможна дружба небожителя с простым смертным. Во всяком случае, с Коленкуром император отдыхал душой. С Талейраном всегда надо быть начеку, распутывая вязь его тайных хитроумных планов, деверь являл собой прямую противоположность министру, но общение с ним, мягко говоря, навевало уныние. А с графом можно и поговорить на отвлеченные темы, и посплетничать о последних событиях, не опасаясь подвоха или докучливых просьб, и съездить на охоту. Коленкур имел редкое качество быть преданным, сохраняя достоинство, вежливым, не впадая в подобострастие, создавать атмосферу дружбы, не переходя незримых границ. Все-таки среди старого дворянства попадались настоящие аристократы духа.
Коленкур и Мюрат проживали на первом этаже замка. Из Финкенштейна император часто отлучался в инспекционные поездки и выезжал на охоту, чего он не позволял себе в Остероде.
Гвардия находилась при императоре, разбив вокруг замка настоящий палаточный город. Армия стояла на зимних квартирах определенно плотнее, чем в первый раз. Пять армейских корпусов и большая часть кавалерии базировались между городами Эльблонг, Ниденбург (Нидзица) и Нагот, Вайхесель. Только пятый армейский корпус, которым вместо болеющего Ланна командовал сначала Савари, а затем его сменил маршал Массена, получивший после Неаполя назначение в Великую армию, стоял в Варшаве и в ее окрестностях.
Зимой и в особенности ранней весной корпуса испытали трудности с продовольственным снабжением. Прежняя концепция, основное положение которой гласило – армия должна кормиться за счет местного населения, в нищей Польше не работала. Крестьяне, чтобы не помереть от голода, сами бродили вокруг военных лагерей, выпрашивая подаяния. Забрать у них последнее не имелось никакой возможности, ибо это последнее уже давно забрала шляхта. Полки и батальоны организовывали продовольственные команды, доходившие до Пруссии. Там было что грабить. Император негласно поощрял такой способ добычи пропитания. Трудности со снабжением заставили Наполеона вернуться к старой доброй, почти забытой за семнадцать революционных лет, системе армейских магазинов.
Пожалуй, самый главный вопрос, занимавший императора во время пребывания в Остероде и Финкенштейне, был вопрос пополнения численного состава армии. В распоряжении Наполеона осталось 80 тысяч человек, включая два резервных кавалерийских корпуса. Один подошел зимой из Италии, а другой – из внутренних департаментов Франции. Грандарми за прусскую и польскую кампанию потеряла половину своего состава. При этом не менее 50% потерь из-за болезней и дезертирства, которое возрастало прямо пропорционально увеличению расстояния от Франции. Словом, без пополнения армии о летней кампании против России нечего было и думать.
При консульстве и первые три года империи рекрутская квота составляла 30 тысяч человек в год в маршевые батальоны и столько же в резервные и третьи. В конце ноября 1806 года император обязал Сенат рекрутировать 80 тысяч человек набора 1807 года, а в марте 1807 года Наполеон поставил Сенату и рекрутской комиссии задачу произвести набор еще 80 тысяч человек набора 1808 года. Из последнего набора 36000 должны пополнить резервные батальоны, 24000 третьи, и оставшиеся двадцать тысяч предназначались для пополнения маршевых батальонов. Кроме того император задержал увольнения ветеранов. Но и это не все. В апреле император через министерство иностранных дел поставил в известность союзников об увеличении численности их войск.
К лету, несмотря на все трудности весеннего призыва, император располагал 60 тысячами новобранцев в маршевых батальонах Великой армии. Вместе с увеличением войск Рейнского союза и двумя новыми пехотными корпусами маршалов Ланна и Мортье численность Великой армии к лету 1807 года возросла до 210 тысяч. К этому следует добавить 100 тысяч человек войск второй линии, которых не предполагалось использовать в военных операциях, а предназначавшихся для гарнизонов Данцига, Щецина, Берлина, Варшавы, других городов Пруссии и Польши. Позже к этому добавились 40 тысяч солдат для предотвращения возможного английского десанта, 17 тысяч гарнизонов крепостей Силезии, 14 тысяч человек гарнизона Кольбера и 7 тысяч гарнизона Грауденца.

В дипломатической сфере подготовки войны Наполеон прибег к привычной тактике разрушения вражеского союза. Основные усилия свои он направил на Пруссию, как на слабейшее звено союза. Через несколько дней после битвы Наполеон направил Вильгельму, находящемуся в то время в Мемеле, своего адъютанта генерала Бертрана. На аудиенции 16-го февраля Бертран вручил королю Пруссии личное послание императора Франции. Требование к Пруссии Наполеон несколько снизил. Он предложил подписать мир на условии вступления Пруссии в Рейнский союз, за это Наполеон обещал вернуть Пруссии все оккупированные земли восточнее Эльбы. Прямого требования войны против России он не выдвигал, но, поскольку устав Рейнского союза предусматривал обязательное ведение военных действий на стороне Франции, это подразумевалось. Конечно, ни каком Ганновере в письме не было ни слова, как и не упоминались прусские владения в Польше, а, следовательно, по проекту Наполеона Пруссия их лишалась.
Предложенные условия, как и прежде, очень тяжелые. Наполеон вообще трудно шел на компромиссы, а на компромиссы с Пруссией в особенности. На другой день после аудиенции король дал знать Бертрану: прежде чем ответить, он должен посоветоваться с союзниками. 19-го февраля состоялось заседание прусского государственного совета. Гарденберг решительно противился каким-либо переговорам с Наполеоном. Цастров, лично знакомый с Наполеоном по ноябрьским переговорам, напротив склонялся к подписанию мира с Францией. Единство на госсовете не было достигнуто.
Сразу после заседания госсовета король послал к Наполеону полковника Клейста с ответом, датированным 17-м февралем. Император остался недоволен уклончивым ответом Вильгельма, но положительным было то, что ответ не содержал категорического отказа от переговоров и поэтому император продолжил обрабатывать прусского короля. Клейст привез Вильгельму ответ Наполеона. Император сделал еще один шажок навстречу Пруссии, к слову весьма маленький шажок. Он обещал в течение четырех недель убрать свои войска до Эльбы при единственном условии – прежде подписать перемирие. Король тянул с ответом, и правильно делал. 9-го марта он получил ответ Александра на свое письмо от 16-го февраля. Царь обещал удвоить русское присутствие и довести войну до победного конца. Это решило дело. Вильгельм ответил Наполеону отказом.

2

В Финкенштейне Наполеон принял по-настоящему экзотического посетителя – посла шаха Персии. Он хотел от Наполеона франко-персидский союз.
Шах Персии, Фет Али Хан, искал союзников против России. Теоретически действенным союз мог быть только с Англией или с Францией, причем с Англией предпочтительней. Не очень удобный исторический момент выбрал шах, ибо и Англия и Франция рассматривали Россию как потенциально главного союзника в бескомпромиссной борьбе друг с другом и ссориться с Россией из-за далекой Персии ни та, ни другая страна не хотела.
Фетх Али-шах с предложением союза обратился сначала к англичанам. Английские войска в Индии могли помочь Персии сдержать агрессивность русских. Британцы ему отказали. И только затем шах решил попытаться договориться с Францией. В начале 1805 года в Париж приехал персидский посланник с предложением к императору Франции заключить военный союз против России. Наполеон ответил шаху двумя письмами, от 16-го февраля и 30-го марта. Первое повез знающий персидский Жобер, а второе – майор Ромеу. Жобер добрался до Тегерана в июле 1806 года, а Ромеу в октябре. К несчастью, Ромеу вскоре после приезда умер, а Жобер серьезно заболел. Опасаясь, что и тот умрет шах отправил его в Париж; да и договор, на который так рассчитывал шах, ни один, ни второй не привезли. Фетх Али-шах решил взять инициативу в свои руки и послал к Наполеону Мирца Мухаммеда Рица Вея с полномочиями заключить с Францией союзный договор.
17-го января 1807 года Наполеон из Варшавы писал шаху: «Атакуй со своей стороны врагов, которые ослабли после моих побед. Отбери Грузию и все провинции ранее принадлежавшие твоей империи». Император думал, что письмами и ограничится общение, но в апреле, как снег на голову, в Варшаве появился Мирца Мухаммед, и был принят Талейраном, поскольку император находился в то время в Финкенштейне. Прежде чем встречаться с послом, Наполеон срочно вызвал Жобера, чтобы с ним побеседовать о Персии, так сказать войти в предмет предстоящих переговоров. И пока важный перс отчаянно мерз в Варшаве, кляня Европу, холодную как немилость Аллаха, император подобрал кандидатуру посла в Персию. Им стал генерал Гарданн. Дед генерала в 1715 году подписал с Персией торговый договор, и этого обстоятельства Наполеону показалось вполне достаточно для назначения генерала послом.
В конце апреля в Финкенштейне Наполеон принял персидского посла и в течение недели несколько раз с ним беседовал. Потом император поручил посла заботам секретаря Маре, впервые выполнявшим дипломатическое поручение. 4-го мая 1807 года франко-персидский договор был подписан.
В этом договоре Франция признавала границы Персии, включая Грузию, и брала на себя обязательство при заключении мира с Россией заставить царя добровольно уступить Грузию шаху. Кроме того, Франция обязывалась послать в Персию офицеров и оружие с тем, чтобы организовать персидскую армию по европейскому образцу. Со своей стороны шах, согласно соглашению, должен: объявить Англии войну, войти в союз с Афганистаном и послать персидско-афганскую армию на завоевания английских владений в Индии, войти в систему континентальной блокады (выполнение последнего условия шаху не составляло труда). Политический договор должен быть подтвержден в течение трех недель, считая со дня прибытия французской делегации в Тегеран. Торговое франко-персидское соглашение должно быть заключено после ратификации политического договора.
Наполеон передал Мирцу Мухаммеду личное послание шаху, в котором французский император советовал Фетх Али-шаху изыскать возможность сближения с Турцией и заключения с ней союза против Англии. Персия хотя и лежала на пути в Индию, и имела поэтому значение, но это значение второго порядка. Много важнее для Наполеона была Турция, а если учитывать, что по пути в Индию через Турцию следовала преодолеть Дарданеллы, которые англичане – в этом не приходилось сомневаться – сделают непреодолимыми, то высшим приоритетом восточной политики французского императора являлись отношения с Россией – единственная страна, через которую можно добраться до Индии, не замочив ноги. И только на последнем этапе Персия могла пригодиться. Поэтому все статьи договора касались враждебности к Англии, а не к России, собственно против которой Персия затеяла всю игру.
В начале июня Гарданн со своим братом и целым штабом офицеров и переводчиков отправились в Персию

Наполеона, больше чем Персия, заботил франко-русско-турецкий треугольник, постоянно имея в виду другой треугольник – англо-русско-турецкий. Приемлемое для Франции развитие русско-турецких отношений дело чрезвычайной сложности. Сложность состояла в том, что непримиримых врагов Россию и Турцию следовало помирить и помирить под французским покровительством. Наполеону так и не удалось выполнить эту сверхзадачу, а вот англичане сумели это дважды: в 1799 и в 1812 году. С петровских времен стремление России завладеть проливами, позволяющими свободный выход в Средиземное море, усложняло и запутывало русско-турецкую дипломатию до крайности.
Благодаря интриге Талейрана в 1798 году Турция на три года попала под безраздельное влияние англичан. Следствием этой интриги стали русско-турецкий союз и война Турции против Франции. Военные успехи французов в Египте и в Европе, страшные поражения турецкой армии, охлаждение к Порте англичан и возобновление вражды с Россией заставили султана пересмотреть отношения с Францией.
9-го ноября 1801 года в Париже был подписан временный мирный договор между Францией и Турцией. Первый консул послал в Константинополь генерала Себастьяна с тем, чтобы заключить с султаном Селимом III постоянный, прочный мир. Договор султан не подписал, но и Себастьяна не заключил в темницу, как это повелось последние годы с французскими посланниками. Это был хороший знак. По приезду в Париж генерал получил задание Бонапарта посетить в Сирию, Египет и европейскую часть Порты, чтобы на месте изучить военное, политическое и экономическое положение в провинциях Османской империи. Повсюду Себастьян встречался с наместниками и доказывал им, что Бонапарт и Франция являются лучшими друзьями Селима и Порты.
Второе посещение Себастьяном Турции в тайне сохранить не получилось. По недосмотру описание путешествия генерала опубликовала Монитер и невинный дорожный очерк вызвал много шума по ту сторону Ла-Манша.
Амьенский мир, общее потепление в Европе сблизило Турцию и Францию. Султан ратифицировал франко-турецкий мирный договор. Послом в Константинополь первый консул отправил Брюна, одного из лучших своих генералов. Новый посол имел исчерпывающие полномочия, а первый консул рекомендовал ему в первую очередь сосредоточить усилия на защите торговых интересов Франции.
С возобновлением войны французы приложили огромные усилия, чтобы привлечь Селима на свою сторону, но безрезультатно. Султан должен был считаться с могущественной и агрессивной Россией и с еще более могущественной и еще более агрессивной Англией. Эти страны могли доставить Селиму по-настоящему большие неприятности, к тому же они были союзниками. Франция же, союз с которой султан рассматривал как желательный, не могла оказать существенную и быструю помощь в случае крайней необходимости, которая непременно случится, заключи Селим союз с Наполеоном.
Русский и английский послы в Константинополе пристально следили за развитием отношений Брюна и Селима. Любое сближение султана с императором могло закончиться для первого бедой. В начале 1806 года император Наполеон отослал в Константинополь послание, написанное характерным, принятым на востоке языком: «Разве ты прекратил править? – с места в карьер начал Наполеон. – Как можешь ты терпеть, что русские тебе приказывают?.. Разве ты ослеп, не видишь, что однажды русские эскадры и русские войска при поддержке греков захватят твою столицу и твоя империя прекратит существовать?.. Проснись, Селим, назначь друзей министрами, выгони врагов, доверься твоим настоящим друзьям Франции и Пруссии (письмо было написано 30-го января 1806 года; в это время Пруссия временно ходила в друзьях Наполеона)... Твои настоящие враги русские!..». Что русские и есть его настоящие враги, Селим знал и без подсказки Наполеона. Но что делать? Франция за австрийскими горами, за английскими морями, а русские рядом, и только дай им повод...
Ульм и Аустерлиц придвинул Францию так близко к пределам Турции, что султан признал Наполеона как «падишаха, императора французов и короля Италии» и послал в Париж делегацию, чтобы «приветствовать старейшего и вернейшего союзника» Османской империи.
Русский ответ на турецкий демарш не заставил себя ждать. Летом 1806 года министр иностранных дел России сообщил австрийскому послу в Петербурге графу Мерфельду, что Россия имеет виды на Румынию, а Австрия, если она изъявит желание участвовать в операции, может взять от Турции Сербию, Боснию и часть Кроации. Будберг добавил, что английские крейсеры на сей раз не будут мешать проведению операции. Мерфельд, проконсультировавшись с Веной, высказал желание своего правительства, кроме названных провинций взять под свое покровительство еще часть Болгарии.
Наполеону стали известны намерения России и Австрии. С горечью смотрел он на этот процесс. С Селимом, со слабой Турцией относительно легко договориться о союзе и о проходе французских войск в Индию черед ее территорию, а ежели так и дальше пойдет, то договариваться придется все с той же Россией.
Наполеону требовался в Константинополе инициативный, способный на нестандартные решения человек. К сожалению, Брюн не оказался таковым. Красоты востока ему активно не нравились, и больше всего на свете он хотел вернуться во Францию. Наполеон вновь обратился к генералу Себастьяну. В Начале августа 1806 года Себастьян прибыл в турецкую столицу. Ему повезло, всего через три недели Себастьян был удостоен высочайшим приемом. Новый посол начал очень энергично. Он предоставил Селиму солидные доказательства, что господари Молдавии и Валахии имеют сношения с царем и стоят на пороге предательства. Султан приказал схватить «подлых собак». Далее Себастьян уговорил султана закрыть Босфор проходу русских военных судов.
Все складывалось для Себастьяна замечательно, пока 29-го сентября 1806 года русский посол, граф Италийский, и его английский коллега, сэр Арбютнот, не передали султану ультимативную ноту, вызвавшую в окружении Селима большое волнение.
Еще раньше, в августе, русские сосредоточили на Днестре, который служил временной «естественной» русско-турецкой границей, армию численностью 60 тысяч человек в составе девятой, десятой, одиннадцатой, двенадцатой и тринадцатой дивизий. Командовал армией 67-ти летний генерал от инфантерии Михельсон. Отправка девятой и десятой дивизий в Польшу перенесло начало русского наступления на осень. 23-го ноября началось наступление русской армии, тремя днями позже авангард под командованием князя Долгорукого форсировал Прут, а уже 28-го ноября авангард занял город Яссы. Главные силы, состоящие их дивизий Милорадовича и старшего Каменского, достигли Ясс 30-го ноября. Дальше главные силы заняли Бухарест. Второстепенная колонна, дивизия генерала Мейндорфа, перешла Днестр у Дубоссары и маршировали на Бендеры. Турки сопротивления не оказывали вообще. Заняв Бухарест и Бендеры, тридцатитысячная русская армия выполнила поставленную перед ней задачу. Она остановилась в ожидании дальнейших указаний Петербурга.
Наполеон из Берлина ободрял Селима: «Войска Пруссии уничтожены и пленены. Мои войска в Берлине и Варшаве. 300 тысяч солдат следуют моим целям и я не заключу мира, прежде чем Вы не получите свои княжества назад». Следующее письмо император отправил из Познани: «Пруссия, которая связана с Россией, исчезла. Я уничтожил ее войско и владею ее крепостями». И 1-го января 1807 года из Варшавы: «Русское войско, предводимое лучшими его генералами, разбито и развеяно по ветру». В такой же хвастливой манере Наполеон писал Селиму 20-го января, 3-го и 7-го апреля. Эти письма укрепляли волю султана сопротивляться русской агрессии.
 Чтобы убедиться в правдивости сообщений, султан послал в Варшаву своего полномочного посла Эмин Вахида. В Варшаве посол не раз подолгу беседовал с Талейраном. Хотя Вахид нашел, что в целом Наполеон не соврал, но его смущало то обстоятельство, что русские далеко не разбиты, а битва под Прейсиш-Эйлау есть французская победа только в воображении Наполеона. Вахида не обманула пропагандистская шумиха, он и сам мог любого обмануть. Общий вывод посла – и он об этом отписал султану – следует ждать и смотреть, чем закончится русско-французская драка. Как не старался Наполеон завоевать посла, слова союз воспринимал тот со страхом. Вместо союзного договора, на котором настаивал Наполеон, Вахид предложил подписать соглашение о «твердой дружбе», но этого уже не хотел французский император.
Со своей стороны Себастьян в Константинополе продолжал успешно противостоять русскому и английскому послам. Летом 1807 года султан все же решился выступить против русских. Сложность положения Селима состояла в том, что выступая против русских, Порта автоматически выступала против англичан, а все наместники провинций, за исключение паши Боснии, и высшее командование янычар имели свои интересы в английской колониальной торговле и напряжение отношений с Англией означало для них отлучение от английской кормушки. В то же время не ответить на русскую агрессию Селим не мог, ибо на востоке, да и не только на востоке, но там в первую очередь, слабый государь погибает в конкурентной борьбе за престол. Оставить без ответа русскую оккупацию означало слабость, а слабость означало гибель. Союз же против России был возможен только с Францией. Для Англии в паре Россия – Турция первая являлась важнее второй. Силами флота Британия могла остановить французские полчища в проливах, а вот французское вторжение в Индию через территорию России и дольше через Персию, Англия в принципе не могла предотвратить.

Союзнические обязательства перед Россией и, гораздо в большей степени, сближение Турции с Францией, вынудили Англию к активным действиям, точнее сказать, к созданию видимости активных действий. По приказу Лондона командующий средиземноморским флотом вице-адмирал Коллингвуд послал несколько военных кораблей в Константинополь эвакуировать английское и русское посольства. Ни английский, ни русский послы ни их многочисленные помощники не стремились познакомиться с режимом содержания Семи Башен. Все хорошо помнили, как турки обошлись с французскими дипломатами восемь лет назад, мало кто из них остался жив. 25-го декабря 1806 года английская эскадра бросила якорь в Константинополе. Ее уже ждали с нетерпением и страхом. Сначала погрузились английское и русское посольства, потом английская колония. Забрали всех англичан и русских.
Конечно, английское правительство знало намерения русских и неохотно вынуждено было с ними согласиться. Как и знало оно точно, что в ближайшее время последует разрыв с Турцией. Причиной этого разрыва стали не дипломатические таланты Себастьяна, наличие которых, к слову, нельзя отрицать, а русская агрессивность, которая сама по себе явилась результатом стечения выгодных для России обстоятельств. Грех не воспользоваться ситуацией, когда Англия, пусть даже и в пассивной форме, поддерживает эту агрессию. Отказаться от союза с Россией Британия не имела никакой возможности, вот и приходилось жертвовать вторым по значению стратегическим партнером.
22-го ноября 1806 года английское правительство приняло решение послать в Константинополь эскадру Средиземноморского флота. Только 12-го января 1807 года решение правительства доставили Коллингвуду. Указания кабинета были очень невнятны и по этой невнятности Коллингвуд, как опытный политик, прочитал, находящееся между строк: Турцию следует наказать, чтобы выполнить союзнический долг перед Россией и чтобы отвадить ее от сближения с Францией, но ее потерю, как партнера в недалеком будущем, допустить ни в коем случае нельзя.
15-го января флотилия в составе двух эскадр покинула воды напротив Кадиса и направилась в Константинополь. Командовали эскадрами контр-адмирал сэр Томас Луис и контр-адмирал сэр Сидней Смит. Общее командование Коллингвуд возложил на вице-адмирала сэра Томаса Дакворта. 10-го февраля флотилия пришла к острову в Средиземном море Тенедос (Бозджаада), расположенному в 25 километрах от входа в  Дарданеллы.
Прибытие английского флота вызвало в окружении султана настоящую панику. Селим и его министры были убеждены, что англичане станут обстреливать столицу. Себастьян и французские офицеры, коих к тому времени в Константинополе находилось немало, уговаривали турок оказать сопротивление.
Между тем Дакворт приближался к Константинополю так медленно, как позволяли это приличия, давая туркам возможность подготовиться. 11-го февраля корабли снялись с якоря, прошли Дарданеллы, вошли в Мраморное море. 14-го числа на линкоре Аякс, еще недавно ходивший под испанским флагом, вспыхнул пожар, полностью уничтоживший корабль. Пожар и гибель части команды Аякса дало Дакворту основание вернуться на остров Тенедос. 19-го февраля флотилия вновь снялась с якоря. В самом узком месте Дарданелл, между европейским Калитбахиром и расположенным в Малой Азии городком Чанаккале, эскадры были обстреляны с берега. Пушечный огонь, к сожалению адмирала, не вызвали сколь-либо серьезных повреждений, и корабли продолжили плаванье. В Мраморном море возле мыса Нагара англичане встретили турецкую эскадру, которая, несмотря на отсутствие части команд из-за праздника Рамадан, неосторожно попыталась оказать сопротивление. Англичане легко, играючи, потопили линейный корабль и пять фрегатов.
Вечером 25-го февраля флотилия появилась перед Константинополем. Корабли стали на якорь напротив сераля и Семи Башен на расстоянии двойного пушечного выстрела. Англичане потребовали не много ни мало: сдачи 15 линейных кораблей и 15 фрегатов; занятие английскими войсками Босфора, Дарданелл и Александрии; заключения союза с Англией и Россией; отказ от Румынии в пользу России; удаление Себастьяна и его команды из Турции. Требования абсурдные, в виду малости сил. Однако англичане и не думали, что они будут удовлетворены. Напротив, нарочито неприемлемыми требованиями Дакворт хотел вызвать сопротивление турок и после короткого боя с честью удалиться.
Султан, по совету Себастьяна, всячески затягивал переговоры, а в это время французские офицеры развернули потрясающе бурную деятельность по организации турецкой обороны. Спешно и днем и ночью возводились береговые артиллерийские позиции. Сам Султан, показывая пример, взял лопату в руки, чем вызвал религиозный экстаз правоверных. По сообщению Себастьяна в Париж за пять суток непрерывной работы по обе стороны Босфора было установлено не менее 520 пушек и 110 мортир. Лихорадочная деятельность турок, конечно же, не осталась незамеченной, но Дакворт переговоры не прервал, давая «противнику» время для подготовки. Получив отказ султана, вице-адмирал оглянулся и с удивлением обнаружил, что Константинополь готов к обороне – вот такая неожиданность. Не произведя ни одного выстрела, могучие английские линейные корабли подняли паруса и убрались восвояси. 4-го марта флотилия вернулась на остров Тенедос.
На обратной дороге возле мыса Янычар англичане, встретили русскую эскадру адмирала Сенявина в составе десяти линейных кораблей и пяти фрегатов, спешащую на помощь союзникам. Английское руководство сообщило союзникам о готовящейся операции против Константинополя, но сообщило так поздно, чтобы русские не успели им помочь. Однако англичане просчитались на несколько дней. Сенявин в рекордно короткие сроки собрал с Ионических островов все корабли, способные к бою и так торопился, что успел на самый конец операции. Обрадованный встречей донельзя, Сенявин, естественно, предложил Дакворту вернуться и совместно пострелять по сералю. Английский адмирал отверг предложение. Дакворт сказал, что если уж английскому флоту не удалось предприятие, то русским кораблям вообще не следует туда соваться. Эта была отговорка, придуманная на ходу, но сойдет.
Англичане удалились, а Сенявин сделал то, что смог; он занял острова Лемнос, Тенедос и блокировал выход из Дарданелл.

Вторую показательную операцию против турок англичане провели в Египте. 15-го и 17-го марта 1807 года 5000 морских пехотинцев под началом генерала Фразера десантировались возле Александрии. 20-го марта Александрия пала. Два дня спустя в порт Александрии пришла флотилия вице-адмирала Дакворта. 27-го марта английский отряд силой 1200 человек высадился возле Розетта. Отряд достиг города, но в бою с турками, в рядах которых находилось много французских инструкторов, был практически уничтожен. Следующую попытку взять Розетт британцы предприняли уже летом отрядом численностью 3000 человек под командой генерала Стюарта, и вновь их постигла неудача. Англичане были отброшены к Александрии, единственному большому городу, находящемуся в их руках. Ободренные успехом турки осадили Александрию.
Без подкрепления английская операция  не могла развиваться успешно, а подкреплений не было. Три месяца продолжалась осада. 15-го сентября 1807 гола остатки экспедиционного корпуса погрузились на корабли и отплыли из Александрии. В то время, когда англичане захватили в Египте плацдарм и удерживали его за собой, русские подписали с Портой перемирие (24-го августа 1807 года) продолжительностью восемь месяцев. Согласно этому соглашению, Валахия и Молдова должны быть в течение пяти недель освобождены от русского военного присутствия. Из Валахии русские войска ушли, а из Молдавии нет. Интересно отметить, что это перемирие обеими сторонами не было ратифицировано, но и не было отвергнуто. Когда срок действия перемирия закончился, а это означало, что России переходит в состояние войны с Османской империей, военные действия на южном фронте не возобновились.

3

В Финкенштейне продолжился начатый еще в Варшаве роман Наполеона с графиней Валевской.
Капитан Наполеон Боунапарте после неудачного сватовства к Дезире Клари, будущей жене Бернадотта, писал: «Я полагаю любовь для общества, для личного счастья человека губительной и думаю, что она приносит больше вреда, чем пользы. Было бы благом, если Бог освободил бы мир от нее». Первая любовная неудача и его ни с чем несравнимое честолюбие, заставившее его больно пережить эту неудачу, подавили способность Наполеона любить. Женщины в его жизни занимали малое место и практически не имели на него влияния, что сильно отличало его от большинства государей своего времени; их фаворитки, порой, вершили государственные дела.
Конечно, он любил Жозефину и эту любовь Наполеон пронес через всю жизнь, но ее начало сильно отдавало расчетом. Не в последнюю очередь благодаря браку с Жозефиной генерал Боунапарте получил командование Итальянской армией и с этого момента, собственно, началась большая его карьера. И потом Жозефина не раз и не два помогала Бонапарту в его становлении. Отношение Наполеона к жене, к императрице носили оттенок благодарности и их трудно назвать страстными.
В Египте Бонапарт имел связь с Полиной Форе – королевой востока, как назвали ее в Египетской армии. По возвращению в Париж Наполеон имел несколько интрижек с актрисами, которых с большим трудом подсовывали ему сестры, ненавидевшие Жозефину. Последняя, организованная Каролиной, связь с юной актрисой Элеонорой Денюэль де ла Плень. Каролина была вне себя от счастья, когда Наполеон, вернувшись из Вены весной 1806 года, продолжил отношения с Элеонорой, чего не случалась прежде, обычно он быстро охладевал. Для Каролины, для сестер это был хороший знак того, что отношения между Наполеоном и Жозефиной дали трещину. Дело техники эту трещину расширить и превратить ее в непреодолимую пропасть. Проще всего эта пропасть создается детьми. Несмотря на редкие ночные посещения, Элеонора смогла забеременеть, исполнив задание Каролины. 13-го декабря 1806 года она родила сына, которого назвала Леоном .
Отцовство Наполеона не вызывало сомнения и возможно Каролина добилась бы своего, но в это время на брата накатило действительно большое чувство, может быть единственное в его жизни.
Рассказывают, что Наполеон впервые встретил Марию на постоялом дворе при возвращении в Варшаву из Пултуска. Потом, на балу в Варшаве, Наполеон обратил внимание на прекрасную незнакомку, виденную им мельком недавно. Ею оказалась 18-ти летняя Мария Лончиньская, совсем недавно вышедшая замуж за графа Валевского.
Склонные к романтике писатели – и в большей степени писательницы – уверяют нас, что Наполеона в Валевской привлекло так не свойственной юности выражение печали, причиной коей явилось недавнее замужество на старике.
Наполеон был смущен этой встречей на балу, непобедимый полководец пленен. Сотни глаз украдкой смотрели на него и Марию, и это еще больше смущало императора. Дамы сразу поняли, в чем дело. Непривычно и радостно видеть императора в качестве влюбленного кавалера. Сенсация состоялась! Все дамское общество пришло в возбуждение, смешанное с завистью. Наполеон коротко поговорил наедине с графиней – никто им не мешал, понимая важность момента – станцевал с ней танец и ушел. Но уже утром следующего дня Наполеон попросил Дюрока передать графине записку: «Я видел только Вас! Лишь Вами восхищался! Только с Вами хотел быть! Дайте мне скорей ответ, который успокоит огонь меня снедающий!».
Графиня на балу почувствовала искру взаимной симпатии, проскочившую между ними, но такой быстрой и решительной атаки не ожидала и не была к ней готова. Две записки императора она оставила без ответа, откликнулось только на третье письмо: «Есть в жизни моменты, когда высокое положение давит неподъемным грузом. Сейчас я это почувствовал. Как может любящее сердце, которое хотел бы я положить к вашим ногам, найти удовлетворение? Ах, если бы Вы хотели!.. Только Вы можете устранить препятствия нас разделяющие, – писал Наполеон в непривычном возвышенном стиле. – Мой друг Дюрок будет нам содействовать.
Придите! Придите! Все ваши желания будут исполнены. Ваше Отечество будет мне еще дороже, если Вы проявите сочувствие к моему бедному сердцу!».
Это письмо, уговоры высокопоставленных польских дам проявить понимание к нуждам Родины, сочувствие Наполеону сломили упрямство Валевской. Графиня, плача, пришла в покои Наполеона, плача удалилась в два часа за полночь. По общему мнению, графиня в ту ночь отказала императору. Впервые императору Наполеону было отказано. Это еще больше распалило его, но и переплавила страсть императора в любовь мужчины к женщине.
На другой день Дюрок, в своей ему уже привычной роли посыльного, передал графини подарки, роскошный букет цветов и письмо. Подарки и цветы Мария отвергла, а письмо прочла. «Мария, милая Мария, – писал Наполеон, – мои первые мысли о тебе. Мое первое желание вновь увидеть тебя. Это правда, что ты придешь опять? ведь ты обещала! Если нет, тогда твой орел прилетит к тебе. Мой друг сказал, что увижу тебя у Динера. Прими, смиренно прошу я тебя, этот букет. Он должен стать тайным посредником наших чувств в середине нас окружающей толпы. Он отвлечет взгляды людей, а мы поймем друг друга. Если я положу руку на сердце, знай, что оно полностью занято тобой. Как ответ прижми букет к себе. Люби меня, моя прелесть! Хотел бы я, чтобы руки твои всегда касались этого букета».
Через несколько дней Мария пришла к Наполеону. В эту ночь они стали любовниками.

После битвы, находясь в Остероде, Наполеон за неудачу с русскими наказывал себя не только неудобным жильем, скудным питанием и работой сутками, но и невстречами с любимой, а это было гораздо хуже дурного жилья, питания и работы на износ. Только в Финкенштейне, посчитав, что достаточно наказан, император позволил Марии приехать, и то не сразу, а через месяц после переезда из Остероде.
Три недели графиня гостила у Наполеона. Эти три недели с любимой, в окружении небольшого общества, были для него, пожалуй, самыми счастливыми в жизни. Графиня приехала со своим братом Константном. Наполеон отвел покои графине рядом со своей спальней. Завтракал и ужинал Наполеон наедине с Марией, прислуживал им Констант. Никто кроме камердинера и все понимающего Дюрока не разговаривал с графиней. И не потому, что Наполеон этого не хотел, этого не хотела Мария, стеснявшаяся положения наложницы.
Бертье, случайно увидев Валевскую, упрекал императора за «нелегальные» отношения. Делал это Бертье, определенно, со зла. Ведь император, в бытность примерного семьянина, буквально силой разлучил его с любимой женщиной, женив на «политических соображениях». Страсть Наполеона переросла в нежность, привязанность, жалость к любимому человеку, переросла во все то, что свойственно настоящему большому чувству не напоказ. Если и есть женщины, созданные для мужчин, то Мария для Наполеона была как раз такой женщиной.
Отношения любовников не остались незамеченными. В Варшаве нашлись кумушки, с радостью сообщавшие Жозефине о всех подробностях романа венценосного супруга. Императрица уже полтора года опасалась, что Наполеон ее бросит. Последнее его пребывание в Париже совсем плохое. Императрица была твердо убеждена, что муж затеял эту войну с Пруссией, только чтоб уехать от нее, и сейчас он воюет в Польше, лишь бы не возвращаться в Париж. Жозефина засыпала Наполеона письмами. Она просила, требовала, умоляла разрешить ей приехать. Жозефина, как и всякая женщина, на уровне инстинкта ощущала, где пустая интрижка, каких и у нее было более чем достаточно, а где настоящая опасность. Роман мужа с графиней Валевской Жозефина восприняла очень и очень серьезно. Наполеон же, как и всякий мужчина, застигнутый врасплох, сделал непонимающий вид: «Я не знаю, что ты этим хочешь сказать, – писал 10-го мая Наполеон жене, – что я с дамами нахожусь в переписке. Я люблю только мою маленькую, хорошенькую, капризную Жозефину, которая ссорится, как и все, что она делает, обаятельно. Она всегда мила, кроме случаев, когда она ревнива. Тогда она становится маленьким чертенком.
Все же вернемся к твоим дамам. Если бы я и в самом деле кем-нибудь из них был занят, должна она быть прекрасной и свежей, как роза».
Такой розой и стала Мария. Ее отношения с мужем, по крайней мере внешне, не испортились. Графу Валевскому ответственные польские товарищи не раз объясняли, что роман французского императора и его жены есть государственное дело и служит высшим интересам Польши. Похоже, старый граф понял и принял это как неизбежность.
В Финкенштейне Мария стала тайной, тайну эту, впрочем, знали все, женой Наполеона. В августе 1808 года она приехала в Париж. Наполеон купил ей дом и часто там бывал. Мария почти не показывалась в свете, очевидно из-за неопределенности своего положения и из-за отвратительных сцен со стороны Жозефины. Во время войны 1809 года Мария последовала за Наполеоном в Вену. Следствием их длительных отношений стало рождение (4-го мая 1810 года) мальчика, которого Мария назвала Жозеф .
Когда Мария, несколько месяцев после рождения сына, вернулась в Париж, там многое изменилось. Наполеон развелся с Жозефиной и женился по политическим соображениям на дочери императора Франца эрцгерцогине Марии Луизе. Отношения между Наполеоном и графиней Валевской прекратились.
Последний раз они виделись на острове Эльба. Когда Наполеона все оставили, когда он потерял все, что можно было потерять, Мария приехала на остров и провела с Наполеоном несколько дней.

Была в жизни Наполеона еще одна женщина, с которой он имел особые отношения – это мадам де Сталь. Наполеон не только ее ненавидел, но и боялся, ибо не знал, что с ней делать и как ее унять. Отношение к женщине во французском обществе не позволяли рассматривать ее как серьезного, равного противника, не позволяли воевать с ней. Женщину позволялось любить, превозносить, обожествлять, воспевать, но сражаться с ней было не принято. Что Наполеон никогда не простил бы ни одному мужчине, Жермене сходило с рук.
Парижский свет относился к Жермене крайне негативно. Этому способствовал склочный характер мадам де Сталь. Наполеон ее возненавидел и, как следствие этой ненависти, дружба с ней стала нежелательной, а во многих отношениях даже опасна. Уязвленная предательством друзей, трусостью бывших поклонников, совсем недавно воспевавших ее незаурядный ум и благородство, Жермена в своих книгах выливала ушаты грязи на знакомых, малознакомых и вовсе незнакомых людей. Это, безусловно, не способствовало ее примирению с парижским светом, но зато остальной мир с удовольствием читал о том, что обычно скрыто от людских глаз.
Еще во время итальянского похода мадам де Сталь засыпала генерала Бонапарта письмами, пытаясь втереться ему в доверие. В дни пребывания Бонапарта в Париже, между итальянским походом и египетской кампанией, честолюбивая Жермена пыталась поссорить Бонапарта с женой. Никаких практических выгод ей это не приносило, а делала она это просто из любви к искусству. Бонапарт старался не замечать женскую склоку, но в двух коротких разговорах дал понять Жермене, что дружба между ними тем паче изысканная откровенность, какая у нее была с Талейраном, невозможна ни при каких обстоятельствах. Казалось бы, яснея-ясного – генерал не хочет с ней водиться. Другая бы на ее месте успокоилась, другая бы отступилась, оставив Бонапарта в покое, но только не Жермена.
У нее просто не укладывалось в голове как может генерал, этот солдафон, не оценить несомненных ее достоинств, коими, по уверениям поклонников, восхищен весь Париж. Как может этот грубый вояка не интересоваться ее политическими взглядами столь свежими, радикально смелыми и в то же время солидно обставленными изречениями известных философов, оригинально подкрепленными историческими параллелями и примерами. Жермена была уязвлена до глубины своей вулканической души.
Бонапарта спас тогда от ураганной деятельности Жермены отъезд в Египет. Однако по возвращению во Францию, спор между ними продолжился с прерванного Египтом места. В марте 1802 года Жермена вернулась в Париж из Швейцарии, где она некоторое время проживала в доме своего отца, копя злобу и пристально наблюдая за событиями в столице. В Париже Жермена сразу открыла литературный салон – дела для нее знакомое и любимое.
Мадам де Сталь была особа известная и, что немаловажно, не скупая. Известная и отцом (господином очень, очень богатым), и своей склочностью, и острым, как бритва языком, и начала приобретать известность, как писательница. Поэтому в салоне собирался пол-Парижа. Только верный своей политике по отношения к ней первый консул, а следом весь официальный Париж, обходили вниманием популярный салон. Это было очень и очень обидно, ведь главный ее капитал – так свято верила Жермена – это новизна политических концепций, которые она безуспешно пыталась донести до твердолобых идиотов-политиков.
Следствием сложных внутренних процессов в душе писательницы явилась книга «De la litterature», в которой Жермена, не нападая прямо на Бонапарта, подвергла уничижающей критике действия первого консула и его правительства. Унижения такого Бонапарт не мог снести, в смелости и бескомпромиссности они были чем-то сродни. Последовал указ первого консула – удалить писательницу из Парижа и запретить ей селиться ближе, чем 40 миль от столицы.
Только тогда Жермена поняла, что зашла слишком далеко. Она развила бурную деятельность, чтобы заслужить прощение властей, но ничего не помогало; не помогла личные просьбы Жозефа Бонапарта и Фуше, называя лишь самых влиятельных из ее друзей. Первый консул не отменил указ. Жермена, обидевшись на всех, уехала путешествовать по Германии и Италии.
Осенью 1806 года Наполеон выехал из Парижа, а Жермена приблизилась к столице так близко, как было возможно. Она поселилась в пригороде, не нарушая, как она считала, наполеоновский запрет, но имея возможность едва ли не ежедневно наезжать в Париж. Это обстоятельство не укрылось от внимания Наполеона. «Не позволяйте этой бабе находиться в непосредственной близости от Парижа, – писал император министру Фуше 31-го декабря 1806 года. – Я думаю, она находится слишком близко от столицы». Между тем, пару месяцев спустя, поскольку все было спокойно, и ее никто не беспокоил, Жермена совсем перебралась в Париж. Наполеон, когда узнал это, написал начальнику полиции Парижа Гинье: «Если она не выедет из Парижа, прикажите жандармам ее арестовать».
В письмах из Остероде и Финкенштейна Наполеон не раз упоминал мадам де Сталь. Его борьба с Жерменой в тот период очень напоминала сражение Дон Кихота с ветряной мельницей. Множество раз Наполеон (Дон Кихот) разил насмерть копьем (письмами) ветряную мельницу (Жермену), но она продолжала как ни в чем не бывало крутиться (проживать в Париже). Когда же прямые приказание к Фуше и Гинье  остались неисполненными, 26-го марта 1807 года Наполеон написал Камбасересу, чтобы тот приказал Фуше арестовать Жермену и отослать ее к отцу в Женеву: «Эта баба продолжает свои интриги дальше. Она, несмотря на мой приказ, приблизилась к Парижу. Она настоящая чума... Не спускайте также глаз с Бенжамена Констана. При малейшем подозрении отошлите его к своей жене в Брауншвейг».
Секрет неприкасаемости мадам де Сталь был прост, как колумбово яйцо. Она сумела примириться и даже подружиться с Жозефиной. Что женщин прежде разъединяло, теперь спаяло до каменного монолита. Жермена открыла глаза императрице на истинную природу ее мужа.
Как, как была права Жермена! Она-то считала Наполеона настоящим героем, а он оказался кабелем каких свет не видывал. Не будем принимать во внимание невинные шалости императора – мрачно рассуждала Жозефина, – но эта актерка и в особенности эта сучка Валевская доказали скрытую порочность Наполеона.
Жермена стояла под негласной, но действенной защитой императрицы. Чиновники, к коим взывал Наполеон, просто не знали, как им поступать. В конце концов, железная воля императора пересилила болото сопротивления императрицы. Жермена была отправлена в Женеву. «поставьте точку с этой сумасшедшей мадам де Сталь, не позволяйте ей отлучаться из Женевы», – писал министру полиции император, удовлетворенный маленькой победой.
Но в Женеве неспокойная мадам де Сталь открыла следующий раунд противостояния. Сначала она написала императору шестистраничное письмо, мирное, насколько позволял ее клокочущий темперамент. Наполеон письмо прочел, беседовал о нем с министрами, но оставил без ответа. Тогда она обработала путевые заметки и написала две книги, в названиях которых ощущается могучий ум мадам де Сталь-Гольштейн, - «De la Allemagne» и «De la Italie». В них, как и в «Литературе», Жермена особо не церемонилась ни с властью, ни с личностями ее представляющими. В 1810 году «Германия» вышла в свет, но весь тираж по приказу Наполеона был арестован и уничтожен. Осталось только несколько экземпляров, включая личный экземпляр Наполеона. «Германию» император прочитал запоем. Сразу после издания «Германии» Жермена, спасаясь от гнева императора, эмигрировала сначала в Россию, а затем в Швецию.
«Германия» и последующая ей «Италия» получили широчайшую известность в Европе. Собственно успех этих книг был предрешен, чтобы Жермена в них не написала. В Европе сложилась устойчивое мнение, что в поединке Наполеона и мадам де Сталь последняя вышла победительницей.

В Финкенштейне Наполеон пережил большую потерю. 5-го мая 1807 года умер пятилетний принц Карл, старший сын приемной дочери Наполеона Гортензии. Людская молва упорно приписывала императору отцовство. И действительно Наполеон был очень привязан к мальчику, намного сильнее, чем предписывалось это формальным родством. Император хотел его даже усыновить и планировал для него итальянскую корону. Многие историки склонны считать, что после смерти Карла Наполеон принял окончательное решение расстаться с Жозефиной.

4

Русские войска после битвы под Прейсиш-Эйлау тоже стали не зимние квартиры. Ставка армии расположилась в Бартенштейне (Бартошице). Как и французская, русская армия испытывала огромные проблемы со снабжением провиантом. Французы организовывали полковые команды, и они шли за провиантом на запад. Точно такие полковые команды русской армии двигались в поисках еды на восток. Первые месяцы на зимних квартирах в обеих армиях развернулась настоящая битва за провиант и битва эта была полностью инициатива солдатских масс. Только в апреле удалось стабилизировать снабжение. Может французы справились с этим быстрее, но не на много.
Царь, несмотря на то, что многие генералы не хотели его появления в действующей армии, считая его и его приближенных, в особенности князя Долгорукого, повинных в Аустерлицкой катастрофе, – ведь не раз говорил Кутузов, что надо дальше отступать на соединение с армией Беннигсена – решил из политических соображений приехать на фронт.
После отправки семнадцатой и восемнадцатой дивизий из Москвы и Калуги, Александр 16-го марта выехал из Петербурга в расположении армии. Его сопровождали барон Будберг, князь Александр Куракин, граф Строганов, князь Чарторыйский и тайный советник Попов. Новосильцев уже находился в Бартенштейне. Еще в конце января император послал его на фронт, чтобы примирить Беннигсена и Буксгевдена, с тех пор он находился при главном штабе.
В команде императора появился новый человек – барон Будберг, немец по происхождению, заменивший Чарторыйского на посту министра иностранных дел. Александр и члены его команды относились весьма прохладно к новому министру. Само назначение барона было косвенным признанием неудач Чарторыйского во внешней политике и, так считал Александр, предательством польской шляхты. В самом деле, как может поляк Чарторыйский занимать едва ли ни самую важную государственную должность, если польская знать уже воюет на стороне заклятого врага. Невзирая на дружбу и личную привязанность, царь уволил Чарторыйского, сделав совершенно правильный политический ход. С другой стороны, назначение немца на эту должность подчеркивало неразрывность союза между Россией и Пруссией. Новосильцев характеризуя Будберга, говорил о нем, что тот прежде чем думать должен получить соответствующий приказ. Думается, в значительной степени эта и подобные ей характеристики были вызваны обычным нежеланием видеть нового человека в тесном, давно сложившимся коллективе.
По дороге в войска царь посетил проживающего в Митаве за русский кошт графа Прованского, будущего короля Людовика XVIII. Александр имел с графом длительную беседу, результат которой сказался через много лет в Париже. На переговорах в Тильзите Александр отзывался о графе очень неблагоприятно, но это только, чтобы угодить французскому императору, неадекватно ревниво относящийся к любым контактам как с графом Прованским, так и с его младшим братом, графом Артуа. На самом деле на этой встрече между Александром и графом Прованским было достигнуто полное взаимопонимание.
1-го апреля Александра встретил Вильгельм, специально выехавший навстречу русскому императору из Мемеля в Поланген. На другой день оба государя отправились в Мемель, а оттуда в Юрбург, где провели смотр прибывшей из Петербурга русской гвардии.
Прибытие Александра в театр военных действий произвело на прусского короля положительное действие. Положительное в том смысле, что он сильно повеселел и перестал с тоской смотреть в сторону Наполеона, думая ежедневно горькую думу: соглашаться или нет на предложения французского императора. Чтобы понравиться царю, Вильгельм демонстративно показывал нерасположение к генералу Цастрову, который в карликовом, после завоеваний Наполеона, прусском правительстве олицетворял французское начало, и также демонстративно оказывал всяческие милости прорусски настроенному Гарденбергу.
В Юрбурге, сразу после смотра, государи с участием Гарденберга длительно беседовали о настоящем положении, о целях войны и совместных военных операциях. Царь и король были едины, что для успеха предприятия необходимо привлечь к союзу Англию, Швецию и, если будет возможно, Австрию.
16-го апреля Александр и Вильгельм посетили ставку русской армии в Бартенштейне. В штаб-квартире совещания продолжились на этот раз с участием Гарденберга, Будберга и главнокомандующего союзных войск генерала от кавалерии барона Беннигсена. Следствием совещаний в Бартенштейне стал прусско-шведский договор (до этого Пруссия находилась в состоянии войны со Швецией), подписанный 20-го апреля. Согласно этому договору, генерал Блюхер, которого в марте обменяли из плена на генерала Виктора, должен силами прусского корпуса, при поддержке шведских войск, высадиться на острове Рюген для нанесения отвлекающего удара в тыл противнику. На другой день после подписания прусско-шведского договора Вильгельм, в соответствии с договоренностью с Александром, послал Наполеону письмо, в котором предложил провести мирные переговоры на нейтральной территории, в Копенгагене, при участии Франции, Пруссии, России, Англии и Австрии. Именно в таком составе восемь лет спустя состоялся Венский конгресс.
26-го апреля, после двух недель переговоров, между Россией и Пруссией была заключена конвенция, вошедшая в историю под именем Бартенштейнское соглашение. 28-го апреля государи ратифицировали конвенцию.
В преамбуле конвенции утверждалось, что оба государства объединяют свои силы и не складывают оружие иначе, как по совместному решению. Далее шли обычные, ничего не значащие заверения не делать завоеваний, а в четвертой статье говорилось, что союз будет стремиться вернуть Пруссии все земли, потерянные с 1805 года и к улучшению прусских границ. Курфюрство Ганновер не было названо, но редакция статьи позволяла трактовать Ганновер как прусскую территорию, а это означало, что русско-прусский союз (многие историки называют этот союз четвертой коалицией) будет стремиться к включению курфюрства Ганновер в состав Пруссии. Разумеется, такая трактовка входила в противоречие с английскими интересами. Гарденберг – а именно он являлся автором текста договора – посчитал, что если обстоятельства для Пруссии сложатся неудачно, то эту статью можно трактовать без учета Ганновера. В последующих статьях декларировалось стремление союзников к независимости германских государств, то есть стремление партнеров уничтожить наполеоновский Рейнский союз, и возвращение Австрии территорий, потерянных ею в 1805 году. Дальше говорилось, что партнеры будут способствовать к привлечению в союз Австрии, Англии и Швеции. Заканчивался договор заявлением партнеров про их стремление восстановить принца Оранского во владении Фульдой и последней статьей гарантировалась независимость Турции. Определенно Турция попала в договор, в остальном касающийся только европейских проблем, по настоянию русской стороны и эта статья подразумевала независимость Порты от Франции. Другими словами, декларировалось стремление партнеров к разрушению франко-турецкого союза. Понятно, что без этого союза России будет легче ее завоевать.
В день подписания договора король, как признания союза, передал высшие полномочия Гарденбергу и сверх того добавил ему руководство военным министерством. Пристыженный Цастров подал прошение об отставке и король его удовлетворил.
Гарденберг с целью расширения союза послал в Лондон полковника Круземарка, а в Вену полковника Тулля.

Россия и Пруссия большие надежны возлагали на Австрию. Однако в то время в Вене в фаворе был эрцгерцог Карл, дважды убеждавший брата не начинать войну с Францией и дважды оказавшийся прав. Граф Стадион и его сторонники, призывающие кровью смыть позор Ульма и Аустерлица, находились в явном меньшинстве. Слишком свежи воспоминания, слишком основательный случился разгром, чтобы хвататься за оружие по первой просьбе России или Пруссии, которая, кстати, говорили в Вене, полтора года назад сама отсиживалась в кустах, когда австрийская армия погибала на полях Аустерлица. Нехорошо злорадствовать над чужим горем, но, положа руку на сердце, поделом ей.
В Вене разгорелись дипломатические бои. Против французского посла, генерала наполеоновской школы Андреосси, единым фронтом выступали посол Пруссии граф фон Финкенштейн, русский посол, полковник корсиканского происхождения Поццо ди Борго (позднее его сменил граф Андрей Разумовский) и посол Англии Роберт Адер. Силы неравные, но на стороне Франции выступал эрцгерцог Карл, и этого оказывалось достаточным, чтобы сдерживать императора от принятия «рокового»  решения.
После зимней кампании и невнятного исхода генерального сражения Франц стал колебаться: не присоединиться ли, в самом деле, к коалиции. Следствием колебаний австрийского монарха стала поездка генерала Винсента в Варшаву. Официально миссия Винсента состояла в посредничестве между воюющими сторонами. На самом деле Франц хотел точно знать, на сколько Наполеон силен, а если силен достаточно, прозондировать возможность союза с Францией.
По сообщениям Винсента, находящегося в Варшаве и добивающегося встречи с Наполеоном, а между делом изучающий обстановку во французском лагере, выходило, что Наполеон, несмотря на неудачу в последней битве, достаточно силен и сила эта нарастает с каждым месяцем, но и противостоящие ему русские и пруссаки полны решимости сражаться. Франц не знал, на что решиться. А Наполеон знал. Он очень хотел союза с Австрией. «Союз с Австрией, если он возможен, даст нам, по крайней мере, выигрыш во времени», – писал император Талейрану. 10-го марта Наполеон дал австрийскому послу двухчасовую аудиенцию. Описание Винсентом этой встречи удержало австрийского монарха от принятия решения в пользу Франции.
Возможно Франц и примкнул бы к Франции, как к более сильной стороне, но пример Пруссии, соображение, что союз с Наполеоном вовсе не гарантирует от его ненападения, перевесили. Где это видано, чтобы сосредоточение войск в пределах своих границ явилось достаточным основанием для нападения на партнера по союзу! Да и обещанного Ганновера Пруссия так и не получила. В общем, союз с Францией не обещал ничего хорошего, но и выступать против нее слишком опасно. Пока Франц колебался, все решилось само собой.

Уместно сказать несколько слов об отношениях Англии и Пруссии этого периода. Перед рождеством в Кёнигсберг приехал посланник английского правительства генерал лорд Хели-Хатчинсон. Он имел поручение кабинета заключить с Пруссией мирный договор и договор о взаимопомощи, в случае если Вильгельм не пойдет на подписание мирного договора с Наполеоном.
Первое и единственное требование Англии к вступлению с Пруссией в союз – отказ от претензий на Ганновер. Английскую позицию полностью поддерживал Александр. 28-го января 1807 года генерал Цастров и лорд Хатчинсон подписали мирный англо-прусский договор. Но ратификация этого договора произошла три месяца спустя (30-го апреля), уже после заключения русско-прусского союза. Договор на английские субсидии так и не был подписан и это единственный случай за всю историю наполеоновских войн, когда Англия не финансировала войну ни прямо, ни косвенно.

5

Весеннее затишье на восточном фронте не было полным. В это время продолжалось осада последних прусских крепостей. Южные крепости достались баварцем и вюртембергцам, а северные (Данциг и Грауденц) выпали на долю баденцев и поляков.
Командование войсками осады северных крепостей Наполеон доверил маршалу-сенатору Лефевру. Ко времени революции Лефевр дослужился до сержанта королевской гвардии. После 1789 года он сделал быструю карьеру в революционной армии. Летом 1799 года он командовал корпусом Дунайской армии. В том же году его кандидатура на пост директора в Совете 500 четыре раза получала большинство голосов, и все четыре раза Совет старейшин отказывал ему в доверии. Во время переворота 18-го брюмера Лефевр поддержал Бонапарта, и это обеспечило ему благосклонность первого консула и потом императора. В 1804 году он и еще три генерала-сенатора получили маршальские жезлы. В походе 1806 года он командовал гвардейской пехотой. Назначив Лефевра командиром осады Данцига, Наполеон показывал всему генеральскому корпусу, что маршальское звание сенатор получил не только их политических соображений.
Саперные работы по осаде Данцига начались 1-го февраля, 25-го февраля маршал прибыл в подчиненные ему войска. В начале осады под его командованием стояло 12000 человек. В течение марта, с прибытием саксонских дивизий, которые Наполеон вытребовал у курфюрста, взяв назад, под давлением обстоятельств, свое слово не задействовать Саксонию в текущей кампании против Пруссии, численность войск осады возросла до 26000 человек.
В конце февраля саперные работы были завершены, для взятия крепости не хватало только тяжелой артиллерии. По подсчетам штаба Лефевра необходимо не менее 100 мортир. Однако с этим возникли проблемы. Вся тяжелая артиллерия была задействована в осадах крепостей Силезии, и отдать ее Вандам категорически отказывался. Выход нашелся: решено снять мортиры с уже захваченных силезских крепостей и прусскими пушками бомбардировать прусскую крепость. Из-за плохих дорого и большого расстояния транспортировка пушек продолжалась очень долго. Сначала мортиры привезли в Торн, а оттуда, уже после вскрытия Вислы, кораблями доставили к Данцигу.
Командовал гарнизоном крепости губернатор Данцига генерал фон Манштейн. Так как удержанию Данцига Вильгельм придавал первостепенное значение, назначил он губернатором 70-ти летнего, но деятельного генерала от кавалерии фон Калькройтера. 11-го марта новый губернатор морем прибыл в осажденный город. Крепость имела на вооружении 350 орудий и по состоянию на 12-е марта, после получения морем подкрепления, гарнизон насчитывал более 15000 человек. Провианта и боеприпасов было достаточно, а чего не хватало, могли доставить морем.
Наполеон внимательно следил за развитием осады Данцига, но только после битвы у него нашлось время проанализировать положение. Он нашел, что главная проблема состояла не в отсутствии пушек большого калибра, как докладывал ему Лефевр, а в неполной блокаде. В Сирии при осаде Акра Бонапарт потерпел поражение именно по этой причине. Турецкая крепость снабжалась английским флотом, и это обстоятельство сводило к нулю все усилия французской армии. Даже прибывшая тяжелая артиллерия не изменила положение. Смысл любой осады сводится к полной блокаде осажденных, если этот принцип нарушается, осада не дает результатов – такой простой вывод Бонапарт сделал после Акра.
В письмах от 6-го и 12-го марта Наполеон указал маршалу на его ошибку и описал, каким образом следует решить эту проблему. В конце марта – в начале апреля Лефевр исполнил указания императора, захватив стоящий на месте впадения реки форт и заняв небольшой остров, расположенный напротив города. Установив на острове батареи, французы фактически перерезали морское сообщение. До 24-го апреля французы устанавливали начавшие прибывать с середины апреля мортиры. 24-го апреля все семьдесят две 50-ти фунтовые мортиры приступили к обстрелу города.
Данциг защищался мужественно. Осажденные часто делали вылазки. Если ударный отряд нападал на баденцев или саксонце успех был обеспечен – пруссаки легко отбрасывали их от крепостных стен, но если попадались поляки, случался настоящий упорный, кровопролитный бой.
Лефевр поставил задачу артиллеристам и саперам проделать бреши в стенах, а пруссаки вылазками всячески мешали работе саперов.
На военном совете был поставлен вопрос о штурме. Маршал не смог принять такое ответственное решение и не нашел ничего лучшего, как посоветоваться по этому поводу с императором. Лефевр был немного растерян. До Данцига вся кампания проходила легко и просто, крепости сдавались, как сдается невинная девушка наглым притязаниям бравого гусара. А тут такое, непонятно откуда взявшееся мужество. И надо же так ему повезло, что пруссаки именно тогда решили вести себя храбро, когда он принял командование. И это когда они потеряли уже почти всю страну. И потом, маршал не воевал уже восемь лет, утратив в Париже привычку сражаться и побеждать. Император ответил Лефевру весьма и весьма язвительно: «...Вы ругаете союзников, в особенности баденцев и поляков, что они не привыкли к огню, но это приходит со временем. Разве Вы в 1792 году были таким же храбрым, как сегодня!». Дальше Наполеон терпеливо объяснял маршалу, что подобные Данцигу крепости можно взять только в результате длительного и массированного огня. И опять в этом тезисе чувствуется опыт Акра. Три штурма без должной огневой подготовки, три провала – опыт на собственной шкуре.
Между тем Беннигсен, сначала скептически отнесшийся к просьбе Вильгельма помочь в обороне Данцига, полагая, что пруссаки привычно сдадут крепость после двух трех французских залпов, проникся важностью крепости в тылу неприятеля. В марте в Данциг прибыли первые три тысячи русских солдат под командованием генерала Щербатого, следующие 7000 под началом генерала графа Каменского готовились к отплытию в Данциг, но в ночь с 6-го на 7-е мая французы после короткого, жаркого боя захватили косу Гольм, перекрыв последнюю возможность морского сообщения. Защищавшие косу 1500 русских и 200 прусских солдат по большей части попали в плен. Это обстоятельство задержало прибытие отряда Каменского. 15-го мая Каменский, при поддержке артиллерии английских кораблей, предпринял отчаянную попытку десантом овладеть косой. Французы к тому времени сильно укрепились. На косе, по прямому указанию Наполеона, расположилась дивизия гренадеров генерала Удино, будущего маршала. Удино сам участвовал в рукопашной схватке. Отряд Каменского, потеряв 1600 человек, нашел спасение на кораблях.
Тем временем саперам удалось в нескольких местах завести под стены фугасы. В ночь с 21-го на 22-е мая Лефевр планировал штурм, он ожидал только прибытия маршала Мортье с подкреплением. Но штурм не состоялся. 20-го мая генерал Калькройтера через парламентеров выразил готовность начать переговоры по капитуляции, но при условии свободного выхода из крепости. И опять Лефевр не решился взять ответственность на себя. Он ответил прусскому командующему, что эти условия требуют согласие императора. Маршал Ланн (уже три маршала находились под стенами Данцига) вызвался смотаться в Финкенштейн, чтобы передать императору требования Калькройтера.
Последнее время как-то не заладилось у него с Наполеоном. То неудача под Пултуском, то болезнь. Он надеялся откровенно поговорить со старым боевым товарищем, ставшим императором, поэтому и вызвался исполнить обязанности ординарца. Ланн действительно откровенно поговорил с Наполеоном. Были упреки, не совсем по мнению маршала обоснованные, было недовольство императора, но дружба опаленная огнем есть большая дружба. Все обошлось, взаимопонимание и дружба, в той мере, в какой вообще возможно дружить с гением, были восстановлены.
Что же касается Данцига, Наполеон признал обоснованность таких условий сдачи. 24-го мая противники подписали соглашение о капитуляции, состоящие из восемнадцати статей. 26-го мая Наполеон ратифицировал договор. Согласно ему находящиеся в крепости войска должны в течение 48 часов после ратификации соглашения покинуть Данциг и маршировать на Пиллау.
27-го мая состоялся триумфальный въезд Лефевра в Данциг. Ни маршал Ланн, ни маршал Мортье, ни генерал Удино не захотели принять участие в торжествах. Другое поколение – другие нравы.
По сравнению с другими прусскими крепостями оборона Данцига выглядела героической, поэтому король Пруссии присвоил Калькройтера звание фельдмаршала. Лефевр тоже не остался без награды. Наполеон назвал его герцогом Данцига.

6

Сдача Данцига послужила сигналом к возобновлению активных боевых действий. Беннигсен полагал – пока Данциг держится, и Наполеон вынужден там держать большие силы, французы не пойдут на масштабные полевые операции, а это давало время для подхода резервов из России. Пополнение русской армии шло медленней, чем восстановление потерь армии французской. Сказывалось и то, что Турция объявила войну, и подкрепления за счет южного фронта стало невозможным. Сказывались огромные российские расстояния, для преодоления которых дивизиям из внутренних губерний требовалось больше времени, чем корпусам, формируемых во Франции, и переговоры Наполеона с Персией, вследствие чего Александр не осмелился снимать много воинских частей с Кавказа и Средней Азии, и бюрократические трудности формирования новых воинских соединений – следует признать, что французский государственный аппарат работал слаженней и четче российского. С задачей восстановления армии Наполеон справился успешней Александра. К концу мая боевые корпуса Великой армии располагали 145 тысячами человек, на 20 тысяч больше, чем перед началом прусской кампании. Русская армия в это время никак не могла достичь отметки 100 тысяч человек – численность армии перед началом боевых действий зимой.
Данциг давал Беннигсену время, но после его падения единственный выход русский главнокомандующий видел в нанесении упреждающего удара. Единственная возможность сорвать планы Наполеона – это взять на себя инициативу и атаковать первыми.
Как только пришло известие о сдачи Данцига, русская армия стала готовиться к наступлению. В качестве жертвы Беннигсен выбрал корпус Нея, расположенный восточней остальных. Русский командующий рассчитывал главными силами армии напасть на корпус Нея и одновременно силами прусского корпуса нанести отвлекающий удар по расположенному слева корпусу Бернадотта.
5-го июня главные силы русской армии, насчитывающие 63 тысячи человек, около Гуттштадта напали на 17-ти тысячный корпус Нея. Беннигсену не удалось уничтожить французский корпус. Вину за провал операции он возложил на генерала Сакена, который не смог, как приказывал командующий, вовремя зайти в тыл французам и отрезать им пути отступления. Сразу после этого боя генерал приказом Беннигсена был удален из армии. Ней, неся большие потери, но сохраняя боевые порядки, отступил на запад. Вечером 5-го июня Беннигсену стало ясно, что план его провалился. Хотя прусский корпус выполнил поставленную задачу – связал боем у Шрандена Бернадотта, не дав тому прийти на помощь должному быть окруженному и уничтоженному корпусу Нея, но главные силы не справились с заданием.
Ней ушел, и дальнейшее наступление не только не имело смысла, но и было губительно. Вечером 5-го числа Беннигсен приказал остановить наступление.

Наполеон уже в полдень пятого июня был информирован об атаках на Нея и Бернадотта. Ка правильно предположил Беннигсен, французский император планировал наступление. Планировал он его на 10-е июня. Беннигсен опередил Наполеона на пять дней.
Известие о русском наступлении удивило императора. В этой кампании с русскими все шло не так; русские действовали совсем не так, как привычные австрийцы или как неумелые, но хвастливые пруссаки, не говоря уже о турках или мамелюках – этих вообще, как солдат, не следует принимать в расчет. Русские же, в противоречии здравому смыслу столь присущему австрийцам, нападают в меньшинстве, бьются как черти в заведомо проигрышном положении и редко сдаются. Может это и есть та самая загадочность словенской души, но какая, к дьяволу, славянская душа, если командующий у них ганноверц, а большинство генералов – немцы.
Наполеон не знал что делать. Решение как действовать против нелогичного, не просчитываемого Беннигсена за всю весну так и не пришло в его гениальную голову. Сутки император думал, не отдавая никаких приказаний. Вечером шестого, так ничего не придумав, император выехал на передовую.
Между тем, в этот день Беннигсен начал отвод своих войск на заранее подготовленные, хорошо укрепленные позиции у Гейльсберга. Это еще больше озадачило императора. Начать наступление и после первого удачного боя отступить – противоречило всякой логике. Встречающиеся на каждом шагу русские противоречия бесили Наполеона и внушили неуверенность в своих силах.
Почему, почему русские атаковали, спрашивал себя император и не находил ответа. Логика подсказывала: если они это сделали, значит сил у них не меньше, чем у него. Но неужели разведка проглядела русскую армию силой в 50-60 тысяч штыков? Есть ли у Беннигсена этот туз в рукаве? Если нет, как уверяли разведданные, то русское наступление было глупостью, сродни глупости Мака. Такой ответ напрашивался сам собой, но помня битву при Прейсиш-Эйлау, император не мог его принять. Себе Наполеон мог признаться, что на фоне побед в австрийской и прусской кампаниях битва эта закончилась поражением. Если Беннигсен в решающий момент достанет козырный туз, все может закончиться катастрофой. Общий вывод – следует учитывать наличие резервной армии, как ни мала вероятность ее существования.
Второй не менее важный вопрос – что Беннигсен намеревается предпринять. Обычно Наполеон с той или иной степенью уверенности знал намерения командующего противника. В основе этого знания лежал не столько анализ объективных причин, сколько учет психологии неприятельского полководца. С Беннигсеном эта метода дала сбой.
Во всех своих кампаниях Наполеон придавал крайне важное, решающие значение поступать так, как не ожидает неприятель. Порой делал он это в ущерб логике и здравому смыслу, но получал неоспоримое преимущество, приводившее к быстрой победе. Так было в кампании 1800 года против Меласа, когда он вместо того чтобы наступать с юга, повел свои войска через Альпы, поставив австрийского командующего перед неразрешимой задачей, и второй раз в этой кампании – напрашивалась разблокирование Генуи, а он повернул на восток и занял Милан. Так было и в последней кампании против пруссаков. Наполеон догадывался, что Вильгельм ожидает не нападения, а задушевного разговора, слез примирения и клятв над гробом Фридриха Великого. Для агрессии просто не существовало причин, но, напав, он сам удивился быстроте развала Пруссии. Эффект неожиданности нападения был столь велик, что пруссаки опомнились только весной и, уцепившись за краешек своей земли, оказали яростное сопротивление в Данциге. Ах как было неприятно осознавать, что Беннигсен на нем применяет его же методы – неожиданные, немотивированные действия, ставящие противника в тупик и учет психологии противника.
6-го июня Наполеон, по дороге на передовую, заехал к маршалу Сульту, дабы посоветоваться с ним об актуальном положении. Прежде он этого не делал. Обычно Наполеон оглашал свои стратегические решения в форме приказов, ни в коем случае не раскрывая механизм их принятия, но сейчас он был растерян. И растерянность его подтверждает письмо к Бернадотту, датированное 6-м июнем: «Я ломаю голову, что противник намеривается предпринять. Я объединяю сегодня мои резервы пехоты и кавалерии. Я буду пытаться найти противника, навязать ему генеральное сражение и положить этому конец».

Русская армия медленно, солидно отступала, ведя французов на позиции у Гейльсберга, где Беннигсен и намеривался дать генеральное сражение.
Наполеон, предполагая ловушку, допуская существование еще одной русской армии, не предпринимал попыток, как он обычно делал, зайти в тыл неприятелю. Ведь ежели армия существует, а об этом говорит неспешное отступление русских, словно приглашающее послать один корпус им в тыл, этот корпус попадет между двух огней и будет непременно уничтожен.
Медленное отступление русских сопровождалось осторожным фронтальным давлением французов. Днем 9-го июня русские заняли позиции у Гейльсберга. Французская армия стала лагерем напротив русских укреплений. К так и нерешенным гамлетовским вопросам добавился еще один – не является ли предстоящая битва западней? А если является, то что следует ожидать; точнее сказать – где и когда следует ожидать нападения армии-призрака.
Для битвы Наполеон определил 65 тысяч солдат. Остальные 80 тысяч оставались в лагере и не принимали участия в сражении. Уже давно рассвело, а Наполеон все ждал известий о появлении русской армии и, не дождавшись, в 10 часов отдал приказ начинать.
Как и в предыдущем наступлении, никаких, характерных для Наполеона маневров; таких как обход с флангов, заход неприятелю в тыл, рассечения по центру, в этой битве не было. 40% французских войск атаковали русские позиции исключительно фронтально. Остальные 60% ожидали атаки армии-призрака. Вернее сказать, ожидал ее один Наполеон – может еще Бертье – остальная армия – маршалы, генералы, офицеры и ветераны посообразительней – недоумевали таким несвойственным поведением императора. Примечательно, что в лагере, в состоянии полной боевой готовности, остались по большей части ветераны, а атаковали русские позиции в основном новобранцы.
Битва началась. Французским батальонам удалось, неся большие потери, оттеснить передовые линии русской пехоты до земляных укреплений. Как только пехота зашла за земляные валы, русские по наступающим открыли массированный картечный и ружейный огонь. Как и в битве при Прейсиш-Эйлау, картечь выкашивала во французских рядах роты и батальоны. Во всех местах атака была отбита и последующие атаки ни к чему, кроме потерь, не привели. Еще задолго до темноты Наполеон приказал остановить сражение и возвратить войска в лагерь.
Потери убитыми, ранеными и пленными в этой битве составили 1 к 2. Шесть тысяч русских солдат против 12 тысяч французов. Французская историография обходит молчанием эту битву, вскользь упоминая, что ее следует рассматривать совместно с битвой у Фридланда, как ее первый этап, закончившейся, как известно, полной победой французского оружия. Не могу согласиться с этим мнением. Действительно, Наполеон не проиграл сражение. Он сознательно прекратил его и сознательно отвел свои войска с поля боя. Французы не отступили под натиском русских, тем более не бежали, а отошли по приказу Наполеона. Несомненно, Наполеон не проиграл, но так же несомненно победил Беннигсен и русская армия. Эта победа явилась личным триумфом русского командующего. Ему таки удалось перехитрить Наполеона, получилась навязать тому свою тактику, и в этом смысле Беннигсен вышел победителем.

Армия призрак так и не появилась, и Наполеон решил действовать, исходя из посылки, что ее не существует (впрочем, некоторые меры предосторожности, на случай ее появления все же он принял). Наполеон начал действовать в своей обычной манере. Первое, что он сделал еще вечером 10-го числа, приказал 30-ти тысячному корпусу Даву обойти русские позиции слева и атаковать их с тыла. Даву, на то время самый способный из маршалов – главная ударная сила Наполеона, заменивший в этом качестве маршала Ланна, чем вызвал ревность последнего и, как следствие этой ревности, охлаждение отношений между Ланном и Наполеоном, очень хорошо выполнял подобного рода маневры. Утром 11-го числа корпус Даву выступил выполнять задание императора.
Беннигсен ожидал продолжения битвы на другой день, но когда он узнал о движении корпуса Даву, приказал немедленное отступление. Он понял, что дальше обманывать Наполеона не получится.
Три дня русская армия спешно отступала к своим пределам, отбиваясь, как от бешенных собак, от французских корпусов, пытающихся то слева то справа обойти ее. Куда и подевалась солидная неспешность отступления русских и благоразумная осторожность французского наступления, какими они были до Гейльсберга. На четвертый день на границе империи Беннигсен решил еще раз попытать счастье. Армия заняла оборону у местечка Фридланд.
Рано утром 14-го июня русские позиции атаковал вырвавшийся вперед корпус маршала Ланна, который рвением пытался опять заслужить благосклонность императора. Сначала Ланн думал, что русские ведут арьергардные бои и вот-вот начнут отступать, как они делали все эти три дня, но по упорству русских вскоре Ланн понял, что перед ним не арьергард, а вся русская армия. Понял это и Наполеон и за спиной корпуса Ланна, связавшего русских боем, начал собирать все свое войско.
В пять часов пополудни император приказал всеобщую атаку. Французы, не мудрствуя над тонкостями тактики, атаковали русские позиции на обоих флангах и по центру. На правом фланги корпус Нея напал на дивизии Багратиона; слева генерал Виктор, заменивший раненого Бернадотта, атаковал части генерала Горчакова; и по центру Ланн, усиленный двумя дивизиями Сульта, перешел в атаку на русские дивизии, возглавляемые главнокомандующим. Против русской армии действовало 70%, имевшихся в распоряжении у Наполеона войск. Остальные 30% – основная масса кавалерии, гвардия и часть корпуса Сульта – стояли в резерве, на случай, если армия-призрак все же объявится. Соотношение французов к русским составляло примерно 3 к 2.
Сражение разгорелось с необычайной силой. Лучшие части французской армии, ветераны, не считаясь с потерями, постоянно теснили русские войска. Атака накатывалась на атаку. Особенно успешно действовал Ней на правом фланге. Ему удалось выкатить батареи в передние линии и картечным огнем прокладывать путь пехоте. Багратион отступал все дальше и к восьми часам наполовину разрушенный, горящий Фридланд находился в руках французов. В это время приказал отступление и Горчаков. Центр замешкался с отступлением и большая часть полков русского центра ударами справа и слева неприятель окружил и пленил.
В 10 часов битва прекратилась. Потери русских в этой битве были огромны. Не такие большие, как во французских отчетах, порой приближающиеся к общей численности русских войск, но треть состава армия потеряла.
Остатки русской армии всю ночь отступали на восток. Единственным спасением для армии – это форсировать Неман и сжечь за собой мосты. По дороге к армии присоединился всё, что осталось от корпуса Лестока, разбитого Мюратом 14-го июня в бою под Кёнигсбергом.19-го июня последние русские части перешли мост в Тильзите и сожгли его. Почти одновременно Мюрат занял город.

7

Русская армия оказалась в очень тяжелом положении. В окружении Александра все чаще раздавались голоса о необходимости примирения с французами. Ну, положим, Константин всегда стоял за французов, но сейчас толкнувшие императора на войну Чарторыйский и Новосильцев в один голос говорили о необходимости переговоров.
Со времени сдачи Данцига император находился в глухой депрессии. С 8-го июня Александр проживал в Тильзите. «Император целыми днями гуляет по Тильзиту, – писал Чарторыйский Строганову, – он проводит целые дни в ничегонеделаньи...».
Как это случилось, спрашивал себя Александр, что невинная умозрительная идея установления справедливости на континенте докатила французские полчища до русских пределов? Как это вышло, что он остался один на один с Наполеоном? Где английский экспедиционный корпус, где шведские войска, куда подевались прусские корпуса, и почему затаилась Австрия? Как так произошло, что французская армия, два года назад казавшаяся бесконечно далекой, ни сегодня завтра вторгнется на территорию империи?
В эти дни в Тильзите император стремительно взрослел, принимая простые, наиболее трудные по причине их простоты, истины: в политике нет друзей и благородства, а есть интересы; всегда нужно блюсти свои интересы; сила превалирует над справедливостью.
Вечером 14-го июня в Олите (Алитус) император принял смотр корпуса генерала князя Лобанова-Ростова, численностью 35 тысяч человек. Не успел этот корпус к Беннигсену. Не так уж был не прав Наполеон. Туз был, только не в рукаве, а завалился он под стол.
Прусский король находился в это время в Мемеле. 16-го июня в Олите Александр узнал о фридландском поражении. Александр решил, как ни тяжело ему, пойти на переговоры с Наполеоном. В тот же день царь поставил в известность прусского короля, что он намеривается послать князя Лобанова-Ростова во французскую ставку для заключения перемирия. Царь, не чувствуя себя в безопасности в Олите, переехал в Шавли (Шауляй) и попросил Вильгельма приехать туда для выработки единой позиции. Когда король приехал в Шавли, нашел он царя и его окружения готовыми заключить с французами мир.
Начались переговоры очень осторожно. Царь попросил Беннигсена вступить в контакт с французами; тот, в свою очередь, попросил об этом Багратиона, своими войсками прикрывающий отход армии и ведущий арьергардные бои. 18-го июня Багратион послал одного из своих офицеров к Мюрату, ибо именно эскадроны Мюрата шли в авангарде французской армии. Парламентарий вез письма главнокомандующего и Багратиона. Рано утром 19-го числа эти письма были переданы Мюрату. Маршал немедленно отослал их к Наполеону, который 19-го в два часа пополудни прибыл в Тильзит, где еще несколько дней назад находились Александр и Вильгельм.
Как только Наполеон выразил желание заключить перемирие, пружина переговоров стала раскручиваться в обратном направлении (поскольку царь не прислал личного обращения, всё происходило на армейском уровне). Мюрат послал Беннигсену ротмистра Перигора, племянника Талейрана, с просьбой прислать на переговоры к маршалу Бертье высокопоставленного офицера, наделенного полномочиями заключить перемирие.
Мосты сгорели, и связь между ставками осуществлялась на лодках через Неман. К Бертье прибыл князь Лобанов-Ростов. Стороны довольно быстро договорились о перемирии продолжительностью месяц и о демаркационной линии. Дальше вышла загвоздка – французы требовали передачи трех последних прусских крепостей: Кольбера на побережье, Грауденца и Пиллау в Силезии. Лобанов, естественно, сказал, что он не имеет полномочий принимать такие решения и должен получить соответствующий приказ своего государя.
Наполеон, пользуясь случаем, послал в ставку Беннигсена Дюрока. Официально для ускорения переговоров по заключению перемирия, в действительности Наполеон хотел знать точно, какова же сила русской армии и, уже исходя из информации Дюрока, принимать решение о необходимости переговоров вообще, а, если они окажутся нужны, какие требования следует выдвигать. Ни в одной кампании Наполеон не знал так мало о силе неприятеля, как в этой русской.
Дюрок, как и Савари, специализировались на выполнении шпионских миссий. Как первый, так и второй обладали тонким нюхом в определении действительного положения в лагере противника. Увидев прибывшего Дюрока, Беннигсен раскусил замысел Наполеона. Он писал в мемуарах, что постарался невзначай показать Дюроку прибывшее подкрепление, постарался опосредованно внушить ему, что армия после Фридланда полностью восстановилась и готова к дальнейшим сражениям. Очень умное поведение, показывающие, что Беннигсен, как никто другой из современников, понял Наполеона, определил его метод ведения войны и мирных переговоров.
Между тем, пока Беннигсен показывал Дюроку силу русской армии, события развивались своим чередом. Великий князь Константин приехал из ставки Беннигсена к царю в Шавли. В город он прибыл вечером 20-го июня. Сразу по прибытию Константин имел долгий разговор с братом с глазу на глаз. Великий князь настаивал, как это следует из некоторых высказываний Наполеона в письмах к Талейрану, согласиться на передачу крепостей, не консультируясь по этому поводу с королем. Само дело с прусскими крепостями, передачи которых требовали у русского императора, была затеяно Наполеоном исключительно с целью развалить русско-прусский союз. В дальнейшем, в Тильзите, Наполеон не раз атаковал союз, а Александр последовательно его отстаивал. Эта была их шахматная партия, закончившаяся вничью, но с небольшим преимуществом Александра.
Еще в ночь с 20-го на 21-е июня Константин, с письменными и устными указаниями царя, поскакал обратно в ставку Беннигсена. В письме главнокомандующему Александр высказал мнение, что французское требование передачи прусских крепостей в принципе приемлемо. Император высказал пожелание, чтобы во всех дальнейших переговорах принимал участие князь Лобанов-Ростов.

21-го июня в Шавли приехал Вильгельм. Весь этот и следующий день государи советовались, как им поступать. Они обсуждали тактику и стратегию будущих переговоров. О военных действиях речи уже не было. От того, как они себя поведут, насколько они будут едины – убеждал Александр Вильгельма – будет зависеть и положение Пруссии, и положение России. Александру, Вильгельму и Гарденбергу, который изложил свое видение ситуации в двух докладных записках, было о чем поговорить. Тон задавал Александр. Он предложил своего рода деловую игру. Он рассуждал, какие пакости может придумать Наполеон, чтобы разбить их союз и как им надо реагировать, чтобы союз этот сберечь, хотя бы из чувства самосохранения. Следует сберечь, следуя простой логике – если Наполеон будет стремиться уничтожить их союз, значит это ему нужно. И нужно не из любви и уважения к России и Пруссии, а чтобы больше с них получить. Откровенная позиция русского императора подкупила Вильгельма и Гарденберга. Они уже после падения Данцига пытались вступить в сепаратные переговоры с Наполеоном. Александр знал об этом, но ни словом не обмолвился.
Александр вырос. За две недели, проведенные в Тильзите, в его душе произошла огромная внутренняя работа, поднявшая его до уровня Наполеона. Теперь он был готов сражаться с корсиканцем на равных. До уровня Талейрана ни то ни другой, впрочем, так и не поднялись.
На совещаниях с королем и последующих переговорах в Тильзите почти не принимали участие члены триумвирата, хотя и Новосельцев, и Чарторыйский, и Строганов находились в непосредственной близости от царя. Этим Александр как бы признавал ошибочность прежней концепции и ошибки носителей этой концепции.
Вечером 22-го числа, когда Александр был готов выехать поближе к месту проведения переговоров (в том, что переговоры вскоре состоятся, Александр не сомневался), в Шавли пришло известие, что месячное перемирие между Францией и Россией подписано. В соглашении о перемирии говорилось – потребуются четыре-пять дней, чтобы подписать франко-прусское перемирие. Вот оно! Вот первый шаг Наполеона по уничтожению русско-прусского союза.
С русской стороны перемирие подписал Лобанов-Ростов, которого Наполеон очень ласково принял, был с ним примером вежливости и любезности и оставил обедать. За обедом Наполеон, выпив бокал шампанского вина за здоровье русского императора, заметил, как само собой разумеющиеся, что граница русской империи должна проходить по реке Висла, то есть Россия должна включить в себя прусские владения в Польше. Великий актер Наполеон начал свою игру.
22-го июня Александр и Вильгельм приехали в Тауроген, где встретили возвращающегося от Наполеона Лобанова-Ростова. Царь сразу принял князя. Александр знал, что делать и вел свою игру твердо и уверенно. Он приказал Лобанову немедленно возвращаться к Наполеону с ратифицированным соглашением о перемирии, а на словах Александр попросил передать Наполеону просьбу о личной встрече и о посредничестве князя в организации этой встречи. Конечно, все решения Александр принимал с согласия Вильгельма, в соответствии с разработанным ими в Шавли сценарием.
Прежде чем Лобанов выехал выполнять миссию, в ставку Александра прибыл ищейка Дюрок. Он уже успел вернуться из штаб-квартиры Беннигсена и доложиться императору, что русская армия далеко не побеждена, и она располагает свежими подкреплениями – этим докладом обусловлена относительная податливость Наполеона на переговорах по подписанию перемирия. И теперь французский император командировал Дюрока в ставку Александра, разнюхать там настроения и, главное, определить состояние отношений между Александром и Вильгельмом. Государи были готовы к появлению Дюрока. Пока все шло согласно сценарию. Действия Наполеона пока укладывались в предсказанную схему. Официально причина появления Дюрока в ставке звучала – обмен посредниками в переговорах. Обмен, так обмен.
Рано утром 24-го июня Лобанов снова пересек Неман. Наполеон сразу ратифицировал соглашение. Несколько позже посредники на встрече высказали желание императоров встретиться лично в ближайшее время. Наполеон с удовольствием принял предложенную Александром игру в посредников. Гораздо проще договориться напрямую двумя-тремя записками, но мотающиеся через реку то вместе, то порознь Дюрок и Лобанов, их напряженная деятельность, придавали предприятию отблеск величия. Дюрок и Лобанов делали из переговоров театральную пьесу, и Наполеон заинтересовался ею, режиссурой, сценарием, декорациями и даже зрителями. Превратить переговоры в грандиозный спектакль, был ли это тонкий ход Александра? Но, увидев, как Наполеон хочет поставить спектакль, царь решил подыграть.
Уже вечером 24-го июня Дюрока и Лобанова принял Наполеон и с удовольствием говорил с ними о деталях предстоящего представления. Сначала обсуждался вопрос о месте проведения переговоров. Наполеону не нравилась русская сторона Немана, а Лобанов говорил, что Александр не хочет перебираться на французскую. Дюрок в шутку сказал:
– А давайте посередине.
– Грандиозно! – только и смог вымолвить пришедший в восторг император.
За остаток дня и ночь саперы корпуса Нея соорудили плот – образец армейского искусства. На плоту саперы установили павильон четыре метра в ширину и шесть в длину. Павильон имел два входа. Западный был украшен символикой французской государственности и красивой с завитушками надписью «Napoleon». Восточный вход – точная копия западного, за исключением символики и надписи «Alexander». С северной и восточной сторон императорский ковчег был оборудован окнами. Внутри, в середине павильона, стоял стол и два кресла.
Декорации готовы. Зрители по берегам Немана собраны. В передних рядах французов должны сидеть маршалы, генералы и сановники, дальше толпятся офицеры, а за ними стройными рядами стоит, не шелохнувшись, гвардия. Пора выходить на сцену главным героям.
С утра 25-го июня шел дождь. Наполеон слегка нервничал, как бы погода не испортила представление. Впрочем, успокоился император, маршалы и гвардейцы это не изнеженная парижская публика. Они не уйдут – это он знал точно. Заранее на русскую сторону реки была послана лодка, чтобы оттуда забрать Александра. В час дня по сигналу две лодки отчалили одновременно. Лодка с Наполеоном причалила к плоту первой, как пишут историки – непреднамеренно. Не верю!, как говаривал Станиславский. Либо Наполеон слегка поторопил гребцов, либо Александр немного придержал своих. А скорей всего имело место и то, и другое. Александру то не надо само утверждаться, он государь по рождению. Другое дело Наполеон...
Когда лодка с императором Александром Великим князем Константином, генералами Беннигсеном и Уваровом, графом Ливеном, князьями Лобановым-Ростовским и Волконским пристала к плоту, ее встретили улыбающиеся, довольные своей маленькой победой император Наполеон, маршалы Мюрат, Бертье, генералы Дюрок, Бессьер, Коленкур и Бертран.
Наполеон узнал по описанию Беннигсена и обратился к нему:
– Это Вы командовали войсками?
– Да, государь, – быстро ответил юный Уваров.
Все засмеялись, а Наполеон продолжил, обращаясь к Беннигсену:
– Вы плохо говорите по-французски, но замечательно сражаетесь.
Генерал промолчал. Чем меньше Наполеон будет знать о его внутреннем мире, тем лучше он будет против него сражаться.
Государи обнялись, как водится между братьями, и, отослав сопровождающих назад, вошли в павильон. Переговоры с глазу на глаз продолжались полтора часа. О чем они говорили неизвестно, но возможно предположить, что речь шла, в основном, об Англии и о франко-русском союзе против нее. Закончив переговоры, государи вышли из павильона; вскоре к плоту подошли лодки и императоры, еще раз обнявшись на прощание, отплыли каждый в свою сторону. Грандиозный спектакль закончился, занавес опущен.

Прежде чем императоры расстались, Наполеон предложил Александру переселиться в Тильзит, объявленный по такому случаю нейтральным. Прусского короля Наполеон не пригласил. Александр принял приглашение. И не приглашение Вильгельма па плот, и не приглашение его в Тильзит укладывались в схему поведения Наполеона. Александр был готов к этому. Готов и Вильгельм, хотя, конечно, ему было обидно за такое унижение напоказ.
Внешне императоры остались довольны встречей и друг другом. «Я видел императора Александра, – писал Наполеон Жозефине через несколько часов после первого свидания. – Он красивый, добрый молодой император. У него больше духа, чем обычно предполагают». Так говорят монархи о своих подданных и подчиненных, но не о равных. Александр старательно, с глубоко скрытой иронией подыгрывал Наполеону. «Каждое мгновение, что я могу провести с императором для меня озарение и просвещение равное веку», – говорил Александр месяц спустя французскому генералу Фурнье.
Тем же вечером 25-го июня император Александр ужинал у своего нового друга, императора Наполеона. Переговоры и разговоры, смотры войск, вручение высших наград солдатам и офицерам недавних противников, совместные обеды и ужины – все в Европе должны знать, как теперь Наполеон и Александр любят друг друга. Не только императоры показывали близость, но и Мюрат с Константином часто ходили по городу в обнимку.
Два дня спустя после первой встречи императоры пригласили в свою кампанию короля Пруссии. Обедал и ужинал король вместе с Наполеоном и Александром, но ночевать возвращался в Пиктупёнен.
В дружеских беседах императоры обговорили все вопросы, начиная с прусского и заканчивая турецким, и только потом из Кёнигсберга был вызван Талейран, чтобы совместно с русским министром иностранных дел оформить монаршие договоренности в виде мирного соглашения. На этом месте произошла маленькая заминка. Наполеон не хотел иметь дело с бароном Будбергом. Он довольно часто просил своих венценосных друзей заменить того или иного их чиновника. Как правило, просьбы эти удовлетворялись, и Александр не нарушил традицию. Вместо Будберга партнером Талейрану Александр назвал князя Александра Куракина, который получил назначение послом в Вену, но не успел уехать.
7-го июля 1807 года франко-русский мирный договор был подписан Талейраном с французской стороны, Куракиным и Лобановым-Ростовским с русской. 9-го июля договор ратифицировали оба императора.
Договор делился на две части: обычную и тайную.
В открытой части договора четвертая статья декларировала возвращение Пруссии ее западных территорий. Девятая статья, чтобы восстановить «естественные» границы, закрепляла за  Россией прусский округ Белосток.
Герцогства Саксен-Кобург, Ольденбург и Мекленбург-Шверин возвращаются их прежним владельцам, но до заключения мира с Англией в Ольденбурге и Мекленбурге-Шверине остаются французские войска (ст. 10-12). Император Наполеон принимает посредничество русского императора в организации мирных переговоров между Францией и Англией (ст. 13). Со свое стороны Александр признает королей Неаполя, Голландии и Вестфалии, признает Рейнский союз и его князей (ст. 14-19). Русские войска покидают Валахию и Молдову, не занимают этих провинций, прежде чем не будет заключен мир между Россией и Турцией (ст. 20-22). Французский император принимает на себя посредничество в переговорах между Россией и Турцией (ст. 23).
Тайная часть договора намного интересней. В свое время англичане удовлетворили свое любопытство за миллион фунтов стерлингов – в пересчете на современные деньги миллионов эдак сто долларов, мы же имеем возможность ознакомиться с ней бесплатно. Россия передает Франции бухту Котор (ст. 1) и семь Ионических островов (ст. 2 и 3). Александр признает Жозефа как короля обеих Сицилий, как только Фердинанд IV в качестве компенсации получит Кандию (о. Крит) и Балиары или равнозначные территории (ст.4).
В пятой статье говорилось, что если при заключении мира с Англией Ганновер объединится с Вестфалией, то король Пруссии получит, как компенсацию, территорию по левую сторону Эльбы с населением 300 – 400 тысяч душ.
Следующая, последняя статья тайного договора, пристраивала князей, которым, возможно, придется пожертвовать своими землями в пользу Пруссии. Правители Гессен-Касселя, Брауншвейг-Вольфенбюттеля и Нассау-Оранья за потерю своих земель должны получить годовую ренту от короля Вестфалии.
Наконец, в Тильзите Франция и Россия заключили союзный договор, содержание которого тоже являлось тайным. В первых трех статьях Россия брала на себя обязательства присоединиться к континентальной блокаде. Важнейшей являлась четвертая статья.
Если Англия не примет посредничество России или до 1-го ноября 1807 года, не проявит готовность заключить мир, не признает равноправие всех стран на море и не вернет Франции и ее союзникам все отобранные колонии, русский посол в Лондоне в ноябре предаст английскому правительству ноту, в которой русский император объявит, что он занимает с Францией единую позицию. Если Англия до 1-го декабря 1807 года не даст удовлетворительный ответ, Дания, Швеция и Португалия должны закрыть свои порты английским кораблям. В случае отказа этих стран, Франция и Россия объявляют им войну (Дания согласилась с правомочностью такой постановки вопроса и избежала нападения Франции или России, но Копенгаген подвергся обстрелу английского флота, а вот Португалия и Швеция подверглись нападению: первая французскому, а вторая русскому).
В пятой и шестой статьях союзного договора стороны заявляли желание привлечь Австрию на свою сторону. Условием вхождения Австрии в франко-русский союз, как равноправный партнер, стороны видели: вхождения Австрии в систему континентальной блокады, закрытие своих портов английскому флоту и объявление Англии войны.
В седьмой статье говорилось, что если Англия проявит готовность заключить мир и вернуть французские, голландские и испанские колонии, то она может рассчитывать на возврат Ганновера.
Последняя восьмая статья касалась Турции. Если Турция не примет французского посредничества – говорилось в этой статье, – Франция объявит Порте войну и все европейские провинции, кроме Румынии, и Константинополя, будут у Турции отобраны.

8

С королем Пруссии Наполеон вел свою игру. Пруссия сохранила свою государственность только благодаря твердой позиции Александра. Известно, что Наполеон хотел уничтожить Пруссию, как он это сделал с Неаполем или с Гессен-Касселем, а на ее месте создать буферное между Францией и Россией государство.
В день первой встречи императоров Бертье вызвал фельдмаршала графа Калькройтера, которого король назначил вести переговоры, и положил перед ним готовый текст перемирия. Фельдмаршал вздохнул и подписал, не возражая. Согласно соглашению три крепости преткновения остаются за Пруссией, но прусские войска в составе шведской группировки должны немедленно прекратить боевые действия. Продолжительность действия перемирия и демаркационная линия, в горячке переговоров с Россией, были забыты. Только два дня спустя в текст внесли дополнение, что эти вопросы регулируются по образцу франко-русского соглашения. 26-го июня король ратифицировал соглашения, а 28-го июня подтвердил своей подписью и дополнение.
Роль у короля на этих переговорах была незавидная. Он должен проглатывать обиды, наносимые ему Наполеоном, и преднамеренно и как бы между прочим. Например, спрашивал с издевкой Наполеон его о форме с множеством пуговиц: «Вы должны каждый день застегивать все эти пуговицы, но как Вы приступаете их застегивать – снизу или сверху». Вильгельм держался. Он был хорошо подготовлен Александром и чувствовал в его жестах и взглядах скрытую поддержку. «Я видел это существо, – писал он Луизе 25-го июня. – Я не могу Вам описать ощущение, которое вызвал у меня его вид. Их беседа при ужасной погоде продолжалась два часа, и я оставался, чтобы дождаться результата... После возвращения император (Александр) сразу же пришел ко мне, чтобы рассказать обо всем, что произошло. Он не все рассказал, как N. на него давил, как он был холоден, но вежлив. В маленькой битве, касающиеся трех крепостей, он (Александр) одержал победу и они на время перемирия не будут отданы французам…»
26-го июня ровно в полдень на том же плоту посередине реки встретился император французов Наполеон I  и король пруссаков Фридрих Вильгельм III. Короля сопровождал Александр. Наполеону так понравилось первое представление, что он решил повторить его. В тот же день Вильгельм писал жене: «Я видел его! Я видел это из ада поднявшееся чудовище, чтобы навести ужас на всю землю. Невозможно описать впечатление, вызванное в первый момент его появления. Еще никогда не приходилось мне выстоять такой жесткий экзамен. Он был сама холодная вежливость, полностью бесчувственная... Счастье, что император Александр сопровождал меня на этой встрече, и он в основном вел переговоры. Когда встреча закончилась, продолжавшаяся примерно сколько и вчерашняя, спросил он меня кого я привез с собой? Я представил ему генералов Лестока, Клейста и Ягова...».
На встрече Наполеон упрекал Вильгельма, точнее сказать выговаривал, как мальчишку, за его внешнюю политику. В заключение проволочки, безусловно продуманной и отрепетированной, имеющей целью унизить Вильгельма в глазах Александра и оттолкнуть царя от короля-труса, Наполеон сказал, что он не хочет ни видеть Гарденберга, ни слышать о нем. Примечательно, что всех людей, могущих ему помешать, он удалял из окружения монархов. Всех кроме Беннигсена. Ни в коем случае нельзя было показать насколько близко, вплотную подошел генерал к разгадке секрета его гениальности.
В заключении на плоту Наполеон в самых изысканных выражениях пригласил Александра отужинать с ним нынче в шесть часов. Стоящего рядом Вильгельма он не пригласил. На сей раз, корсиканец атаковал Вильгельма. Хотел вызвать у того обиду на принявшего приглашение прусского императора. Наполеон нутром чувствовал какую-то тайную связь между Александром и Вильгельмом и всячески хотел ее разрушить. Александр был готов ко всему. Все, что делал Наполеон, пока укладывалось в рамки сценария. Был готов и Вильгельм. Конечно, король обижался и оскорблялся, ведь чувствам и ощущениям, на которые давил Наполеон, не прикажешь, но умом Вильгельм понимал, что так и должно быть, что все происходит так, как предсказывал Александр.
Вскоре, видя, что унижения Вильгельма не достигают своей цели, и чувствуя, что внутренняя связь между царем и королем только крепнет, Наполеон изменил тактику на противоположную. Он становится к королю все мягче и ласковее и это дало результаты. «Все, что он об этом говорил, – писал король Луизе о беседе Наполеона и Александра, касаемо внутреннего управления страной, – очень умно и интересно. Что за прекрасно организованная голова! И как я уже говорил, если он захочет ее применить на добрые дела, он, с его возможностями, мог бы стать добрым гением человечества...». Примерно так же начала выражаться и королева Луиза.
Наполеон приложил много усилий, чтобы опосредованно вложить в сознание короля и королевы мысль о том, что Пруссия остается государством только благодаря доброй его воле, а не твердости Александра. Это отчасти сработало. Кнут не сработал, пряник, обильно посыпанный солью территориальных потерь, но все же пряник, сработал. Король и королева стремительно двигались от ненависти к восхищению гением Наполеона. Тонкая игра великого актера Наполеона. 4-го июля французский император разрешил Луизе приехать и поселиться в Тильзите. И королева, гордячка-королева, восприняла это как милость.
Не успела королева, приехав, распаковать баулы, как перед домом появилась группа всадников, в центре которой неброскостью своего наряда выделялся французский император. Наполеон попросил у королевы свидание, притом наедине. Беседа продолжалась около часа. Перед тем как закрылись двери в комнату, и Наполеон остался наедине с Луизой, Вильгельм попросил жену, быть с императором помягче и припрятать подальше свою ненависть. Об этой встречи ходят много легенд. Прусский двор представил ее как образец героического поведения королевы. Наполеон много позднее говорил Мюрату, что если бы король зашел на полчаса позже, то он бы вернул Пруссии Магдебург. Луиза оставила в дневнике подробные записи о Тильзите, но в них о встрече с Наполеоном нет ни слова. Вероятно, эти записи она уничтожила сама или их уничтожил кто-то другой. Скорей всего беседа носила формальный, ничего незначащий характер. Наполеону был важен сам факт встречи с королевой один ни один.
Изменения поведения Наполеона по отношению к прусской паре тревожили Александра. Он был готов, что Наполеон будет унижать короля в его глазах и наоборот – его в глазах короля. К этому он был готов и подготовил, как сумел, Вильгельма. Но стремительное потепление отношений императора и короля царь не предвидел, и не готовился к такому повороту событий. Конечно, Александр на ходу пытался внести коррективов их совместную с Вильгельмом тактику, но она все чаще давала сбои. Король явно выходил из-под контроля Александра. И если бы Наполеону надо было добиться разрыва между Александром и Вильгельмом, он бы, определенно, добился бы этого еще в первую неделю июля, давя лаской на Вильгельма, как на слабое звено. Но Наполеону была важна не Пруссия, а Россия, потому он не провоцировал вражду между царем и королем. Добился улучшения отношений с Вильгельмом, убедил короля, что Пруссия осталась Пруссией, как акт доброй воли французского императора и довольно. Дальше заходить не стоит.
В Париже Наполеон рассказывал Гортензии о королеве: «Его (Вильгельма) ревность из-за внимания императора Александра к королеве стала в высшей степени заметна. Однажды предпринял я конную прогулку с королевской четой. Александр оторвался от нас, чтобы догнать ускакавшую вперед королеву. Король Пруссии не смог скрыть свое недовольство. Он осмотрелся во все стороны и воскликнул: «Где же русский император? Он нас оставил!». Я как добрый брат ответил ему, что он только что был здесь и не мог далеко ускакать». Император писал Жозефине: «Королева действительно восхитительна. Но не будь от этого ревнива. Я как восковая дощечка, по которой все соскальзывает. Если я захочу играть во влюбленность, это мне будет стоить слишком дорого».

6-го июля Наполеон попросил Талейрана как можно скорей подготовить мирный договор с Пруссией.
Вильгельм был хорошо информирован о ходе переговоров с Наполеоном, но ни он, ни его новый министр иностранных дел граф Гольц к переговорам между Талейраном и Куракиным допущены не были. Только 7-го числа Гольца принял Наполеон, а за полчаса до аудиенции Талейран ознакомил его с текстом франко-прусского мирного договора. Текст не содержал ничего такого, что бы раньше не говорил Наполеон, однако и король и королева, попробовавшая очаровать Наполеона, все же надеялись, что окончательные условия будут легче. Состоявшийся в тот же день ужин у Наполеона больше походил на поминки Великой Пруссии, нежели на радостное отмечание прихода новой эры франко-прусской дружбы.
Собственно договор, положивший конец состоянию войны между Францией и Пруссией,  был подписан 9-го июля Талейраном со стороны Франции и графами Калькройтером и Гольцом с прусской. 12-го июля договор ратифицировали Наполеон и Вильгельм.
Пруссия потеряла немного больше половины своей территории и немного меньше половины населения. Вот так сходили за Ганновером! Она потеряла: все земли западнее Эльбы, включая Эрфурт; на юге Котбус; на востоке польские владения кроме Силезии, некоторые территории Восточной Пруссии, Данциг, обвяленный свободным городом и отошедший России округ Белосток. Наполеон сам настоял на включении Белостока в состав России. В противном случае – говорил французский император – он будет включен в состав великого герцогства Варшавского. Понятно, что Наполеон Белостоком хотел создать постоянный конфликт между Пруссией и Россией.
Силезия и крепость Грауденц благодаря настойчивости Александра остались за Пруссией. Кроме территориальных потерь, которые отошли в основном Саксонии, как альтернативе Пруссии в регионе, Пруссия по договору признавала королевства Неаполь, Голландию и Вестфалию, признавала Рейнский союз и его князей; Пруссия обязалась закрыть свои порты английским кораблям.
12-го июля Бертье представил Гольцу договор о компенсации военных расходов. По этому договору французские войска освобождают до 20-го августа территорию старой Пруссии, до 5-го сентября остальную территорию за исключением Силезии и до 1-го октября Силезию, если прусское правительство выплатит компенсацию в размере 154,5 миллионов франков или предоставит гарантии к ее выплате.
Польский вопрос на переговорах в Тильзите получил свое временное решение. Образованное ранее герцогство Варшавское, с населением более двух миллионов человек, в Тильзите было признано Россией и Пруссией. Государственный секретарь Маре разработал польскую конституцию, представляющую собой кальку французской. 22-го июля Наполеон подписал ее. Главное, конституция упраздняла рабство крестьян. Страну возглавлял герцог Варшавский, он же король Саксонии. Законодательством занимался Сенат из 18 человек и собрание депутатов из 100 человек. По конституции герцогство могла иметь армию (без гвардии) численностью 30 тысяч человек.
9-го июля в девять часов утра Наполеон и Александр подписали мирный договор. После последнего трехчасового разговора, Наполеон проводил царя до лодки, ждущей чтобы отвести Александра на другой берег Немана. Во второй половине дня попрощался с Наполеоном и Вильгельм.