Удержи меня

В том мальчике, которому ты почти в отцы годишься, было что-то особенное: в нем жажды жизни, стремления охватить все целиком - было больше, чем есть всего в тебе самом: твоих желаний, амбиций, сомнений, просчитанных шагов, которые я в тебе так ненавижу. Мальчик приводил меня на крышу его сказочной многоэтажки, и на этой крыше мы были предоставлены только сами себе. Это особенное место, в котором закончилось мое младенчество, мой подростковый максимализм, и начался особый период взросления, подарив мне шанс навсегда остаться ребенком внутри себя. И если бы не тот мальчик, ты бы не нашел во мне этого сказочного притяжения, которое заставило тебя зацепиться за меня, как за крючок, с остатками твоей внутренней свободы - тебя ко мне привела не решимость, а боязнь самой простой ответственности перед самим собой.
У этого мальчика были волосы цвета вороньего крыла - черные, как смоль, я их навсегда запомню, и повторяюсь я об этом в сотый, тысячный раз в этих проклятых мемуарах, но этот оттенок прочно засел в моей голове, не могу его забыть, не могу. Глаза у мальчишки смешливые были, всегда добрые, пока я сама его, как старую игрушку, не покорежила, не поломала, не измяла. Только в моменты полной самоотдачи, я осознаю, что сама сделала из него то, что потом так сильно возненавидела, зародив в нем начало тирании, излишней самоуверенности и постоянного недоверия. Я переломала его пополам, вывернула наизнанку своей нерасторопностью, ужасной уверенностью в том, что смогу без него обойтись, и только начав терять, стала прочно цепляться пальцами за воротник его рубашки, пусть и знала внутри себя: именно тогда его нужно было отпустить.
В памяти проносятся виды города с крыши, и я засыпаю на ходу. С парапета были видны этажи высоток, большие и маленькие дома, чужие крыши, правда всегда пустынные. И здесь было так тихо - слышен только ветер и шум машин, доносившийся далеко снизу, с самого днища этого огромного города, который я так не любила с земли, становясь простым обывателем в постоянной спешке. Перед самым отъездом на крышу попасть не удалось, мы вышли на балкон с заднего входа, и я закурила. Панорамы видно не было, но город вдали был так же красочен, ночь не давала уснуть, ветер трепал волосы, я заплакала. Сигарета полетела вниз, на самое дно - туда, куда и мне хотелось упасть, если бы я знала, что посадка будет мягкой. Кричать не было сил, я вцепилась в руку мальчика и больно стиснула. Уже тогда нам обоим было все предельно ясно, и единственным моим спасением было выносить в себе эту лживую ненависть, потому что чувствовать к нему что-то мерзкое, тяжелое было проще, чем любить его. Любить, как собственный дом, в который не было пути назад, мы уезжали в разные стороны, и на этот раз - навсегда. Если я и подарила ему частичку счастья в нашу последнюю осень, то только для того, чтобы когда-нибудь он смог меня простить. За нами закрылась дверь балкона, и я снова села в последнюю уходящую маршрутку. Мы с ним увидимся еще несколько раз, и каждый раз, вроде бы - на прощание. Мне трудно сказать, в какой момент я разлюбила его, когда закончились осадки, когда наступила тишина. Но он остался в памяти таким прочным и нерастворимым воспоминанием, что иногда я корю себя за мысли о нем. Даже иногда он представляется мне собственным ребенком, которого я не смогла удержать возле себя.
Проще всего было бы признаться самой себе, что я снова ищу отходные пути для своего очередного побега,. Сколько еще у меня будет этих шагов? И где, и самое главное - с кем, я перестану сходить с ума от этого? Способен ли ты удержать меня? Ведь на самом то деле бегу я не от тебя и других, прочих, - а уже из ставшего нашим города, от себя бегу. От самой себя можешь ли ты меня спасти? Нас ты спасти можешь?..
Любить тебя в настоящем и таскать за собой такое прошлое - невыносимо. Если бы ты мог забрать меня на другие крыши - таких ведь сотни, выбрать одну единственную - нашу с тобой, возможно, мне стало бы легче. До этих пор этот “мальчик на Московской крыше” остается преследовать мои мысли. Изнутри, погано, тайком, находясь за сотни тысяч километров вдали от меня, он даже не подозревает, как истлевает мою душу. Во всем вина этих чертовых высоток, осенняя хандра давно прошла, но очередная зима снова доводит меня до края. Я живу этими зимами: в них вечное ожидание, весна приносит надежду, летом наступает перерождение, каждая новая осень приносит окончательный крах и новое начало. Все повторяется по кругу, усталость мучает меня, мне трудно дышать. Если бы ты мог стать моим спасителем, я бы перестала менять города, как перчатки, ведь измены то мои не в людях, а в городах. Мне все чаще хочется вернуться в начало осени, чтобы первые несколько недель повторялись, вертелись по кругу, до тошноты. Лучше быть влюбленной, чем любить тебя, потому что любить тебя - это, во-первых, сохранять вечную субординацию, и во-вторых, стараться показать это как можно меньше. Ты отталкиваешь меня без слов, но и не даешь уйти, ты прочно привязал меня веревками к себе за запястья, но я не слышу от тебя “останься, прошу тебя”. А ты знаешь, люди ведь уходят.
И в какой-то момент вся эта боль, накопленная мною, взорвется, и я тоже уйду. Впервые уйду сама, оставшись почти что рядом с тобой, за твоей спиной. В Англии маленькие города. Но даже так люди уходят. Уходят из твоей жизни. А что скажешь ты, если я уйду?..
Удержи меня, пожалуйста, удержи.