небывальщина

НЕБЫВАЛЬЩИНА


Москва, железнодорожная станция «Нижние котлы». Середина лета. Необыкновенно жарко и душно. На перроне уйма народу, спешащего вырваться за пределы наскучившего за неделю города. Подошедшая электричка терпеливо ждет, пока последние пассажиры забьются в переполненные вагоны.
- Следующая станция… - объявляет из динамика механический голос.
Электричка, дернувшись, отправляется в путь.
Свободных мест нет. Воздуха нет. Температура стремительно растет. Пассажиры, как рыбы, выброшенные на берег, ловят ртами закипающий кислород.

Тамбур.
- Хочу курить! – стонет здоровый детина, прижатый дородной дамой к стенке.
- И не вздумайте! – предупредительно шипит та на мужчину. – У меня астма!
- О-о… скажите еще что-нибудь, - продолжая стонать, просит детина.
- Счас скажу. Как скажу! – злобно ворчит дама.
- Говорите… Пожалуйста, говорите. От ваших пустых слов такой приятный ветерок.
Детина млеет.
- Пустите руку, - просит конопатый юноша девушку.
- Не могу, - отвечает она.
- А можно, я тогда угощу вас прохладным пивом, - продолжает парень.
- Ну… - мечтательно тянет девушка.
- Тогда пустите руку. В ней – пиво.
Девушка, обидевшись, отворачивается.
- Сойдите с моей ноги! – произносит пожилой еврей, обращаясь к конопатому юноше.
- Не могу.
- А вы таки сойдите, - настаивает еврей.
- Понимаете, уважаемый,  на моей ноге  тоже уже кто-то стоит. А кто…
Еврей пытается разглядеть ноги пассажиров и, наконец, изрекает:
- Ну хорошо, стойте на здоровье. Мне нескоро выходить.

В углу рядом с выходом примостилась старушка в коричневом длинном плаще. На голове – шерстяной болотного цвета платок. Из-под него наружу выбиваются  седые пряди. Сухое лицо оканчивается острым подбородком, который, в свою очередь, венчают длинные пепельного цвета волоски, торчащие в разные стороны. К груди прижата сумка с какой-то душистой травой.
Несколько станций электричка проносится без остановки.
- Расторгуево! – объявляет машинист.

После станции в тамбуре становится свободнее. Теперь видно стоящее на полу красное пластмассовое ведерко, до верху наполненное большими кремового цвета яйцами.
Старушка говорит, кажется, сама с собой:
- Вот раньше-то рынок был, ой да рынок! А нынче что? Рынок разве? Ягоды да грибы можно было купить. Теперь одну картошку продают. Кто ее ел-то раньше? Никто! Разве что царица в горшке клубни те выращивала, и то прямо скажу – ради цветов. Мода на них была. А кто ел – бедняки, да бездельники. Тыщами народ травился, словно мухоморов объевшись. А за ягодками в лес ходили: и брусничка, и земляничка, и клюквочка, да черничка, все было в лесу. Да-а… теперь рынок уже не тот, - старушка с сожалением причмокнула губами.
Тамбур, тяжело вздыхая, слушал нелепую болтовню старухи. Сделав паузу, старушка посмотрела на молодого человека в очках, стоявшего напротив и читающего толстую книгу в кожаном переплете, затем искоса осмотрела других попутчиков.
- Точно каторжные едем, а на дворе ужесь двадцатый век, - завела она снова.
- Верно, мать, заключенных, и то комфортнее перевозят, - поддержал разговор вспотевший детина.
Найдя в его лице собеседника, она тут же подхватила:
- Павелецкая, да Казанская дороги – тюремные издавна. Савеловская – богатая, славная дорога.
- Откуда знаешь, мать? – спросил детина.
- Да уж пожила, знаю, сыночек.
В образовавшуюся паузу вклинился стук колес.

В тамбур вошла женщина, держа в пакете куриные яйца. Старушка моментально переключилась на нее.
- Я вон тоже яиц прикупила. Токмо гусиных. Все ноги истоптала в поисках, - она взяла крупное яйцо, взглянула его на свет. – Добре! Домой вернусь, своим гусям-лебедям подложу. Гуси старые, яйца давно нести перестали, а пополнять хозяйство надобно, молодняк нужон.
Народу в вагоне становилось все меньше.
В тамбуре остались двое: молодой человек в очках и старушка. Временами молодой человек бросал на женщину короткий взгляд и снова погружался в чтение книги. В очередной раз оторвавшись от чтения, он посмотрел на попутчицу. Та в упор, не мигая, смотрела на него. От неожиданности молодой человек вздрогнул и выронил книгу. Та упала, открывшись на странице, с изображением парящей в ступе среди стаи гусей-лебедей веселой старушки с помелом.
- Старинная книжонка, - нарушив тишину, обратилась спутница. – Интересная, видать. Всю дорогу изучаешь.
- Ага, - поднимая книгу, промычал парень.
- Ажно станцию свою проехал, -  сказала бабуся. – Зачитался!
- Я к подруге в Узуново, в деревню, - на ходу придумывая, соврал он.
Молодой человек подумал:
- Как она узнала, что я проехал свою станцию?
- Давеча контролеры проходили. Так у тебя билетик до зеленой зоны, я приметила, до Домодедово, значить, - ответила на его мысли бабка.
- Точно… - поднимая книгу, с изумлением молвил парень. – А я подумал, что вы…
- Телепатка, что ли?
- Ведьма… - невольно сорвалось у парня с языка.
- Ух, прямо-таки и ведьма? – прыснула веселым смехом старушка. – Ты б меня раньше видел! Кра-са-ви-ца была, не-пи-сан-ная… Так ты сказал, к подруге в Узуново едешь? Тогда помоги старушке ведерко до дома донести. От станции совсем близко. И к девушке успеешь, и мне поможешь.
- Угу, - промычал парень, поправляя очки на переносице.
В тамбур вошли два милиционера: маленький толстый сержант и худой высокий старшина. У обоих были осоловелые взгляды.
- Этих проверим? – спросил сержант старшину.
- Ну их! – старшина недовольно сморщил лицо.
- Ну, Серега, давай проверим, - канючил сержант.
- Ладно, валяй, - отозвался старшина.
- Сержант Воронов! – заплетающимся языком представился коротышка. – Ваши… док-ик… кументы… ик!
- Очкарик в порядке, - разочарованно захлопывая паспорт и протягивая парню, сказал он старшине.
- Идем, - ответил тот.
- Не-ет! Я еще бабуську не проверил!
- Пошли, говорю, чо с нее взять? Ты глянь на ее прикид: отстой! Яйцами, что ль возьмешь?
- А хоть и яйцами! Паспорт, старая!
Старушка полезла во внутренний карман плаща, долго копалась и наконец протянула сержанту документ.
- О-о-о… Серега… Глянь-ка, у бабки паспорт царских времен! Во рыбу поймали! – сержант открыл документ с пожелтевшими страницами, вслух стал читать. – «Евсеева Римма Ивановна… Родилась в 1880-м в Воронежской губернии. Родители… Рост 164… Глаза ярко-зеленые, волосы русые, особых примет не имеет».
- Ну ты, бабуся, даешь! Зачем он тебе? – хлопая глазами, спросил старшина, заглядывая через плечо сержанта в паспорт.
- Как – «зачем»? Документ!
- А где российский или, на худой конец, советский паспорт? – спросил старшина.
– Бичуешь, старая? – придавая строгости голосу, осведомился сержант.
- В Заболотной живу. И дом у меня там, и прописка, и…
- Ладно, довольно! Чо ты нас дурачишь? Давай настоящий! – оборвал старшина.
- Я и дала – самый что ни на есть настоящий, - женщина хитро сощурила зеленые глазки.
Было непонятно, говорит она правду или дразнит милиционеров.
- Все-таки придется тебя забрать в отделение до выяснения личности – кто ты такая есть, - сказал старшина. – Идем, бабуся! – приказал он старушке.
- Не пойду! – возразила женщина.
- Огрызается! Сопротивление власти! При исполнении!!! – ища поддержки у коллеги, произнес сержант.
- Не пойду! У меня детки малые!
- Какие такие детки? Тебе ж без малого… - старшина запнулся, подсчитывая возраст старушки.
- Женщин о возрасте не спрашивают! – кокетливо поправив платок, уколола бабуля. – Вон в ведерке яйца вишь? Им тепло нужно, в гнездо под гусыню. А ты меня – в отделение! Да еще на возраст намекаешь! Не стыдно?
- Ладно, оставь ее, она – того… - покрутив пальцем у виска, шепнул старшина подопечному. – Умом… Пошли.
- Спасибочки, граждане менты.
- Она хамит! – пожаловался сержант.
- Брось! – остановил его старшина. – Идем!
Сержант нехотя оторвался от бабки. Милиция двинулась дальше по составу.
- Не споткнитесь, - бросила старушка им вслед, и те разом грохнулись на пол.
Старушка подмигнула изумленному парню:
- Вон, вишь – шурупчик из пола торчит, - пояснила бабуля.
Парень пристально уставился в указанное ею место, но ничего не увидел.
- Зрение плохое у нынешней молодежи. Телевизоры-компьютеры…
Парень проводил взглядом удаляющихся милиционеров.
- Вот и хорошо, вот и ладно, - залепетала бабуля, пряча паспорт. – Следующая станция моя, - потянув носом, словно принюхиваясь к чему, произнесла она.

Двери электрички на прощание прошипели, и состав покатил дальше, оставив на длинной платформе, освещенной одним фонарем, паренька и старушку.
Со всех сторон, нависая темной массой, станцию обступал сосновый бор.
- Где же вы живете? – поинтересовался парень.
- Туточки, недалече, верстах в восьми, - отозвалась старушка и засеменила вперед.
Молодой человек, впав в оцепенение, посмотрел на раскачивающиеся в лунном свете макушки сосен. Бросился догонять оказавшуюся на редкость прыткой старушку.
Пройдя через лес, они вышли на пшеничное поле. Вдали замаячили дрожащие огоньки. Послышался лай дворовых псов.
- То – дачи! – пояснила бабка. – А нам влево.
Они свернули и тут же, словно из-под земли перед ними возник маленький, на два оконца, домик.
- Прибыли! – отомкнув замок на калитке, провозгласила старушка.
Ее тут же обступили с десяток больших серых гусей, злобно шипящих на незнакомца.
- Вот, вернулась! – ласково сказала она гусям.
Те, косясь на пришельца, продолжали недовольно шипеть.
- Ты иди в дом, я сейчас, - старушка забрала ведерко с яйцами и направилась к сарайчику в сопровождении гусей.
Молодой человек поднялся по ступенькам домика.
В темноте раздался грохот.
- Это чой-то там? – откликнулась старушка.
- Это я упал, - буркнул парень.
Вспыхнул огонек мобильного телефона в руках молодого человека.
Подле комода он попытался найти оброненную книгу. Она лежала на полу, открывшись на иллюстрации с изображением избушки на куриных ногах.
- Наваждение, - промямлил парень.
Зажегся электрический свет. Старушка стояла на пороге. Ошеломленный гость сидел на полу и разглядывал обстановку домика.
Все вещи, казалось, были принесены сюда из музейных запасников: резной с изразцами комод, не менее искусно выполненные стулья, стол и лавка, стоящая у большой русской печи, скатерти и накидки ручной работы, вышивки и многое, многое другое.
- Чего на полу расселся? – спросила старушка.
- Да я вот… ударился, - потирая лоб, ответил парень.
Она пододвинула стул:
- Садись.
- Я пойду, поздно уже, - поднимаясь, сказал молодой человек.
- Обожди, накормлю тебя сперва. Отдохни пока чуток, а там и отправляйся.
Старушка принялась собирать на стол.
- А может, баньку истопить? Обмылся бы с дороги? – она бросила на парня хитрый взгляд.
Тот занервничал.
- Да нет, не надо, к чему хлопоты.
Бабуся, будто не расслышав, продолжала суетиться. Она разожгла печь, хотя в углу стояла плита с газовым баллоном.
- Вот, газ закончился, - пожаловалась она. – А привезти все некому. Приходится в печи готовить.
- Присаживайся, - позвала она парня.
- Звать-то тебя как, помощничек? – накладывая дымящейся картошки из чугунка, поинтересовалась она.
- Степан, - ответил он.
- Степа, Степушка… Тоже неплохо. Хотя мне больше Ваня по вкусу.
Парень, начавший было есть, вздрогнул и поперхнулся.
- Давно вы здесь живете? – пересилив себя, спросил он.
- Давненько, годков пятьдесят. Как мужа освободили и сказали, что в Москве и больших городах жить недозволенно, так тут и поселились. В тридцать седьмом забрали его по политической, ну и в Сибирь. Я, значить, за ним. Как декабристка! Так лет пятнадцать скитались: он – по лагерям, я – следом… А теперича одна осталась.
- Ваш муж умер? – сочувственно молвил парень.
- Как же – умер! – подкладывая сметанки гостю, усмехнулась старушка. – Молодуху себе завел, она его и сманила! К ней ушел, охальник!.. Рукастый мой муженек, башковитый! – с ностальгией произнесла бабка. - Ежли б не репрессии, да помоложе – не иначе президентом быть ему! Это все его работа, - она отогнула скатерть и ласково погладила отполированный до блеска край стола. – Да и я не даром хлеб свой ела, скатерки, полотенца, кружева всякие – это моя работа.
- И это тоже? – тыча пальцем в расписную скатерть, покрывающую стол, спросил молодой человек.
- Нет, то мне старушка одна подарила, ссыльная. Марья ее звали. Может, слышал?..
- Спасибо, - отодвигая тарелку, поблагодарил парень и встал из-за стола.
- Ну, Степа, провожать тебя не стану, дела у меня. А там светло, как днем, не заблудишься.
Парень вышел на крыльцо.
Было полнолуние. По двору, важно пощипывая траву, разгуливали гуси. Рядом с ними бегало с полсотни маленьких гусяток.
Молодой человек снял очки, протер стекла. Надел снова.
На дворе не было никого.
- Пирожок тебе на дорожку, - протягивая горячий сверток, сказала старушка. – С пылу - с жару! – улыбнулась она. – Прощай, Степа.

Луна высоко выкатила над лесом, дорогу было видно хорошо, и молодой человек, сжимая в одной руке книгу, а в другой - теплый пирог, бодро зашагал по лесной тропинке.
На платформе было пусто. Степан дошел до конца перрона к небольшой кирпичной будке с табличкой «КАССА». В окошке горел свет. Молодой человек осторожно постучался.
В окошке возникло заспанное лицо пожилого мужчины:
- Чего тебе?
- Не подскажете, когда ближайшая электричка на Москву?
- Утром.





И тут над его головой с пронзительным свистом пронеслась знакомая старушка в ступе. Она размахивала в воздухе метлой. Следом за ней с криком летела стая огромных гусей. Степан упал на землю прямо лицом в пирог. Ища спасение, быстро протер очки и нацепил их опять.
Безоблачное небо сияло в лунном свете прозрачной синевой – ни звездочки, ни старушки со свитой там не было.
Степан поднялся, отряхнул одежду, взял помятый пирог и нагнулся за книгой, но отдернул руку, как ошпаренный. На него с иллюстрации смотрела знакомая старушка, постепенно превращаясь в Василису Прекрасную…