Марго, Марго. глава 1. Жизнь была наслаждением

Дорогой Ольге




Главный парадокс человека в том,
что он непостоянен в своих мыслях,
а видит жизнь одной непрерывной лентой.
И эта дорога, что лента Мебиуса,
по которой в двух направлениях идут смерть и рождение.

Вольдевей. “Бег времени”.




Жизнь была наслаждением. И было наслаждением жить. Ложась в постель, вытягиваться во всю длину тела, закинув за голову руки, и чувствовать, как неимоверный поток разливает по телу тепло, и тело нагревает прохладные шуршащие простыни. Широко открытыми глазами, - так широко, что можно вобрать  в себя всю вселенную, а потом положить на ладонь, и как яблоко, откусывать маленькими кусочками, маленькими кусочками откусывать вселенную, - смотреть в клейкий сумрак комнаты, обильно политый лунным дождем, и медленно опускаться на дно, под толщу воды, под толщу манящих снов.

Закрывать глаза и улыбаться, чуть-чуть, уголками губ. Уголками губ раздвигать мрак.

Я совсем-совсем не чувствую тяжести своего тела, я легкая, совсем невесомая. Я, как нож, прохожу все насквозь. Когда иду по городу, прохожу насквозь людей, дома, аллеи и застывший воздух – как нож прохожу все насквозь; тянется тоненькая струйка боли.

Они смотрят вслед и о чем-то думают, - думала Марго, - наверное, удивляются или злятся, или им нравится, как покачиваются мои бедра, - думала Марго.

Сегодня был дождь. Я стояла у самой стены, носки моих туфель касались плинтуса. Был дождь, а потом утих, и я стояла и слушала, как с листьев капли падают на листья: кап-кап, кап-кап, кап… И накатывает эта теплая волна – печаль; вот если бы можно было ее оттолкнуть, нет, нет, не надо прогонять ее. Плачь, мандолина, а со мной – печаль. Со мной. Со мной.

Ночь длится, длится, и, наверное, ей вообще не будет конца. Но все же птицей бьется в стекло, предчувствуя приближение утра. В комнате движутся сны в безмолвном хороводе, обручившись с безмолвными звездами, а сквозь опущенные шторы просачивается луна.

Над моей головой вьются золотые пчелы, - Марго зажмуривает во сне глаза, сильнее, сильнее, ничего не упустить, - неся на лапках нектар хищных цветов Долины Грез, напоенных ядом, вызывающим опьянение и безумие, и теплый ветер молодых трав.

Как только комнату заливал холодный предрассветный поток, она открывала глаза, всматриваясь в пятно окна. Трепещущими ноздрями втягивала запах своего разгоряченного, разметавшегося во сне тела, и, поймав за хвостик ускользающее сновидение, вновь уносилась вдаль, к зеленеющей полоске неба.

Вот так идешь по улицам, примечая колыхание тенистых аллей, как вода обтекаешь острые взгляды мужчин, скользишь по их лицам взглядом, взмахом ресниц отталкиваешь взгляды женщин. И пусть. Это платье мне к лицу. Немного откровенно. Да. Даже чересчур. Пусть. Покачиваются бедра. Неуловимо расширяются зрачки, движутся, рассекая частицы пыли, наполняются светом.  Взмахом ресниц отталкиваешь взгляды женщин.

Перехожу улицу. Ботинки наступают на белые полосы, нарисованные на асфальте, и вдруг обрушивается это чудовище – ненависть. Откуда? Откуда? Вот если бы она никогда не приходила, какой я была бы тогда? Выше ростом, с карими глазами? Ерунда.

Хочу, чтобы пошел дождь, чтобы небо капельку поплакало. А чудовище обвивает талию, и я тащу ее за собой – ненависть.

Что? Небо жужжит, как шмель. Звук приближается. Над городом летит самолет. Легкий самолет летит над городом. Все смотрят в небо – на самолет – открыли рты, смеются, сияя зубами, тычут пальцами в небо. Самолет рисует – что? Что он рисует? И выбрасывает в стеклянный воздух хрусткие комочки. Они летят и раскрываются, летят и раскрываются, белые зонтики.

Вот если бы я была таким зонтиком, ни за что не опустилась бы я на землю. Сначала нужно усмирить ненависть. Нелегко быть леди.

Самолет кружит над городом. И опять раскрылись зонтики, небо радостно жужжит, пускает пузыри и легкие галеры из ваты. У пожилой дамы сорвало с головы соломенную шляпку, и она побежала вслед…

Уже август. Лето, лето, как легко ты влюбляешь меня в себя, и бросаешь, бросаешь, в степь заледенелую. А я встречаю и провожаю тебя, кладу на ладонь – вот так, ладонью вверх, - как серые шарики, и ощупываю пальцами, сухими и цепкими, и пробую языком. И еще, мой крошечный секрет: во внезапных молочных сумерках монотонно повторяю – Марго, Марго, Марго…