МАМА. Отрывок

Мама
Лёшку мама родила в довольно зрелом,  тридцатилетнем возрасте. Шел сорок второй год. Донбасс оккупирован немцами. Тяжелое, проклятое время. Новая власть, новые порядки. Почти каждую ночь слышны выстрелы в карьерах на меловой горе. Расстреливали евреев, коммунистов, подпольщиков или заложников. Вот в такое неспокойное время, в декабрьскую стужу и появился на свет горластый гражданин, неизвестно какого государства. Бабушка Марфа поначалу советовала дочери избавиться от ребёнка.
      -До детей ли теперь, доченька? Кругом одна неизвестность. Не знаешь, будем ли живы завтра. Но мама категорически воспротивилась бабушкиным наставлениям.
      -Буду рожать. Не хочу остаться бездетной. Не молода уже. Даст бог, как-нибудь воспитаю.
Так и появился Лёшка на свет, с сомнениями бабушки Марфы и с маминой надеждой и любовью.
      Поначалу они с мамой жили у бабушки Гашки и деда Игната. Это родители Лёшкиного отца. Но не ладила мама, ни с отцом, ни со свекровью. И в одно прекрасное время, мама, завернув своё сокровище в одеяло, ушла к бабушке Марфе. Да время выбрала не самое лучшее. Родители отца жили на Октябрьской горе. Так называлась эта часть города. С неё был виден, практически, весь город. Металлургический завод, цементный завод, здание вокзала и вся станция. Дальше речка Казённый Торец, за речкой, справа, старый машиностроительный завод, слева громадные цеха нового машзавода, шлаковая гора и возле неё заводской поселок, Петровка, а дальше дорога на Славянск, и ещё выше Соцгород, с его многоэтажками, а дальше влево, в туманной дымке, просматривались окраины Славянска. Вот и надо было, спустившись вниз к вокзалу, пересечь почти весь город, чтобы добраться до бабушки Марфы. Время было неспокойное. Город часто бомбила авиация. Так случилось и в этот раз. Налетели самолеты. Начали бомбить станцию, где собралось множество эшелонов, отступавших в это время немцев.
    Забежав в пустующее здание дворца культуры, пересидела в зрительном зале, пока не закончилась бомбежка. Кругом было запустенье. Стулья были частью поломаны, частью просто разбросаны. На стенах висели фотографии сцен из спектаклей драмкружка. На многих была и она. Да, это была её довоенная жизнь, оставшаяся в этих фотографиях. Сколько осталось воспоминаний? Вот она в роли Гали из «Назара Стодоли», вот в роли Наталки Полтавки. Снимки спектакля «Бесталанная», «Дети Ванюшина» смотрели на неё со стен улыбающимися лицами. Боже, Боже! Как давно это было и, как совсем недавно.  Хотела сорвать несколько фотографий на память, да испугалась. Со станции потянуло дымом и гарью. Горели вагоны, цистерны с горючим. Вся станция была в дыму и огне.
   Плотно прижав к себе сына, мимо цементного завода побежала к Ясногорке. Бабушка Марфа, увидев их, всплеснула руками.
   -Ну что же тебя носит в такое время? Своей головы не жалко, дитя пожалела бы. Вычитывая дочери, захлопотала возле Лёшки, который кричал не своим голосом.
   Вскорости Донбасс освободили, Красная Армия вступила в город. Отец Лёшкин, находившийся в это время в Краснолиманских лесах, у партизан, добровольцем ушел на фронт. Дошел до Берлина, потом воевал в Маньчжурии с Японией и, придя с войны весь израненный, как-то не стремился увидеть своего отпрыска, а мама из-за своей гордости не захотела идти на поклон. Так Лёшка и остался безбатченком. Часто в детстве его дразнили байстрюком. Он дрался, доказывал, что у него есть отец, только он не хочет с ними жить.
    В тяжелом сорок шестом году, уехав из города, оказались втроём в селе и стали обживать дом покойной тёти Насти. Семья увеличилась на два человека - осиротевшие  брат и сестра Женька и Тоня. Сердобольная бабушка Марфа и Лёшкина мама не могли и предположить, какое тяжелое бремя они на себя взвалили. Мама устроилась на работу в совхоз. Получила хлебные карточки на всех. Но только её карточка была рабочей, а остальные – иждивенческие. Но первое время кое-как сводили концы с концами. Оставались запасы от покойной тёти Насти. Вскоре перестали отоваривать карточки, а потом на зиму и маму уволили. Но беда не приходит одна. По вине Лёшки и Женьки, погибла корова Манька. Кто-то из них бросил гвозди в ведро с коровьим пойлом. Дорезали Маньку. И даже шкуру заставили сдать в заготконтору, а мясо на мясокомбинат. Осталась одна требуха, да и та скоро закончилась. А когда и картошка закончилась, и капуста, совсем плохо стало. Спасала целая бочка с заквашенной свеклой. В начале ноября начались морозы. Пока ещё не выпал снег, Наталья ходила на совхозное поле с лопатой, откапывала мёрзлую и гнилую картошку. Дома картошку разминали, подсаливали и пекли картофельные оладьи. Запах был такой мерзкий, а вкус такой противный, что запихнуть это в рот стоило большого труда. Но голод не тётка - ели. А этот проклятый запах гнилой картошки преследовал Лёшку всю жизнь.
     Когда выпал снег, стало совсем плохо. Наталья исхудала до неузнаваемости. Ходила медленно, часто садилась отдыхать. Одежда на ней висела, как на чучеле огородном. Щеки запали, глаза ввалились. Бабушка Марфа больше лежала. Поднималась только что – бы протопить печку. Чтобы не умереть с голоду, Наталья нашла себе новое занятие - ходила на поле к стогу соломы, рыла в нём дырки – кубла, доставала полову и отвевала с неё оставшиеся зёрна пшеницы. Для её ослабленного голодом тела, это была каторжная работа. В глазах темнело, ноги подкашивались от слабости, к горлу подступала голодная тошнота, но постоянно виделись голодные детские глаза и грустные, потухшие, но всё понимающие глаза бабушки Марфы. За день удавалось навеять кружку, полторы зерна. Это было настоящее богатство. Дома, на ручной мельнице, мололась мука. В кастрюлю с кипящей водой ложились кусочки свеклы, добавлялась мука, больше похожая на крупу, подсаливалась, благо запас соли был - и это был ужин. Немного оставляли на утро на завтрак. В один из таких дней Наталье несказанно повезло. Не далеко от стога соломы, где она добывала свой харч, был насыпан курган с металлической треногой наверху. Обыкновенная географическая точка. Курган зарос вокруг кустарником. Вот мама, перед уходом домой, решила вязанку хвороста навязать для печки. Её привлекла куча хвороста возле кургана. Убрав хворост с кучи, обнаружила бугорок соломы под снегом. Из любопытства разгребла солому и – о, Господи! – кучка зерна, правда на запах немного отдавало прелым. Ну и что из того? Это было целое богатство. Видать, при уборке кто-то из комбайнеров припрятал, да так и не смог забрать. Наталья насыпала зерна во все карманы, потом сняла с головы платок, насыпала в него, но большая часть ещё оставалась. Не помня себя от радости, она аккуратно накрыла всё обратно, быстро собралась домой. Начинало темнеть. Домой не шла, а летела, если можно так сказать в её состоянии. Высыпав всё это зерно дома на пол, она стояла и радостно улыбалась. Бабушка Марфа, не веря своим глазам, с восхищением смотрела на это богатство. Потом Наталья пошепталась о чем-то с бабушкой и Тоськой. Тоська оделась и они быстро ушли. Бабушка собрала зерно, расстелила его на горячей ещё печке. Сама торопливо ходила по комнате, приговаривая:
     - Господь смиловался! Спасибо тебе, Господи, спасибо! Детоньки, выживем, не пропадём.
     Где-то, через час пришли мама с Тоськой, высыпали зерно и ушли обратно. Через время вернулись опять, уставшие, но довольные. Наталья сделала матери знак рукой – всё вымели, подчистую. Бабушка уже убирала с печки просохшее зерно, Тоська притащила мельницу ручную. В этот вечер была не только похлёбка, но и хлеб, коржи хлебные, которые бабушка испекла прямо на горячей плите. Лёшка с Женькой голодными глазами смотрели на это богатство. Бабушка Марфа строго–настрого предупредила - много не кушать - заболеете.
Отломала понемногу, наказала хорошо пережевывать. Остальное завернула в полотенце, и спрятала.
     Как не канючили братья дать им ещё хоть по маленькому кусочку, бабушка была непреклонна. Нет и всё! А Тоська, почти никогда не унывающая, дразнила их своей нехитрой песенкой:
                Если хочешь быть знакомым,
                Выходи на бугорок.
                Выноси буханку хлеба
                И сметаны котелок.
     Такого кощунства Лёшкин организм выдержать не мог. Желудок громко заурчал, появились колики, закружилась голова. В памяти всплыла первая послевоенная весна, вбежавшая во двор мама с заплаканным и счастливым лицом:
      - Родненькие мои, война закончилась!
      Заплакала бабушка Марфа, крестясь и приговаривая:
      - Господи Иисусе Христе, Матерь божья, наконец-то.
      Обнимаясь, мама с бабушкой  стали целовать друг друга, а Лёшка, мало что понимавший, уткнувшись в бабушкин фартук, тоже заревел. Так вот с этого времени вспоминалась сметана из порошка, сладковатая на вкус – разбавил теплой водой и еж, мясная тушенка. Мама называла это непонятным словом – ленд-лиз. От этого видения у Лёшки закапали слезы и он, прислонившись к тёплому маминому боку, заскулил, как маленький щенок.
 Мама гладила вихрастые  головы, улыбалась:
       - Не волнуйтесь, мои хорошие, всё нам останется, всё наше. Уставшая и, по-своему  счастливая, она прилегла на кровать и почти сразу уснула. Лицо её во сне посветлело. Что ей снилось? Может быть, снилось детство. Маленькая девочка сидит, забившись в уголок шалаша. Она боится каждого шороха. На поле опустились вечерние сумерки. Становится всё темней и темней. Что-то шелестит в сене, которым застлан пол шалаша. Мыши, наверное. В проём видно как догорает вечерняя зоря. Мелькают тени летучих мышей. Слышится глухое  пу –гу, пу –гу! Это сыч. Всё это Наташа слышит, всё видит, всё понимает. А всё равно - страшно. На поле почти ничего не видно. Только узкая полоска света над горизонтом. Каждый день привозит Наталку папашка сюда, на бахчу. Целый день она гоняет назойливых ворон. Повадились клевать арбузы и дыни. Вот от этих черноперых и крикливых бестий и охраняла Натка баштан. А сейчас она сидит, прижав коленки к груди, и ждёт, ждёт, вслушиваясь в вечерние звуки. Вот как – будто застучали колёса, а потом всё громче, всё ближе. Вот фыркнула лошадь. Слава богу – это папашка. Тп - ру - ру. С брички соскочила Нацка, старшая сестра Наталки.
      -Эй, сторож, вылезай. Натка вылазит из шалаша, трёт грязными кулачками глаза. Ей хочется заплакать – так долго она ждала. Заплакать оттого, что было так страшно, что была целый день одна и что она такая несчастная. Ну что может напридумывать себе шестилетний ребёнок. Но сестричка не дала ей расплакаться. Пощекотав её под мышками, она вытерла ей глаза, нос и посадила рядом с папашкой на передок. Натка рассмеялась, нырнув под отцову руку. Все страхи моментально куда-то исчезли. Прижавшись к тёплому боку, она закрыла глаза.
      Но спала Наталья спокойным сном, лицо её не хмурилось во сне.
Утром она проснулась спокойная, отдохнувшая. Не было голодного блеска в глазах, печати безысходности на лице. (А впереди ещё была холодная зима). Перед Новым годом заболела бабушка Марфа. Кашляла она глухим, сухим кашлем. Вскоре, к счастью, приехала младшая мамина сестра, тётя Ксения. Жила она в это время в городе и работала на заводе. Работникам предприятий пайки выдавали регулярно. Привезла гостинцы: хлеб, сахар, крупу и даже немного конфет. Лёшка с Женькой и Тоськой глазели на всё это богатство и не верили этому чуду.
         Наверное, зерно найденное мамой, помощь тёти Ксении, да и надежда, что не всё потеряно, поддержало бабушку Марфу. Она понемногу стала выздоравливать. Мама по-прежнему была вся в заботах. Заготавливала дрова, ходила к стогу в поле. Уставала очень. Вечером падала без сил на кровать, но не было уже в её глазах безысходности. Она верила, что всё будет хорошо. Всё пройдёт как страшный сон.
    Заканчивалась зима. Солнце всё выше поднималось с каждым днём. С крыши свисали огромные сосульки. Снег потемнел и осел. Побежали первые ручьи. Весь двор был залит водой. Тоська, периодически, тяпкой прогребала канавки, вода уходила на огород. Двор постепенно подсыхал.
     Закончилось зерно. Опять туго стало. Опять голод. Как только в лесу южные склоны оврагов освободились от снега, мама с Тоськой каждый день делали туда рейды. Под листвой  искали прошлогодние желуди. Дома поджаривали их на печке, мололи на ручной мельнице и бабушка пекла из них оладьи.
    С наступлением весны возобновились полевые работы в совхозе. Опять потребовались рабочие руки. Маме выдали хлебные карточки. Появилась первая зелень. Всё, что можно было есть, употреблялось в пищу. Дикий лук, дикий чеснок, молодая крапива, молодой щавель, всё шло в употребление. С постоянно набитыми зеленью животами, Лёшка и Женька были похожими на рахитов, ноги и руки худые и тонкие, а животы как у беременных. Постоянно хотелось есть. Хлебушек давала бабушка только вечером.
     Весна набирала права. Прилетели ласточки, в лесу заливались трелями соловьи, кукушка отсчитывала года. Жизнь входила в более нормальное русло. Мама, на плечи которой выпали самые тяжелые испытания, стала почаще улыбаться. Вечером, когда возвращались с поля рабочие, её звонкий голос был слышен далеко за селом:
    Туман яром, туман долыною
    Туман яром, туман долыною
    За туманом ничого й не выдно
    За туманом ничого й не выдно
Мама заводила, остальные подхватывали.
Бабушка Марфа начинала готовить ужин. Домой шла кормилица, домой шла спасительница, одним словом - МАМА.