В клетках

Месяц май.  Бледное солнце  где – то  в  небе давилось тяжёлыми, пресными хлопьями  облаков. Слабый  ветер уныло покачивал грязные придорожные одуванчики. На  газоне  резвились мальчуганы лет четырнадцати: один  катался по  траве, другой же пинал  его по лицу, время от времени язвительно интересуясь: - Ну, кто козёл? Ну, кто козёл?
Вопрос оставался без ответа, и пинки продолжались. Вдоль газона деловитой походкой шагал мужчина лет тридцати. Мужчина услышал голоса подростков, и хотя вопрос в общем – то был адресован не ему, вдруг задумался: «А действительно, кто же козёл?»
Подозрительный мужчина, призадумавшийся о козлах, звался Иван Сергеевич Кислоглазов. Все знакомые и родственники почему – то считали Ивана Сергеевича неисправимым идиотом, хотя сам Кислоглазов объяснял, что он просто свободен.  В этом – то и заключался конфликт. После школы Кислоглазов поступил в мединститут. Устал ковыряться в трупах – бросил. Поступил на философский факультет, надоела заумь – бросил. Выучился на водителя трамвая, но стало скучно кататься – бросил. Съездил поработать на стройку, там было тяжело – сбежал. Лёг провериться в психобольницу – через  месяц с позором выгнали как не соответствующего статусу заведения. Последние годы жизни Иван Сергеевич вообще нигде  не работал и не состоял. Кормился сбором пустых бутылок. «А что? – разводил он руками на недоумённые расспросы знакомых. – Мне хватает. Хлеб дешев, вода бесплатна. Живу!» 
- Ваня! Ведь не мальчик же уже, хватит, наконец, ваньку – то валять, - иногда увещевали родственники, - за ум-то когда возьмёшься?
Странный вопрос. Уж кто-кто, а Иван Сергеевич давно взялся за ум и не собирается от него отпускаться. Зачем закабалять себя работой, которая противна, если жизнь так коротка? Нелепица! Ведь он же свободный человек! Значит, и жить надо так, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
- Женился бы ты, - советовали другие, - бывает же, что живёт человек урод  уродом, а женится и вроде бы что-то начинает соображать…..
- Жениться? – растерянно переспрашивал Кислоглазов, - Зачем? Гораздо же проще сразу покончить с собой. Не вижу логики….
Если целью жизни считать свободу, то  казалось бы, Иван Сергеевич её уже достиг. Восемь часов в сутки он спал, три часа собирал бутылки, пять часов читал и восемь часов писал. Писал Кислоглазов длинные-длинные романы, в которых полностью самовыражался, которые, конечно, в связи с этим не печатали, но зато в творчестве Иван Сергеевича был  тоже абсолютно свободен. В своей гениальности Кислоглазов, как любой здравомыслящий художник, был, разумеется, убеждён, а что нет у него прижизненного признания – так Иван Сергеевич был даже рад этому. Ведь прославься он – и навалились бы  на него  журналисты, поклонники, загранпоездки, утомительные церемонии с присуждением всяких там Нобелевских премий, а разве может быть знаменитость свободной? Нет! А Кислоглазов никогда ни за  какие коврижки не согласился бы стать рабом, пусть даже и собственной славы.
Единственное обстоятельство доселе смущало Иван  Сергеевича. Надо было признать, что живёт он, увы, не на облаке, приходится отвлекаться на хлеб насущный и, как ни крути, а силы и время отнимали у него кормилицы – пустые бутылки. Но сегодня, наконец, всё раз и навсегда устроилось. К чёрту газоны, к чёрту стеклотару! Вчера у Ивана  Сергеевича состоялся деловой разговор с директором зоопарка, который поначалу в шутку, а затем, загоревшись идеей, и всерьёз предложил устроить Кислоглазова в качестве экспоната. Сейчас Иван Сергеевич шёл в зоопарк как на праздник, ещё бы, ведь там ему обещана отдельная клетка со столом, стулом, кроватью и, что самое существенное, трёхразовое кормление! О чем ещё можно мечтать свободному, непьющему и непонятному художнику? Иван Сергеевич улыбался от счастья и невольно прибавлял шаг. В обеих руках его покачивались набитые книгами и рукописями объёмистые сумки, ещё больше сюжетов и замыслов громоздилось в голове, и услышанный с газона вопрос показался Кислоглазову заданным как нельзя более кстати.
- Что? Кто козёл? – радостно усмехнулся себе под нос Иван Сергеевич, - Одно из двух – или я козёл, или весь  ваш мир козёл. Ну так кто козёл?
Козлу было понятно, что Кислоглазов более склонен признать истинным последнее утверждение.
                *  *  *
- А, здравствуйте-здравствуйте, Иван Сергеич, - расцвёл директор зоопарка той противной сюсюкающей улыбочкой, которую принято корчить в беседах с малыми детьми и великовозрастными идиотами, - вы присядьте пока. Сейчас-сейчас…..
Кислоглазов, молча поставив сумки, присел у дверей кабинета.
- Вы что, сторожем к  нам, или как? – поинтересовалась проходящая мимо полная девица в очках.
- Нет, Феня, он к нам, как бы так сказать, значит, экспонироваться, - ответил за  Кислоглазова директор. – Вот, познакомьтесь, кстати.
«Познакомьтесь, - на миг возникла в мозгу Ивана Сергеевича неприятная догадка, - что это значит? Животные вообще-то в клетках обычно парами содержатся, так что, он мне её здесь сосватать решил, что ли? Ну, нет, так не договаривались, да я лучше….»
- Феня Кабанова, - с улыбкой представилась девица.
- Иван Сергеевич, - натянуто обронил Кислоглазов.
- Вот, Феня, значит, будете три раза в день носить ему еду.
- Сказал директор работнице, и Кислоглазов облегчённо вздохнул,
- ну и клетку чистить, так, я думаю, раз в неделю достаточно.
Сейчас-сейчас, голубчик, я позвоню только…
Директор скрылся в кабинете. Пришлось ждать минут пятнадцать, и Кислоглазов задумался, сколько часов он бездарно прождал у дверей разных кабинетов, чтоб только договориться о смене одной кабалы на другую, и вот опять ждёт, но кажется, теперь последний раз. Сейчас свершится, и с него больше никто ничего не потребует, а кормить будут. Свобода! Ради этого, действительно, и подождать стоило.
- Ну вот, и хорошо, вот и ладушки! – вынырнул из дверей улыбающийся директор, - клетку помыли, приготовили всё. Теперь идёмте, голубчик.
И, дружески придерживая Кислоглазова за локоть, директор повёл его по зоопарку. Было немноголюдно. Воняло, понятно, как полагается.
Иван Сергеевич прошествовал вдоль клеток с общипанными страусами,  мимо орлов, которым подпитые мужики из посетителей настойчиво скармливали сигареты, мимо грязного сгустка бегемота, мимо ламы, медленно  двигающей челюстями и надменно взирающей на окружающих сквозь прутья решётки. Кислоглазов на ходу рассеянно озирался по сторонам, то и дело ловя на себе пристальные, недоброжелательные взгляды животных.
- Ну вот, голубчик, пришли, - приподнято возвестил директор, - Вот она ваша клетка. Нравится? Клетка была небольшая, уютная. В левом углу стоял стол со стулом, в правом – застеленная кровать и тумбочка. Всё, как обещано.
- Нормально, - оценил Кислоглазов.
- Вот и хорошо, вот и ладушки! – расцвёл директор, - увидите, вам понравится у нас.  Вы же у нас ценнейший экземпляр. Очень редкий, хотя и парадокс это, конечно, но где  ещё  пока увидишь в зоопарке человека? Нигде. То-то. В прежние времена, конечно, запретили бы это, а сейчас можно всё, что не запрещено. Верно? Публика пойдёт, людям понравится. А то ведь у нас обычное зверьё, всем надоевшее, никакой экзотики, вот тапир был, правда, но зимой помер…. Ну, ничего. Значит, располагайтесь, отдыхайте, обживайте помещение. Телевизор, извините. Пока не достали, но будьте уверены, обязательно поставим вам в клетку телевизор, так что всё будет почти как в естественных условиях, будьте покойны, голубчик.
- Да ладно уж, - Кислоглазова даже смутила подобная любезность, - можно как-нибудь и без телевизора…
- Как так? – удивился директор, - Нет, Иван Сергеевич, извините, но без телевизора никак нельзя. Где вы человека без телевизора видали? Это ж всё равно что кроколила в клетку запереть и воды ему не налить в лохани! Ну, не буду вам больше мешать. Располагайтесь. Значит, обед часа  в два принесут, голубчик.
Подхватив сумки, Кислоглазов вошёл в клетку. За спиной его звякнул засов, директор помахал новому экспонату рукой, ободряюще подмигнул и скрылся. Вскоре пришёл мужик в засаленном халате и привесил к клетке Ивана  Сергеевича лаконичную табличку:
                Человек  обыкновенный
                (гомо  сапиенс)
Среда  обитания – город. Живёт в квартирах, парно, с детёнышами, часто в одиночку. Продолжительность жизни 60 – 80 лет. Беременность – 9 месяцев.
Кормление в зоопарке: как в столовой.

*  *  *   

Кислоглазов  зевнул, пару раз прошёлся  вдоль клетки, машинально потрогал решётки, затем полюбопытствовал, каких соседей послал  ему бог. В клетке слева он увидел большую пятнистую гиену, сгорбившись, она валялась на полу, вперив тусклый взгляд в огрызок мяса, по которому ползали зелёные мухи. Соседом справа у Ивана Сергеевича оказался крупный, красивый уссурийский тигр. Тигр возлежал на полке, отвернувшись к стене, и, казалось, спал, лишь кончик свесившегося вниз хвоста едва заметно подрагивал.
«Что ж, жить можно», - сделал Кислоглазов оптимистический вывод и сел к столу поработать. Перво-наперво он взялся штудировать томик Канта, изредка выписывая в блокнот нужные цитаты, которые собирался использовать в эпизоде 27-й главы одного из последних своих романов, в которой главный герой, сойдя с ума, ведёт дискуссию со своими вещами – в себе они или не в себе, не подозревая о том, что это он не в себе и вообще, это теперь, по решению суда, не его вещи.
Увы, сосредоточиться не удалось. У клетки Ивана Сергеевича скопилась публика. Люди шумели, смеялись, подавали реплики – какая тут работа!
- Эй, мужик, за что сидишь? – вопрошали одни.-
- Ловко устроился, - замечали другие, - копеечку-то хорошую платят?
Народ прибывал. Уже папаши взваливали на плечи карапузов, чтоб и те поглазели на диковинку. Иван Сергеевич демонстративно молчал, надеясь этим поубавить страсти, но он просчитался. В клетку полетели конфеты, булки, папиросы, а один щедрый посетитель настойчиво подзывал Кислоглазова к решётке, обещая налить сто грамм, и даже булькал в доказательство початой поллитровкой. Но Иван Сергеевич не пил, не курил и терпеть не мог конфет. Ажиотаж посетителей действовал на нервы, и, хотя он по-прежнему не откликался, работать тоже не мог.
- А ну, что это тут за дела! – раздался вдруг рассерженный окрик подошедшей к клетке Фени. – Кому русским языком написано: кормить и дразнить животных строго запрещено! Читать-то умеете?
- А на кой зоопарк тогда, если там не кормить и не дразнить?
- пустился было в пререкания нетрезвый посетитель.
- А поговори у меня! Сейчас 02 позвоню и отдохнёшь на полста целковых. Домой давай иди, пускай жена там тебя и кормит и дразнит!
Феня открыла клетку и на подносе внесла обед – красный борщ, котлету с картофельным пюре и компот из яблок. Давно Иван Сергеевич не обедал так своевременно, сытно и, по его меркам, даже роскошно.
- Спасибо, - сердечно поблагодарил он девушку.
- Как эти, - Феня кивнула на толпящихся у решётки зевак, - не очень достают?
- Есть малость, - признался Кислоглазов.
- А что делать, - вздохнула Феня, - сейчас только что двоих хулиганов шуганула – в гамадрила плевались, макаки…Ну, счастливо. До ужина.
Наевшись, Кислоглазов прилёг было на койку отдохнуть, а заодним выстроить в голове композицию 28-й главы, но посетители зоопарка не унимались. Вскоре одна из пущенных кем-то сигарет стукнула Ивана Сергеевича прямо по лбу.
- Да не курю ж я! – наконец, взорвавшись, вскочил он. – Козлы вы, что ли?
Народ встретил реплику экспоната одобрительным гулом. Неожиданно Кислоглазову почудилось, что возле клетки мелькнуло чьё-то знакомое лицо. Точно, это был Мишка Гвоздев, бывший одноклассник.
- Ванька! Ты, что ли? – Гвоздев тоже узнал Ивана Сергеевича.
- Я, - сказал Кислоглазов. Для приличия пришлось разговориться «за жисть».
- У меня что, у меня всё нормально, - бойко поведал Гвоздев, - жена, детей двое, старший бандит уже во второй класс пошёл. За триста пятьдесят на заводе слесарю, так что вот скоро мотоцикл покупаю….А ты как?
- Как видишь, - с улыбкой повёл плечами Кислоглазов.
- А что так? – спросил Гвоздев, глуповато оглядывая клетку.
- А вот так, - ответил Иван Сергеевич, понимая тщетность каких-либо объяснений с инакомыслящим. Мишка Гвоздев качнул головой, будто что-то понял, и молча отошёл от клетки в глубокой задумчивости. Кислоглазов проводил бывшего одноклассника снисходительным взглядом, затем решительно сел за стол и разложил перед собой черновики романа. Неоднократно перечитывая  рукописи, Иван Сергеевич испытывал невообразимое, сказочное наслаждение, в котором даже сам себе стеснялся до конца признаваться. Конечно, как истинный ценитель прекрасного, он не  мог не приходить в восторг от гениально сработанного текста, но что значил восторг читателя в сравнении с упоением создателя?! Чтением Кислоглазов увлекался с детства, но никогда не мог почувствовать полного удовлетворения от прочитанного. В любом интереснейшем, казалось бы, глубоком и умном романе Иван  безошибочно угадывал фальш. Вот здесь автор слукавил, здесь вставил лишнее для красного словца, а вот здесь явно умолчал кое о чём, тут же и вовсе далёк от искренности, хочет понравиться толпе. Короче, Кислоглазов перечёл груду художественной литературы – и всё оказывалось далёким от совершенства. Однажды он понял, что никогда не найдёт книги, которая полностью бы отвечала его запросам и не ранила взор многочисленными изъянами. Выход был один – писать такие книги самому. Так Кислоглазов начал писать. Его романы, полностью свободные от конъюнктуры, были тягучи, скучны, убоги и нелепы, как сама жизнь, но зато только в них была правда. И пусть редкие читатели, листавшие иногда рукописи обзывали Ивана Сергеевича графоманом, главное, он-то знал, что пишет для вечности, а ещё для себя, и зачем ему было признание современников? Поиск признания – признак неуверенности в себе. А может ли гений  быть неуверен в себе?
Кислоглазов пролистывал рукописи час, другой, третий, и вскоре посетители охладели к новому жителю зоопарка. Потом зоопарк и вовсе закрыли. Феня принесла ужин – жареную рыбу с тушёной капустой и чай. Иван Сергеевич съел всё с аппетитом, прилёг отдохнуть на койку и только тут подумал, что за сегодняшний день не написал ни строчки. «Ну что я, этого следовало ожидать, - резонно рассудил он, - новое место, шум, нервотрёпка. Денька через два привыкну, перестану на всяких болванов отвлекаться, втянусь….Вот сейчас в тишине перед сном почитать можно часика два».
Только тут Иван Сергеевич спохватился, что ему в клетку забыли принести торшер или, на худой конец, настольную лампу. Досадно. Как раз наступила спокойная обстановка, но ведь темнеет, значит, ничего не почитаешь и не попишешь! «Мда, - подумал Кислоглазов, - тут уж, действительно, ничего не попишешь. Завтра обязательно затребую лампу, а теперь – что ж? Законно бездельничать, то есть думать…А там и сон придёт».
За серыми крышами многоэтажек розовел закат. Всё стихло и замерло в опустевшем от людей зоопарке. Редкие тяжёлые вздохи слона да глухой шелест пелеканьих крыльев лишь усиливали впечатление от свалившейся на мир тишины. Стало прохладней, потом в воздухе сделалось мутно, будто откуда-то поволокло дымом, но это длилось лишь несколько минут. А затем всё вокруг стало чернеть, терять очертания, исчезать. Кислоглазов молча сидел на стуле, радуясь и удивляясь охватившему душу покою. Хорошо. Тихо. Завтра утром Феня принесёт завтрак, а пока он, уже принюхавшийся к зоопарковой вони, полной грудью вдыхает ночную прохладу и думает, и зевает. Неожиданно Иван Сергеевич ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Что это? Может, мерещится в темноте? Кислоглазов насторожился, прислушался. Теперь он явственно слышал спокойное, глубокое дыхание. Он обернулся – из полумрака соседней клетки сверкнули на него два огромных глаза. Тигр. Он стоял и сквозь решётку смотрел в упор на Ивана Сергеевича. Умный взгляд тигра понравился Кислоглазову, и минут пять они со зверем молча оглядывали друг друга. «Что-то ведь тоже соображает поди, - подумал Иван Сергеевич, - как он глядит! Пристально, внимательно. Надо бы ввести в роман какое-нибудь животное для разнообразия, а то одни люди, голоса, черти…»
Тут Тигр от души потянулся, зевнул и, переменив позу, вдруг улыбнулся Кислоглазову. Или, может, это просто показалось в полумраке? Как бы то ни было, но Иван Сергеевич машинально улыбнулся в ответ.
- Чему радуешься-то? – насмешливо спросил тигр.
От растерянности Кислоглазов открыл рот и часто заморгал.
- Не галлюцинируешь ты, не вздрагивай, - успокоил тигр и  продолжал с иронией в голосе, - что ты хотел доказать этим, я спрашиваю? – Подумаешь, залез на один день в клетку. А мы тут все годами гниём, ну и что дальше?
- Но я, ммм…кхммм, - от волнения Иван Сергеевич только и смог издать какие-то неглубокомысленные звуки.
- Не бойся ты, я говорю! – раздражённо поморщился тигр.
- Давай, подсаживайся поближе. Побалакаем!
Подсев вплотную к решётке тигра, Кислоглазов быстро пришёл в себя, освоился, и минут через десять они уже бойко болтали. Тигра звали Байкал. Он был пойман в тайге годовалым и уже шестой год жил в зоопарке.  Иван Сергеевич тоже вкратце поведал тигру о своей жизни.
- Весёлый ты человек, Иван! – от души смеялся тигр. – И среди людей, оказывается, встречаются интересные парни!
- Вы прекрасно говорите, Байкал! – не преминул восхититься Кислоглазов. – Как так, ведь животные, я думал раньше, не разговаривают.
- Правильно, не разговаривают, - кивнул Байкал с задумчивой улыбкой, - о чём нам здесь говорить? Ничего нового не скажешь…Но говорить все умеют, в клетке ещё не тому выучишься. Не любят только. Это вы, люди, обожаете языком чесать. Лучше от этого вам не стало, ну и что дальше?
- Интересная мысль! У вас, Байкал, с рождения такой острый ум?
- Не больно-то я умён, - усмехнулся тигр, - просто в клетке всегда становишься немного философом. Что тут ещё делать? Есть, спать и думать. Это людям некогда думать – работа, семья, телевизор, очереди, компании. Людям слишком просторно. Человек за год не передумает, сколько, бывает, в клетке за один день. Чем уже клетка – тем глубже мысль.
- Да. Это я понимаю, - кивнул Кислоглазов.
- Да чтоб ты понимал? – сердито прищурился Байкал. – Что, вызов обществу сотворил? Но люди ходят в зоопарк, чтоб смотреть на нас, на зверей, на тех, кому ещё хуже их, за это и деньги платят. А ты же когда угодно уйти можешь, ты ж только людей тут смешишь, ну и что дальше?
- Вы недопоняли, Байкал, - деликатно возразил Иван Сергеевич, - я просто удобно устроился. Кормёжка, помещение, знай читай и пиши вволю. Какой тут вызов? А вам-то, наверное, здорово скучно здесь, в клетке?
- Что? Скучно? – на миг задумался тигр. – Нет. Здесь не бывает весело, значит, не бывает и скучно. Здесь клетка.
- Странно. А я думал всегда, что звери очень тоскуют о воле. Но вам ведь хочется вырваться? Тигр странно посмотрел на Кислоглазова.
- А тебе?
- Но я же, так сказать, по собственному желанию, - растерялся Иван Сергеевич.
- Угу…Значит, ты пока не понял, - вздохнул тигр и вдруг, встряхнувшись, резко поднялся на ноги. – Слушай! А  не прогуляться ли нам, Иван, по зоопарку? Поговорим со зверями, разомнёмся заодно!
- А, вы хитрите, Байкал, - улыбнулся Кислоглазов, - хотите, чтоб я помог вам бежать?
- Не смеши меня. Не молодой я бегать.
- Но как …Я отопру решётку, и вы не убежите? Как-то не верится..
- Отпирай давай и увидишь, - теряя терпение, мотнул головой тигр.   

                *  *  *

Месяц  болтался над зоопарком узкой, бледной полоской. По аллее шли двое – Кислоглазов и Байкал. В темноте ясно выделялся высокий, нескладный силуэт  Ивана Сергеевича, рядом, чуть раскачиваясь при ходьбе, бесшумно двигался тигр. Он вёл себя на удивление спокойно и вовсе не порывался к бегству.
- Мда…- удивлённо проговорил Кислоглазов, - вы и впрямь… Странно. Не могу понять, как это можно не жаждать воли, не рваться на простор, где жизнь, воздух, а не эта вонь и теснота.
- Скоро поймёшь, - с усмешкой пообещал тигр.
- Но неужели здесь все такие? Вот, кто здесь? – Иван Сергеевич наудачу подошёл к одной из клеток, на полу, которой спал большой зверь. – Давайте, Байкал, разбудим, что ли, спросим.
- Э, нет…Ничего не выйдет, - мотнул головой тигр, - это старый лев. Говорят, скоро 20 лет, как в клетке. Теперь он настолько умён, что уже никогда ни с кем не говорит и ни о чём не думает. Нам с тобой до него ещё далеко, Иван. Пойдём-ка дальше.
Они завернули за угол и остановились возле клетки, в которой, несмотря на поздний час, из угла в угол без устали мотался волк. Заметив подошедших, он кивнул Байкалу, а Кислоглазова удостоил лишь беглым равнодушным взглядом.
- Привет, Серый, - сказал тигр, - всё скачешь? Вот, знакомься, Иван, мой новый сосед. Пумочка на днях  долго жить приказала, и вот его рядом со мной поселили. Да не мельтеши ты! Не так часто видимся.
Волк присел с видимой неохотой и, переведя дух, произнёс:
- Что ты, Байкал, понимаешь в лёгкой атлетике? Если лежать весь день, как ты, так  атрофируешься вконец, а я укрепляю мускулы и вообще, в здоровом теле – здоровый дух!
- Да, дух-то, конечно, дай боже, - улыбнулся Байкал, - ну ладно, ты ответь лучше на вопрос: из клетки своей хочешь вырваться?
-Чего-чего? – вопросительно оскалился волк.
- Иван вот интересуется, хотим ли мы на волю. Ты хочешь?
- Хочу, конечно, - не задумываясь, буркнул волк и вновь пустился кружить по клетке, громко постукивая когтями об пол.
- Что я говорил! – обрадовался Кислоглазов. – Давайте. Я мигом клетку открою!
Волк разом остановился и растерянно посмотрел на Кислоглазова.
- Как? Прямо сейчас?..Нет, погодите, как это. Надо подготовиться, всё обдумать. Сейчас ведь корма мала в лесу и вообще, я ещё даже не решил, в какой лес бежать, чтобы густой был и экологически чистый. Так что нет, потом как-нибудь, не сейчас только. Хорошо?
-Ха-ха-ха, всё ясно, - невесело рассмеялся тигр, - понял, как мы страстно рвёмся на волю, Иван? Пойдём дальше…
Они двигались дальше. Справа и слева от аллеи чёрными стенами замерли ряды клеток. Откуда – то доносился глухой, жалобный вой.
- Забавный парень, этот волк, - на ходу заметил Байкал, - кстати, он мне чем-то тебя, Иван, напоминает. Он мускулы  наращивает, ты бумагу мараешь…
- Да как можно сравнивать? – возмутился Кислоглазов. – Волк от безысходности по клетке носится, а я пишу для души, это труд моей жизни, для людей, для будущего, для…
- Онанируешь ты, - тихо обронил Байкал.
- Что-о-о?! – Иван Сергеевич едва не задохнулся от гнева.
- Нет, ничего-ничего, я, конечно, понимаю, что просто жестоко было бы с моей стороны стыдить за онанизм одинокое, запертое в клетке существо, - тигр с трудом сдерживал смех.
- Ну, знаете, - выдохнул Кислоглазов, - да вы знаете…
= Знаю, - спокойным голосом прервал Ивана Сергеевича тигр, - давай не будем ссориться, лучше вот к той клетке подойдём, Орлуша там, старый друг.
Они приблизились к клеткам хищных птиц. Сидящий на жерди большой плешивый орёл не пошевелился при их приближении, лишь мутноватые холодные глаза его вопросительно вперились в Кислоглазова.
- Знакомься, Орлуша, это Иван, мой новый друг, - начал Байкал светскую беседу.
 - Закурить будет? – строгим голосом поинтересовался орёл
- Извините, некурящий, - виновато бормотнул Иван Сергеевич. Орёл пренебрежительно цокнул клювом и молча отвернулся.
- Послушайте, - глотая слюну, робко обратился к орлу Кислоглазов, - можно один вопрос. Вы хотите  попасть  на волю?
- Куда? – презрительно наклонил голову орёл.
- На волю!
- Не понял…А я, по-твоему, где?
- Вы… - смешался на миг Иван Сергеевич. – Вы, извините, в клетке…
- Что за чушь? – недоумённо прошипел орёл. – А, ну да…
Дуракам со стороны всегда так кажется. Смотрят на меня сквозь решётку, значит, я в клетке…Хм. А я смотрю отсюда и тоже вижу вас за решёткой. Где вам понять, что огромная клетка натянута на весь мир, и есть лишь маленький пятачок воли. И здесь живу я! С этими словами орёл вобрал голову в плечи и надменно отвернулся, всем  видом своим давая понять, что более говорить не о чем.
- Занятная философия, - сказал тигр, когда они с Кислоглазовым миновали клетку с орлом, - так, кстати, многие …утешаются.
Иван Сергеевич подавленно молчал, в задумчивости колупая кустящийся щетиной подбородок. Вдруг что-то бесформенное, прошелестев над самым ухом, звучно шлёпнулось ему под ноги и растеклось по асфальту.
- Эй! Друг! – прикрикнул тигр. – Ослеп что ли? Прибереги слюнушки для посетителей. Поверх вольера на них с удивлением таращилась глуповатая морда верблюда.
- Байкал…Ты что ли? А я чуть  не обознался в темноте.
- Ещё бы чуть – и ты б по шее заработал. – спокойно  заметил тигр, - Ладно. Вот тут сосед мой  новый, Иван, поговорить с тобой хочет.
Верблюд вопросительно взглянул на Кислоглазова.
- Скажите, - заговорил Иван Сергеевич, не без опаски косясь на слюнявый рот верблюда, - мы вот тут с Байкалом всё ходим, спорим. Я ничего не понимаю. Вам что, тоже нравится сидеть в клетке?
- Нравится? – усмехнулся верблюд. – Посидел бы ты – узнал бы… Но я не смирился, нет. Я мщу! Видишь, вон там табличку присобачили – «Осторожно, верблюд плюётся». И не зря, между прочим, табличка. Веришь мне?
- Верю, - поспешно кивнул Кислоглазов.
- Только в клетке и похаркаешь так… От души и безнаказанно, - с увлечением продолжал верблюд, - кое-кто осторожничает, конечно, а другие думают: так это, несерьёзно. Стоят, хохочут, конфетами кидаются. Ну и я себе стою, будто и не замечаю ничего, но наблюдаю, глаза скосив. Оцениваю. Прицеливаюсь. Людям надоест смеяться надо мной, поворачиваются, чтобы уйти, и тут я как хрюкну громко, вот так: «Ффхроуфхру». Человек на звук морду резко поворачивает, и вот тут я в упор  - хлесть.
Так харкну, что всю физию слюнями запечатаю, иных, некрепких, бывало, и с ног валит. Тут люди и орут и матерятся, а мне что? Дело сделано – и душа радуется. А ночь настанет, на солому лягу – и вспоминаю, скольким за день я харчки на харях запечатлел. Думаю о новых жертвах… Заперли меня в клетку, ну так нате вам! Не зря я живу, правда, Байкал?
- Что верно – то верно, - усмехнулся тигр с плохо скрываемой иронией.
- Но на волю-то ведь хочется вам? – не сдавался Кислоглазов.
Лицо верблюда помрачнело.
- А у нас нет воли, - процедил он с озлоблением, - это Байкала, вон, в лесу поймали, а нас навьючат – и шагай. Так-то!
- Что тебе тут-то непонятно, Иван? – удивился тигр. – Ты же не хотел на просторе навьюченным прыгать. Взял и в клетку поуже запрятался
- Сладкая это вещь – воля, - совсем некстати обронил верблюд.
- Что-что? – прорезался в полутьме чей-то посторонний голос. Это подошла к решётке проснувшаяся в соседней клетке лама. – Это как это понимать, воля?...
- Ну как…Не знаете? Значит, жить просто, без клеток, - сказал вконец замороченный ночными дискуссиями Кислоглазов.
- Что значит, без клеток? – лама сердито подёрнула носом.
- Это ты, Байкал, подстрекаешь тут? Ишь, чего захотели! Не бывает так! И быть не должно! Люди зря разве клетки  понаделали? Значит, нужно это. Чтоб порядок был!
- Но на свободе разве не лучше? – спросил Иван Сергеевич.
- Не понимаю…На свободе? – лама сдвинула глаза к носу и в муках мысли с полминуты молча морщила лоб. – На свободе… Это значит, чтоб я не знала, где мне ходить, что мне есть и чтоб ты меня, Байкал, задрать мог? Это не свобода, а хаос! Безобразие это! Слышать не хочу!

                *  *  *
Иван Сергеевич и Байкал молча брели по ночному зоопарку. В безмолвии застыли вдоль дорожки ровные ряды клеток. В каждой кто-то сидел и думал.
 - Ну как, доволен? – наконец заговорил тигр. – Если хочешь, давай ещё кого-нибудь навестим. Кабан тут недалеко, весёлый товарищ. Ему люди конфеты кидают, он их не ест, но в углу своей конуры собирает, пройда. Коллекционирует! Уверяет, что есть даже «Грильяж в шоколаде». Врёт поди… Так как, пойдём, Иван?
- Зачем?...Разве кабану на воле кто-нибудь станет бросать конфеты?
- Ты  начинаешь соображать, Иван, - одобрительно улыбнулся Байкал, - пора возвращаться, пожалуй. Так, где я экспонируюсь-то?...
И тут в ночной тишине Кислоглазов явственно услышал тонкие, тоскливые завывания, больше похожие на плач. Это, лёжа на полу своей клетки, монотонно скулила пятнистая гиена.
- Послушайте! – Кислоглазов быстро приблизился к решётке. – Скажите, не бойтесь, скажите мне правду! Вы хотите вырваться отсюда?
- Хочу! Да,  хочу… - тяжело дыша, проговорила гиена.
 - А  если я отопру клетку прямо сейчас? Немедленно?
- Да! Да! – гиена рванулась вперёд, ударившись о решётку.
 - Умоляю!
Иван Сергеевич, радуясь непонятно чему, потянулся к запору.
- Стой! – прозвучал сзади негромкий, но властный окрик тигра. – Не надо…
- Но почему? – воскликнул Кислоглазов. – Признаёте  теперь, что вы были неправы, Байкал? Говорили, что никто не хочет на волю, а видите, как она рвётся из клетки! Я отопру сейчас и …
 - А я говорю – нет! Тигр поравнялся с Иваном Сергеевичем и предупреждающе зарычал. – Она недавно здесь, гиена…Конечно, рвётся на волю. Ещё рвётся. Ну, пусть убежит… Поймают – и снова клетка. Или убьют. Даже в лучшем случае, если скроется в лесу. В этих лесах ей зимой не выжить.
- Пусть так! Воскликнул Кислоглазов, - Но разве это не лучше клетки?
- Не нам решать за других, - сказал тигр спокойнее, - ты же вот живёшь. Ни бежать, ни умирать не собираешься, а Иван?
- С чем вы сравниваете? Я… Я свободен! – взорвался Иван Сергеевич. – И я был свободен всю жизнь! Я  никого не слушал, никого не уважал, никому не подчинялся, ни о чем не заботился, кроме как о том, чтоб быть свободным, жить, ни в единой  малости себя не стесняя! Свободу я ставил превыше всех благ и приличий, за это меня считали идиотом, но я…
- Не кричи так, - сказал Байкал, - давай отойдём в сторонку. Сядем…
И они пошли прочь от клеток. Гиена долго с надеждой смотрела им вслед, затем уронила голову на лапы и опять тихо завыла.
- Значит, всю жизнь был свободен? – с грустной улыбкой заговорил тигр, присаживаясь на  скамейку. – И именно поэтому кончил звериной клеткой?
- Но… Понятно, это же, так, чисто внешнее совпадение, - пробормотал сбитый с толку Иван Сергеевич.
- Ты думаешь? – горько вздохнул Байкал, - Знал бы ты, как я когда-то рвался из клетки! Я рычал и грыз решётку. А по ночам мне снились высокие травы, огромные кедры, чистые быстрые воды свободных рек… Я не родился таким, Иван, таким, которого ты видишь сейчас. Вам, людям, легче, и не потому, что у вас есть водка, просто вы рождаетесь с генетической приспособленностью к несвободе. Не все. Многие. День за днём я метался по клетке и хотел  одного – умереть! Теперь я другой, ты видишь. Теперь я не рычу. Не тоскую. И мне ничего давно не снится. И так бывает со всеми, кто попал в клетку. Сначала тоска.  Некоторые не выдерживают, умирают от тоски. Но потом… Мы успокаиваемся. Привыкаем. Клетка становится единственным родным домом, и выпусти нас – мы побродим, побродим и опять прибежим в клетку. И попросим, чтобы    крепче заперли. И это неизлечимо, Иван. Кроме клетки у нас ничего нет, клетка убивает  способность жить по- другому…Понимаешь?
- Да, - тихо проронил погружённый в раздумья Кислоглазов.
- Ты должен понять меня. Мы ж с тобой оба в клетках.  И давным-давно.
- Но как? Я же только сегодня…
- Давно. Только я сидел в клетке, а ты таскал её на себе – вот и вся разница.
- Ты хочешь сказать… Не понимаю… Я же   думал о свободе всегда и…
- Вот оно! – воскликнул Байкал. – Если задумался о свободе – знай: ты уже в клетке. Когда я был  свободным, я об этом  не думал. Не сомневался, как живой  не сомневается, жив он или нет. Так и свободный…
Кислоглазов молчал, с тоской обдумывая услышанное.
- Кто был свободен, попался и смирился – тот сам виноват, - с затаённой болью в голосе продолжал тигр. – Таких нечего жалеть. И все эти умствования – жалкая маскировка  нашей неспособности ни к чему. Но что спросишь с тех, кто родился в клетке? У них бывает много гонору, но разве способны они понять, что, перекусив решётку, можно оказаться не на свободе, а в другой клетке?
- Так что же есть клетка? – не выдержал Иван Сергеевич, - обречённость на одиночество, неспособность к счастью? Или что?
- Если бы всё можно было разложить по полочкам, Иван, - вздохнул тигр, - и надо ли? Но ты же должен чувствовать, как что-то давит, душит, корёжит, унижает ежесекундно. Это Клетка. Потянуло лёгким ветерком. Близился рассвет.
- Помнишь, что говорила лама? – вдруг спросил тигр.  – Таких, кто слагает клетке гимн, слишком много. Если б не они – разве бы держались решётки.
 -Но где же выход? – глуповато спросил Кислоглазов то ли Байкала, то ли самого себя.
- Выход? Выход один. Грызть решётку! – стиснув   зубы, с жаром заговорил тигр. – Грызть, забыв  про  усталость, про боль, грызть, грызть, пока есть силы. Никто не обещает успеха, но только так  можно уважать себя, и только тогда есть шанс вырваться… А если выдохся, устал и не сдох… Ну так уткнись и жуй!
Выкрикнув это, Байкал закрыл глаза и надолго замолчал.
Кислоглазов стоял, опустив голову, и не знал что сказать, да и  нужно ли  было  что-то говорить. Но вот тигр глубоко вздохнул и  посмотрел на Ивана Сергеевича. Глаза Байкала оставались  сухими, но и улыбнуться он не смог.
- А вообще, знаешь, ты уходи отсюда, Иван, - тихо сказал тигр, - я не гоню, не злюсь, не подумай. Просто зоопарк – не твоё место. Потому что  каждый  всё - таки должен догнивать в своей клетке.


                *  *  *

Уже начинало светать, когда Кислоглазов с толстыми сумками в обеих руках торопливыми шагами покинул зоопарк. Он шёл, не глядя себе под ноги, его обступали мысли, а ещё его обступали многоэтажные дома, в которых спали тысячи людей и уже ни о чём не думали.
«Неужели тигр прав, и мне никогда не вырваться из клетки? – разгорячено думал Иван Сергеевич, - Или попробовать? Рискнуть? Всем на зло!...»
«А смогу ли я?» - усомнился он через пять минут.
«А хочу ли?» - спросил он себя через полчаса и грустно улыбнулся, вспоминая слова тигра.
Иван Сергеевич шагал и шагал по пустынной улице. Не зная   куда идёт, он тем не менее шёл очень быстро, но вдруг остановился, поставил сумки на тротуар и в голос расхохотался.  «Я козёл! – внезапно понял Кислоглазов и долго ещё оглашал проспект раскатами хохота, потрясённый своим открытием. – Я козёл! Конечно же , я козёл, как же я раньше – то не понимал. Какие сомнения? Обидно… Козёл… Прискорбно. Ну, так и что ж, что козёл? Пусть! Я же всё равно никогда не признаю это!!!»