Когда это было, зачем это было... во сне, наяву?

                В основе рассказа действительный случай, происшедший в поселке «Красный Перекоп» Херсонской  области. Неизвестные, ночью, убили доктора с целью ограбления. Доктор проработал в этом поселке больше 40 лет.

                Когда это было, зачем это было во сне,наяву?
               
                Сельскому педиатру И.И.Комлевой

    Старый, седой доктор бесцельно бродил по своему двору. Он был худощав и носаст, сам когда-то , смеясь говорил- мой нос Бог семерым нес, а мне одному достался.  И сейчас, сутулый, в старой жилетке с оторванной пуговицей,  напоминал  взьерошенную, больную птицу, которая отбилась от стаи и потерянно бродит кругами, не зная, что ей теперь делать и куда деваться. Год назад он похоронил жену, с которой прожил  и проработал бок о бок  40 лет. Его Анечка тоже была врачом. Лечила детей. Вырастила не одно поколение ребятишек в их большом поселке. Ушла  из жизни без   времени. Болезни не щадят людей в белых халатах, равно как и остальных. И часто безжалостно забирают самое дорогое, самое любимое…

Дочки звали его к себе, беспокоились, звонили.  Поначалу он отказывался, ждал, когда просядет земля на могиле жены- нужно было поставить памятник. Поставил.  И после этих забот, а заботы всю сознательную жизнь были его привычным состоянием, оказалось, что  он совсем не у дел. Странное и тоскливое безделье, одиночество скрашивали только больные. Они не доверяли новому доктору, приехавшему в амбулаторию, и часто и густо топали  «к Иванычу».  Но  он все-таки решился уехать к детям и дал объявление в газету о продаже дома.
 Дом его ничем не отличался от тех домов , которые строили в  60 -годы для переселенцев: 2 окна на фасаде, двускатная  крыша, 3 комнаты с грубой и низенькой печкой-очагом- на юге Украины не делали больших печей.  Веранда с традиционной виноградной беседкой над всем двором. Во дворе забетонированная площадка и такие же дорожки. Все, как у всех.  Осенью кисти винограда «Изабелла» висели прямо над головой и наполняли двор пряным клубничным запахом.

Без хозяйки  все во дворе начинало незаметно ветшать: вдоль бетонных дорожек  пионы неряшливо опустили лохматые, пожелтевшие  стебли. Их давно нужно было обрезать, и доктор каждый раз собирался взять секатор, а потом забывал про них. Нужно было выкопать луковицы гладиолусов, их острые стебли тоже пожелтели и ржавыми шпагами беспорядочно валились в разные стороны-  некому было подвязать. И только роскошные георгины горделиво качали пышными головками и полыхали оранжевым цветом большие, мощные кусты бархатцев. Радовали глаз. Небо, белесое летом, осенью становилось насыщенно голубым, почти синим, и пахло свежестью и прелью уже увядших листьев салата и помидор.
 Но доктор ничего этого, казалось, не замечал, а все ходил по двору, вздыхал и видно было, что глаза его на затылке,  а здесь он и не видит ничего.
 Подошел к калитке сосед.
  -Доброго здоровьичка! Анатолий Иваныч!
-А-а, здравствуй, Николай.  Как нога твоя, меньше болит?
- Ох, спасибо,  Иваныч, как на свет народился. Не знаю как бы ходил, ведь-ни тпру, ни ну. Как обезножел, так вся жизнь остановилась. А теперь видите, чапаю помаленьку.
-Ты продолжай примочки. Можно и парафин попробовать.
-А вы как же? Вижу, тужите.
-Такая у стариков доля.
-Э-э, знаю по соби: старость-то не радость. Такое дело. Ну бывайте здоровы, поедете к дочкам, все веселее будет.
Доктор ссутулился, запахнул жилетку, ему показалось, что потянуло холодом, а у него давно болела спина, и задумался. Он вспомнил слова из фильма,  кажется так говорил Янковский: Слава храбрецам, которые осмеливаются влюбляться, зная, что всему на свете приходит конец. Славный, достойный, заслуженный, неожиданный, печальный, ужасный, какой угодно, но…но конец. Как писал поэт- намеревались жить, а глядь, как раз умрем.
Его итог жизни был печальным:  жизнь отняла все- страну, любимую работу и , главное, жену. Горько и больно было видеть самым чутким пациентам старого доктора печать обездоленности и сиротства на его когда-то суровом и озабоченном лице.

- Толя, говоришь: не кончается синее море, а вот масла постного нет в доме. Недавно покупала, а уже  тю-тю- кончилось.  Ага. Не кончается синее море. Буланова слышишь, опять поет.
 Н- да,  море не кончаеся. Оказывается, и море кончается, и жизнь незаметно закончилась, по крайней мере лучшая ее часть,  и море теперь не нужно. Ничего не нужно и ничто не радует.
 - Какой же я храбрец, вот осмелился, а  нет жены и , кажется, меня  тоже нет.  Пусто.  И правду сказано- тоска становится ясной и отчетливой болью. Истина…. Время лечит. Кто сказал, что время лечит? Ничего оно не лечит, а только усугубляет и проходит мимо…. Не станет меня, кто будет ухаживать за Аниной могилкой. Соседи? Соседи не будут. Дочери? Дочери далеко.  Нужно жить только для того, чтобы чужие бессердечные люди не пришли и не усмехнулись злорадно.
-Дывысь, заброшена могилка. Ото лечила, лечила, а померла и никому не потрибна.
Нет. Нельзя этого допустить. Это только в сказках- они жили долго и счастливо и умерли в один день-  а в жизни…
Он опять тяжело вздохнул, собрался идти в дом.
-Анатолий Иваныч!
Доктор обернулся.У калитки стояла старушка, жила через три дома. Маленькая, сухая с большими изработанными руками и морщинистым лицом. Картина Шилова.
-Драствуйте, я вот вам помадоров та синеньких своих принэсла. Тримайтэ.
Она протянула миску с баклажанами и желтыми огромными помидорами.
-Зробить салатик, та поисы.
-Что ты, Филипповна, не надо. У нас (оговорился и тут же поправился), у меня свои есть.
-Ни.
Старушка хитро улыбнулась.
-Таких  нэма. То невестка привезла семена с города. Дывыться, жовти помадоры. Сладки, як сахарни. Берить, берить. Вы ж мне так допомоглы. То нахылыться , геть, не могла, а зараз стрибаю, як молодычка.
-Спасибо.
Он взял помидоры.
-Миску  сейчас вернуть?
-Та ни, когда захотить.
Пошел в дом.
* * *
« Когда это было, когда  это было ,  во сне, наяву. Во сне наяву по волне моей памяти я поплыву…»
 Он уже не помнил, кто первый из их группы принес бобину с записью диска Д.Тухманова «По волне моей памяти». Всем нравилось, особенно «Из вагантов»: необычные слова со смыслом,  ревущие бас гитары, что-то свежее, новое, непохожее на песни официальной эстрады, которые, вообще-то никто и не слушал. Среди студентов мединститута было много меломанов, некоторые даже ходили на симфонические концерты, а их приятель Мельниченко  Вовка отлично играл на гитаре и  классно пел «Вижу  тени наискосок, рыжий берег, полоску ила…», заливался. Потом они с Аней услышали эту песню по ТВ, а до этого были твердо уверены, что сочинил ее Мельник.  Теперь, слушая запись,  все радовались, что и у нас появилось что-то приличное, а поскольку все любили цитировать Ильфа и Петрова, то поднимали картинно палец и повторяли: Тухманов, это голова. И вот теперь,  когда старый доктор вспоминал, а вспоминал он постоянно, жил этим, окончание  института прочно связалось с текстами Тухмановских песен.
 
* * *
 В 1975 году они закончили интернатуру. Собрались веселой компанией у одного из студентов на квартире. Аня тогда купила  у фарцовщиков  обалденное платье, как уже сейчас   говорят: эксклюзив,  а босоножки на платформе он привез ей из своего города, купил у моряков в порту. Они шли на эту вечеринку и все оглядывались на нее, так она была элегантна и красива. Может не столько красива, сколько молода и радостна. Сияла вся. Лучший наряд для молодой женщины- счастье. Ага,  золотая, как солнце кожа, тоненькие каблучки, узел волос из шелка, складки платья легки. Это про нее.
А  потом пили  вино, танцевали, самозабвенно  подпевали  «Во француской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне в университете…», дурачились, курили болгарские сигареты. Обсуждали только что вышедшую книжку Франсуазы Саган, умничали, травили анекдоты. Над ними слегка подшучивали друзья
-Ну, вы даете копоти, прям как Чехов на Сахалин рванул, так вы с Анькой в Тьмутаракань. В Херсонские степи.
-Зато нам там сразу дом дают, а здесь квартиру снимай, да еще работу ищи.
-В тубдиспансере всегда работа есть.
- Раньше молодежь,- это идеалистка Аня вступила, -из Москвы на целину ездила, такой был энтузиазм. Чем мы с Толиком хуже. Поедем в поселковую больницу.
-Мы едем, едем, едем в далекие края,- дурашливо запел один из однокурсников.
-Да, едем, - он сразу вступился за Аню.
- А там, как говорят в Одессе- будем посмотреть. Страшновато сразу главврачом. Зато научимся. Амосов тоже в глубинке начинал, а потом приехал с чемоданом разработок и в академики.
-Ну, Толик, ты завернул. Амосов! То ж Амосов, а ты Толя  Пащенко.
-Эскулапы! Харэ про работу и распределения,  танцуют все!!!Наливай.
-За что аборигены сьели Кука, твердит наука, -запел Мельник.
-Толян, привезут тебе грыжу, или травму не совместимую с жизнью. Лоханешься, а эти сельские аборигены башку скрутят. А?!
-Не скрутят, а сложный случай в ЦРБ отправлю, там районный центр рядом.
-Ага, отправишь…на бедарке. Как раз жмурика привезешь.
-Да ладно пугать, давай еще бомбу открывай. Наш Крымский дендропарк-заветные 13 кипарисов. Может такой портвешок в последний раз пьем. (Был тогда такой портвейн в больших бутылках, как шампанское, а на этикетке кипарисовая аллея. Кто-то не поленился посчитал деревья и портвейн этот  стали называть « 13 кипарисов», причем отличный был портвейн, уж гораздо лучше чем нынешние вина с  претенциозными названиями, сделанные из виноматериала.)
-Ну, чуваки, новоиспеченные доктора, эскулапы хреновы, за успех нашего безнадежного дела. Ух!
Вздрогнем!  Давай нашу любимую, Светлова. Все дружно подхватили
- Мы ехали шагом, мы мчались в боях, и «Яблочко» песню держали в зубах
  Ах, песенку эту твердил наизусть, откуда у парня испанская грусть,
  Он пел, озирая родные края- Гренада, Гренада, Гренада Моя…
 
Потом они танцевали, обнимаясь и совсем не задумывались, какая тяжелая трудовая жизнь  уготована им впереди. И это правильно- пусть  молодость  не задумывается. Есть силы и энергия, есть желание и амбиции, и все трудности кажутся пустяком. «Старики не мудры, они только осторожны»- сказал когда-то герой Хемингуэя. Молодые не осторожничают, а смело пускаются в авантюры и покорение жизни. А потом как кого вынесет. Глаза боятся,  руки делают
.
 Почти все они  любили свой институт, преподавателей, очень бы удивились даже намеку о взятках,  часто цитировали своих самых ярких и талантливых профессоров.
-Забудьте все, -заявлял один- чему вас учил этот старый армянский фельдшер. Я! Именно, я научу вас терапии.
-Чтобы жизнь в ВУЗе вам не казалася медом, и чтобы выбить из вас всю Кечкеметскую дурь,   (Кечкемет-ресторан, популярный у студентом мединститута)  дружно за лопаты и пОпид кАштаны!-  а  зам по АХЧ не любил шутить.
Старенькая профессор , все звали ее нежно- баба Вера, прыгала через 2 ступеньки на лестнице и таким образом демонстрировала полное отсутствие сердечной недостаточности, убеждая личным примером в здоровом образе жизни.
Любили город, светлый, чистый, зеленый, с белыми дувалами  и и узкими улочками в стороне от магистралей. Лопали в  анатомке рогалики за 6 копеек, сидя на кафельных ванных. В ваннах, заметим,  лежали наформалиненные трупы, но это никого не смущало. Летом ездили на практику в лучшие санатории Алушты и Ялты. А зимой подрабатывали на скорой или в приемных покоях больниц, и не нуждались. 
* * *
   Доктор пошел в дом. В доме тоже незаметно исчез прежний уют. Скромная стенка. Добывались все эти стенки, почему то носившие женские имена, с большим трудом, по записи или знакомству, хотя сделаны были из ДСП с дешевой фурнитурой.  Стеллажи с книгами. Он сам их сколотил для книг ,  а потом  Аня покрасила их морилкой и лаком. Тюль и порьеры добытые аж в Московском ГУМе.  Кресла с турецкими дешевыми покрывалами, палас на полу. Все это  он уже продал за бесценок, и понемногу комнаты освобождались от вещей.
Доктор вздохнул и стал паковать  книги в ящик. С книгами он расстаться не мог, ведь с каждой  были связаны воспоминания. Не просто было купить в те времена  толковую специальную литературу, словари, детские книги. Но они  доставали их где только могли, дарили подарки продавщицам  книжных магазинов, привозили из путешествий и постепенно насобиралась разношерстная библиотека: все покупалось по случаю, беcсистемно, но зато с каждым томиком теперь было что-нибудь связано. Библиотека- дух времени. Нет, их библиотека – это была жизнь семьи. Толстенный том Литтмана «Оперативная хирургия», «Топографическая анатомия»,  книги помельче: Болезни сердца, Печени и желчновыводящих путей, Почек, Детские болезни, Справочники лечащего врача, Руководства, Монографии,  Атлас Синельникова, драгоценный трехтомник, купленный аж за Уральскими горами, и т.д. и т.п. Отдельная полка для детских книг, для художественной литературы.

Когда это было, когда это было, во сне? Наяву?...

Они приехали с чемоданами в поселок в назначенный срок. Им дали дом. Участковая больница на 25 коек с персоналом из 16 человек и даже с родильным отделениям была как раз напротив,  в 2 шагах.
Купили подержанную мебель, сервант без стекол, 2 кресла, кроватку, диван, кухонный стол и 2 стула. С этого скудного скарба началось их хозяйство.  Аня старалась украсить свое жилище: привезла от своей матери тюль и портьеры, небольшой бархатный ковер с оленем. Как могла обустраивалась. Радовались пустякам- купили новую сковородку, ура, большую и вместительную.Нажарить картошки, достать солененьких огурчиков- вот и ужин для всей семьи. А уже родилась первая дочка. Смышленая, красивенькая,  ангел. Постоянно подбегала к нему, когда он приходил с работы, устраивалась на коленях и просила-Папа, пап, расскажи случай. А случаев было каждый день- хлебать не перехлебать. Приступы у действительно больных, травмы, отравления, драки, .
-Ну, слушай. Жила-была одна тетя и ей подарили собаку. Не простую.
-Золотую?- Дочка смотрела своими умными, ясными глазками и прижималась теплым нежным тельцем. От детской головки всегда так пленительно пахло чистыми пушистыми волосиками.
-Нет, не золотую, а охотничью. А рядом жила другая тетя, у которой было много курочек. Курочки гуляли  на улице и ничего плохого не подозревали . Но собачка-то была охотничья: она поймала курочку  и принесла своей хозяйке на обед. Тогда та тетя  рассердилась за свою курочку.
-Курочку Рябу?
-Да. Курочку Рябу,  пошла к  хозяйке собачки и стукнула ее скалкой по голове.
-И что?
-А то, что ударенная тетя зашаталась, а потом ее начало тошнить. У нее сильно  болела голова, но мы ее вылечили. А собачку посадили на цепь. Вот такой  был случай. Ты поняла, что никогда не надо драться. Если стукнуть человека по голове скалкой у него может быть сотрясение мозга. А это опасно для тех, у кого мозг есть.  Все. Теперь спать.

-Толя,  что ты несешь?
-Анечка, я несу счастье и здоровье. А рассказывал случай.
-В самом деле?
-Да.  Представляешь,  сегодня вечером привезли бабку с сотрясением. Подрались с соседкой из-за курицы. Индийское кино.

Он вышел  на веранду попить воды. На окне, Аня , завела такой порядок : рядком стояли  бутылки с минеральной водой. Уже пластиковые. Глянул в угол. Там  всегда было можно найти  его знаменитые тапочки. Волшебные туфли Маленького Мука -  не успевал он прийти с работы и раздеться, как раздавался или телефонный звонок, или стучали в калитку, или кричали под окнами
-Ой, скорийшэ, доктор, скорийшэ!!!
Обувать ботинки, шнуровать некогда. Он одевал свои спенцтапки и мчался в больницу. Больница рядом, потому  ноги не упевали замерзнуть   и зимой. Да и не думал он о ногах. Мало того, что тяжелые случаи с больными, так ведь все хозяйство больницы было   на нем.


  ***   
 Возле облупленного дома культуры, в скверике с чахлыми акациями, как раз напротив
памятника               
Ленину, среди мусора- пакетов, бумажек и мятых пластиковых бутылок сидели три организма, три особи. Это были не люди, людьми их можно было назвать только впомнив слова Платона  о «двуногом животном без перьев». Что-то в этом роде. Но М.Булгаков в статье про убийцу Комарова вывел формулу- не зверь, но ни в коем случае не человек. Вот такие некто: не звери и не люди, лениво сидели в расслабленных позах, курили вонючие дешевые сигареты и беспрерывно сплевывали, захаркав все вокруг себя. Мятые   спортивные брюки поддельного Адидаса, несвежие футболки, грязные волосы. Никакая реклама не пробивала их сознания: Head & Shoulders  для других, потому- сальные, усыпанные перхотью патлы и небритые щеки. Глядя на таких все время возникает желание опустить их в крепкий раствор хлора. Но и белизна не поможет придать их тусклым глазам блеск и смысл.  Они почти не разговаривали. О чем говорить. Денег нет, а все время после вчерашнего мучительно хочется пива. Жарко и душно сидеть на поломанных ими же лавках, но дома, если пойдешь ,  мать будет орать- лодоцюга!  И взять денег негде. А работать-, о,  работу хочется непыльную, как в кино: смокинг, дорогая машина, часы и прохладный кабинет с кондиционером. Когда они видели такие кадры по ТВ, одна единственная мысль мелькала в их тяжелой голове-живут же, падлы, за наш счет. Объяснить, почему за их, они бы конечно, не смогли, они вообще говорили на каком-то птичьем языке, ограничиваясь, как Эллочка-людоедка  лишь несколькими выражениями.
Увидели доктора, тяжело ступавшего по направлению к маленькому бару. Этот бар был предметом их вожделений, там на полках стояло разноцветное спиртное и пиво в бутылках и на разлив. Бар этот возле дороги соорудил одни предприимчивый сельчанин. Они ненавидели его, и не могли понять: как так сидит возле пива и не пьет.
-Слышь? Куда этот старый педрилло почургыкал?
-Ты шо, это ж Иваныч, врач.
-А шо ему в баре надо. Он шо бухает?
-Какой, блин, бухает. У него дома в баре коньяка бутылок сто.
-Та залепи дуло, не бре-бре.
-Тю, отец говорил. Гадом буду. А в погребе вино. Он сам раньше делал.
-Да, -вступил третий,
-К ним, бля, гости летом приезжали, так он, падла, все вином поил.
Мать на огороде сапала,  слышала как он: Анечка, еще принеси вина из погреба,  все Анечка, Анечка. У, сука эта Анечка.
-А тебе шо?
-Короче, мать дорожки постирала, а она к малой пришла. Малая сеструха заболела. Так прямо и пошла по дорожкам в сапогах. Зараза. Мать ей- куда вы в сапогах по чистым дорожкам. Она ей,  вам кто дороже ребенок или ваши рядюшки. Понял.
-Шо вылечила?
-Кого?
-Тю, сеструху!
-Та вылечила,  а може и сама вылечилась. Шо ей, шлендре,  будет.  Гуляет щас, бля, направо и налево. Денег просил, так не дала, мля. Сестра, называется.
-Ото такие они все, врачи гребаные. Я эту врачиху тоже помню. В школе, короче,  пришла прививки делать. А всем в падлу. Так она говорит, слышь, мы сейчас о вас заботимся,  а настанет время и никто уже  не будет думать о вашем здоровье, самим придется. Цените.
-Слышь, короче, где денег взять?
-Металл?
-В жопе? Сдали все.

* * *                     
Доктор вернулся домой с  коробком спичек и поставил на  плохо вымытой  газовой плите чайник. Сел, ожидая пока закипит, включил телевизор. Историк Николай Сванидзе неторопливо и обстоятельно рассказыввал о судьбе  великого биолога Николая  Вавилова. Как гнобил  его выскочка и карьерист Трофим Лысенко, наушничал на него Сталину и прикончил таки  гениального ученого.  Вспомнил Аниного дядю из Рыбинска, тому тоже сломали жизнь  вроде как за частушки, а на самом деле за трудолюбие, хватку умельца, добротный дом и налаженный быт. Всю жизнь перечеркнули, и непросто: отняли главное- здоровье. После строительства Беломорканала недолго он протянул с надорванной спиной. Рассказывал ужасные вещи: холод, непомерные  нормы, тачки, всю механизацию через время, сами придумывали, цинга, ужасающая смертность.  А в кино Шкловского посморишь- да куда там, с добром: и библиотеки, и врачи, и столовые. Действительно можно подумать- перековка старого на новое. Э-э. Что говорить. Вот и его труд перечеркнули в Киеве какие-то дяди одним движением руки. Было и не…  и не стало.

А как он любил свою больницу. Только сейчас понял это. А тогда, когда 35 лет каждое утро прибегал после нарядов в правлении совхоза на работу,  и видел у  парадного входа в амбулаторию чисто вымытую мешковину, влажную, аккуратно постеленную точно посередине крылечка, задумываться о лирических чувствах было некогда.
Действительно,  больница- хорошо оштукатуренный, и  аккуратно выбеленный одноэтажный дом под шифером, утопающий в зелени, сияла чистотой. Старшая сестра  уже топала  то в отделение, то в родилку, то на задний двор, и слышно было ее любимую приговорку: «порядочок, девчата, порядочок!» Лида, так ее звали, полная, черноглазая, красивая женщина, была убеждена где-то внутри себя- больница ее собственность, а она хозяйка. И соответственно относилась к порядку  и чистоте как к главному смыслу своей жизни. Она искренне страдала, если видела порванную наволочку,  заплеванную раковину, мусор  возле цветника. Но  при таких ее страданиях лучше было виноватому ей  и на глаза  не попадаться.  Доставалось всем.
-Ото, хочь ты и акушерка, Валька, а така засранка, шо  я не знаю.  Чого це тут тазик? Га? Тут ему место?   Салфеток  выдавала хренову гору, а кресло голое? А шо у тебя в ящиках- то ж  страсти Господни! Ты чи убирай, чи я повыкидаю.
-Да ладно, Лидия Брониславовна, я знаю: порядочок, девчата, порядочок.
-Ага, смотрите на нее- еще  кривляет. Ото пойду к  Иванычу, та й расскажу все. И труба тебе.
Но к чести Лиды, она не жаловалась никогда, решала все вопросы чистоты и порядка сама и больница всегда была в идеальном состоянии.

Приятно было  утром пройтись по свежевымытым полам, когда утренние солнечные лучи-зайчики рассыпались по ним золотыми веселыми пятнами.  Высокие двери были сделаны отличным столяром-художником и были украшены затейливой резьбой. В холле всегда цветы в вазонах, на стенах свежие санбюллетени и доска почета. На ней таращили глаза с цветных фото почти все сотрудники больницы. А перед входом  радовала глаз разноцветная клумба. И этот незабываемый больничный запах- хлорки и лизола. Лучше не бывает.

Амбулатория, процедурный кабинет, смотровая,  4 палаты на 20 коек,  родильное отделение,  2 детские палаты, кабинет главврача, аптека, пищеблок,  гараж и подсобное помещение. К больнице прикреплены 5 фельшерско-акушерских пунктов, т.н. ФАПов.  А  коллектив, ого, рать -3 врача: терапевты и педиатр, акушерка, медсестры, санитарки, шофер Вася, которому  не было цены. Вася не пил ничего кроме чая и компота и мог сесть за руль в любое время суток. Дворник Петрович.  Поселковый левша. Сейчас, пожалуй, таких уже и нет. Он  хоть и пропускал рюмочку «для сугреву и настроения», но убирал двор, топил кочегарку, чинил все, что требовалось. Каким-то неизъяснимым образом его можно было увидеть одновременно в нескольких местах, и везде по делу. Под навесом у него сушились пучки трав, распостраняя  по двору ароматы  южной степи. Даже своей маленькой собачке, которую он любил, как Герасим Муму,  он настелил в будочку полыни и собачка не страдала от блох, как все остальные шарики поселка. Инструменты,  тачка, лопаты, грабли,  вся территория больницы – гарнизон перед приездом генерала. 
 
Утренние пятиминутки.  Белоснежной стайкой слетался персонал. Рассаживались, смотрели на главного во все глаза: вы только скажите, доктор, а мы шмеликом метнемся.  Садилась за свой стол улыбчивая, милая его Анечка, Анна Александровна, правая  его рука.  Притопывала «Порядочок, девчата, порядочок»,  мостился в углу Вася со всеми новостями из правления. Потом обходы, прием больных, профилактические осмотры,  документация, диспанзеризация, лекции по сан.просвещению  и т.д. - все шло  своим законным порядком. Ну, а  про срочные вызовы и говорить нечего.  По нескольку раз в день, и, как правило, в самый неподходящий момент. Все это сливалось в один длинный, наполненный заботами и хлопотами день.
А дома подрастали дочки. Они хорошо учились и старательно помогали по  хозяйству, пусть и небольшому. Аня развела огород, купили несколько курочек, звонко гавкал, встречая близких маленький терьер. Потому вечером тоже приходилось подъсуетиться  уже дома. Но это был его мир, его дом, его семья.

А теперь этого ничего нет. Как когда-то пела Пугачева- было все и ничего нету. Именно то.
Был Союз, уверенность и гордость за свою страну, работа, космос, программа «Время», братская дружба с другими государствами. Варшавский договор и проч. и проч.  Игорь Кириллов каждый вечер рассказывал о достижениях страны советов. Конечно не всегда  он мог посмотреть ее полностью. Спецтапки, как 7 пар железных башмаков  из сказки, служили свою службу. Но. Пусть старый генсек  со своим «сис-масиси» (систематически) и вся эта кремлевская братия- простор геронтологу, уже не руководила страной и доживала свой век, вешая генсеку и себе ордена. Пусть  потихоньку курвилась номенклатура, пусть на него уже неприязненно смотрели в управлении здравоохранения, когда он приезжал с пустыми руками. Пусть директор хозяйства жаловался на идиотизм   громадья планов. Пусть народ понемногу спивался. Все-равно, это была его страна, его народ, его Родина, и его пациенты. И не было по ТВ этих оглупляющих программ  о нижнем белье звезд, о бесконечных ужасах, о разборках бандюков, о том как питаться и как потом похудеть. Какие-то разодетые мужчины, с накрашенными лицами рассказывают  каждый день  про одежки. Н-да, а многие телезрители уже по одежке (секонд хэнд) начинают  протягивать  ножки.

   Все отобрали. 3 букашки в Беловежской пуще с ходу подписали договор, удовлетворили себя по полной программе, а вы уж, как хотите. Зато мы теперича все президенты: бацька,  лиса, и главный  « мы шта-а, да вы шта-а». Ага.  А теперича не то, что давеча. Так и развалили страну,  легко, росчерком пера. Миллионы, строившие индустрию, поднимавшие целину, да что там говорить, жизнь положившие на строительство Союза в гробу перевернулись. А они по рюмке и на охоту. Житьишко! Называется все это безобразие одним простым словом- предательство.
 
 И было, это старый доктор знал наверняка , отлично организованное здравоохранение. Больницы, клиники, институты, санатории,   профилактории.  И кадры, которые, как известно, решают все. Так вот были и кадры. Медицинские институты действительно готовили врачей. Никаких платных факультетов. По результатам экзаменов и собеседований. Учиться в медицинских Вузах было тяжело, кто не выдерживал- уходили. Потому отрасль не страдала обилием случайных людей, как сейчас. Финансы.
Попробовал бы он в лихие 90-е вытащить Николая Данько с того света. 
А как дело было: принял вышеозначенный товарищ на грудь для задору, ружьишко на плечо и на охоту. Увлекся. Сам потом объяснял- дескать рванул за зайцем, рагу из зайчатины ему захотелось. Показалось- заяц, как раз за ж-д полотном, неподалеку от  лесопосадки. Ну,  любитель изысканных блюд, « купит каналья повар кота, обдерет, и подает вместо зайца»,  о Собакевиче был не наслышан, потому бегом через ж-д путь, Первый рельс перескочил, а за второй зацепился, упал, а тут и  тепловоз подгадал. Отрезало стопы. Привезли его в больницу в состоянии между. В лице ни кровинки, давление по нулям, пульс ниточкой, редко, редко  пробежит по вене, и нет его, ну и естественно в шоке. Сам весь белый, только возле крыльев носа синело. Готовый жмурик, осталось оркестр пригласить.
А доставил водила на грузовике. Площадка кузова в крови, шофер догадался немного ноги тряпками обмотать, но это припарка мертвому. Гнал машину так, что потом уже увидели- голова в синяках, билась о днище.
И ведь выходили его.
Повезло горе-охотнику: доктор в больнице был, только с вызова вернулся, как раз у себя в кабинете руки мыл. Услышал- рычание мотора, а потом крики и вопли персонала.
Ну что? Сразу- жгуты, и лить, лить: физраствор, глюкозу, полиглюкин, гемодез. Восстановил  давление, накололол сердечными, обработал раны, зашил, дренажи поставил. Через 10 дней первичным натяжением зажили Колькины ноги. Потом, уже в области заказал ему протезы. Издали увидишь- шкандыбает кто-то подпрыгивающей походкой с палкой в руках- о, значит, Колька куда-то подался. А сейчас….  Не дай Бог что-то подобное, уже не спасти.  Нечем!
Впоследствии, Колька, ставший заядлым рыбаком приносил  доктору рыбки. Отдаст и обязательно вспомнит свое чудесное спасение. Как- то расфилософствовался.
-Я , Анатолий Иваныч, таперя совсем не пью. К шуту ее эту водку. В палате лежал,  смотрю в окно, а в окошке ветки. Вишенька.Вся блестящая, на солнце жилочки просвечивают. Как вроде брошка. И подумалось мне- сколько жил, не замечал. Вот как побывал на порожке у смерти, тада малехо понял- жисть-то одна. Оно как говорится- клавиша белая, клавиша черная, а потом крышка. Вот пришла крышка, а помирать-то неохота. И смотрю все на эту вишню, и думаю-если бы не тепловоз, так бы пропиячил всю жизнь и не увидел ни вишеньки этой, ни красоты земной. Я утром на рыбалке смотрю как солнце поднимается, веришь- сердце замирает. Во пробирает как.
-Ты, Коля, об этом не только мне расскажи, а и мужикам.
-Да рассказывал. Смеются. Обзывают агитатором.  Говорят- еще один лимонадный Джо.

Новенькая молоденькая сестричка потом рассказывала
-Боже, натерпілася страху. Колька, як той  покойнік, вже нос заострівся. Кості  торчать поза жгутами. Ужас.. Ноги всі в зажимах, торзионных.  Як Анатоль Иванич   артеріі понаходив, не знаю. Понавязав лигатур. А  ноги шье, та под себе нос ще співає  «Гренада, Гренада моя», а потом як зиркне- тампон! В мене руки аж трясуться.
- Зажим! Давление?
А давление вже подняли, бо ж капаем та капаем. 80 на 40. А він каже:
-Мало, еще капать. Нельзя на сухое сердце  колоть. Приготовьте все. А сам  все про Гренаду мурчить.
Як  це він так може: и співає и  дренажі ставить, не знаю…
 Анестезія местна, Колька вже і до памяті прийшов, слухає як доктор співає, але ж мовчить. Хотів спитати- як там моі ноги? А Анатолій Иванич як на него глянул, так він і замовк. Ото  с цею «Гренадою» спас мужика…
 
***
Все рушилось.  Расформировали совхоз.  О достижениях хлеборобов теперь можно только прочитать в какой-нибудь старой  брошюрке.  Сухая, но убедительная статистика. Официальным стилем, с цифрами, показателями,  корреспонденты рассказывали о том, как орошали поля, выращивали рекордные урожаи пшеницы, овощей , винограда. Перерабатывали тут же, ибо все лето пыхтел консервный завод. Отправляли фрукты и овощи во все концы Союза. Получали награды, звания, строили новые дома, школы,  клубы. Приезжали молодые специалисты, получали жилье, вливались в жизнь хозяйства.  Все кипело. И где теперь?А нету.  Н-да, было, да сплыло. Ломать, не строить.
 Больницы не стало.   Крошечная амбулатория с молодым терапевтом, мечтавшим убраться отсюда поскорее, да старенькая медсестра. Только посаженные его   колежанами  ели возле старого,  полуразвалившегося, облупленного здания  больницы зеленели и зимой и летом, да кусты дрока  разрослись и прикрывали своими высокими ветками-стрелами развалины. Карфаген.

Доктор  вспомнил свой первый рабочий день. Он пришел рано в свой уже кабинет, сел разбирать документацию. Ее было немеряно- должностные инструкции, календари профосмотров, планы диспансеризации, протоколы, истории болезней и т.д. К полудню у него уже рябило в глазах. Он откинулся на стуле и прикрыл глаза.
-Ой, скорийше, ой, доктор, бида!!!
В кабинет влетела плачущая женщина.
-Надо було на самый день народження и  такэ горе!!!
Он похолодел.
-Что случилось?
Вперед выступила медсестра Галя. Она давно работала в больнице, знала почти всех в поселке, и  быстро и толково пояснила.
-Анатолий Иванович, чертий шо. Дочка ее на физкультуре в школе играла в мяч. У них игра называется- жабки. Кто мяч не отбил, садится в кружок, а чтобы выйти из жабок ,играющие должны   в сидящих мячом попасть. Она так вот сидела, а соседский Вовка со всей дури ей волейболом в рот влупил. Да непросто мячом, а там, где на мяче шнуровка. Лупанул так, что губы разбились, на верхней трещина, кровища и передние резцы в стороны разъехались, почти болтаются.
-Господи ты Боже мой! Где она? –
- Да  ведет ее уже санитарка.
Анатолий Иванович и сам услышал громкий вой. В кабинет ввели девчонку лет 14 в спортивном синем трико. Она непрерывно ревела с открытым ртом-   о-у-о-у-у!. Кровь вместе со слезами стекала по углам подбородка.  Во рту, уродуя до неузнаваемости лицо, действительно  болтались разъехавшиеся в разные стороны , передние зубы.
-Быстро в манипуляционную. Фурацилин, тампоны, йод,  зажимы.
Деваху привели и посадили на кушетку. Он долго смотрел на раны на губах. Что делать? Кожа треснула глубоко. Шить? Шрамы будут. Девочка юная совсем. Стал   осторожно промакивать  кровь. Наташка сидела с очумелыми от боли и  страха  глазами, и все время подвывала.
-Замолчи. Не страдай. Обезболивающее! (сестре) Сейчас все сделаем. Новая будешь.
-Ой, доктор, допоможить- вступила мать девчонки.
-Надо ж такому горю,  мы ж гостей…. И  торт я в столовой заказала. Ей же сегодня 15 годочков. А он суродовал…Паразит! Шо ж теперь, а?
Повезло , счастье Наташкино, что  молодой врач отгонял на скорой 4 года. Сначала санитаром, а на 5 курсе уже фельшером, да еще в травме успел поработать.
Он обработал раны, поставил скобки, осторожно сдвинул болтающиеся зубы, задумался. Что же с зубами делать.
 О, осенило. Он вспомнил, как раз в его дежурство  в городскую травму привезли молодого мужчину жестого избитого таксистами на вокзале. Парень решил подработать, не подозревая, что там все поделено и схвачено. Его предупредили дважды. Не внял. Ну тогда, естественно, избили. Не лезь,  не разевай на чужой каравай. А вокзальный каравай был прибыльным. Уже  тогда многие москвичи и ленинградцы, приезжая в Крым, ехали в Ялту на такси и денег не считали. Так что досталось  новичку-неофиту по полной программе. Зубы наполовину были выбиты, оставшиеся болтались. Пришел стоматолог, принес специальную  алюминиевую сетку и скрепил зубы. Есть пострадавший конечно, не мог, но пить жидкое вполне и через месяц зубы восстановились- вросли.
Молодой доктор уже знал со слов сестры –хозяйки: истопник Петрович мастер на все руки. Пригласили Петровича.
-Ой, мать моя женщина, это ж как получилось? Ты шо на кувалду упала? Ото, кто ж тебе жевать будет? Ежки-матрешки!.
-Петрович, не шути. Ты  видишь- она и так не в себе. Давай думай, как мы ей зубы скрепим. Я в травме видел, сейчас объясню.
Показали и пояснили, что нужно. Петрович покумекал, и принес крепление.
-Ну вот. Зубы я тебе скрепил. Но сейчас же ехать в ЦРБ, там хирурги стоматологи сделают как надо.  А если вдруг неровно врастут, поставишь там же брекеты, и все будет в порядке.  Поняла.

Через несколько лет похорошевшая Наташка выходила замуж  и пригласила Анатолия Ивановича на свадьбу. Конечно, они с Аней пришли. Невеста сияла. Маленький шрамик на губе был почти не заметен. А уж зубы после брекетов были  жемчугом на ниточке. Пожалуй даже лучше, чем до травмы. Иди  знай, как судьба  обернется. Но, все отлично понимали, если бы не доктор, неизвестно была бы похожа нынешняя невеста на красавицу, фото которых сейчас печатают без конца и края в глянцевых журналах.

Анатолий  Иванович никогда не думал о подвижничестве. Может и слова даже такого не знал.
Он просто работал. С утра до ночи, как вол. Неутомимо, упрямо. Весь ненормированный день: простуды, боли, колики, травмы, приступы.  Впрочем и ночью его тоже частенько вызывали к  больным с острой болью. Но, но он видел результаты своего труда, огромного труда. Факты- упрямая вещь. Статистика показывала неуклонное снижение заболеваемости.  Не мудрено-  календарь прививок, профосмотры, флюэрография с завидным постоянством, онкоосмотры. Больше 2 тысяч пациентов в год обращались за медицинской помощью в больницу и на ФАПы.
Сельские граждане любят посплетничать, придумать какую-нибудь небылицу, позавидовать, осудить. Но он знал – Анечку уважают и любят  мамочки детишек, которых она  поднимала, и к нему тоже все относились с уважением. Уважением, о котором мы уже все забыли, да и молодые специалисты: учителя, врачи немало постарались, чтобы лишиться этого уважения. Доктор Чехов, АУ!
 Директор совхоза никогда не отказывал ему в  разных просьбах. Ну в самом деле, то крышу починить, то краски нужно, то гвоздей срочно ящичек, то угля привезти, да мало ли.


-Нинка,  вечір добрий!
-Та який він добрий.
-А чого це?
-Та була нова детска врач. Натолкала мені- мало не покажеться.
-А шо?
-Слухай, прібигла, та и каже: покажить дитину. Ну я провела до хати. Васятка як раз спав у колясці. Подивилась и давай мені  мозгі паріть. И грязно, и дитина красна. Понаписувала чого можна істи, чого нельзя. І красне нельзя, і хамсу нельзя,і остре нельзя, і  груди треба мити. Я ей кажу в шутку:, та я не лінива, чого мені митися, я  і почухаться могу. А вона своє- пооткривала  вікна. Каже- у вас душно. Дитине потрібен свежій воздух. Страшна.
-Ото приіхала деловая колбаса.
-Та , кажуть, оббігла всіх. Така шустра.
-А в мене все по углах зиріла. Де, та шо. Хочь би дитину не сглазіла.
-Тю. Вона ж детский врач. И така аккуратненька, пріческа, одежа, все чісто. І девочка у них красива. На  матір похожа, Слава Богу.




Правду сказать, Аня  иногда  пожаловалась.
-Знаешь, Толик, все-таки грубые у нас люди.
-А что?
-Пришла сегодня одна мамаша с ребенком 5 лет, больничный закрывать. Да ты их знаешь, Вавиловы.
-Ну?
-Посмотрела я мальчишку, горло чистое, легкие тоже. Выписываю справку для садика. А мамаша говорит: скажите тете спасибо. А  малец мне вместо  спасибо внятно так сказал- пошла на хер. Я бы на месте мамашки этой шлепнула его или в угол поставила. А она сидит, улыбается. Так обидно стало. Лечишь их, носишься с ними, а они посылают с улыбочкой.
-Понятно. За мои пряники, как говорится, я же и педераст. Ну и ты бы послала эту мамашу подальше, если она так воспитывает свое чадо. Потом тебе же будет жаловаться, когда этот отпрыск и ее  пошлет подальше.
-Ну, во-первых, не умею я посылать, а во-вторых, ты же знаешь какой у нас народ. Они дальше кошачьей любви к своему потомству ничего не видят. В школе прививки, половина детей не приносят деньги на шприцы, я потом доплачиваю свои. Объясняешь- не доходит. А заболел один коклюшем, так эта Марина- мамаша такие мне истерики закатывала. Страшно вспомнить. Дикость, прямо как в рассказах Вересаева.
-Ну, а что ты хочешь, Анечка. Потомки каторжан, ссыльных. Да и  помещикам продавали не  самых лучших крестьян. Вот и сформировалась такая у нас гоп-компания. Куда их девать, все-равно надо лечить.
-Да уж, сам говорил- врач на больных не обижается.

***

-Галька, куда ти  летишь, як с хера сорванная?
-Та, тетя Маша,  хлопцам своім несу пообідати.
-Куда?
-Та больницу ж ремонтують. Анатолій Иванич затіявся с таким ремонтом- страх и ужасть. Привіз з города проект. Роблять лялечку. А вредний! То плітку не так зробили, то  вікна не закриваються. Ходить, і все дивиться. Як шевська смола пріскипається. Дістав  хлопців аж до печінок.
-Та шо він? Для себе стараеться? Це ж людям.
-Та я шо? Я нічого. Все одне кажуть- такий достоєвський. Забодалися робіть.
-Нехай роблять. Не дай Боже попасть в тую больницю, але добре буде, як буде гарно зроблено.
-Слухайте, а Лідка там  ходить, як пава. Тоже свои трі копійки вставляе. Чуть шо бегить до Иванича та жаліться, зміюк., Буде  потім віхвалятися. Можна подумати вона строіла.
-Боже, забрехалися, а в мене борщ викіпає.

* * *               
Партийцы жгли прилюдно партбилеты,
Попрятались в чуланы КГБисты,
Был август и заканчивалось лето,
Казалось, что готовится убийство.
                (А.Проханов)
И рухнул колосс, под названием СССР. Неладное  доктор почувствовал еще в 85 году. Директор хозяйства мрачнел,  все чаще отказывал в мелких хозяйственных просьбах. Не потому что вредничал- не было. Не стало на складах запасов краски, шифера, цемента, досок, шпона и прочей мелочевки, которая бывает до зарезу необходима. Ну как вот ложка к обеду. А нету. Потом стали рубить, корчевать лозу. Ну как же «Постановление партии и правительства о борьбе с пьянством и алкоголизмом».  Народ пил, и надо было с этим горем  что-то делать. А что? А как бабелевский герой говорил- дайте дыхать. Не давали.  Была бы у человека приличная зарплата за свой каторжный труд, может он бы и не завивал горе веревочкой. Деньги бы копил, на машину, на разные  штучки-дрючки, шубу бы жене купил.  А как начислят по итогам года механизатору(обыкновенному)  3 центнера зерна, а у него в сарае в сажах свиньи, куры, утки. Нужно всей этой живности  не менее тонны. Не дают. Ни денег, ни зерна. Что делать? А выпить и пропади все пропадом.  С утра 100 грамм - целый день свободен. Так народ и делал.
А получалось как- райком план спустил, надо выполнять. Там в этих райкомах и обкомах частенько не учитывали климат, особенности года, земли, сроки. А спускали «вказивку», умри, а сделай, иначе партбилет на стол. А кто ты без парбилета в  социалистической действительности- да никто, падаль. Ну и делали. Как ни попадя. Партия сказала - надо! Комсомол ответил - есть!А зарплата? Ха-ха. Соответственно. Тетенька каждый божий день с сапкой на гектарах,  дома «вправляеться» пока не упадет, а потом партдама приедет в Волге и укажет наманикюренным пальчиком: где, что, как и почему не сделано. И как надо делать. Ни земли, ни навоза  такие руководятлы не нюхали, но пальчиком указывали.  Потом дамочке еще машину надо загрузить, иначе дружба сразу врозь. Номенклатурные б…ди, так народ окрестил. А деться некуда. И тоже выпить захочется, правда сначала заматериться, послать куда подальше  и дамочку и жизнь. Кончились нефтяные денежки, кончились дотации и вдруг выяснилось- ничего-то мы не умеем: ни сажать, ни растить, ни строить. А, если и делаем, то через задницу. И знак качества не помагал. Все достижения в ВПК. А если что и делали отдельные граждане, так их еще и гнобили. Не высовывайся.  Пьянство- следствие, причины другие.
 
Мы пойдем по пути , укзанном КПСС.
И указала партия  уничтожить виноградники. Вроде виноград, как  бамбук, сегодня посадил, а завтра он уже с тебя ростом. А послезавтра уже и резать можно, мишку панду кормить.

Ну что,  главный агроном по винограду, виноградарь, так тот вообще хотел застрелиться, как застрелился  его коллега в Массандре. Войнушку устроил на винограднике. С орудием труда и со своей единственной производительной силой пошел на защиту. Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает!
-Вы шо же, падлы, робите! А! Это ж вредительство. Я же тую лозу выхохав. Вы дывиться яка! Та за шо ж  такэ …Сволочи, гады. Не дам корчевать.
Бесстрашно шел на трактор, лупил  лопатой по плугу и кричал трактористу Кольке
-И меня зарежь. Где той минеральный секретарь? Лимонадный Джо, ити его мать. Он растил? Я растил, я  обрезал. Ты сам ряды культивировал! (бах лопатой по трактору) Я  чубуки сам с Молдавии привозив! (еще ба-бах лопатой. Боец!)
-Та Владимир Петрович, у меня ж наряд. Идить в правление. Чого вы под трактор лезете, як скаженный.
Ну и пошел Владимир Иванович , правда  в магазин, и запил. Запил по черному.  Недели 2 соседи слышалии мат и пьяные слезы.  Агроном-то  был, что называется, от Бога. И  виноградники у него были  как игрушечка: ухоженные ряды уходили к горизонту  и сквозь листья чернели тяжелые , как инеем покрытые, грозди. Санитарка Тамара не ленилась ходить на эти виноградники «по сбиркам», делала домашнее вино, иногда на праздники приносила в больницу угостить девчат. Хвалила  агронома
-Опять у Владимир Петровича  урожай. Такой, слушайте,  молодец.  Развел  «Кардинал» и «Молдову». Ну, сказка. От-такие гроздья собирали (разводила руками).
 Ну кто про агронома будет думать?  Разве что жена. Ну и доктор, которому пришлось лечить воспаление поджелудочной  у агронома-патриота. Еле спас.

 Начались тогда у Анатолия Ивановича горячие денечки. Панкреатит через одного. Ибо пить стали все-  настойки пустырника и боярышника исчезли из аптеки стремительно. Эти настойки считались аристократическим питьем. Тройной одеколон, стоявший в сельмагах  стройными рядками исчез, как по мановению палочки. Одеколон «Саша» смешивали с тройным и это называлось у местных остроумцев- Александр третий. Александр третий тоже быстро стал дефицитным. Потом  бытовая химия: лаки, секунда, крем для обуви, все, что содержит спирт. Стали варить самогон. Огромные квадратные поля южнорусских степей были расчерчены лесополосами. Садили акацию и абрикос дичку. Никому эти абрикосы на фиг не были нужны. Свои росли в садочках, оккулированные, ананаски.  Теперь дичку тоже сметали, едва  успеет созреть. Отличный самогон- абрикотин. Самогон на буряке- чамаргэс, на пшенице- КВН (коньяк, выгнанный ночью,)  естественно, на сахаре- слеза.  На рынке предприимчивые тетки  все утро  хрипло кричали: девчата, дрожжей, дрожжей! У самых  дальновидных, думающих  о здоровье тоже самогоны были, но  на травах и на ореховых перегородках.
* * *
-Та в мене такой самогончік,  Іванич, як кажуть- нектар. На  перегородки та смородінових бруньках. Це ж лекарство. Може наліть грамочку.
-Смотри, Федор, долечишься до  белой горячки.
-Та ви шо, я ж потроху.

* * *
 Тем не менее.
-Как же тебя, Сергеевна, угораздило с лестницы упасть. Зачем ты со своим весом полезла на такую верхотуру?
-Та я, это, корыто прятала.
-Корыто? На чердаке?
-Так и змеевик заразом.
-Что , милиция шла  с рейдом?
-Так милиция же. Бабы сказали- идут. А меня как раз  на кухне    кипело.  Та я быстрей корыто и змеевик прятать, а оно горячо, ну перецепилась как назло, упала.
-Н-да. Повезло тебе, что не шейку бедра сломала, а голень. Посидишь теперь в гипсе.
-Та рука еще болит.
-Гель выпишу, будешь мазать на ночь. Не  прыгай больше, не Бубка.
-Спасибо, доктор.
-Выздоравливай, попрыгунья. У ней весу 120 кг, а она с корытом по чердакам лазит.
-А вы ж не говорите никому.
-Не бойся, не скажу.

И смех и горе. Впрочем, горя на- а а-много больше.

* * *               
-Аня, если бы сам не увидел, не поверил бы никогда и ни  за что.
-А что опять случилось? Напились, подрались?
-Нет. Это сюжет для страшного кино. Поехали наши три  мужика на мотоцикле на рыбалку. Взяли согреться. Еще снасти не достали, как начался банкет. Пол-часа уже все  веселые. Ну и как в поговорке- пошли дурака , он одну и возьмет. Не хватает.  Добавки нужно. Посадили Ваську Стрельченко на мотоцикл, а чтоб  холодным ветром в грудь не дуло, он  фуфайку задом наперед надел. Ну, он поехал, а они сидели допивали остатки. Слышат, что-то бахнуло и мотоцикл странно затих. Пошли смотреть. Видят транспортное стредство в канаве, а Васька в стороне валяется, и кровь на лице. Подбежали. Мама дорогая! Кровища, глаза закатились и поза странная. Лежит вроде на животе, а морда  точнехонько над спиной  Зрелище! И надо было   одному придурку  решить, что дескать Ваське шею вывернуло, голова задом наперед. Они уже, охламоны , забыли, как он фуфайку задом наперед одел. Счастье Васькино - в сознание быстро пришел. Они ведь ему решили голову на место ставить. Один долбанько мне раз сто рассказывал: « Иваныч, смотрим, шо такое? Голова задом наперед торчит. Ей-бо!  Чисто харя понад спиной. И  Васька без движения. Мы и подумали- голову, ежки итить твои ножки, свернуло. На место надо ставить.  А как первый раз рванули, он и заорал. Тут и мы опомнились. Ребя, говорю, шо то не то. Давай  грузи в коляску и  в больницу.   Слушайте, едем, а Мустафа сзади трындит- Ой, шайтан, ой, шайтан, ты зачем голову ему рвал? А? Ты  думала голова на шурупе. Ай, вай, шайтан.  Так мужики меня потом  окрестили:  Федя- шуруповерт, ага. А я  говорю- ну, мужики молитесь всем Богам, и ты Мустафа- Аллах Акбар, молись, чтобы живого довезти. Довезли.  Ото такой цирк у нас.»
Слава Богу не сломали шейные позвонки. А на шею жуть  смотреть- вся синяя.Погуляет теперь в воротнике Шанца.  Портрет Хальса и Рембрандта для бедных.
* * *



А потом страшный сон- лихие 90-е. Больницу перестали финансировать. Исчезло все- лекарства, перевязочные средства, одноразовые шприцы, антисептики, моющие. Не было НИЧЕГО. И зарплаты тоже.  Люди по привычке приходили на работу, но все были или печальны или раздражены.  Медсестрички, он слышал краем уха, жаловались, что на завтрак ребенку  в доме нет ничего кроме  манной каши на воде и пары вчерашних вареников. Персонал начал уходить с работы. Медсестры  бегали по малочисленным полям, собирали все что можно. Закатывали, запасались на зиму. Подорожал уголь, а топить надо- густые, непролазные когда-то лесополосы превратились в прозрачные кустарнички, испещренные черными пеньками. В больнице сестра-хозяйка извелась и даже похудела.
-Анатолий Иванович! Шо ж это будэ? Ничого ж нема: ни хлорки, ни порошка, мыло и то 2 брусочка я с дому принесла.  Це ж разорение.
Что он мог ответить. Какое там мыло, не стало прививочного материала, не было кардиосредств в аптеке. Обезболивающих. Физраствора и того не было. Петрович раздал  кашляющим и чихающим все свои травы.

Доктор осунулся  и еще более посуровел.

***
И опять ясным свежим утром пришли вышеназванные три плазмоида, человеческое отребье, на свои лавки.  Расселись. Закурили.
-Слышь, вчера по ящику таких телок показывали в Икс- факторе, закачаешься.
-Ну?
-Как ноги раздвинут, так бы и въехал.
-Раздвинут, рыло! –передразнил визави.-Это шпагат называется.
-Один хрен. Пусть шпагат. Телки классные, блин. Все, как одна.
-Не для тебя, долбанько,  мама цветочки растила.
-Можно подумать, бля, для тебя.
В их мутных  глазах можно было прочесть только три желания- жрать, спать и таскать девок. Более ничего. Спасибо ТВ, от благодарных телезрителей привет. Ящик воспитывает потребление, а у нас, скифов, потребление перерастает в криминал. Формула- чтобы хорошо жить- нужно работать, не учитывается. Лошадь пусть работает.
К ним неторопливо подошел мужчина с испитым лицом. Такие лица, очень узнаваемые, у отсидевших. «Печать порока и невоздержанности.» Одет был в новый спортивный костюм,  длинный козырек кепки прятал глаза. С ходу начал

-О, петухи поют проснулись, ебаря сидят согнулись. Шо, голота, выпить хочется, а пети-мети нету?
-А в чем вопрос. Сидим и будем сидеть, кому какое дело. Реально. Гуляй!- окрысились все трое.
-Так я выпить предлагаю. Пивка, водочки.
Компания, сидевшая до этого как будто в анамнезе: не живая и не мертвая,  сразу подхватилась.
-Угощаешь?
-Угощаю. Блин. Вижу  правильные пацаны скучают.
Поднялись, не отряхивая залежалые брюки от пыли и мусора, споро направились к бару.
После принятия, лица  телеобладателей немного прояснились. И они могли уже внятно отвечать на вопросы. А бывшему зэка хотелось узнать  многое: незаметно, со смешками и шуточками он выспрашивал: кто живет один, какой дом, какой доход, есть ли собака, и какая, соседи кто?
Развалившись на стульях, они хохотали своим шуткам, кои все были насчет ниже талии. Грязно матерились на весь бар, дымили, толкали друг друга под ребра, неизвестно чему подмигивали и плевать им было на других посетителей бара
Поддавая кружку за кружкой, а для начала водочки (пиво без водки- деньги на ветер)   рассказывали все:
про свою тошную жизнь, про обиды,  и про свои претензии, это обязательно; про поселок живущий не понятно на что и как, про отдельных лиц, гадов, которые вдруг да разбогатели.
И широкий угощатель, они даже имени его не узнали, только заметили беспощадные страшные глаза.  Немигающие глаза варана. Узнал, что
-Иваныч, доктор, живет один. Дом продает. Задаток взял. Собачка маленькая, черненькая, гавкает громко. Двери обыкновенные, деревянные. Соседи? Соседи:  бабка с дедом, с одной стороны, с другой семья большая, но мужик в Москве на заработках.
В дверь постучали.
-Иваныч, ты дома?
-Дома, входите.
Доктор  думал, что опять и снова кому-то плохо и пришли за помощью или консультацией. Но это пришел давнишний приятель. Когда-то работал главным экономистом хозяйства, а потом начал попивать и был бесславно отправлен на пенсию.
-Вижу свет у тебя, зашел покалякать.
-Проходи, садись. Чаю хочешь. Только заварил.
-Та не. Я бы рюмочку пропустил. Веришь, кипит все внутри.
-А что такое?
-Да прочитал в газете. Хотят власти 3 млн. гектаров китайцам в аренду на 50 лет отдать.
-Ну и что?
-Да ты в своем уме. Подумай. Они землю так испакостят, мама не горюй. Зальют всю химикатами. Я передачу видел, что они с чужой землей, эти твари узкоглазые делают.
-А мы что сделаем?
Вздохнули. Валерий Николаевич, так звали экономиста, высокий, еще бравый, с красным лицом, выдававшим его пристрастия, налил и привычным жестом махнул стопку. Завелся.
- Ты понимаешь, я померанчевым так верил. Надеялся, заживет страна. А стало-то хуже. ХУЖЕ! Мы все советскую власть ругали. Номенклатура зажралась, планы их достали, Москва жрет в три горла, а мы за колбасой давимся. Бабы в очередях чуть не дерутся. Полки везде пустые. Потом, ага, перестройка, ускорение, процесс пошел!  (передразнил Горбачева). Во мудозвон был. Ити  ж его мать! Н-да.
Как бы невзначай налил еще одну, дыхнул в сторону. Ух!
-Валерий  Николаевич, голубчик, закуси. Возьми вот бутерброд с маслом. Ани нет, (голос доктора задрожал) ничего предложить не могу.  Самому, для себя и делать не хочется. А-а, вот бери помидоры желтые, соседка принесла. Давай, нарежь и с маслом.
А Владимира Николаевича начало заносить. С  помидором в руке и куском хлеба в другой он вещал

-Пошел процесс да не туда.  Вышло что ,мля?!  Кто кого может, тот того и гложет. Это смотреть было дивно, как твои медсестры и акушерка выбирались, как из под завала в 90-е: та сигаретами торгует, та  самогон варит с утра до ночи, та на Польшу начала  гонять. Жрать-то  надо. А мне мужики рассказывали про Горбачевскую дачу в Форосе. Самолетами итальянскую плитку доставляли. Другая Раисе не подходила. В стране голод, полки пустые, развал, а они дачу за миллиард долларов, ДОЛЛАРОВ!!! Строят. У, ненавижу! Номенклатура гребаная!  А либерасты-педерасты, все про свободу трындели.  И  больнице твоей кердык. Я уж про хозяйство не говорю. Разорили все чисто. Незалежна Украина? Керосину –то своего нету! И  хрен она незалежна. Как были холопами, так и остались. И какая мы Украина?  Потемкин, Екатерина, переселенцы из Курской губернии сюда  ехали. У Гоголя Чичиков кто?
-Кто?
-Херсонский помещик, вот кто. Говорим на русском, на суржике, а попробуй  документ составить на русском, визжат как резаные. Державною мовою. Провались она совсем. Ихня мова соловьина.
Испакостили все. И медиков по миру пустили. В России зарплата у  врачей раз в 5 больше. А у нас вертолеты проффесору покупаем, Межигорье строим. И хоть бы постыдились.

Доктор обреченно кивал, прихлебывая уже остывающий чай. Не возражал. Что возразить. Бог с ней   несчастной страной, с больницей. Анечки нет- это горе. Только теперь понял, как он был привязан к жене. Тогда не думалось. И не говорил он ей особенных лирических слов, и стихов не читал. Слава Богу из командировок привозил подарки  ей и девочкам- игрушки, бусы, духи. Хоть что-то.  Станет человек говорить- люблю свою руку, сердце? Не станет. А коснется, оказывется жить нельзя. Тоска.
А Владимир Николаевич  продолжал вещание. Задним умом все крепки. Что теперь-то разоряться, думал старый доктор. Все схвачено, за все заплачено.

 -На днях ездил в Скадовск.  Специально на поля смотрел- распахано все, озимые стоят, пары. Зачем нам китайцы? А?! землю поганить?! Что там эти сволочи в Киеве думают.
-Владимир Николаич, давай о другом. Ничего мы с тобой уже не сделаем. Время прошло.
-Так ведь мы как работали, я ж ни дня, ни ночи не знал. И ты тоже. А теперь сидим как на подсосе с этой пенсией. Выкинули нас за ненадобностью. Можно я еще рюмочку пропущу- душа болит.
- Давай, выпей, только закуси.  Ну что говорить зря. Меня выкинули. Не обо мне речь, хотя и обидно. Разрушили все, что было создано таким трудом. Анечка мне все толковала о Сперанском. Профессор, педиатр, уже в 30-е  организовывал детское здравоохранение: детские дома, ясли, больницы,  создал впервые полноценное детское питание. Собственное, а не «Нутрилон» какой-нибудь. Потом Семашко. А сейчас сами врачи шутят- у нас теперь отличное здравозахоронение. Именно так. Согласен?
-Во-во, это ж Сталин.
 Да причем тут Сталин? Ты слушай. Дальше в лес- больше стеклотары.    Они же Шалимова выкинули. Не посчитались. Человек за свою жизнь сделал 40 тысяч удачных операций, а вызвали в кабинет и сказали- до свидания. Не нужен. Ученик его написал: зашел бодрый мужчина в кабинет, а вышел трясущийся старик, у которого от криза временно глаза  отказали. Вышел, и руками машет, чтобы не упасть. Во что делали. А ведь какой человек. Амосова на пенсию отправили, а пенсия 30 долларов. Человек 90 тысяч операций на сердце, 10 на легких, клапана для сердца сам шил из нейлоновых рубашек, киберсердце придумал,  и что?! На помойку. Всех  отправили на помойку номенклатурные оборотни.  Так что про меня-то говорить.
-Да ты что, Анатолий Иваныч!  Чего ты унижаешься?  Вы с Анной Александровной  2 поколения поселка вырастили, вылечили. Жизнь отдали делу. И что? Зачеркнуть, забыть?
-Ну так получается.
-Не, 100 раз вспомнишь Сталина. Страну поднял,  взял с сохой, а оставил с бомбой.
-Да, не говори ты общих мест. Будто сам не знаешь, какой ценой.
-Так ведь для страны. Для дела.
-Анатолий Аваныч тяжело поднялся,  потер спину, начал ходить из угла в угол. Гость улучил момент и налил себе еще стопку. Махнул. Вытер усы. Ворочал за доктором голову и еле сдерживался, чтобы не перебить  друга.
-Анин  дядя жил в  Рыбинске. Помнишь,как этот город бедолашный,  переименовывали  без конца..
-А-а  кремлевские гандоны себя увековечить хотели. Мало им было орденов. Бровастый себе маршальскую звезду нацепил. Наши мужики плевались, когда увидели по телеку.
-Да ты подожди. Дай сказать. Так вот дядя ее Беломор-канал строил. Считай оставил там жизнь. Легче ему было на морозе, да в болоте тачку катать, от мысли, что он для страны старается. Это потом стали говорить- ах, Сталин, да ох! А что он сделал.  Индустрию поднял, а крестьян разорил, миллионы сгноил в лагерях. Это нам с тобой хорошо-о  рассуждать в тепле за чайком, да за рюмочкой, а ты  представь на минутку только, как людям приходилось.  И вся его система тоталитарная как бочка была сбита обручами. Слетели обручи и бочка развалилась.
-Не , не согласен я с  тобой, друже.
-Владимир  Николаевич, мне все-равно. Мне без Ани уже ничего не нужно и неинтересно.  Все события проходят у меня, как вот облака над головой. Там, где-то далеко. И меня уже не касается. Я об одном жалею- за работой не замечал, как дочки росли, мало им внимания уделял. Все больные, больные, хлопоты, заботы, и оказалось - жизнь прошла  как-то неосознанно. Вроде и жил и в то же время не жил. Сейчас вот вспоминаю фрагменты отдельные по многу раз. И сказал бы по другому и сделал, а нет уже Ани. И не поправить никогда. А к  событиям оравнодушел. Сначала читал, как медицину новая власть взялась реформировать, переживал страшно. А потом подумал, ну, что сердце-то рвать. Плетью обуха не перешибить. Одно могу к твоим словам добавить. Сегодня перебирал книги, случайно открыл том Ахматовой. Аня купила когда-то у книжных спекулянтов  в городе. Я еще сердился, что дорого. А тут в глаза бросилось- «Все расхищено, предано, продано».   Прямо в точку. Три слова и  наша с тобой жизнь в них.  А ты налей себе еще, не стесняйся.
Визави упрашивать не пришлось, он    с видимым удовольствием налил полную стопку, крякнул.
-Ладно, Анатолий  Иваныч, пойду. Жинка  картошку с мясом натушила. Пошли у нас поужинаешь.
-Нет, спасибо. Я уже чаю напился. Да и больные сейчас пойдут. Они все больше к вечеру приходят.
***
И как   сказано- залаял терьер. Старый доктор подумал: больные. Но, нет. Подъехала «Субару». Из машины вышел моложавый, подтянутый, симпатичный мужчина с очень мрачным лицом.
-Анатолий Иваныч! Дома!
-Дома, дома, заходи, Игорь Павлович. Какими судьбами?
-Здравствуйте! Да вот ехал мимо, решил проведать -как вы тут?
-Добрый день. Ничего, коллега, помалу, помалу. Заходи. Гостем будешь. Что такой взьерошенный?
 Гость зашел в комнату, осмотрелся. Печаль смотрела на него со всех углов. И лицо старого доктора было печальным, несмотря на все его усилия изобразить радость от встречи.
-Ох, Анатолий Иваныч, заехал специально душу отвести. 
-А что такое?
-Не спрашивайте. Сегодня решили сьездить к теще. Жена все собрала, уже машину завел. Звонок. Положили  ко мне в отделение тетку- зам.главы райдержадминистрации.
- И что?
-Пришлось ехать, смотреть, назначать. И сразу скандал.  Сидит как туча, на всех орет, вес 120 кг, а хочет стать девочкой. На меня сразу наехала: почему ваши тонометры разные показания дают? Почему мой глюкометр показывает одно, а ваш анализатор другое. Кто меня здесь, вообще,лечить будет. К ней, суке, уже начмед 2 раза бегал, прогибался. А ей все не то, все не так.
 Сказал бы ей - анализатор старый, неточный, согласен, так денег дай на новый. Ты что не знаешь, что денег нет ни на что. Падла. Муж второе лицо в милиции, она начинала  инструктором КПСС, привыкла орать. Они, власть, даже не подозревают какими усилиями мы больных поднимаем. Лекарств нет, только в аптеке за деньги. Денег нет- сдыхай. Кормить нечем, на питание 3.50 в сутки. Можно накормить? Если бы не спонсоры, то ховайся в жито.
-Понимаю.
-Надоело. Они, правители Киева   в Феофании лечатся, харчами там перебирают.  Самые крутелики в Германии , а мы как  хотите. И сидит эта тварь, прости, что так о больной, и кровь пьет. Из-за нее все бросил, ездил ублажать…. Знаешь- устал.
-Помнишь фильм «Ирония судьбы»?
-Ну еще бы.
-Там герой Женя Лукашин говорит:  Они больные. Их надо лечить.
-Не хочу я лечить тетку, которая смотрит на меня как на лакея. Я врач, а не мажордом у нее в покоях. Развелись , бля,  Салтычихи. Откуда что взялось.
- Из грязи в князи, сам знаешь, хуже нет. Потом, пока эта дамочка  чего-то достигла, ее по столам потягали, и она наверняка знает, что в жизни нет ничего доброго и светлого. А все передком и ложью зарабатывается. Говорят про врачей- циники. Цинизм, мой дорогой , коллега, норма  нынешней жизни. Наплюй. Мой тебе совет- береги своих близких. Это главное. Извини, голубчик, кто-то на прием пришел.
-А вы что принимаете?
-А куда я этих несчастных крестьян-пенсионеров дену?   Куда?....
* * *
-Старого доктора убили ночью. Денег у него не было. Убийцы не знали, что покупатели раздумали и забрали задаток.   Тапки , аккуратно поставленные в уголке, так и остались сиротливо ждать своего хозяина. Корреспондент, писавший небольшую заметочку в раздел криминальной хроники, среди дежурных, официальных слов о  гибели старого врача, все-таки решил упомянуть  и о них…
Убийц не нашли.
«…Да, в дальнюю область, в заоблачный плес,
      Ушел мой приятель и песню унес,
      С тех пор не слыхали родные края-
      Гренада, Гренада, Гренада моя.»
                М.Светлов Гренада.               
                05.12.13. Ольга Голубь