Чайка

«Отойдите от жизни мёртвых»
Мозайка Агни Йоги

Когда я закрываю глаза и приглушаю звучание мыслей, в темноте зрачков начинают отражаться разные очертания. Это геометрические фигуры, загадочные линии, неведомые растения, причудливые животные… Так происходит со всеми людьми, стоит им лишь закрыть глаза, и отдаться свободному течению света. Возможно, в тот момент человек путешествует по Вселенной. А возможно, это просто нервы воспалённые шалят… Говорят, даже есть такая буддистская практика – рассматривать фигуры под закрытыми веками, постигая таким образом истину. Но имеет ли смысл столь ревностное стремление людей к этой априори недостижимой цели, если даже в обыденной жизни происходят порой вещи, которые невозможно объяснить рационально?!
Я открываю глаза. В окно светит полная луна, её холодный свет ложится на противоположную от окна стенку белыми квадратиками. Я считаю облака, проходящие сквозь призму света этой диковинной планеты, никогда не показывающей людям свою вторую сторону. Мириады звёзд усыпали небосвод, в пустом доме поскрипывают половицы. Любой другой человек испытал бы на моём месте страх, но я уже привыкла к подобным странностям. Это всего-навсего дух имения, которое мой дядя Вильгельм Иррлихтер приобрёл в начале прошлого года.
Это был прекрасный особняк в стиле барокко, расположенный настолько далеко от цивилизации, что даже самолёт, пролетающий на высоте около мили, производил какое-то чужое, даже враждебное впечатление. Новоселье дядюшка не справлял, заехал в свою обитель буквально на следующий день после приобретения. Дабы жизнь в глуши не казалась такой мрачной, он пригласил погостить в новый дом меня и мою кузину, Еву Йоханну, доселе мне незнакомую. Дядюшка никогда ничего о ней не рассказывал, да и после заселения нашего в дом практически не уделял ей внимания. Моя новая родственница тоже не отличалась общительностью и даже пищу предпочитала принимать отдельно от всех у себя в комнате. На момент нашей встречи ей было семнадцать лет, она недавно закончила колледж, однако по причине частых мигреней не могла наняться на постоянную службу и, как я узнала из её немногочисленных рассказов, изредка подрабатывала швеёй. Несколько мрачный характер и повышенная тревожность мешали её взаимодействию с людьми, а потому чаще всего она сидела без клиентов. Предложение дядюшки Вильгельма Ева Йоханна считала подарком судьбы, потому что она давно мечтала о том, чтобы подправить своё здоровье, ведь у её семьи не было на это средств.
Сблизившись с моей странной кузиной, я поняла, что эта девушка станет моей подругой и участницей всех шалостей, порою дерзких, однако вполне безобидных, как мне всегда казалось. На то молодость и дана, чтобы вкушать плоды из запретного сада, а с наступлением старости усердно замаливать прегрешения и стоять все богослужения. Подростки часто бывают настолько уверенными в безнаказанности, что даже очевидные последствия не рассматриваются ими как нечто угрожающее. Я тоже всегда рассуждала именно таким образом. Более того, мне хотелось окончательно вырваться за пределы дозволенного и вытворить что-нибудь такое, что запомнилось бы мне на всю жизнь. Одно только предвкушение приключений заставляло сердце биться быстрее, а кровь бурлить… Однако тихая атмосфера обветшалого особняка и окрестностей ничего подобного не сулила. Мне предстояло в очередной раз провести каникулы в окружении книг, тетрадей и немногочисленных людей.
Ева Йоханна находила же в подобной тишине необычайную прелесть. Девушка целыми днями была наедине с природой, мечтала, читала исторические и любовные романы. Такие люди были мне чем-то симпатичны – возможно, потому что в них было нечто загадочное, чего так не доставало мне. Тихая непредсказуемость, сокрытая за внешней скромностью была ли тому причиной, а может быть – размеренный и предельно ясный образ мыслей, – но такие люди выглядели благородно и притягивали к себе. Мы подружились и отныне всегда были вместе, узнавая друг от друга множество разных причуд. Я с гордостью повествовала Еве Йоханне о своих жизненных казусах и шалостях, а она сообщала мне прочитанные где-то истории и увиденные сны.
Со временем я привыкла к размеренному образу жизни в имении у дяди, привыкла к своей милой кузине, этому излишне правильному существу и нашла даже особую красоту в её вечной меланхолии. Проходили недели, жизнь казалась чудесной, однако «аssiduum mirabile non est» – «привычное не восхищает». И потому постепенно моё времяпровождение сводилось к непрекращающемуся ожиданию чего-то необыкновенного. И вскоре моё желание не замедлило реализоваться.
Как-то прогуливаясь вечером с Евой Йоханной по окрестностям дома, я удивилась, отчего девушка всякий раз с наступлением темноты облачается в чёрные одеяния. Будто скрывается от кого-то, желает слиться с ночью. Я задала ей этот вопрос. Кузина, подняв на меня кроткий взгляд, открыла мне причину своего страха: она боялась летучих мышей, которых, как известно, притягивает всё светлое. В старом парке их было предостаточно. Стая этих кошмарных созданий, словно услышав наши о них разговоры, пролетела над старыми деревьями и огласила окрестности громким криком. Это привело в ужас Еву Йоханну. Зато очень развеселило меня: ведь я теперь знала слабость Евы Йоханны и могла здорово над ней пошутить. На следующий день я решила во что бы то ни стало преподнести ей сюрприз в виде живой летучей мыши и понаблюдать за реакцией кузины.
Поутру я оставила Еву Йоханну глядеть свои сюрреалистичные сны, а сама отправилась в сад за «подарком». Свежая роса приятно щекотала ноги, в деревьях было много дупел, в которых должны были обитать летучие мыши. Но, увы, спустя час поисков я не нашла ни одного гнезда. Наконец в глубине парка я заметила толстое дерево с огромным дуплом.
«Да оно просто не может быть необитаемым!» – решила я и залезла внутрь. Дупло состояло как бы из двух ярусов. Между первым и вторым уровнями был небольшой выступ, чем-то напоминающий ступеньку и разделявший их. Это показалось мне очень странным, и я прыгнула вниз, чтобы поближе рассмотреть это диво.
Свет, лившийся сквозь проеденные насекомыми отверстия внутри коры, предоставлял мне возможность осмотреться. Это было небольшое пространство в корнях дерева. Под моими ногами была твёрдая насыпь, будто намеренно сделанная для того, чтобы тот, кто придёт сюда, смог уверенно стоять на ней. Отовсюду выпирали маленькие корешки, грибы, было много норок, среди которых особо выделялась нора, принадлежавшая очевидно кроту-мутанту. До того огромным было отверстие. Присвистнув, я поспешила осмотреть дыру.
Нора производила сильное впечатление: при желании туда мог пролезть даже очень тощий ребёнок лет девяти. Вход был украшен стебельками, иголками, желудями и какими-то приспособлениями, о предназначении которых я могла только догадываться. Вдруг взгляд мой наткнулся на странный предмет, не примеченный мною ранее. Это был сложенный в несколько раз листок бумаги. Отметив про себя, что бумага хорошего качества и достаточно новая, я удивилась, сунула её в карман, решив изучить находку позже, и поспешила домой. Как-то жутко стало мне в этом тихом месте. Еве Йоханне я решила ничего не рассказывать.
Запершись в кладовой, я начала изучать найденный предмет. Хорошим и  разборчивым почерком там было написано следующее:
«Приветствую тебя, о, чудесная дриада! Уже долго я мучаюсь тобой, твоими несравненными глазами, не нахожу себе места и не в силах описать своих страданий. Пишу тебе, дабы узнать, как мне стать твоим другом, а тебе – моим? Идея написать тебе посетила меня спонтанно, в час зажигания звёзд. Я сразу же сел за бумагу. Была ночь, нельзя было медлить, ибо при свете дня любая мысль становится не более чем сокровищем гномов…»
Далее следовали какие-то байки про троллей, дриад и разных других мифических созданий. Всё письмо состояло из странных метафор и сравнений, от которых иной раз мурашки по коже проходили и волосы становились дыбом. И чем дольше я читала всю эту ахинею, тем со страхом убеждалась, что сие послание адресовано именно мне.
Я сложила записку и начала думать, кто же это мог сыграть такую шутку. Наверняка это кто-то из слуг дядюшки Вильгельма, сын горничной, например. Ему не так давно минуло пятнадцать лет – возраст глупостей и баловства. Этот паренёк давно смотрит на меня, а внешностью действительно напоминает сказочную нечисть.
Усмехнувшись собственным доводам, я стала писать ответ. Смеха ради я писала в таком же духе: воспела в первую очередь его обаяние, силу мысли, решимость на такой поступок, как написание мне письма. Далее сообщила немного сведений о себе, приукрашенных и несправедливых.
За четверть часа я сбегала к дереву, кинула записку и вернулась домой в приподнятом настроении, решив понаблюдать за реакцией пятнадцатилетнего павиана.
Но ничего особенного в его поведении не происходило. Я же, вновь спустившись на то место, нашла ещё пару записок, такого же характера.
«Самообладанию парня можно только подивиться! Видимо, я его недооценивала!» – думалось мне, когда я сочиняла очередную записку. В какой-то момент меня посетила странная мысль: откуда молодой человек мог знать, что я залезу именно в то дерево, и вообще, что я буду находиться в тот день в лесу? Однако тогда я была настолько увлечена, что не придала этой мысли какого-либо значения.
Ева Йоханна по-прежнему ничего не знала. Я гуляла с ней, слушала её байки и ничем не выдавала себя. Всё меньше и меньше я говорила, больше слушала, и то краем уха, так как мысли мои были заняты теперь совершенно другим. Это было моё новое приключение, новая забава, в которой принимала участие только я. Кузина вместе с её фантазиями отошла на второй план. Ева Йоханна заметила мою рассеянность и спросила, что происходит. Я поспешила заверить её, что всё в порядке.
В течение всего месяца я получала странные записки, которые находила внутри дуба. Они стали более откровенными, глубоко осмысленными, и я начала очень сильно сомневаться в том, что их писал несмышлёный отрок. Письма были пропитаны мудростью веков, тролль описывал свою жизнь так, как не смог бы описать посторонний. «Ни в царстве троллей, ни в царстве людей – нигде не найти мне места. Брожу, подобно отшельнику, и ты одна – путеводный луч, который меня и пугает, и привлекает…»
Всё чаще я стала удаляться из дома и исчезать в саду, вводя в недоумение Еву Йоханну. Я стала как бы зависимой от этого тролля. Однажды лунной ночью я поймала себя на том, что иду туда. Я будто сошла с ума. Какая-то сила управляет мной, будто марионеткой. Я шла к дереву и не чувствовала под собой почвы. Ни сила воли, ни страх не в состоянии были преодолеть ту силу, что направляла меня туда.
Я пришла в себя только оказавшись на нижнем ярусе внутри того дерева. Подле норы лежало новое послание. Предварительно захватив ручку, я начала писать ответ. Аккуратно поместив его у входа в норку, я спряталась за большим корнем, решив выследить тайного собеседника.
Хорошо освещенная луной площадка и норка были перед глазами. Около получаса мне пришлось ждать, прежде чем я услышала едва заметный шорох. Неожиданно из норы, махая крыльями, взмыла вверх огромных размеров чёрная птица. Громко прокричав, она уселась прямо на выходе из дерева, тем самым заслонив собой свет. Трудно передать словами то, что испытала я в тот момент. Это был суеверный ужас вместе с отчаянием и безысходностью. Я была наедине с непонятными существами, и никто даже не знал о том, где я сейчас нахожусь.
И всё-таки я попыталась разглядеть то, что происходит в нескольких метрах от меня. В полумраке того света, что пробивался сквозь корешки и изъеденную жуками кору, стали различимыми очертания  маленькой широкой фигурки, выползавшей из норы. Существо наклонилось, подобрало записку и исчезло в дыре. Через минуту зверёк вновь материализовался, положил новую записку, словно она уже заранее была подготовлена, и вновь спрятался в жилище. В тот же момент птица камнем слетела вниз и исчезла следом, вновь истошно прокричав. Это была чайка, только очень больших размеров. Я хорошо знала этот крик, поскольку детство моё прошло на берегу озера, где гнездились эти птицы. Здесь же нигде водоёма не было. Ещё в большее смущение приводило то, что чайка живёт под землёй.
Удивлённая и окончательно сбитая с толку, на ватных ногах я добралась до дома, нырнула под одеяло и заснула тревожным сном.
Около восьми утра, когда Вильгельм традиционно звал нас к столу, я успела забыть мои приключения. Они казались не более чем ночным кошмаром. И лишь записки напоминали о том, что это пугающе странная действительность. Я не могла найти этому никаких логических объяснений, а у умной Евы Йоханны я ничего спросить не могла.
Дядя заметил мою тягу к ночным прогулкам и устроил мне допрос. Я сослалась на юношеский романтизм, для чего показала ему тетрадь, исписанную стихами (они принадлежали перу Евы Йоханны). Вильгельм нашёл их довольно мрачными, пожурил и приказал выкинуть из головы всякую дурь и вспомнить о насущных проблемах.
…Я проснулась глубокой ночью. Невозможно описать то, что я чувствовала. Это нельзя было назвать просто страхом. Боль и тревога, предчувствие чего-то необъяснимого и опасного, того, что подобно чёрной туче нависло над тем, что мне близко и дорого. Или кем-то? Я накрылась одеялом с головой и пролежала так до самого рассвета.
А на следующее утро Ева Йоханна слегла. Всегда слабая здоровьем, она не могла противостоять новому недугу, со всей силой обрушившемуся на неё. Целую неделю сестра лежала в бреду, изредка просыпаясь, чтобы выпить воды. Обычно это происходило вечером. Пробуждения не радовали девушку, она боялась наступления темноты и просила, чтобы кто-нибудь всё время находился рядом с ней. Как-то, поправляя Еве Йоханне одеяло, я заметила свежий порез на её тонком запястье. Едва я дотронулась до него, кузина пришла в чувство и с лихорадочным блеском в глазах, начала высказывать мне жуткие и непонятные вещи, а после, громко засмеявшись, упала в обморок и пришла в чувство лишь спустя несколько часов.
Той же ночью меня вновь посетило странное чувство обречённости. Какой-то внутренний голос обвинял меня в несчастии, приключившемся с Евой Йоханной. Потом у меня пошла из носа кровь. Промаявшись около получаса, пытаясь её остановить, я отогнала сон окончательно. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я вышла на балкон… Каково же было моё удивление, когда я увидела там Еву Йоханну! Она уверенно стояла, повернувшись ко мне спиной.
– Ева Йоханна, тебе стало гораздо лучше!
Кузина ничего не ответила. Лишь подувший ветер развевал ей волосы. В белом пеньюаре, с иссиня-бледной кожей, Ева Йоханна напоминала привидение. Вплотную подойдя к ней, я увидела, что её широко раскрытые глаза были устремлены куда-то вдаль. Девушка была будто под гипнозом.
Машинально посмотрев вниз, я вскрикнула. В руках у моей сестры застыл живой комок чёрного цвета. Это была птица, обагрявшая клюв в свежей крови, с каждой каплей которой она становилась крупнее. В ужасе и гневе замахала я руками, пытаясь отогнать чудовище от моей сестры. Существо бросилось на меня, окинув полным ненависти взглядом. Я закрыла лицо, чайка же – а это была именно она, – взмахнув крыльями и, обдав меня смердящим ветром, исчезла в саду…
– Кто она? – неожиданно спокойно поинтересовалась у меня Ева Йоханна.
– Не знаю, – солгала я. Потом объясню, расскажу про тролля, про записки. Сейчас не следует волновать и без того ослабленные нервы Евы.
– За что?.. – Ева Йоханна подняла на меня наполненный болью взгляд и протянула мне окровавленную руку. А затем опустилась на перила и долго-долго плакала. Обняв её за плечи, я ждала пока она успокоиться. Теперь всё позади, чайка улетела. Хотя и сейчас меня не покидало ожидания худшего и неизбежного.
На следующий день Ева Йоханна бесследно исчезла, что сильно обеспокоило дядю Вильгельма. Но меня это событие потрясло гораздо сильнее.
К вечеру я была уже в постели. Болезнь кузины перекинулась на меня. Сон прерывался редким тяжёлым бодрствованием, во время которого я испытывала комплекс вины, плакала и говорила всякий вздор. Сны пугали меня своей реалистичностью, в них присутствовала Ева Йоханна, каждый раз погибающая в борьбе с троллем и чайкой. В бреду я видела перед собой смутные очертания лица Вильгельма и ещё чьё-то лицо, очень значимое для меня, однако я не могла вспомнить, чьё же именно.
Ночью я ощутила себя совершенно здоровой и подошла к окну вдохнуть свежего воздуха. Рядом со мной стояла Ева Йоханна, возникшая из темноты. В руках она держала тело птицы. Кузина улыбалась, не говоря мне ни слова…
На следующее утро мне стало намного легче. Признаков заболевания не наблюдалось, я даже вышла к завтраку. В доме всё происходило по-прежнему, будто ничего не случалось. Но меня удивляло другое: не смотря на то, что Ева Йоханна опять куда-то исчезла, никто не спрашивал о ней. И дядя, и прислуга даже не произносили её имени. Я попыталась разузнать что-нибудь у сына горничной. Мальчик окинул меня глупым взглядом, и ответил, что я, наверное, брежу, и ему никогда не случалось знать девушку по имени Ева Йоханна.
Несколько дней я безуспешно пыталась что-нибудь выяснить о сестре, которая так и не появилась с той самой ночи. Никто, даже вечно сплетничающий садовник, ничего не слышали о ней. Некоторые поглядывали на меня как на сумасшедшую, кто-то оправдывал моё поведение последствием болезни, оказавшей такое влияние на мой мозг.
Вскоре я вынуждена была констатировать, что в целом доме и впрямь не знали никакой Евы. Ещё я выяснила одну деталь, повергнувшую меня в окончательный шок. Оказывается, я приехала к дяде одна, и никакой кузины у меня отродясь не было. Поразительно, но из этого мира полностью исчезла память о Еве Йоханне.


2012