Воспоминания, или Лучшие друзья навеки

Глава 1. Детство Берни.

Я потерял родителей, когда мне было четыре. В тот день они уехали за покупками, а я остался дома с дедушкой. Мне нравилось проводить время с ним. Каждый раз мы погружались в бескрайний океан сказок и изучали его глубины, проплывали мимо уже давно знакомых рифов легенд и открывали новые.

 Тогда мы тоже отправлялись в плаванье, но отчаянный звонок в дверь отвлёк нас от любимого занятия. Дедушка встал с кресла и поспешил к двери с чашкой чая в руках, улыбнувшись мне: "Подожди меня здесь, Берни". И я остался в комнате один, пытаясь разобрать хоть слово из того, что говорил дедушке незнакомый низкий голос за стеной. В ту минуту, когда я напряг слух изо всех сил, звон битого фарфора, словно кожаная плеть, хлестнул по моим ушам - дед уронил чашку. С чего бы это?..

 Он вбежал в комнату и прижал меня к себе, сбивчиво шепча: "Я с тобой, Берни, всё хорошо...". Тогда я был слишком удивлён, чтобы понять, что случилось...

 После этого я стал день ото дня видеть слёзы на глазах деда. В дом приходили незнакомые люди, говорили ему что-то, смотрели на меня сожалеющим взглядом, дарили игрушки. Плачущие женщины, скорбящие мужчины всё чаще посещали нас. Я понял, что произошло.

 Через два месяца наша жизнь стала приходить в изначальный вид. Погружения в океаны сказок возобновились, дедушка стал чаще улыбаться, глаза его обрели прежнюю лучезарность. Однажды дед позвал меня к себе. Он лежал в кресле и смотрел необыкновенно добрым, тёплым взглядом: "Берни, послушай"- сказал он мне - "Чем бы тебе ни пришлось рисковать: деньгами, образованием, жизнью, чем угодно, всегда делай то, что говорит тебе твоё сердце". Дедушка улыбнулся и с наслаждением сомкнул веки, уснув сладким, вечным сном.

 Потом меня отправили к тётке Бренде в Америку. Я долго не мог отвыкнуть от родной Британии, но сильнее ностальгии была моя жаркая ненависть к новой опекунше. За мои 4 года жизни я испытал больше горя, чем многие взрослые, но время, которое я проводил в Америке было куда хуже. С того момента я был абсолютно один. Сидел в старой обшарпанной комнатушке на втором этаже. Мне хотелсь снова играть, снова слушать сказки. Но вместо этого я глядел в пустой потолок, лёжа на древней раскладушке с торчащими пружинами, до меня доносились звуки допотопного граммофона, издающего фальшивые звуки. Каждые четыре часа я спускался в столовую, где мне приходилось травиться какой-нибудь очередной гадостью. Бренда любила называть вещи не своими именами: "детская", "еда", "уют"...

 Когда мне исполнилось семь, тётка отправила меня в гимназию, где я продолжал проводить дни в одиночестве. На переменах я доставал маленький блокнот и писал там все слова, что приходили мне в голову, рисовал. Я любил водить металлическим наконечником ручки по чистому белому листу бумаги, оставляя чёрный блестящий след. Я никогда не играл с другими детьми. У меня больше не было шанса вернуть украденное детство. Учителя удивлялись мне, наблюдали, проводили беседы с психологами. Они считали меня странным ребёнком. Но я просто был намного старше своего возраста. Старше одноклассников, старше работников школы, старше всех их.

 Проходили года: месяц за месяцем, день за днём. Время тянулось, как густой мёд, но не было таким сладким. Четвёртый класс, пятый, шестой... Я ждал, когда моё сердце проснётся и скажет, зачем я на этом свете. Я просиживал всё время зазря. Всё, что я мог делать, это размышлять. Некоторые дети пытались со мной подружиться, но я находил их скучными, они не умели думать. Сидя на скамейке возле дома, я смотрел, как они бегают друг за другом, падают, плачут, снова бегают и падают, и снова плачут. Я наблюдал за этим со свойственной мне насмешливой улыбкой. "Они так глупы..." - думал я. Да, я больше никогда не смог бы стать тем же Берни, каким был, когда и родители, и дедушка были со мной.



Глава 2. Философ в 13 с половиной.

 В седьмом классе я начал курить. Я знал, что это вредно и прочее "бла-бла-бла". Но мне просто нравилось выдыхать ажурный серый дым, смотреть, как он лёгкой шинелью рассеивается в воздухе. Мне нравилось чувствовать мягкое пьянящее головокружение, которое уносило меня от скудоумных одноклассников, докучающей тётки, суетливой повседневности и надоедливого шума куда-то далеко-далеко.

 Я не прятался, как остальные. Если я думал: "нет", то и говорил: "нет". Я не скрывал своего мнения и чувств. Я курил там, где мне нравится. Я был настоящим. И меня раздражало находится среди лиц, закрытых сотнями масок.

 Школьный психолог спрашивал меня:

 - Берни, почему ты вечно один? Почему не хочешь общаться с одноклассниками?
 - Никогда не любил играть в куклы. - Отвечал я.

 Психолог смотрел недоумевающим взглядом, и я пояснял:

 - Они пьют и курят в школьных туалетах, списывают домашнее задание друг у друга, сбегают с уроков. А когда приходят домой к родителям, улыбаются и врут, что весь день были ангелами во плоти. Все они - куклы. Никогда не любил кукол.

 Сквозь щель между дверью и стеной я видел, как после моего ухода психолог сидел, уставившись в белую стену и размышлял о сказанном мною. Я чувствовал, как его взгляды и убеждения менялись, разум прояснялся, мысли становились глубже. Порой мне приходило в голову, что это я его психолог. И он уже давно приглашает меня на беседы только чтобы помочь себе, а не мне...

 Я ненавидел мир, ненавидел людей, ненавидел себя. Хотя, скорее, презирал. Я понимал, насколько мы ничтожны и бессильны. Осознавал, память наша столь несовершенна, что я, спустя всего год после катастрофы начал забывать погибших родителей: мать, подарившую мне жизнь, окружающую меня теплом и заботой, отца, научившего меня храбрости и стойкости. Организм наш настолько не развит, что у него существует срок годности, ему требуются регулярные осмотры врачей, медикаменты. Сердце до того подлое, что зачастую приносит боль своему же хозяину, заставляет выглядеть глупо, мешает работе мозга, который, кстати, тоже никуда не годится.

 Думая об этом, я становился другим. Мне хотелось быть берёзой в сосновой роще, белой вороной, единственным человеком среди многочисленного народа. У меня получалось. Я мог помочь остальным найти себя, снять маску, но люди не любят, когда их учат. Они думают, что знают всё, но на самом деле - ничего.

 Я дал себе клятву, что никогда не буду общаться с человеком под маской. С тем, кто пытается всем угодить, обманывая самого себя. Заранее готовый к одинокой жизни и такой же одинокой смерти, я положил руку на сердце.
 
"Клянусь" - одними губами сказал я.


Глава 3. Великолепная четвёрка. Начало.

 В десятом классе я решил уйти из дома. Нет, не из "дома", а просто из здания, где мне приходилось жить. Нет, не "жить", а просто обитать. Дом остался в прошлом, в Британии, где были дед, мать и отец. Там осталась и жизнь. Взяв с собой немного денег, еды и пару носков, я ушёл. Тётка, верно, и не заметила, что меня нет. Последнее время она не вставая сидела в кресле и слушала свой древний граммофон, что-то напевая себе под нос...

 Но мне было всё равно, тогда я был уже свободен. Ветер играл с моими волосами, иногда поднимая пыль вокруг. Я чувствовал свежесть прохладного утра в поле, нежность тёплой ночи, видел в лесах зайцев, лисят, различных птиц. Я встречал таких и раньше около школы, но эти были другими. Их глаза, не знавшие человеческой жестокости, не показывали ни капли страха, горели живым огнём.

 Наконец-то я мог дышать полной грудью, ощущая, как кислород заполняет мои лёгкие, мог открыть глаза ослепительному солнцу и васильковому небу, думать вслух, наполняя каждую мысль особой интонацией, настроением, тоном, я мог кричать, если хотел, мог смеяться, петь. Я лежал на лугу, а зелёные тонкие травинки игриво щекотали мне лицо. "Как я счастлив" - невольно прошептал я, закрыв глаза и повернувшись на бок.

 После крепкого, спокойного сна я продолжал своё "путешествие в никуда", проходя мимо тихих деревушек, пустынных степей, шумных дорог. Однажды, я шёл вдоль такого шоссе. Гул машин не мешал мне наслаждаться свободой. Напротив, был частью её. Я присел на обочине, чтобы передохнуть от долгого пути, и передо мной остановилась красная, как жаркое пламя, машина. Она была слегка побита, а на переднем стекле красовалась длинная трещина. В машине сидели трое друзей и громко смеялись. Девушка за рулём опустила стекло, не переставая хохотать. Чуть успокоившись она сказала мне с пьяной улыбкой:

 - Ты кто?
 - Эм... Берни - немного скромно ответил я.
 - Давай к на-а-ам! - крикнул парень с заднего сиденья и неуклюже распахнул дверь машины пинком.
 Несколько секунд я сидел на обочине в бездействии, но потом отбросил все мысли и сомнения со словами: "Да... К чёрту всё!". И запрыгнул в машину.
 С переднего сиденья ко мне протянулась женская рука с кричащим маникюром:
 - Я Лил. И недавно я отсидела срок за убийство своей подруги... - Лил выдержала паузу, а потом залилась истеричным хохотом - Эта сучка увела у меня парня! Мы могли пожениться, а эта... - Она со вздохом посмотрела куда-то в пустоту - И я пристрелила её.

 Я с неуверенной улыбкой пожал руку девушки.

 - Дэйв. Я Дэйв. А это Джил. - Прокуренным хриплым голосом сказал парень рядом со мной и кивнул головой на спящую девушку на дальнем конце сиденья. - Мы с ней грабанули банк полгода назад, нас упекли за решётку, но мы сбежали. - Дополнил он и, видимо, вспомнив былые времена, с ностальгией взглянул на Джил. Почувствовав взгляд Дэйва она проснулась и приветственно улыбнулась мне.

 Ребята попросили меня рассказать о себе, и я поделился с ними свой историей. Полусонная Джил задумчиво протянула:

 - Чува-а-ак, как же хреново тебе жилось...
 Я пожал плечами в ответ, а Лил подбадривающие пихнула меня кулаком в плечо:
 - Да брось, теперь ты с нами!
 И вдруг я понял, что нашёл друзей. Их искренний смех, больше походивший на гогот стаи гусей, которого они ни капли не стеснялись, по-детски сияющие глаза, полные живой энергией, слова, идущие из сердца, без капли лжи и притворства. Я понял, что нашёл настоящих людей в магазине фарфоровых кукол.
 - Эй! Да ведь уже самое время! - торопливо воскликнула Лил.
 - Время для чего? - переспросил я.
 - Почти полночь. Первые минуты лета, чувак. - с наслаждением промурчала Джил, не оборачиваясь на меня.

 Ребята разом выпрыгнули из машины и побежали в сторону поля, лежащего неподалеку от шоссе. Лил приостановилась, схватила меня с силой за руку и потащила вслед за ребятами. Через несколько минут мы все вместе стояли в полумраке посреди широкого некошеного поля.

 - Пора, - шепнула Джил, и мы встали в круг, обнявшись за плечи.
 - Раз...два...три...
 И тут безмолвное поле оглушил неудержимый крик:
 - ЛЕТО!!!

 Это был мой первый день с первыми друзьями, первый день моего первого настоящего лета. 1 июня 2011 года, ровно полночь - именно тогда в моей груди очнулось второе дыхание и жажда жизни после тринадцати лет беспробудного сна.


Глава 4. 92 дня счастья.

 Тёплая летняя ночь в поле казалась ещё теплее от приятной компании, с которой я так спонтанно начал проводить время… Никогда не знал такого сладостного блаженства.

 Дэйв играл на гитаре и пел песни моих любимых «The Beatles». Ласкающие слух аккорды, плавно вылетающие из-под его пальцев, сливались с тихим беспричинным смехом Лил, хмелящим дымом сигарет и таинственным стрекотом бессонных сверчков. Вся эта смесь словно подхватывала нас на руки и кружила в танце навстречу чёрному бархатному небу в сияющих звёздах-алмазах. Это чувство напоминало мне давние «путешествия» с дедом, о которых я безмерно тосковал после его кончины. И вот, спустя так много лет, я мог снова ощущать простое ребяческое счастье...

 Джил зевнула, устало поморщившись:

 - Я спать хочу. – И обессилено повалилась мне на колени.
 - Да, пора бы уже. – Согласилась Лил и легла рядом, кивком позвав Дэйва…

 Утро. До неприличия ленивое утро. Вредные лучики солнца засияли нам прямо в глаза. Не хотелось просыпаться, не хотелось вставать. Но мысль о том, что спешить некуда, тешила сознание. Сквозь сон я услышал хихиканье Джил. Сразу после этого по моей спине побежали мурашки, и появилось ощущение неприятной прохлады по коже: Джил решила разбудить меня щекоткой, которую я безумно боялся с самого детства. Понемногу приходя из страны сновидений в реальную жизнь, мне становилась всё неприятнее. Я начал извиваться, как змея, чтобы скрыться от рук Джил, но сонливость брала своё. Через несколько секунд Дэйв и Лил тоже проснулись и стали наблюдать за нашим утренним шоу, смеясь во весь голос.

 - Ладно, ребята, поехали. – Лил встала с земли и отряхнулась, не переставая смеяться.

 Джил ещё немного помучила меня, затем поднялась, с улыбкой подав мне руку. Мы неторопливо направились к машине.

 Уже на месте Лил открыла багажник и довольно ухмыльнулась:

 - Жаркий денёк, не так ли? Охладим народ! Как вам идейка? – лукаво спросила она.

 Мы подошли ближе к ней и последовали её взгляду: там лежало несколько новых ярких водных пистолетиков. Лил снова ухмыльнулась и захлопнула крышку багажника:

 - Едем! – воскликнула она и села за руль.

 Через пару километров от поля было небольшое озеро, в котором мы и решили набрать воды для утренней "охоты". Там не было ни души, только несколько одиноких птиц, прячущихся от солнца среди ветвей деревьев. Это было действительно красиво:чистое безлюдное озеро. Я на минуту погрузился в тишину, забыв про наши дела. Лил незаметно подкралась ко мне со спины и...

 В одно мгновение я оказался в ледяной воде, захлёбываясь от неожиданности. Увидев на берегу надрывающуюся от хохота Лил, я понял, в чём тут дело. И попытавшись изобразить нечто, типа "милых щенячьих глазок", протянул ей руку. Лил ухватилась за неё и уже хотела помочь мне вылезти, но я потащил её за собой в плен леденящего озера. Джил и Дэйв подбежали к нам, услышав визг Лил, и не раздумывая прыгнули в воду "бомбочкой". И теперь одинокие птицы на деревьях больше не прятались от палящего солнца, а наблюдали, как четыре посиневших от холода идиота барахтаются в озере.

 Нам казалось это весёлым занятием, пока мы не почувствовали, что пальцы ног начали неметь. Мокрые, промёрзшие мы вылезли из воды и стали пытаться согреться любыми способами: Дэйв изо всех сил растирал руки и ноги, Лил прыгала на одной ноге, мы с Джил поставили руки над пламенем зажигалки.

 Ещё немного погревшись на солнце и посмеявшись сами над собой, мы решили всё-таки поехать дальше. В сорока минутах езды от озера находился небольшой, но уж очень уютный городок. Лил провезла нас по центральной широкой многолюдной улице, затем свернула в переулок:

 - Это моя любимая улица во всей Америке! Тут классные люди, и почти всегда солнечно. Зарядим пистолеты.

 Мы вышли из машины и взяли "оружие" из багажника. Положив поближе запасы воды, Джил, Лил, Дэйв и я покатили обратно на уже знакомую улицу. Мы опустили стёкла и выставили "пушки"
 в окна:

 - Ого-о-онь!!

 Дороги, тротуары, машины, прохожие - всё оказалось под "обстрелом". Дети смеялись, прыгали и обрызгивали друг друга водой, а бабульки обсыпали нас жаргонными выражениями. Мельчайшие капельки разлетались во все стороны, придавая улочке мягкий, тёплый оттенок. Она, подобно тюльпану, расцвела под дождём. Лил надавила на газ, и мы умчались путешествовать дальше, оставив вдалеке улочку, в которую вдохнули немного солнечного настроения.

 Под шум мотора наш квартет лихорадочно уплетал свой завтрак в виде бутербродов с сыром и чуть тёплым чаем из термоса. Впервые поедание бутербродов приносило мне такое удовольствие! Не дожевав приличный кусок, Дэйв еле разборчиво пробурчал:

 - Денег хочется. Найдём работу?
 Джил поддержала его идею:
 - Я хочу работать в пиццерии! - Она мечтательно закатила глаза и расплылась в улыбке удовольствия. - Несложно, платят нормально, а ещё и пиццей бесплатно кормят... Я слышала, недавно открылся один ресторанчик. Они наверняка ищут работников. Вот, кстати, адрес, - Джил покопалась в сумочке и протянула Лил мятый клочок бумаги.

 Через полчаса мы стояли на пороге новенькой, пахнущей свежей краской пиццерии. Джил, обменявшись взглядами со всеми, толкнула рукой зеркальную дверь. Мы осмотрелись: за дальним угловым столиком, наклонившись над тарелкой, сидел один единственный посетитель. На стук закрывающейся двери выбежал хозяин пиццерии и раскланялся нам. Лил ошарашенный взглядом обвела мужчину и обратилась к нему:

 - Эм... Извините... Мы хотим устроиться к Вам на работу. Можно?

 Низкий пузатый мужичок с короткими усиками всплеснул руками и стал обнимать нас всех по очереди, приговаривая: "Вот оно, моё спасение!".

 Лили стала официанткой, Дэйв - охранником, Джил помогала хозяину на кухне, а я стоял на кассе. С того дня в рагу наших беззаботных деньков появилась перчинка работы. Около двух недель мы зазывали посетителей, усердно трудились и были любезны с хозяином ресторанчика. Он остался очень доволен нами и по истечении этих двух недель уже выдал нам пачку заслуженных зелёных.

 Разложив деньги на столике, мы в один голос умилённо вздохнули.

 - Я хочу раскрасить машину, - нарушила нашу мечтательную тишину Лил.

 Мы не преследовали какие-то цели, у нас не было особых желаний. Мы просто хотели сделать это лето незабываемым. Поэтому идея потратить весь первый заработок на краски и кисточки показалась нам вполне удачной.

 Мы помчались в ближайший магазин для творчества и возвращались уже с целым мешком хорошего настроения в тюбиках и баночках. Творить решили у того самого памятного озера, превратив берег в настоящую художественную мастерскую. Джил открыла упаковку с кисточками и раздала каждому по одной. И на берегу обычного озера настало время волшебства. Моря, леса, цветы, улыбки - всё подряд переместилось на кузов автомобиля Лил. Мы сели напротив машины и стали любоваться собственным шедевром. Джил неожиданно встала и обмакнула кисть в красную краску, аккуратными движениями она вывела:

"Берни + Джил + Дэйв + Лил = Лучшие друзья навеки".

 После она убрала кисточку на место и вернулась обратно к нам. Крепко обнявшись, мы смотрели, как утомлённое за день солнце садится за горизонтом. Теплота дружеских рук, еле слышное дыхание, закат... Ещё один счастливейший день подошёл к концу.

 Дни летели один за другим без оглядки, я не замечал, как они ускользают от меня, я забыл, что лето - не вечно. У нас было не исчисляемое количество приключений, мы не жалели чувств, слов, смеха, шуток. Это лето стало для меня маленькой жизнью. Я не хотел думать о том, что настанет последний день с друзьями. Но он настал. 31 августа...

 Лил привезла нас на какой-то обрыв. Мы вышли из машины и из любопытства посмотрели вниз: могучие, наполненные энергией волны разбивались о нерушимые камни. Тоже самое чувствовал и я. Будто моя волна - моё счастье вот-вот рассыплется на мелкие кусочки, разрушившись о камни - осень, школа, будни. Мы присели на край обрыва и замолкли, осознавая, что это - последние минуты нашего лета. Джил, смахнув слезу, выдавила из себя:

 - Ребята, давайте поклянёмся, что 1 июня следующего года снова встретимся. Тут же в 6 часов вечера. - Она протянула нам ладонь.

 Мы сложили руки на её ладони и поклялись. Это была уже вторая клятва в моей жизни. Первую я исполнил, эту исполнить был обязан. И мы разошлись с этим заветным словом в сердце: "Клянусь"...


Глава 5. По замкнутому кругу.

 И что теперь? Серый туман снова окутал череду моих дней. Обычно после лета приходит осень и кружит всех в своём золотисто-рыжем вальсе. Но на бал моей жизни вместо красотки осени пришла самозванка рутина и, больно схватив меня за руку, толкнула на мраморный пол этого просторного зала под названием "Земля". И теперь, пока остальные вальсировали в центре, я сидел в пыльном углу на холодном полу с ненавистной спутницей.

 Я мог не обращать внимания на тусклость повседневности, раньше тоска была моим нормальным состоянием, незаметным для камня, спрятанного у меня в груди. Но сейчас, после того, как всё лето радость, восторг, спокойствие, удивление и прочие ранее неизвестные мне эмоции проникали в этот камень, откалывая по кусочку, в груди уже пульсировало сердце. Поэтому каждый момент, пропитанный скукой и одиночеством отражался на капризном органе мокрым склизким червем. Мне было противно смотреть на мир вокруг, я с презрением вглядывался в нарисованные глаза марионеток, окружающих меня. Всё стало, как прежде, но вдвойне сильнее из-за пережитого мой счастья.
 
 Подготовка к экзаменам могла помочь мне отвлечься, но я заранее знал, что с наступлением лета уйду снова, забыв про школу. Мысль о безгранично желанной встрече не давала мне покоя, придавая миру ещё более мерзкий вид.
 
 Но расскажу о моём возвращении домой. Это было вечером 1 сентября. Я минуту постоял на пороге, скороговоркой прокручивая в голове ответы на ожидаемые тётины вопросы: "Да, это я. Нет, не заболел, всё хорошо. Да, я был с друзьями. Простите, буду предупреждать. Нет, спасибо, я не голоден". Медленно вздохнув, предчувствуя грядущий допрос, я постучал в старую дверь с облезлой краской по краям. Тётя не открывала. Тогда я дёрнул ручку: не заперто. Пожав плечами, я вошёл и пробежал глазами по комнате в поисках старушки. Искать пришлось недолго: она, словно и не пошевелилась с момента моего ухода, сидела в излюбленном пыльном кресле. Я неуверенно коснулся её плеча, она хрипло откашлялась и, не поворачивая седой головы, направила на меня свой уставший взгляд:

 - А, Бредли. Выспался?

 "Боже, тётя, ты и не заметила... " - Подумал я с неискренним удивлением.

 - Меня зовут Берни, тёть.

 Но она уже похрапывала, откинув голову на спинку кресла. Я грустно ухмыльнулся и поплёлся наверх.

 Чтобы скрасить бездонно пустые дни, я нашёл себе занятие. Наскрёб денег и купил у соседского паренька старый велосипед, как у местного пожилого почтальона: простенький, дешёвый. Я раскатывал на нём по городу около четырёх часов утра, когда на улице ни души, только бессонный ветерок обхаживает улицы, чтобы развеять скуку. Мертвые дома, безмолвные дороги, как будто я гулял по просторам пейзажа, будучи просто одиноким персонажем на картине мастера. Вдыхать чистый, не тронутый пока дымом машин и сигарет, воздух, не думать ни о чём, не стесняться никого... Вот оно - то единственное, что приносило мне радость и душевное спокойствие. Около восьми я поворачивал в сторону школы и ехал навстречу моему маленькому ежедневному мучению. И снова всё как по замкнутому кругу. Велосипед-школа-дом-велосипед-школа-дом...

 Но однажды мой график сорвался. Я проспал, поэтому впопыхах забыл взять рюкзак с учебниками заранее на прогулку. В 7:30 я вернулся домой за книгами. Тётя, как обычно, сидела в кресле, уставившись в дурацкий ящик. Она ругалась на что-то, охала, разводя руками. Я подошёл ближе:

 - Так молода! Ах, как же хороша! Зачем же так? - она не обратила на меня внимания.

 "Вчера ночью из-за автокатастрофы на окраине Америки погибла двадцатилетняя Лилиан Роуз..." - прозвучал низкий голос диктора. Пожав плечами, как бы сочувствуя бедной девушке, я сделал шаг к двери, но какое - то необъяснимое чувство проснулось во мне и заставило обернуться к тёте, чтобы попрощаться. Я повернул голову обратно к негодующей старушке: мой взгляд врезался в телевизор, как в каменную стену. На экране мерцало изображение нашего автомобиля, такого же пёстрого, любимого. Но теперь на его капоте отвратительным узором красовалась рваная вмятина. В голове промелькнуло:

 - Лилиан Роуз. - я тяжело вздохнул с ужасом понимания произошедшего - Лил...
 Солёная слеза отчаянья скатилась по моей обветренной щеке, шок исказил лицо: глаза, раскрытые шире обычного, направляли обессиленный прозрачный взгляд в экран, где прокручивались уже другие сюжеты, губы разомкнулись, их уголки приподнялись, состроив сумасшедшую кривую улыбку, холодный пот выступил на лбу. В таком состоянии застала меня классная руководительница, которая пришла поинтересоваться причиной моего отсутствия в школе (почему же она всегда так беспокоится...):

 - Я зайду позже! - с французским акцентом пробормотала она и буквально вылетела на улицу.

 А я всё не мог поверить голосу за кадром, обрывки фраз которого мелькали в моей голове: "Погибла... Автокатастрофа... Лилиан Роуз...", последнее я повторил губами. Я не верил. "Лил так искусно выписывала всякие трюки на дороге, мы не боялись ездить с ней... Водитель по призванию умирает в автокатастрофе. Жизнь, ты жестока" - я вел мысленный монолог.

 Знаете такое чувство, когда у тебя забирают то самое важное (или одно из важнейших), и сил остаётся только на то, чтобы не обращать внимания ровным счётом ни на что? Если знаете, то можете примерно представить моё положение. Но это были не все "подарки судьбы" для меня.

 На улице цвёл и благоухал тёплый май. Моё утро не обошлось без прогулки на велосипеде, как обычно. Это был единственный день во всём учебном году, когда я не чувствовал такой резкой ненависти ко всем окружающим, я не забивал себе голову депрессивными размышлениями, на лице даже появилась чуть заметная улыбка. Май вскружил мне голову, как карусель девятилетнему мальчишке. Озорной весенний ветерок будто влетел мне в голову и унёс прочь оттуда все мысли.

 Школа. От кучки гламурных сплетниц уже, кажется, не так веет грязью и лицемерием. Звонок. И он теперь не режет уши своим фальшивым звуком, а проходит от головы до пальцев ног священно-очищающим звоном церковного колокола. Вот и урок. Миссис Кларенс решила снова учить нас уму-разуму. На этот раз она пригласила врача-нарколога, чтобы тот провёл беседу. В класс вошёл высокий широкоплечий мужчина средних лет и начал свою лекцию. Я не слушал, его, ведь каждый из нас знал всё, что собирался рассказать нарколог. Поэтому, удобно расположившись за последней партой, я открыл свой толстый блокнот в тонком чёрном переплёте и начал рисовать (картины у меня получались далеко не мастерские, но Лил, например, нравилось…).

 И тут врач резко обратился ко мне (у нас с ним были уже давние «отношения» из-за моей пагубной привычки):

 - Пропускаешь всё мимо ушей, Вильямс? А зря, тебе бы следовало задуматься, – он как будто угрожающе вытянул указательный палец по направлению ко мне. Получив в ответ лишь равнодушно-пассивный взгляд (о, это я умел), врач продолжил – Знал я одну девушку, она лет пять назад окончила школу неподалёку от вашей. Такая же, как и ты была: одна ходила везде, без друзей; вроде бы умная, но глупа, как ребёнок; курила тоже, по-моему, с седьмого класса. Однажды встретил её на улице, гляжу – с сигаретой идёт. Улица-то многолюдная, широкая, а паршивка дымит и не скрывается… Так позавчера в последний раз девчонку повидал – у могилки её. От рака лёгких померла. Да ещё и, слышал, последнее время грабежом занималась. Джил Снейк, не знаешь такую? Хотя, раз про её смерть не в курсе… Так к чему я всё это: курение твое до добра ещё никого не довело и вообще…

 Но все остальные слова врача были бессмысленны. После того, как он назвал имя погибшей, я уже не воспринимал ничего из сказанного им. «Джил. Курение. Грабежи…

Неужели ты?

Сонная Джил в день нашей первой встречи, озорная Джил, сталкивающая меня в ледяное озеро? Неужели ты сейчас лежишь где-то глубоко под землёй, навеки упрятанная в деревянную шкатулку, как драгоценный камень? Неужели тебе не суждено больше никогда распахнуть своих малахитово-зелёных глаз?» - я не хотел верить в то, что потерял ещё одного близкого, родного человека.

 Вся моя жизнь, казалось, состояла в основном из потерь… «Бежать! Бежать без оглядки!» - я собрал вещи и выскочил пулей из класса, не обращая внимания на вопросы нарколога и строгий взгляд Миссис Кларенс. Куда я пошёл? На обрыв. Туда, где мы виделись в последний раз. «Дэйв должен прийти» - засела в моей голове мысль, переполненная отчаянной надеждой.


Глава 6. Навсегда.

 Дорога казалась вечностью. Стирая рукавом с лица пот вперемешку со слезами, я шёл, и шёл, и шёл… Но вот он – родимый обрыв: песчаный кусок суши, устремляющийся в красновато-рыжую полоску заката, а под ним неутомимые солёные волны, всё также разбивающиеся об острые скалы.

 - Дэйв, брат, где же ты? Уже почти полночь… - отчаянно подумал я.
 «Звонок на мобильный. Разве я его не выключил? Кто это,и главное - что им от меня надо?» - секундное размышление, и я взял трубку:
 - Эмм… Берни? Это Миссис Кларенс. Тебе тут письмо пришло, прямо в школу. Мне тяжело тебе говорить, но, похоже, твой друг Дэйв… он убит. Дэйв прислал записку для тебя. Зачитать?

 Я повесил трубку. Этот звонок будто переломал мне рёбра громоздкой дубиной, задев сердце и случайно оставив в нём острую занозу. И вот я опять один.
 
«Как так? Ведь вы поклялись! Дэйв! Лил! Джил! Как вы могли?» - терзали меня колючие мысли, но тут, будто последний луч уходящего за горизонт солнца, светлая мысль прояснила мою душу.

 «Стоп… А ведь вы сдержали обещание. Выходит, я один тут – обманщик… Вы-то вместе. Наверное, смотрите сейчас на меня оттуда и думаете, догадался ли я, в чём тут соль. Но я не разочарую, друзья, нет. Не брошу! 23:50 – уже пора».

 Я сделал неуверенный шаг к краю обрыва, потом ещё один – более уверенный, а потом самый последний твёрдый шаг. И вот носки моих старых кожаных ботинок уже будто тянули меня вниз, но нервные судорожные мысли закружили в голове, как назойливые мухи:

 «А если всё будет не так?? Стой, не надо! Отступи назад! Забудь про всё, тебе это не нужно!..».

 Я совсем запутался, обхватив обеими руками голову, как напуганный маленький мальчик стоял между старой привычной скучной жизнью и абсолютной неизвестностью. Вспомнив прощальные слова дедушки, я промолвил: «Чем бы тебе ни пришлось рисковать: деньгами, образованием, жизнью, чем угодно, всегда делай то, что говорит тебе твоё сердце».

 «ИДИ» - будто отозвалось сердце мощным ударом, что был сильнее, чем раньше – «ИДИ» - отчётливо разобрал я в этом ударе… Ветер окутал лицо, руки раскинулись в разные стороны, как крылья птицы.

Шаг.

И я уже лежу на холодном камне, и солёная волна слизывает мою алую кровь. А, нет, простите, не я. Всего лишь пустое тело, что было обузой всю мою жизнь. Теперь я свободен. 1 июня, ровно полночь, Берни + Джил + Дэйв + Лил = Лучшие Друзья Навеки. Теперь на самом деле Навеки.