Страшные истории

А вечерами девчонки и ребята собирались на фундаменте строившегося дома поиграть в «Уголки». Игроки занимали углы, «вада» оставался без своего угла. Игроки отвлекали его внимание, пока одна из пар, взглядами и знаками договаривались и менялись местами. Долго стоять на месте не разрешалось и, несмотря на «шпионскую» медлительность перебежек, мы потихоньку уставали.

Темнело. Все собирались в каком-нибудь уголке и начинали рассказывать страшные истории. Страшилки, типа «в чёрном- черном гробу…» знали все и только смеялись. Надо было рассказать интересную, а главное - неизвестную историю.
- А к моей бабе Насте в молодости дедушко-суседушко ночью
приходил. Навалился и ну, душить. А бабе моей тошно, дыхнуть нету сил,- с придыханием начала Ольга, и сразу по интонациям стало ясно, что она слово в слово повторяет бабушкин рассказ, - Стонат, она, стонат, да как заплакат, да взмолится к дедушку: «Дедушко, батюшко родимый, не погуби! Детушки малые, кто их воспитат без меня-то?»  Он и отпустил. Это ещё  во время войны было, бабушка тогда только овдовела, молодая была.
- Дедушко- суседушко – это же домовой, он добрый, он же дом стережёт.
- Не путай! Домовой – это и есть домовой! А дедушко-суседушко, он только к одиноким женщинам, да вдовам приходит, заместо мужа! Женщине кажется, что это душа мужа покойного по ней тоскует, ластится. Она и откликнется – утешить! А это злой дедушко, бес такой. Баба говорила  –мохнатый. Мучает он женщину, мучает, да и до смерти довести может!

Ольга довольная тем, что поделилась неизвестной страшилкой, ещё таинственнее снизила голос:
- А ещё бабушка рассказала одну историю про парня. Его мать одна ростила, хороший был парнишко, добрый, матери помогал. И красивый – весь в отца своего, гулёну. Тот бросил жену с ребёнком, уехал куда-то и глаз в деревню не казал.
А тут – явился! Парнишке уже лет пятнадцать было. Да не к своей бывшей  жене с ребёнком  - стыдно видать было, а к родне дальней пришёл, водки привез, хоть залейся. А когда выпили, попросил кого-то из родни: «Пойдите, мальца позовите, с отцом познакомиться. Примириться с сыном хочу».
Пошли. Позвали. Тот долго отнекивался. Потом набрался злости и пришёл.
За стол его посадил папаша-то, стакан водки налил:
«Ты уже большой вон – мужик уже почти. Пойми и прости. Я молодой был, мир хотел повидать. Что в этой глухомани сибирской за жизнь – нищета, да работа деревенская, нескончаемая. А я и не жалею, что уехал – пожил хоть, по-человечески!..»
«Ах, ты не жалеешь? «Пожил по- человечески»? А о нас с мамкой ты подумал? – сорвался запьяневший с непривычки сын, - Чего же ты нас в свою «человеческую» жизнь не позвал? Расселся тут, сам собой любуешься! А за что тебя прощать? Ты и разговор то не по-человечески начал: водки налил, мужиком назвал – думаешь на пустые слова прощенье купить? Ты бы хоть спросил сначала, как нам тут жилось – бедовалось на мамкины копейки! Как меня ребята безотцовщиной дразнили – спросил? Как в мамкиных резиновых сапогах, да фуфайках,  на ферме выданных я в школу ходил, как валенки не на что купить было, так я портянки накручу  и в резине в сорокаградусные морозы…»
Не выдержал парнишко, сорвался, а чтобы никто не увидел слёз – выскочил на улицу без шапки и побежал! А он раньше не пил никогда, одурел от водки, да тут ещё пурга была, он мимо деревни в сторону Песьяного озера и махнул.
За столом, замолчали ненадолго, а потом стали утешать отца:
«Ничего, хорошо, что он обиду высказал, душу излил. К утру проспится, успокоится, и поговорите ещё».
А утром узнали, что парень домой не явился. Мать не пошла его  искать – думала он у отца, а видеть своего муженька разлюбезного не хотела.
Объявили облаву. Все соседние деревни, вместе с нами искали его, школьники, контора…
Нашли.
Но конечно, замёрзшего на смерть, снегом присыпанного…

- Мы тоже в прошлом году в облаву ходили. Кто-то потерялся в дороге – пешком в пургу идти надумал! Вытянулись цепью и пинали валенками каждый бугорок в снегу. Стра-ашно!  Вдруг пиннёшь бугорок, а там – покойник!
- И совсем не страшно, когда не один идёшь, а весело даже! – презрительно усмехнулся Витька.
- Тоже мне, «герой – к верху дырой»! – пихнула «героя» в бок Люська,- Всем страшно, даже взрослым. Но ничего не поделаешь - сибирская зима! А вдруг еще не до конца замерз человек  - тогда в больнице вылечат. Даже если руки - ноги  отморозит. Все-таки – живой!
- Вот радости – без рук или ног жить. Уж лучше сразу!
- Дурак ты! А вот представь: твой папка только безногий, но живой или мёртвый – что лучше.
- Ну-у, папка, лучше живой, конечно. Протезы купить можно или коляску сделать…
- А наша тётка, мамкина сестра, которая в районе теперь живёт, прошлым летом наезжала в гости, - начала свою историю Люська, - Так она рассказывала тако-ое…
 Мужик один (она имя называла, да я не помню) вдруг почему-то сохнуть стал. Врачи ничего не находят, а он сохнет и сохнет. Здоровенный мужик был, а через короткое время превратился почти в скелет. Ну, что делать? Жена с евоной матерью насели: «Поехали к бабке, да поехали к бабке». А он: «Не верю я бабкам этим да попам! Сказки это всё!»
Но, куда деваться-то, его совсем на ветру шатает… Поехал.
 Привели его к бабушке верующей, она молитвы какие-то, толи заговоры почитала, свечкой в воду накапала, высматривала чего-то.  Потом говорит:
«Вовремя ты пришел – совсем времени у тебя не осталось! Ты с кумой своей шашни водил? Водил, оглоед! Фотографию свою ей дарил? Дарил!  А окромя фотографии она у тебя ещё и клок волос отстригнула, пока ты спал! Наверно думает тебя от жены к себе приворожить, а ты только маешься. А то, может быть, и свести хочет со свету, за то, что от жены не отстаёшь…
Вот тебе от меня водичка намоленная. Приедешь – собери соседей, чтобы подмогли, а то после моих молитв ведьма тебя на порог не пустит.
Спустись к ней в голбец. Там, в подполе лопатой копай в левом углу от лесенки. То, что в земле найдёшь, окропи три раза моей водичкой, не сходя с места и приговаривая: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Остальную воду сам до капли выпей.
А ту пакость, что в углу найдёшь, на белый свет вытащи, костер разожги и на костре том сожги дотла. Если понадобится – бензинчику плесни. Да смотрите, чтоб куму крепче держали, пока не сгорит всё, чтобы она из огня наколдованное не выхватила, да по сторонам не раскидала».
Сделал мужик, как ему бабка сказала. Соседи куму держат, она, гадина, матами и страшными проклятьями вопит.
А мужик сам в голбце копал и нашёл гробик из дерева сделанный. Гробик маленький, как кукольный. Водой обрызгал, как было сказано, и вылез наружу к людям. Открыли гробик-то, а в  гробике чучелка, слепленная  из хлебного мякиша. На голове у чучелки его волосы приклеены, а на месте лица – вырезанное с фотографии его собственное лицо!
Как мякиш хлебный стал высыхал в гробике, так и мужик сохнуть начал…
- Ну, и что было дальше-то?
- И так понятно. Как сожгли чучелку вместе с гробиком – мужик на поправку и пошёл.