Мама Мария

От автора: Очерк помещён здесь в надежде, что о судьбе ребёнка, возможно, кому-то что либо известно. Ведь чудеса случаются. К сожалению, более чем двадцать писем автора к главным редакторам ведущих газет Минска, Витебска, Полоцка, Лепеля и ведущим журналистам этих газет с просьбой о помощи остались без ответа. А ведь в Белоруссии так много говорят о памяти и прошедшей войне...

...Мария Ильинична много лет проработала учительницей в начальных классах. Не было, пожалуй, в школе человека добрее и внимательнее к детям.

Былые ученики, уже порой сами дедушки и бабушки, по-прежнему забегают к ней в гости.
Двери всегда гостеприимно открыты. В духовке – свежая ароматная выпечка: чем же, как не сладеньким можно побаловать тех, кто для неё по-прежнему ребёнок.

А в воздухе едва уловимый запах лёгких сигарет. «Мне уже поздно бросать, – смеётся она, – и так зажилась. Вот только одно дело незавершённое осталось. Сделаю – и можно уходить…»

…Сосед по плацкарту, смешной молоденький лейтенант-артиллерист, всего-то лет на пять старше, но старавшийся выглядеть бывалым воякой, всю дорогу до Вилейки не сводил с неё глаз. А поезд, как нарочно, останавливался на каждом полустанке. И никуда от взгляда его жаркого не деться. Что говорил тогда – не помнила, но поверила каждому слову. И адрес своего места жительства при школе, в которую ехала, дала. Так что неудивительно, что вскорости, получив у начальства разрешение и отпуск на три дня для обустройства семейной жизни, стоял лейтенант Алексей Скопинцев у её порога в начищенных до блеска сапогах и с охапкой пахучей сирени в руках. А через девять месяцев, 2-го июня 41-го года, у двадцатилетней учительницы Мани Гайсёнок, теперь уже Скопинцевой, сыночек родился Владислав Алексеевич…

ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
Рожать Маня поехала к маме в Высокую Гору, что неподалёку от Бешенковичей. Ведь и помощь потребуется, и всё не одна: Алексей-то с батареей в летние лагеря под Борисов на учения подался. Учения плановые, а не потому что на границе неспокойно. А слухам нелепым о войне, что иные распускают, веры особой нет. Неужто кому из позабытой вёски посреди болот лучше видать, чем из самого Кремля наркому Тимошенко и вождю товарищу Сталину?

У мамы Агрипины Романовны в хате уютно, прохладно, несмотря на июньскую жару. И воскресенье завтра – торопиться никуда не надо. Да и куда ей торопиться – её дело сына кормить и мужа ждать. Приедет уже скоро, запылённый, истосковавшийся. Вот оно – счастье.

Владик в люльке посапывает. Ходики с кукушкой на стене негромко времени счёт ведут. Молочком парным пахнет, свежим житним хлебом, травами лечебными ароматными, что на печке сушатся. Отец Илья Клементьевич с Маниной сестрой во дворе по хозяйству суетятся. А вместе с ними брат Шура, что как раз в отпуск с женой и дочкой домой прибыл. Он – красный командир, лейтенант, как и муж Манин, – только пехотинец. Когда заявление ТАСС о том, что войны не будет, в газетах пропечатали, в их части всем командирам полный отпуск дали и билет литерный выписали: езжай, куда хочешь. Хоть на курорт к тёплому морю, хоть в деревню, стариков-родителей, коли таковые имеются, проведать.

ПАРТИЗАНСКИЙ КРАЙ
Так и не приехал Алексей за Маней. Ни через день, ни через три. И известий от него не дождались. Потому что правдой слухи оказались. Уже через неделю в Борисов вошли немецкие танки. А ещё через неделю – в Витебск.

Брат Шура сперва пытался у городского коменданта в свою часть литер получить, только разве в суматохе да под бомбами кому-то было дело до приезжего лейтенанта. Лишь когда встал вопрос о формировании группы для работы в немецком тылу, о нём вспомнили: кадровый командир ведь, да ещё из местных, леса в округе знает.

Стал Александр Гайсёнок начальником штаба партизанского отряда. От него к осени в Высокую Гору прибыли посланцы на подводе – вывезти родителей и сестёр подальше от немцев и полицаев: ведь коли прознают, чьи родичи – не помилуют. Отец ехать отказался – разве мыслимо бросить на разграбление хозяйство. А Агрипина Романовна с дочками, невесткой и внуками поехали.

До весны сорок четвёртого в Ушачском районе под охраной партизан жили. А сестра Мани при отряде находилась у фельдшера на подхвате.

В отряде Владик первые шаги сделал и первое слово сказал. И отца впервые увидел – после боёв в окружении под Борисовом остался Алексей в лесах партизанить. К тому времени уже командиром отряда в той же бригаде был.

А весной начали немцы большое наступление на партизан. Не только тыловые охранные части задействовали, но и с фронта едва ли не целую дивизию сняли. С артиллерией, танками и авиацией.

Окружили плотно весь район, и давай удавку стягивать, загонять партизан в болота. Деревни, что авиация с землёй не сравняла, выжигали дотла, а коли жители в лес убежать не успевали, то и их не жалели. Под пулемёты ставили, не разбирая, кто стар, а кто мал.

Из вёски на подводе выехали, а как «юнкерсы» налетели – уж тогда бежали врассыпную, дороги не разбирая, падая и отталкивая друг друга руками.

Маня с Владиком на руках и сестра рядышком держались.
Люди под бомбами совсем обезумели. Кто-то у Мани сапоги с ног сорвал. Так по колючей палой хвое, апрельскому почерневшему снегу, острым льдинкам луж босая и бежала.

Спасибо, сестра плачущего Владика подхватила.

Отстала Маня. Совсем из виду своих потеряла. Звала. Металась из стороны в сторону. Совсем обессилила, но так никого и не нашла. Прибилась к ней знакомая из отряда – Хана. Несколько дней по лесу бродили словно в полузабытьи.

Тогда Маня и закурила впервые. Щепоть мха в клочок бумаги Хана ей заворачивала, и курить заставляла. После этого и есть не хотелось и сил думать не оставалось. Сворачивалась Маня комочком и засыпала. Хана и женщину какую-то странную привела. Волосы нечесаные, сбившиеся, взгляд безумный, но слова, что шептала, надежду дарили и силу для жизни. По сей день их помнит: «Кровь ты свою потеряла. Только верь – получишь ещё добрую весточку. А ещё время пройдёт – и встретишь кровиночку свою. Снова вместе будете».

А потом осталась Маня одна: ушла Хана свои часы на хлеб менять и не вернулась. Когда стало совсем невмоготу, вышла к какому-то хутору. Попросилась в избу. Добрые оказались люди – не выдали полицаям. Только всё равно вскоре угнали немцы всех жителей в Райх на работы. И Маню. Прислугой в богатое имение неподалёку от Штудгарта.

ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ СОРОК ПЯТОГО
После победы попала Маня в лагерь для перемещенных лиц. Под Гродно. Особист всё допытывался, как в Германии оказалась, по своей ли воле прислуживала немцам. Про жизнь партизанскую никто не спрашивал. Маня и не рассказывала. И без того признали ни в чем перед властью не виновной.

Как отпустили, домой поехала.

Про отца узнала: его ещё в 42-м полицаи забрали. В Лепель увезли. Там и расстреляли. А на месте сгоревшего родительского дома другие люди жить стали.

И мама умерла. Люди говорили – всё дочерей и внука искала. Брела вдоль дороги, прилегла на минутку – и не встала. Не мучалась: на лице улыбка застыла.

Брат погиб. И семья вместе с ним.  Сгинули в лесном аду бесследно.

А сестра выжила. Встретились. Покаялась она перед Маней: не сберегла племянника, когда от немцев бежала. Оставила одного в лесу. Уж как он плакал, ручки к ней тянул, «На, меня, тётя! – просил. Не отозвалась, не вернулась. Словно в забытьи, не в себе, была.
Люди рассказывали – брошенных детей немало было. На опушках по ночам от детского плача в ушах звенело. Только немцы окрестным жителям в лес ходить не давали. Сами детей подбирали, если живы ещё были, и в приюты сдавали. Кровь у тех детишек для своих раненых брали. А как отступали – приюты эти не трогали.

Маня, как про это узнала, объездила все приюты детские в округе. Даже до Полоцка добралась. Всё искала мальчонку с родимым пятнышком на шее. А по-другому бы не узнала: детки в приютах все на одно лицо – худющие, измождённые, в тряпицы заношенные с чужого плеча одетые. Искала долго, только так не нашла среди них своего Владика.

Словно выгорело всё внутри. Зачем выжила? Для чего? Ходила словно во сне на работу, вглядывалась в лица учеников, а бессонными ночами курила, надрывно кашляя, махорочные самокрутки и, надеясь на чудо, всматривалась сквозь слёзы в окошко.

Даже Алексею не обрадовалась, когда приехал вскоре за ней с орденами на груди и единственным богатством, что нажил за войну, – целым чемоданом пайкового «Беломора». Едва удалось ему уговорить Маню дальше вместе жить.

НЕУТРАЧЕННАЯ НАДЕЖДА
Через год дочь у них родилась Лариса. А в 57-м в Запорожье приехали. Маня работать в школу на 14-ом посёлке пошла. Не было другой такой внимательной и заботливой учительницы. Для деток – словно вторая мама.

…Жизнь прошла. Всё, что было плохого, быльём поросло. Муж хороший был. Дочь замечательная. Можно было бы уходить со спокойным сердцем. Но вот только щемит оно порой. Теплится ещё в неведомом уголке надежда, что сбудется старое предсказание.
Принесёт судьба долгожданную добрую весточку о Владике, загубленной в лесах под Витебском родной кровинушке, светленьком мальчонке с родимым пятнышком над седьмым шейным позвонком. Или сам он внезапно появится на пороге. Обнимет за плечи, зашепчет горячо: «Здравствуй, мама Мария!»

И она заплачет, и опустится бессильно к его ногам, моля о прощении за всё, даже за то, в чем совсем не виновата…

…27.11.2013 № 15/8-1643

Обращение, поступившее в Администрацию Президента Республики Беларусь, направлено Национальному архиву Республики Беларусь с поручением сообщить о результатах рассмотрения.

Заместитель начальника главного управления по работе с обращениями граждан и юридических лиц К.Г.Поболь

11.12.2013

На заявление, поступившее из Администрации Президента Республики Беларусь, сообщаем что сотрудниками Национального архива Республики Беларусь были изучены документы периода Великой Отечественной войны. К сожалению, сведениями о судьбе Скопинцева Владислава Алексеевича, 1941 года рождения, архив не располагает.

И.о. директора архива Н.К. Рудаковский

Обращения за помощью в поиске информации о судьбе человека во все ведущие газеты Минска, Витебска, Полоцка и Лепеля остались и вовсе без ответа.

Воистину: Никто не забыт. Ничто не забыто.