Выбор. Часть 2

                ФЕЙЯ
     Она была озорной и драчливой, но все равно – прелестной. Я назвал ее Фейя, Фей. Не знаю, как бы я выжил без нее. Потому что после умопомрачительных ритуалов, головоломных наговоров, жестоких кровавых жертвоприношений, на которые Хранитель заставлял меня смотреть, повторяя ножом (пока – деревянным) его движения – после всего этого, когда глаза застилала кровавая муть, а в голове бились стоны, крики, предсмертный хрип… я шел к ней. Она радостно улыбалась, тянула ко мне пухлые ручонки. Я утыкался в нее, вдыхал чистый детский запах – и кровавый цвет сменялся нормальными красками, а крики глохли, быстро сходя на нет. Когда она начала ходить и понемногу познавать окружающий мир, она выбегала мне навстречу – и я оттаивал, наблюдая за первыми смешными попытками выговорить мое имя, которое она потом заменила на «Тис», более короткое и более удобное для нее.
     Хранителя она боялась. Позже страх перешел в неприязнь, переросшую, в свою очередь, в стойкую ненависть. Я и не подозревал, что трехлетнее беззаботное существо с буйными рыжими кудрями и озорными изумрудными глазами может так возненавидеть, серьезно, тяжело, по-взрослому, как, наверное, и я сам не умел. Фей – сумела.
     Однажды она, заигравшись в отсутствие Хранителя (смеха он не переносил, тем более – детского), убежала далеко от капища и заблудилась. Начинало темнеть и я пошел искать ее. А когда нашел… Незаметно для себя – я слишком увлекся, - я переступил незримую границу, проложенную для меня Хранителем. Я слышал голос Фей, которую пугала быстро надвигающаяся темнота, и потому просто не обратил внимания на первые признаки "границы".
     -Не бойся, малыш, я здесь. Иди сюда!
     -Тис!
     Ее голос звучал совсем рядом. Я пробежал несколько шагов, увидел, как она выскочила из кустов мне навстречу – и только тут понял, что слишком далеко от капища. Гораздо дальше, чем выходил прежде, даже во время попыток сбежать. Перед глазами у меня все покачнулось, стремительно затягиваясь мутной пеленой, я упал, задыхаясь и понимая, что не успею вернуться или хотя бы приблизиться к этой проклятой "границе". Странно, но Фей поняла всё и сразу, вцепившись обеими ручонками в мою одежду:
     -Тис, пойдем назад! Пойдем! Ну, вставай зе! – Букву «ж» она по-прежнему не выговаривала, но мне было так плохо, что я даже не смог улыбнуться. Она тянула меня за рубашку, но сдвинуть с места, конечно же, не могла.
     Тогда я впервые увидел ненависть в ее глазах, смотревших на что-то позади меня. А еще секундой позже надо мной склонился Хранитель, бледный от ярости, и ударил меня по лицу наотмашь, да так, что на несколько коротких мгновений я потерял сознание. Вероятно, он ударил меня еще несколько раз, потому что очнулся я от пронзительных воплей Фей:
     -Не смей его трогать! Не смей! Не смей!!
     Хранитель одной рукой держал ее за шиворот, через все лицо у него пролегли четыре длинные кровоточащие царапины, и он смотрел на девочку с удивлением и странным, насторожившим меня, любопытством. Так смотрят на маленького домашнего зверька, который, покорно снося много лет любое обращение, неожиданно взбунтовался и укусил хозяина.
     Но потом старик хмыкнул, равнодушно выпустил Фей и, крепко взяв меня за руку, поволок по направлению к капищу. Идти я все еще не мог. Фей бежала рядом и тревожно спрашивала:
     -Тис? Ты слышишь меня? Ну, сказы зе что-нибудь!
     Этот случай дорого мне обошелся, но я теперь не так тревожился за Фей.  Хранителю, задумай он что-то нехорошее, нелегко будет с ней справиться. Во всяком случае, я успею прийти ей на помощь. Страха к Хранителю в ней больше не было, а вот ненависть – возрастала с каждым днем.
    Почти трое суток я простоял, привязанный к «соленому» камню после жесточайшей порки. Хранитель, видимо, очень боялся потерять меня и избил «впрок», так, что на моей спине не осталось живого места, и Фей тайком поливала мои раны родниковой водой. А когда к концу третьих суток она стащила у Хранителя жертвенный нож и не отдавала до тех пор, пока он не отвязал меня, я окончательно перестал за неё опасаться. Ее беззащитность даже в том возрасте была обманчива.
     Я любил ее, как дочь, хотя мне самому было всего тринадцать. И я видел, что однажды девочка вырастет и станет… Я боялся думать дальше. Она свободна. Она просто не может захотеть остаться здесь. А я не хотел терять ее. Не понимал, почему, но – не хотел.

               
         Наталья Бартенева
                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ