Репетиция

 Валька мечтал стать актером с пяти лет, с тех самых пор, когда впервые с грандиозным успехом выступил в детском саду на утреннике. После представления, когда все собирались домой, мама со слезами на глазах целовала в макушку своего младшенького, а отец хватал малыша то за правое, то за левое плечико и все повторял:
-  Ну, мать, мужик растет... мужик, не поверишь...
Именно с тех пор ни один праздник не обходился без его участия. К тому, что его ставили на стул и заставляли принародно рассказывать стихотворение, он уже привык, нет, теперь он тщательно готовился к каждому своему "выходу". В запасе было великое множество сценок, монологов, просто веселых или грустных стихотворений, смешных фраз, изречений. Перед выступлением все его хрупкое тело пронизывала мелкая дрожь, дыхание замедлялось, он точно проваливался в пропасть в тот момент, когда объявляли его имя. А потом, оказываясь в эпицентре всеобщей любви и внимания, он наслаждался своей властью над людьми, заставляя их смеяться или плакать. Любое выступление заканчивалось триумфом и рукоплесканиями. Его любили. Все.

После окончания школы мальчик  легко поступил в театральное училище. Театр он не просто любил, он боготворил все, что было связано с ним, поэтому  очень обрадовался, когда однажды на первом курсе мастера предложили ребятам подготовить самостоятельные отрывки и показать их на малой репетиционной сцене.
 На подготовку давалось совсем мало времени, и Валя договорился со своей напарницей, Зинкой Чудакиной,  которую в первый же месяц  учебы он выделил из всех девочек своего курса  как самую талантливую и ответственную, репетировать в воскресенье выбранный ими отрывок  из «Антония и Клеопатры». Договорились на десять.
 
 Весь вечер Валька корпел над ролью.  Выучил все слова.  Он   продумал, как будет одет он, как оденется Клеопатра, то есть Зинка.  Он даже мысленно  выстроил всю мизансцену, решил, каким реквизитом они будут пользоваться. А ночью все ворочался во сне, мучительно проживая каждый эпизод выбранного отрывка.

 В театр Валя пришел чуть раньше, чтобы перед началом репетиции  восстановить в памяти придуманную мизансцену, еще раз повторить слова, как говорится, войти в образ. Он намотал на себя кусок ткани, которую принес из дома, а на голову нацепил склеенный из бумаги лавровый венок. Когда он был  уже совершенно готов, пришла  Чудакина. Она покосилась на него, но ничего не сказала.  Валька расставил мебель так, как этого требовала постановка,  и сказал:
-   Ну, что, начнем, пожалуй.
Чудакина поднялась по ступенькам на сцену, оглядела  её довольно внимательно и неожиданно заявила:
-   Надо вымыть полы.
-   Что?- не понял Валя.
-   Полы, говорю, надо вымыть.
-   Где?
-   Как где? Здесь, в зале и на сцене.
-   Зачем?
-   Как зачем? Грязно ведь.
-   Ты что,  Чудакина, с ума сошла? Репетировать давай.
-   Грязно. В грязи репетировать не буду.
Валька ошеломленно посмотрел на нее, но спорить не стал:
-   Ладно, черт с тобой, только быстро.
Чудакина тут же откуда-то вытащила ведро с тряпкой, как будто специально их где-то припрятала, а  Валька решил еще разочек повторить роль, пока Зинка будет заниматься мытьем полов, и, присев за стол, уткнулся в свои записи.
-   Ты чего расселся?
-   А что?- не понял Валька.
-   А воду, что, я понесу?

Пришлось Вальке тащиться на второй этаж за водой. Он потихоньку уже начал проклинать себя за то, что выбрал Чудакину в партнерши.
 Мыть полы  она начала со сцены, и  Валька решил, что, когда  на сцене будет чисто, они начнут репетицию,  и стал усиленно думать о  роли.   Чудакина задрала длинную юбку так высоко, что обнажились  ее крепкие стройные ноги. Валя смущенно отвел взгляд.  Ничуть не стесняясь своего напарника, она, наклонившись,  начала широкими движениями драить полы, получая, видимо, от этого настоящее удовольствие. Вдруг она выпрямилась:
-   А ты что стоишь, как пень? Давай-ка, тряпку в руки и… зал, пожалуйста!
-   А зал-то зачем?
-   Как зачем? Завтра все придут, ребята, мастера, а у нас полы грязные. Ты что, ненормальный, что ли?

 Валя терпеливо сносил все Зинкины оскорбления, потому как понимал, что без партнерши никакого отрывка у него не получится.  Иногда он искоса поглядывал на нее: тонкие, с опущенными вниз уголками, губы,  острый носик, растрепанные тонкие волосы, прилипшие к влажному от пота лбу. Нет, он   все больше и больше убеждался в том, что внешне  та ну никак не походила на тот прекрасный образ Клеопатры, который он нарисовал в своем сознании.  Злость тихонько копилась в нем,  но он молча страдал,  оттого что не мог заняться тем,  ради чего, собственно говоря, пришел сегодня в театр.
 
-   Моем, моем, а время-то идет, - тихонько пробубнил он себе под нос, но так, чтобы Зинка его услышала.
-   Чего?
-   Слушай,  Чудакина, а мы репетировать-то  когда будем? Завтра показ.
-   Вот этот зал еще вымоем и начнем, - показала она на огромный репетиционный зал, в котором главным образом работали профессиональные актеры.
-   Ты совсем сдурела? Мы же репетировать пришли, а не уборкой заниматься, - не выдержал Валька.
-   Да-а-а-а, - Чудакина вдруг  распалилась   то ли от работы, то ли еще от чего. Стала вдруг  красная, как  вареный рак,  а в глазах молнии так и сверкают. - Да, привыкли вы всё в грязи делать, живёте, как свиньи! Всё  загадили, всё. А театр –  это  святое место!!!  Ты понимаешь это?!?
-   Да пошла ты, Чудакина, со своей чистотой!  Плевать  я хотел и на тебя, и на твои принципы!!!
-   Ах, ты, подлец, в Храме Искусства только гадить можете!!!
И хрясь Вальке по физиономии со всей дури. Тот, конечно, такого поворота не ожидал.
-   Ну и  дура  же ты, Чудакина, - сказал он в сердцах и, плюнув, ушел  из театра ни с чем. 
 За ночь он вызубрил один из монологов Антония и  получил свою заслуженную пятерку, а Чудакина  осталась без отрывка.
 С тех пор  они стали смертельными врагами.