Марго, Марго. глава 3. Сумерки разлились

На белой простыне сидит котенок. Сияет в солнечном свете. Черный на белом. Яркая, черная зверюга. Звереныш. Зверек. Маленький, нежный. Я нашла его, он сидел под кустом. Я не видела его – почувствовала. Наклонилась, протянула руку, коснулась его. Меньше ладони, одни глаза и уши, он прильнул ко мне и затарахтел.

- Пойдем со мной, - сказала я.

И мы пошли по краю летней ночи, и нас накрыла теплая волна – печаль. Да. Это были тяжелые годы. Земля не могла больше впитывать кровь. Женщины внезапно постарели. Морщины, как вода, стекали с лиц. Пожар войны постепенно утихал.

Маленькие мальчики учились определять широту лжи по широте улыбок. Играли в войну, убивали “хачеков” и смеялись над тем, что их руки в крови – будут.

Линда плачет и жалуется. Перестала причесываться и подводить брови. Ее друга убили в Чечне. Он остался у подножия гор навсегда. Таков финал. Она говорит о прошлом, превращая его в бред, разрывая свое сердце в клочья. Кто же знал, Линда, что первые раны будут так глубоки, что все так обернется, кто знал… Ей говорят  - все будет хорошо. Но она-то знает – нет. Никогда. Не будет. Хорошо.

А Марго снятся горы…

Чистым можно быть только в юности. Потом – одна мерзость. В юности все не боятся летать, но никто не может летать, не жертвуя ничем.

На плоскости бумаги – в двухмерном мире – эти знаки рядом,
Но в другом мире.
Я теряю звукоощущение.
Я вливаюсь в солнечную ночь.
Телефонный звонок – коридоры – и совсем иное:
Сквозь пластырь потолка – туман.
Липкие облака
Все тяжелее и – легче, все ближе; нити на лице.
Уже нет границ между землею и небом.
Я простила все.
На плоскости стены, в двухмерном мире,
Наши тени рядом, но в другом мире.
Логические дебри – самая трудная любовь.




Дни были одинаковыми, но всегда разными, такими, какими их творила Марго. По вечерам она выходила на балкон. Прохладный влажный воздух охватывал ее запястья, касался чувственных мест кожи. Тихо, тихо – снова где-то рядом кружит ручное чудище.

Марго вдыхала запах листвы, шепчущей о прохладе и удовольствиях ночи, ловила едва слышное в темноте эхо джаза – отголоски чего-то далекого, растворившегося в отхлынувшей молодости родителей – смотрела в мерцающее небо, на пугающее множество звезд.

Уходит еще одно лето – думала Марго – скоро в парках зашуршат дожди и листья. В солнечные дни пауки полетят на серебряных нитях – думала Марго, чувствуя, как тело ее стынет от прикосновений августа. Сегодня был хороший день, и так внезапно иссяк.

- До свидания, лето, - говорит Марго и исчезает в теплом пыльном сумраке комнаты.

Балконные перила бездумно отдают ночи тепло ее рук, перила, на которые иногда садятся одинокие голуби.

Мрак сомкнулся за спиной Марго и застыл. Слышны всхлипы за стеной. Вера опять плачет. Она-то чего, дура? А Линда? Эта маленькая смуглая Линда, с тонким профилем и упрямыми губами.

Сексуальная Кошка смотрит на Марго, потом на солнце, щурится. Сексуальная Кошка, подруга-художница Марго, ее отдушина, сестра, терпеливый слушатель редких, надрывных исповедей.

Там война, а здесь – шумные студенческие кафе, сутолока, громкие приветствия, бесполезные дискуссии и абстрактная живопись день и ночь, день и ночь. Сексуальная Кошка на облаках, фея, так далеко, достанешь ли ее рукою?

- Однажды я видела, что маленькие девочки делали вот так, - говорит она и встряхивает гибкую черемуху.

На голову Марго, на голову Кошки сыпется шелковый снег. Марго в восторге замирает. Черемуха сыпется вниз, вниз, в глубокую впадину лета. Я осыпаюсь с нею… Когда это было? В августе? Невероятно. В августе черемуха не цветет. И я отцветаю. Мне жаль самое себя, свое бедное сердце…

Жаль эту смеющуюся колдунью, и даже тех вечеров, которые мы проводили вместе, забывая об усталости, усталости как таковой.

Кошка смотрит на закат и улыбается. Свободная и ранимая, принадлежащая только природе. На ее плечах лежат лепестки. На ее волосах лежат лепестки.

- Учись терпеть боль и быть счастливой, - грустно так вдруг говорит она и поднимает свои желто-зеленые глаза. Но что в них, Марго уже не различает, потому что сумерки разлились.