Проклятые часовые

Посвящается жертвам трагедии на станции метро "Немига" 30 мая 1999 года.
 Летала как на крыльях, весь мир казался неправдоподобно ярким, как росписи Сикстинской Капеллы, до которых добрались дотошные и трудолюбивые японцы, счистив пыль столетий. Писала письма и смс много раз на дню, щебетала, желала доброго утра и спокойной ночи, заклинала и молилась, жила только мыслями о нём, забыла себя, без остатка растворившись в своей любви. Не помогла народная мудрость и многовековой женский опыт, передающийся из поколение в поколение - она ведь считала себя особенной, не такой, как все эти женщины, умные и простодушные, добрые и разочарованные, идеальные и человечные, их печальная судьба казалась бесконечно далекой от её мира. Увы, ей, как и другим, пришлось учиться вовсе не на чужом опыте. Сначала были письма бе ответа, потом он пропал из аськи и всё чаще игнорировал звонки. Сам он больше не звонил. Всё было очень просто и понятно, но мысли о предательстве даже не проникали в её несчастный разум. Она продолжала писать и звонить, но постепенно тон писем изменился, поначалу были попытки объяснить самой себе его молчание, потом недолгие обиды и прощения, после чего горькие упрёки, "страшные" вопросы, самоуничижение и угрозы. Гордость настойчиво советовала оставить его в покое, как будто какая-то её часть отстранённо наблюдала со стороны с насмешливой жалостью, но она не могла не писать. Смешно. Её наполненные болью послания вызывали в нём лишь досаду, он перестал их открывать, каждое утро расставлял "птички" и отправлял в корзину. Вскоре стало известно, что он собрался жениться на девушке, с которой уже давно встречался. Эта новость как будто не вызвала в ней никаких сильных эмоций, она лишь устало произнесла его имя и спросила в пустоту: "неужели так и должно быть?" И тогда ясно увидела всю свою жизнь и особенно события последних лет, как на подробной карте-мозаике, о которой говорил Святой Августин.
 Её очень любил один человек, всегда ожидал её в одном и том же месте - на станции метро "Немига". Они учились на параллели, она на дизайне, а он на живописи, он был очарован ей с самой первой встречи, и она тоже благоволила к нему, пока не влюбилась в другого. Но он продолжал встречать её на своём обычном посту, отказываясь верить в происходящее на его глазах, вскоре она стала скрываться от него подобно вору. В каком-то смысле она и была воровкой. Всё было очень просто и обыденно, как в стихах Есенина - она его не любила.
 Через год до неё дошли слухи, что он умер от неудачной операции. Горевала и мучилась угрызениями совести, но не долго - её занимала собственная жизнь и новая любовь... Когда её любимый сказал ей прямым текстом, чтобы она никогда больше не звонила и не писала, она стала подкарауливать его, как сталкер. Когда он возвращался с работы, она неизменно ждала его на станции метро, старательно выглядывая такой родной силуэт среди смешанных людских потоков. Она видела его очень часто, но теперь даже не мечтала о том, чтобы подойти или окликнуть, с отчётливой ясностью понимая, что не нужна и не любима. Часто в своих мечтах она представляла, как догонит его, и он счастливо улыбнётся, протягивая ей руку, чтобы её не смела хлынувшая из вагона толпа. Потом по-свойски заложит её руку себе под локоть со словами: "пошли отсюда, а то нас затопчут", и они пойдут вместе вверх по лестнице. На этом её мечта обрывалась, как будто всё остальное было совершенно не важно.
 Время шло, она всё реже приходила на станцию, чтобы увидеть любимого. В её жизни появился молодой человек, к которому она испытывала нежность, но эта связь не продлилась и трёх месяцев. Выпадая из собственной жизни, теряясь в реальности от воспоминаний и сожалений, она снова стала приходить на станцию метро "Немига", как проклятый часовой на свой вечный пост или раскаявшийся убийца на место преступления. Электронные часы сменяли графему, пока светящиеся цифры не складывались в ту самую комбинацию, предвещавшую скорую встречу. Уже из тёмного тоннеля вырывался холодный воздушный поток, предшествующий прибытию поезда, из которого выйдет её любимый и пойдёт в сторону Дворца Спорта. Его силуэт промелькнёт за спинами людей и растворится в толпе. Уже слышен гул и в чёрном жерле светятся фары, словно глаза голодного зверя. Она встала и сделала шаг за ограничительную линию, сильный ветер качнул её в сторону рельс... Стряхнув наваждение, она обнаружила себя по-прежнему сидящей на скамейке, которую с обеих сторон обтекали потоки людей. Вскоре станция опустела, на лестнице остался лишь старик с тростью - он с трудом одолевал ступени, вцепившись в поручень.
 Однажды она увидела сон: он появился на их станции ровно в магический час - призрачный, но реальный, шёл в сторону Дворца Спорта, мелькая за спинами и постепенно исчезая в толпе. Она побежала за ним, ей было уже всё равно, как он на неё посмотрит или что скажет, только бы догнать и ещё раз посмотреть в родное лицо. Людей становилось всё больше, её толкали, оттесняли к периллам, закрывали обзор и задерживали. С усталой обречённостью пришло понимание, что ей не успеть, не догнать его. Она проснулась в слезах, после чего долго плакала в темноте своей комнаты и бездумно просила непонятно кого: "спаси меня, помоги мне". Равнодушная ночь отвечала ей молчанием.
 30 мая 1999 года она, как всегда, сидела на станции метро и ждала его. Время на электронных часах приближалось к заветному значению. Мимо неё проходили весело гомонящие подростки с раскрашенными лицами, одетые эпатажно и празднично. Все шли в сторону Дворца Спорта, наверное, там должен был состояться какой-то концерт под открытым небом в традициях последних дней весны. Двери вагона открылись, и из него выплеснулась разноцветная и шумная толпа, словно единое фантастическое существо. Станция наполнилась криками, свистом, смехом, сливающимися в какофонию, от которой искажалась реальность. И тогда она увидела его - он успел уже подняться на несколько ступеней. Вскочила и пошла следом, всё было как во сне. Но теперь ей никто не мешал - толпа сама несла её вперёд, ни на секунду она не теряла из виду его силуэт, маячивший за спинами. Но постепенно в поток, нёсший её, стали вклиниваться люди, бегущие навстречу, их становилось всё больше. Её толкнули к периллам, после чего кто-то наступил ей на ногу и больно задел плечо. Отчаянно прорываясь вперёд, она слышала визги и странный нарастающий шум сверху, как будто звук без конца бьющегося стекла, словно рушился хрустальный дворец. Уже не видя впереди любимый силуэт, она изо всех сил преодолевала ступени, ставшие вдруг скользкими от чего-то тёмного. Когда её в очередной раз толкнули и она не смогла удержать равновесия, она мысленно взмолилась: "нет, я не могу упасть..." И почему-то вспомнила его - того, кто любил её больше жизни и кого она предала, предав костлявым рукам смерти. И тогда она заплакала, хотя и не знала точно, по ком плачет - по тому, кто её не любил, или по тому, кого не любила она.
 ... заложил её ладонь себе под локоть, просто и буднично, как свою привычную собственность и прижал к рёбрам, чтобы не выскользнула. "Пошли скорее", - он двинулся вверх по лестнице, правой рукой и плечом отстраняя напирающие смешанные потоки людей. Она шла чуть позади, вцепившись в его локоть уже обеими руками, сомкнувшимися кольцом, в поле её зрения мелькали широкие мраморные ступени, залитые водой, чужие ноги, длинные подолы. Она всё ещё идёт, потому что всё остальное уже не важно.