Брошюра

Лада   V.   Одинцова


«Поэтическая могучая кучка»
и
справочный указатель
к двухтомнику:

«КАМЕРТОН» (2011 год),

«ЭПИЗОДЫ   ИЗ   ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ   СОВЕТСКОЙ   ЛИТЕРАТУРЫ»
(2012 год)


ЛАДА   V.   ОДИНЦОВА


ПОСВЯЩЕНИЕ

С патриархом русско-советской поэзии Николаем Ушаковым познакомилась я в Киеве, когда мне было 15 лет, в 1965 году.
Однажды седовласый благообразный старичок, каким я запомнила Николая Николаевича, подарил мне вещичку, стоявшую у него в кабинете. Это был КАМЕРТОН – прибор для настройки музыкальных инструментов. Я бережно хранила его, и в моей душе всегда звучал УШАКОВСКИЙ КАМЕРТОН.
Памяти Николая Николаевича я и посвящаю книгу о моей жизни в литературе.


Двухтомное собрание сочинений
в жанре эссеистики:


1 том –
«КАМЕРТОН»


2 том
«ЭПИЗОДЫ ИЗ ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ
СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»


Чешское благотворительное издание
2011-2012 годов


АВТОРСКИЕ    КОММЕНТАРИИ
К   ОДНОТОМНИКУ
«КАМЕРТОН»

1
Читатель найдет в «Камертоне» текст (стр.63) о том, что гражданам России хотелось бы превратить костромскую Свято-Троицкую Итатьевскую Обитель в место Всероссийского ПАЛОМНИЧЕСТВА и всенародного покаяния за вину наших предков, допустивших истребление Монархии. Этого покаяния требует от русского народа в своих сочинениях [1994 г.] митрополит Иоанн Ладожский (стр.66).
Также в однотомнике идет речь о роли Православной Церкви в формировании общероссийского будущего (стр.398, 400, 403-404). Указана и важность христианской морали для душевного здоровья нации (стр.345, 404, 398, 400).
Вряд ли читателю известен особо точный и выстраданный взгляд поповского сына, сидельца за веру, корреспондировавшего с А.И.Солженицыным, - Варлаама Шаламова – о причине Русской Катастрофы XX-го столетья (стр.46).
Социальная программа Католической Церкви изложена здесь   единственно для того, чтобы мы переняли полезный опыт в деле реабилитации посткоммунистических восточно-европейцев (стр.516-518, 521) и эффективнее спасали бы самих себя.
2
Монархическая тема однотомника «Камертон» усилена малоизученными и практически неизвестными фактами из жизни Романовых. Например, факт о том, что глубоко набожный губернатор г.Новороссийска дружил с Императором Павлом (стр.469), переписывался по долгу службы и приходился родным дедушкой величайшему философу XX-го ст. Николаю Бердяеву, которому посвящена изрядная часть «Камертона» [стр.472 – о космополитизме, стр. 466 – идеологема Бердяева; стр. 479; о путях спасения России – стр.533-534 и 536]. Пророчество – стр.486.
Монархическая тема пополнена и неизвестным фактом сотрудничества Петра I-го с Киево-Печерской Лаврой в Киеве (стр.284).
И вовсе невероятным кажется свидетельство Таганрогской Общины Старообрядцев относительно загадочного преображения царя Александра I-го в Скитальца (стр.224). Факт требует досконального изучения.
3
Предупреждение св. прав. ясновидца Иоанна Кронштадского о скорой гибели Монархии, а вслед за нею и всей Российской Империи (стр.395) также наводит на мысль о необходимости всенародного покаяния в Цареубийстве с местом действия паломников именно в городе Костроме.
4
Польза от изучения дипломатического опыта св. благ. князя Александра Невского (стр.322, 372, 390, 396, 564) актуальна по сей день.
5
Задача для размышления: как нам использовать зарубежный опыт Канады в деле востребованности канадских пенсионеров для процветания своей Родины? (стр.35).
6
О социальной пользе КУЛЬТУРЫ: стр.62, стр.35-37 (Канада и Болгария), стр.475-476 [Урок Книги в Краснодарском крае как способ противостояния виртуальной зависимости молодежи].
7
Борьба с алкогольной эпидемией: стр.328, 525-527, 503, 505-506, 509, 532.
8
О русской перспективе: стр.31-32, 567-568.
9
Семья как святилище Жизни: стр.520-522, 504, 366, 554, 557, 56-57.
Знакомство Автора «КАМЕРТОНА» с гениальным мыслителем А.А.Зиновьевым – уроженцем Костромского края – стр.325.
10
Великий наш футуролог, мыслитель, страдалец и патриот А.А.Зиновьев предложил использовать свой западно-европейский опыт в деле спасения России: стр.491, 429, 519, 522, 509, 562. Возникает естественная мысль открыть музей Зиновьева – человека, перед которым преклонился западный ученый мир, а на родине завистники талдычат: «Нет пророка в Отечестве своем!..»
11
Белорусский философ Рашковский усматривает спасительную перспективу развития России в христианском принципе ненасилия (стр.31-32).
12
О безукоризненном царском патриоте – начальнике Жандармского Корпуса Политической Полиции, чей пример вдохновляет сегодняшних полицейских работать над самосовершенствованием (стр.568).





e-mail: Lada.odintsova@yandex.ru












С О Д Е Р Ж А Н И Е:


1. Авторские комментарии к однотомнику «КАМЕРТОН»
2.Постраничный  справочно-тематический  указатель  к  двухтомнику (том 1)- стр. 8
3.Библиография  книг Лады В. (V.) Одинцовой  на  русском  языке (стр.41)
4.Постраничный  справочно-тематический  указатель к тому № 2 ( стр.42)
5. Опечатки во 2-ом томе ( стр. 50)
6.Поэтическая  Могучая  Кучка  ( Николай  Рубцов, Анатолий  Передреев,  Юрий  Кузнецов) – стр. 53
























Постраничный справочно-тематический указатель
к   двухтомнику «Камертон» и «Эпизоды…»
(указатель страниц для нахождения затрагиваемых тем)























ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДОКТРИНЫ в однотомнике «Камертон»

Владимира Бондаренко (стр.32, стр. 17, 551)

Геннадия Шиманова стр.41, 65, 70, 67, 68, 69, 71

Шиманов, Семанов и Солженицын стр.67

Юрия Кузнецова стр. 483, 321, 485

Вадима Кожинова стр. 405, 411, 373, 375

Белорусский философ Е.Б.Рашковский стр.31-32

Политическая доктрина непревзойденного национального Идеолога Николая Бердяева стр.570, 575, 576, 572, 573-574-575, 578, 551-552, 555, 41

Михаила Александровича Максимовича - Жреца Наук по прозванию его так Пушкинским Кружком стр.373, 320, 375

Педагога Ушинского стр.46-47-48

Монархическая тема стр.63

Социальная программа постсоветских Европейских Католиков стр.516-517, 518, 521

Социально-христианская доктрина Митрополита Иоанна Ладожского стр.66

Лидии Гинзбург стр.71

Дипломатический опыт Александра Невского стр.564

Александр Невский, Иоанн Ладожский, Иоанн Кронштадский (стр.564) в качестве современных учителей

Институт Социально-экономических Проблем РАН стр.571

Школа Гармонии, созданная Ладой V. Одинцовой стр.577, 33. 42 и духовные ценности, культивируемые этой философско-этической системой стр.487
Рекорд издательства «Современник» стр.137, 421
История создания серийного цикла «Школа Гармонии» поощрена Вацлавом Гавэлом стр.559-560. Авторская философско-педагогическая система «Школа Гармонии» создана на пике крушения СССР, породила тьмы тьмущие подражателей-эпигонов. Автор же основывал ее на античном представлении о Гармонии (стр.515), закладывал в нее Науку Радости (стр.540) и ключ к жизненному успеху – стр.537. Вацлав Гавэл – 559-560

Философ Панарин – стр.13, 405 – как современный Идеолог

С.Чупринин – стр.27 – о литературном процессе

Даниил Андреев стр.27

С.Есин – стр.28 – о злокозненности как военной тактике советской литературы

В.Шаламов – стр.46

Изобретательство Израиля поучительное для нас  – стр.56

Правдоискатели – стр.61, 509, 562

Великий Логик А.Зиновьев – стр.429, 522, 519 (преподавал также и в Литинституте) о проблемах России

Знакомство с Зиновьевым – стр.325


ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

Педагогическая упущенность создает новых варваров и способы преодоления ее: стр.310, 346, 322, 475-476, 492, 56

Обломовщина есть моральная импотенция Души – стр.495, 512

Профилактика виртуальной зависимости и преступности в Анапе с помощью Книги - стр.476

Моральный кодекс Великоросса, составленный непобедимым генералиссимусом Суворовым (стр.336) из Авторской «Школы гармонии»
О том, что загадочную русскую душу разгадали западные философы (стр.404) и обнаружили наши слабости, до сих пор лелеемые нами.

Претензии Бердяева к российской педагогике  - стр.555

Претензии писателя Распутина - стр.559


ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ТЕМА

Начальник Жандармов Российской Империи – безукоризненный патриот стр.568
Дипломатический опыт Ал.Невского стр.564

Правдоискатель Непеин – стр.569-570

Сущность Тирана - стр.400, 402-403

Завещание Бердяева и его назидание Великороссам стр.575;
о нападении гитлеровцев на СССР стр.574

Умные слова Президента РФ Дм. Ан. Медведева – стр.8-9 – в годы его правления

Психиатрический диагноз Сталина поставлен великим Бехтеревым (стр.398) и до сих пор не оспорен никем.

Национальные Старейшины Великороссов и наш ветхозаветный домостроевец Геннадий Шиманов - стр.41, 65, 70, 68-69
О необходимости солидаризоваться - стр.573

Николай Николаевич Ушаков - стр.45, 55-56

О том, кому стыдно быть русским - стр.54

Об историческом происхождении слова «россияне» - стр.30

О задачах постсоветской Интеллигенции - стр.34, 35, 37, 42, 48, 57-58, 61-62, 69, 565

Общественный вождь современной России публицист Владимир Бондаренко о Правах Человека - стр.10, 17

Философ Панарин - стр.13, 564

О том, как можно преодолеть непреодолимый конфликт - стр.572-573

Здоровый патриотизм - стр. 125, 136

Различие между Национализмом и Шовинизмом - стр.69-70

Бердяев о Космополитизме - стр.472

Идея Национальной Солидарности у Дюркгейма (стр.128) и его социально-политическая концепция

Феликс Кузнецов о Руссоистах-лжепатриотах: стр.256

Русские лжепатриоты: стр.356, 426, 470

Пассионарии - стр.463-465

Девиз существования Русской Цивилизации - стр.317

О том, что ведет Русскую Цивилизацию к вырождению и как можно просто это преодолеть - стр.406

Стратегический план уничтожения России (стр.324) в действии

Идеологема Бердяева - стр.466

Будущее России по Панарину - стр.405-406

Шиманов, Семанов и Солженицын с претензиями насчет социального обустройства России - стр.67

Белорусский философ Е.Б.Рашковский о предпочтительной перспективе развития РФ в свете христианства - стр.31-32

Солоухин о нигилистическом отношении к Человеку - стр.528-529

Образ Солоухина - стр.530-532, 535

Солоухин и Реброва –  стр.529

Мысль политолога Шиманова о том, без чего нельзя понять российское существование - стр.68


ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Интеллект важнее силы - стр.519

Католическое представление о социальной предназначенности Гуманитарной Интеллигенции  - стр.518

Доктор экономических наук Макаренко Г. аргументированно утверждает, что сегодняшняя невостребованность пожилой советской Интеллигенции разрушает наше государство - стр. 539
О том, как востребованные Канадским государством западные интеллигентные пенсионеры приносят своей родине пользу, подымают ее престиж - стр.35 и о том, почему отвергают наших на собственной Родине?

Меры морального спасения Нации - стр.558, 550 и 555

О необходимости создать Союз Гуманитарной Интеллигенции - стр.538

Об истреблении Мозга Нации - стр.208-209

Классификация Бердяевского понятия Интеллигенции - стр.473-474

Канадские пенсионеры, востребованные своим государством, приносят пользу родине – зарубежный опыт - стр.35

Ленин об Интеллигентном Классе - стр.10, 61, 57, 35-37, 34, 566, 568-569

Недооценка роли Гуманитарной Интеллигенции в нашем государстве привела заодно также и к педагогическому краху – 570. Гуманитарное верховодство в социальной программе В.Бондаренко - стр.17

РОДНАЯ РЕЧЬ

стр.80,53-54, 566 и Международный праздник Родной Речи – стр.425. Проблемы Родной Речи: 362-363; 394, 471, 187

О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ
стр.518-519 и 527
стр.70; о том смысле существования, который наделяет человека радостью жизни - стр.491. Духовные ценности - стр.487, без которых смысл жизни исчезает – стр.575, 564, 569
Также и о том, что в Еврейской Нации нет ни одного лишнего человека (стр.511) – поучительный пример для Великороссов.

КРИТИКА РУССКОГО жизненного уклада – стр.566; о коллективной вине нации перед «лишним» человеком, на его собственной родине стр.571-572. Категория «лишних людей» в нашем Отечестве (стр.139, 141) и невостребованность нашим обществом «Внутренних Эмигрантов» - стр.133

О СУИЦИДЕ
Моральное состояние русских – стр.469
Пустота душевная провоцирует эпидемию самоубийств - стр.489
Практическая польза поэзии Н.Н.Ушакова для душевного оздоровления Нации доказана экспериментально стр.425 и стр.527

РОЛЬ  КОЖИНОВСКОЙ  (СЕКТЫ)  ГРУППИРОВКИ
В  СОВЕТСКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ

Противостояние Кожиновско-Московской Литературной Школы Киевско-Ушаковской: стр.264, 266-267, 276, 278, 312-313, 341
Культуртрегерство; Ушаков и Адельгейм в Коктебеле – стр.430, 271, 282

Опасливые подозрения Кожинова относительно Культуртрегерства - стр.431 и феодальное заклинание: «держать да не пущать!»

Ушаков о синтезе Культур: стр.272, 419, 425


ЛИТЕРАТУРНОЕ   СЕМЕЙСТВО   ФЕДОРОВЫХ   И   ИХ ЗЕМЛЯЧКА   Т.ПОНОМАРЕВА

стр.79, 275, 395-396


ЛИЧНОСТЬ  человеческая – стр.572, 576, стр.17, 402, 404, 508


РОЛЬ   КОЖИНОВСКОЙ   ГРУППИРОВКИ   В   СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ - стр.79

Коллективная месть кожиновцев - отвергнутых женихов разрушает карьеру советской поэтессы  – стр.486

ОБ   ОТНОШЕНИИ   К   ЖЕНЩИНЕ   В   РФ

Стр.30 (Джентльмен Хатюшин и маргинал Н.Дмитриев), стр.414, 428, 486

ЧИНОВНИЧЕСТВО ПИСАТЕЛЬСКОЕ

Беллетристика литераторов Ханбекова (409), Кожемяки, Байгушева и Казинцева: 254, 257, 74

Владимир Гусев – стр.29 и 441

Николай Старшинов – 23-24

Леонид Ханбеков – 22

А.Байгушев – 73-76 и Татьяна Реброва (74, 75)

А.Бобров – стр.275

ЗАГОВОР МОЛЧАНИЯ:

стр.26, 28-29

Сектантство у Бердяева: 138, 410

(о стратегии уничтожения писательского имени в советской литературе)

Коллективная месть отвергнутых женихов – 486 стр.


О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

Шиманов – политолог о предательстве 65, 70

Спасатели Родины и ее изменники – стр.568

Иудин грех – стр.569, 575, 496, 557-558


О ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Политолог Шиманов о социальном бессилии Православия (65, 70)

Православная Церковь сегодня (387-390)

Митрополит Иоанн Ладожский – стр.66

Бердяев о кризисе Христианства – 570, 573, 576, 574, 578

Белорусский философ Е.Б.Рашковский о перспективе русского развития – стр.31-32


В.Шаламов о причине Русской Катастрофы XX ст. - стр.46

Узурпация Педагогической Науки церковно-казенными ортодоксами – стр.46-47

Важность Христианской Морали для душевного здоровья Нации (стр.345)

Технократический «человеческий фактор» есть карикатура на Человека, созданного Богом (406 стр.)

Польза от изучения трудов И.Кронштадского (стр.404)

О роли Православной Церкви в создании российского будущего (стр.398, 400, 403-404)

Православная Церковь сегодня (стр.387-390)

О женитьбе Мужика на собаке (359 стр.)

О том, что Церковь никогда не заменит собою Педагогику как науку (47 стр.), 477, 489-490

Социальная программа Католической Церкви в деле христианской реабилитации посткоммунистических народов (стр.516-517, 521

Вред философско-религиозного невежества (514)


РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ (БЕРДЯЕВ)

Биография Бердяева стр.469-470

Прадед Бердяева являлся губернатором города Новороссийска; Новороссийск - стр.469-470 и 479

Гигант Русского Духа философ Бердяев о путях спасения России стр.533-534, 536

Русская Катастрофа XX ст. в творчестве Идеолога Н.Бердяева стр.534

Если принять для практического руководства Бердяевскую Идеологию, то на русском хаосе будет поставлена точка - стр.534, 536

Без Бердяевского толкования идеи Бога невозможно современному молодому технократу ни понять, Кто есть Бог, ни уверовать - стр.563

Бердяев – учитель примирительного компромисса, способствующего положить конец фактической вяло текущей Гражданской войне в русском народе. Бердяев о кризисе Гуманизма как об всеобщем регрессе - стр.556

Три гения из русской Интеллигенции:
Гоголь, Булгаков и Бердяев – все украинского происхождения - стр.535

Шевченковский Дух Свободы  - стр.536

Кобзарство как образ жизни Малороссиян стр.374


ВАРВАРИЗАЦИЯ МОЛОДЕЖИ В ПОСТСТВЕТСКОЙ РОССИИ
стр.346-347, 349

О том, что русские мастеровитые пенсионеры и преисполненная как жизненного, так и профессионального опыта престарелая советская Интеллигенция чувствуют себя выброшенными за борт, лишними и ненужными в своем государстве, а потому не могут передать профессиональный опыт молодежной смене [стр.564] в канун глобализационного кризиса.

Философ Панарин о стравливании поколений – стр.564 № 13; развращенность как причина русской катастрофы XX-го ст. стр.46 и как  общий корень всех наших зол – стр.48

Бердяев о духовном кризисе Русской Цивилизации – стр.570, 573, 576, 317

Спор Западников с коммуно-славянофилами - стр.439

Дремучая русская колыбель русской цивилизации - стр.369

Субботние занятия в клубах Культуры Семейных Отношений возродят Российский монолит – стр.567-568

Три великих исторических города Руси - стр.320

Философский ЛИКБЕЗ даст ответы на вопросы народного бытия - стр.565-566

Загадочную русскую душу разгадали философы - стр.404

Привычка ненавидеть врагов антихристианская - стр.564

Сектантство у Бердяева - стр.138, 410

Фанатичная жажда Исторической Правды у Игоря Непеина  - стр.569-570

О «лишних людях» в своем Отечестве - стр.571-572

О русском отказе терпеть чуждый взгляд на вещи - стр.575

О русском благородстве - стр.576-577

Вл.Бондаренко о русском феномене подавления человека - стр.17

Обобщенная модель Великоросса и оценка ее  - стр.341, 469

Традиционные черты русского характера (368 стр.) и антихристианское уничтожение их Лениным да Сталиным - стр.477

Русский Дух у царскорежимного Историографа Максимовича - стр.320

Историософ Кожинов - стр.375

Н.Н.Ушаков, Гагарин и Русский Дух  - стр.284

Идеолог Кожинов - стр.405, 411-418, 440

Святой Устроитель Земель Русских – благоверный князь Александр Невский заслуживает быть признанным в качестве национального идеала современной России -  стр.402
Жрец Наук Пушкинского Круга Михаил Александрович Максимович о возникновении Русского племени - стр.374

Бердяев о Славянофильстве - стр.472

Спор между Кожиновцами и Ушаковцами стр.547 о цене Сталинской индустриализации СССР и спор о Есенине стр.349, стр. № 46 - Шаламов –стр.548-549-550

Оппонент Максимовича – М.П.Погодин стр.392. Максимович в роли заместителя Председателя Общества Любителей российской словесности (стр.331)

Друзья Максимовича: стр.329, 319, 373, 305, 317, 374

Советский Идеолог Кожинов опровергает царскорежимную доктрину Жреца Наук – человека Пушкинского Круга М.А.Максимовича - стр.330, 298

Развенчание Советской Идеологии тремя выдающимися русскими философами - стр.410

Солоухин о жертвах политического террора в СССР - стр.398, 441, 242-243

Иван Солоневич о советской власти - стр.141

О том, что Н.Н.Ушаков вслед за Максимовичем гораздо раньше и фундаментальнее исследовал в СССР возникновение Русской Цивилизации (стр.431), нежели Кожинов В.В.

Эмигрантская история возникновения Евразийства, его цели, создатели и последователи - стр.465

Свидетельство Таганрогской Общины Старообрядцев о преображении Монарха Александра Первого в Скитальца - стр.224

Русская Голгофа стр.398 и судьба русского философа Лосева - стр.246, 248

Александр Невский - стр.322, 372, 390, 396

Прадед Бердяева дружил с Императором Павлом - стр.469-470

Царь Петр I в Киеве - стр.284

Предупреждение ясновидца Иоанна Кронштадского о перспективе гибели Российской Империи – стр.395

Черты русского характера (стр.368) нивелированы богоборцами Лениным и Сталиным стр.477

ПСИХОЛОГИЯ   РУССКОГО   ГЕРОИЗМА

Песенные шедевры советских лет (стр.12-13) формировали мировоззрение граждан в СССР

О том, как в условиях всеобъемлющего глобального кризиса надлежит новому поколению молодежи создавать Систему Возрождения Руси - стр.42

Ушаковское назидание потомкам: «Любовь есть ключ, отворяющий Вечность» - стр.45, 55-56

Женщина-парашютистка - стр.554, 557 (героиня)

Советский диссидент Геннадий Шиманов  - стр.553

Игорь Тальков - стр.552, 554

Буковский, Огородников, Убожков, А.Зиновьев - стр.509, 562

Послефронтовое Писательское Поколение понесло свой олимпийский огонь от классической русской литературы 19-го столетья (49) и создало героическую советскую литературу

ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

О том, как Израильтяне с помощью донорской любви исцеляют смертельно больных (стр.56) – поучительный пример для русских человеконенавистников

Ушаковское утверждение о том, что Любовь есть ключ, отворяющий Вечность (назидание потомкам) стр.45, 55-56

КЛЮЧЕВАЯ ПРОБЛЕМА ОБЩЕРУССКОЙ КАТАСТРОФЫ - стр.477 и Пророчество Бердяева – стр.486

Социолог А.Зиновьев о спасении России стр.491

Ленин-Сталин-КПСС как создатели массовой междоусобицы - стр.554-555, 558, 550 и безбожного человеконенавистничества

Бунин о Русском народе – стр.410; Бунин как социолог – стр.333-334; Бунин о Славянстве (стр.379)

РОССИЯ В КРИЗИСЕ

Институт Социально-Экономических проблем РАН выявил в нашем времени Новое Русское Лихолетье - стр.544

Борьба с алкогольной эпидемией: стр.525, 526-527, 503, 505-506

Что значит быть мужчиной – 509 стр.

Польза от возрождения в обществе интереса к Любомудрию (532 стр.), стр.328

С Е М Ь Я

Семья как святилище жизни (стр.521)

Разложение Семьи в СССР (стр.522, 520)

Социальная роль Старшей Дочери в Семье (стр.504)

Великорусская женщина как хранительница Рода-Племени и Государства Российского (504 стр.)

Роль Младшей Дочери в Семье Великороссов – Аленушка-Разумница  (504 стр.) в Государстве Российском

Братско-сестринская любовь внутри православного Великорусского Этноса (история парашютистки стр.554, 557)

Патриархальная ценность Семьи (стр.366)

ТВАРДОВСКИЙ

О пользе театрализации поэмы «Василий Теркин» - стр.322

Бунин о Твардовском - стр.316, 321

Литературовед Валерий Дементьев о Твардовском – стр.321

Фотография 1941-го года с Матусовским и Гроссманом (стр.314)

«Василий Теркин» и мой отец (стр.320)

Смоленск в судьбе Твардовского – стр.311

Еще о Твардовском с любовью - стр.308, 314, 316

ЮРИЙ   КУЗНЕЦОВ

Инспектор детской комнаты милиции – стр.485

Ю.Кузнецов и В.Кожинов – стр.413, 428-429

О взятии Сапун-Горы обоими Кузнецовыми: стр.424, 480 и 320 – [фатум совпадения]

Шахматово, Т.Реброва, В.Личутин, В.Устинов в истории фатального сближения – стр.420, 478

Евгений Рейн о Юрии Кузнецове – стр.483

Ю.Кузнецов и художник К.Васильев – стр.121, 123, 126, 131, 236

Ю.Кузнецов и живописец С.Дали: стр. 206-207, 387, 420

Ю.Кузнецов и отличительные особенности - стр.79, 80-81

Блок и Ю.Кузнецов – стр.76-77
Самые первые мемуары о Ю.К. (стр.25) принадлежали моему перу и зафиксированы журналом «Дон» и газетой «Танкоград»

О моих мемуарах «Могучая Кучка» в «КАМЕРТОНЕ» стр.407, 145 ПРИМЕЧАНИЕ: Однако, существует новая авторская редакция – исправленная и дополненная – 2013-го года с отличительным наименованием: «Поэтическая Могучая Кучка»

Ю.Кузнецов рассказывает о своих маленьких дочерях – стр.474

О журнале «Родная Кубань» и о Юрии Кузнецове - стр.476

Сюжет с прослушиванием моей поэмы «Солнечное затмение» по горячим следам - стр.326, 485

ЛИТЕРАТУРНАЯ   ШКОЛА   НИКОЛАЯ   УШАКОВА

Ушаков о Поэзии и об однолапом гусе - стр.271, 418, 425

Маяковский, Сельвинский, Ушаков - стр.429

Маяковский, Асеев, Ушаков - стр.220

Маяковский в судьбе Ушакова - стр.418, 422

Статус Ушакова в Истории Русской Литературы - стр.349, 425

О существовании 3-х центральных Литературных Школ на славянском пространстве бывшего СССР: Ленинградской, Московской и Киевской - стр.427, 429-450
Могущественная поэтическая плеяда начала XX-го столетья: Маяковский, Пастернак, Асеев, Ушаков, Ахматова, Заболоцкий, Мандельштам, Бакрицкий, Луговской

Лев Озеров об Ушаковской Школе Поэзии - стр.312, 316

Создатель Русскоязычной Школы Поэзии. Ушаков   и Новгород - стр.430

Ушаковская школа

Поэзии в качестве рупора, провозглашавшего власть Культуры, Мудрости, Гармонии и Красоты -  стр.439

Свод Ушаковых требований к Поэту - стр.430

Ушаков и теория Верлибра как новой поэтической гармонии - стр.286

Верлибр -  стр.434

Литературная Школа Николая Ушакова - стр.416, 426

«Центростиль»: Ушаковский и Сельвинский (стр.278)

Автономная писательская организация «Центростиль» в истории советской литературы -  стр.429

Новаторская Литературная Школа Ушакова - стр.419

Ушаковское мужество в эпоху политических гонений на Советскую Интеллигенцию - стр.278

Николай Ушаков и Ярославль - стр.79

Поэтический пост Литературного Систематизатора Н.Н.Ушакова до сих пор никем не занята - стр.350

Покровительство Ушакова принесло мне уважение со стороны многочисленных советских знаменитостей - стр.275

ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ЛИТЕРАТУРУ

Доказанная материальность мысли налагает особую ответственность на Литературу, способную быть как вредоносной, так и благотворной (58 стр.), стр.42

Народный политолог Ген.Шиманов скорбит об отсутствии в русской классической литературе образов народных вождей, а также о нравственной  слабости, мягкотелости, слабохарактерности литературных персонажей (69 стр.)

О том, зачем и почему Советская власть сделала стихоплетство общегосударственной модой (51 стр.)

Значение Культуры в деле выживания Нации (406)

Урок Книги в городе Анапе Краснодарского края (стр.475-476)

О том, что русская классическая литература 19-го ст. возложила себе на плечи мужика да поволокла на «бабьем» своем хребте – стр.514.

Достоевский и аспирантка Галина Егоренкова из города Горького: 218, 254, 211, 141, 145

Малороссийские традиции 17-го ст. в стратегии литературного дела (14 правил поэтического совершенства) и Бондаренковский Катехизис Русского Писателя – тактика литературного дела (стр.19-20-21)
ПЕРЕДРЕЕВ

Анатолий Передреев оказал влияние на творчество Рубцова (195)

Поэт Передреев и его поэтическое  чувство собственного достоинства на примере истории с горным орлом Кавказа (61). События в 1984-ом году -  Ялта: 197, Мнацаканян, Дудин

Поэт Передреев, Асеев, Ушаков и Маяковский – стр.220

Передреев возглавил мемориальную комиссию памяти А.Гаврилова (198, 249) и моя роль заместителя

Анатолий Яковенко о Владимире Дале – стр.54 (проблемы Родной Речи)

О чести и достоинстве Великоросса – стр.512

Принцип Благосклонности вернет национальную честь и Достоинство (550)

Атеист происходит, по-видимому, от макаки (518). О человеческом достоинстве: 523-524, 534, 517, 535, 544

РУБЦОВ

Белые ночи в Летнем саду – стр.190, Рахманинов.

Рубцов и Феликс Кузнецов – стр.181, 220-222

Поездка в Обнинск к Вал.Ермакову ради почтения памяти Николая Рубцова – стр.184

Рубцов (кроме эссе «Стихотворная графика») стр.184 (Н.Груздева) 140, 146, 156, 177

ЧЕРТЫ   РУССКОГО   ХАРАКТЕРА.   ИЗНИЧТОЖЕННЫЕ ЛЕНИНЫМ   И   СТАЛИНЫМ   ДО   КОРНЯ:

стр.477, 368

БИОГРАФИЯ АВТОРА:

Детали к моей биографии стр.13, 18, 25-26

Дед, родня – стр.77 и мечта о России

О речке Козельке – стр.51 (в Козельском уезде Калужской губернии)

Начало создания «Хартии» в день св.Арх. Гавриила (59 стр.)

Газета уральских патриотов «Танкоград» начала публиковать мою публицистику в 2005-ом году (стр.18)

Мое Кунцевское приятельство с Валентином Устиновым и Л.Григорьевой (стр.43-44). Особенности женитьбы моих родителей после Вел. Отеч. войны и моя детская композиторская мечта – стр.424

Фатальное влияние Вальпургиевой ночи на мою судьбу (531 стр.) и на несчастное первое замужество

Коммуналка на ул. Прорезной в Киеве, шахматный клуб в историческом Золотоворотском сквере, школа № 57, библиотека на Прорезной – стр.435-436, стр.287

В последний день католического Адвента я выхожу на прогулку в Горные Почерницы – 556 (мой творческий чешский период)

Козельские беженцы (77-78) из семейной истории

Моя русская бабушка (148-149)

Отец и мать – 463

Отец – 429

Мой киевский период: 287

Поляк Достоевский – стр.145, а также о том, как Рубцов учил меня быть русской – стр.144

СОЛОУХИН

Образ Владимира Солоухина – стр.530-532, 535

Солоухин о нигилистическом отношении к Человеку – стр.528-529; 398, 441, 242-243, 382-383, 398

Владимир Солоухин и Татьяна Реброва – 529, 420, 155, 124, 131, 145

Традиционные черты русского характера (369), изничтоженные марксистско-ленинским атеизмом под корень (477) до перерождения Великоросса в нечто неузнаваемое.

ОБЩЕЖИТИЕ   ЛИТИНСТИТУТА

КОМНАТА № 118 в моей юношеской судьбе:  стр.153, 210

Даниил Андреев, репрессированный в СССР за «неправильное творчество» (стр.27)

Высоцкий – явление чисто московское (стр.59)

Гоголь – о том, зачем Гоголь 8 лет провел в эмиграции (стр.26)

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО:

Толкование Закона РФ о стратегии Национальной Безопасности – стр.33 – в однотомнике «Камертон»

О том, что сам Гомер являлся «бомжом» стр.577

О том, что полезному подобает учиться даже у врага – стр.525

Св. блаж. ясновидица Матрона по-христиански сострадает Сталину, ответственному за военную победу – стр.402

О том, что «КАМЕРТОН» гармонизирует душевное состояние современного читателя - стр.60

Николай Тряпкин и Л.И.Брежнев – стр.442

Еще о Рахманинове – 133 стр.

Рахманинов и Бунин в Ялте – 192

Рахманинов и Рубцов – 190

Скульптор Клыков – 138

Белая роза памяти Иосифа Бродского – стр.364-366

Тургенев и Шевченко – 293

Николай Некрасов – 294

КАТАСТРОФИЧНОСТЬ   СОСТОЯНИЯ   СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ   ЛИТЕРАТУРЫ
 
Назрел вопрос о моральном облике писателя и о вреде, чинимом безответственной коммерческой литературой (484, 485)

О необходимости общегосударственной ревизии современного литературного процесса, о назревшей потребности сделать переаттестацию писательских рядов с целью разделения дилетантов и образованных гуманитарных профессионалов – стр.484

«Черный квадрат» Малевича и Графомания – стр.271

Теперешняя мода на стихоплетство есть убийство времени жизни, отвлечение от скуки и наркотик, заглушающий интеллект – стр.467, 469

О западноевропейских СМИ (525 стр.), которые подчиняются христианской морали и о том, как западные государства охраняют общественную нравственность.

Месть отвергнутых женихов [заспинный заговор, жениховский сговор] препятствовавший изданию моей поэзии в СССР сроком 20 лет. - стр.137, 420

О писателях-сталинистах стр.561-562

Об особой зловредной мести отвергнутого жениха Б.Примерова – стр.153, 156-157-158, 164, 188

Философия – главная наука Грамотного Мышления, Любомудрие – стр.538

Генерал-майор Виноградов обвиняет русские СМИ в деморализации населения – стр.539

Метафизическая польза Окрестного Туризма – стр.542

Аморализм в прессе (СМИ) является диверсией против Нации. О морали как о психической гигиене – стр.550

Достоевский об опасности Тирании, Деспотии, Садизма в России (стр.514)

НОВГОРОД

Новгород в судьбе Рахманинова (стр.189)

Новгород: 367-372

Александр Невский в Новгороде – стр.403

Смотрительница Новгородского музея – Великороссочка – стр.369

Еще о Великороссочке – парашютистке стр.554, 557

Александр Невский – до сих пор никем из политиков не превзойденная -  Личность стр.372, 378, 398-401

Наука быть Мужчиной – церемония посвящения отроков в мужчины (стр.340) для сегодняшних дней.

Щелкопер и Новгород – стр.304

Сценарий празднования дня памяти св.благ. Александра Невского – стр.339, 353 – для сегодняшних дней.

Сценарий поклонения Мироносиц – новый (майский) женский праздник – стр.384 – для сегодняшних дней.

О   ДЕЯТЕЛЯХ    КУЛЬТУРЫ

Композитор Глинка – стр.269

Судьба-фатум итальянского певца Тито Руффо - стр.293-294

Судьба Паганини - стр.273

Судьба Бальзака - стр.274
Шостакович и Рахманинов – стр.132

Смешное о Шаляпине и Коровине - стр.276

Композитор Чайковский и роковая ошибка Танеева - стр.144

Композитор Глиэр

Художница Татьяна Маврина – стр.202

Художник Серов «Девочка с персиками» - стр.267
(придуманный американцами повод для геноцида)

Греческое Сестричество эмигранток из Русской Диаспоры, которые на чужбине сроднились ближе, чем на родине (стр.537)

Юрий Влодов и Мара Гриезане - стр.229

Город Иваново прославился Соловьевскими чтениями в Ивановском Энергетическом Университете (стр.544) под руководством проф. Максимова.
Но каждый славный русский городок должен учредить Бердяевские чтения, поскольку Николай Бердяев создал никем не превзойденную до сих пор гениальную и наиболее эффективную Идеологию Нации Великороссов.

О С Т А Л Ь Н Ы Е    Т Е М Ы   ДЛЯ   ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫХ

Проблема Родной Речи: 54, 331, 425, 566
О том, как мудрые Израильтяне спасают своих соплеменников от верной гибели: стр.56
Проблема Пенсионеров и ее замечательное, причем незатратное решение в Канаде – стр.36 (в назидание нам).
Монархическая тема – стр.31, 63, 224
Гениальная мысль Иосифа Бродского о том, как просто можно спасти Россию – стр.366
Лжепатриоты у Иоанна Ладожского – стр.354
Хрестоматийные Патриоты – стр.136, 341
Мой рецепт реабилитации Великорусского Этноса – стр.558
Политическая концепция Солидаризма – стр.128
Отсутствие православной социальной доктрины – стр.70, 96, 395
Поэтизация хулиганства у Есенина – стр.348
Милиционер Юрий Кузнецов – стр.485
Друзья и враги народа у страстотерпца В.Шаламова – стр.347
Опять о Твардовском – стр.308, 311, 173
Русский Дух у Бунина – стр.367, 93, 424, 317, 320
Спор Погодина с Максимовичем (человеком Пушкинского круга) о Славянофильстве – стр.393, 319, 328, 373
Общество Любителей Российской Словесности: стр.472, 373, 72, 331, 552, 330, 535, 392
Русская Голгофа – стр.383
Моральный кодекс Великоросса – 487 и Суворовский Моральный кодекс – 336
Бердяев о Китайско-Американском царстве – стр.564, 486, 117
Проблема исламизации Русского Православия – стр.39, 386
Мой принципиальный спор с Кожиновым – стр.373, 375
Идеология: стр.41, 405, 411, 360
О необходимости провести ревизию в современном писательском процессе – стр.484, превращенном в художественную самостоятельность для любителей, изгнавших профессионалов и низложивших значение Литературы.
Призыв к Старой Гвардии вернуться в строй – стр.28
Николай Тряпкин – стр.442
О духовном аристократизме как сверхидее – стро.450
Дед философа Бердяева – казачий атаман Войска Донского, прадед – губернатор Новороссийска: стр.470, 475, 479. Отец Бердяева – предводитель Киевского дворянства – 470. Острые темы у Бердяева – 472-474, 486, 564, 117
Смысл жизни – стр.491
Польза книги – стр.476
Бунинская социология: 333, 367, 93
История разрушения единства русских патриотов в Московской Писательской Организации СП СССР – стр.344, 360
Бродский о России: стр.366, 346
Режиссер А.Тарковский: 102, 106
Художник К.Васильев – стр.123, 131, 236
Об основе человеческого выживания – стр.42
Сильная рука требуется слабоумным – стр.42
Историческая роль девочки на Руси: 41, 135, 503
Гармония – стр.515
Теория спасения Нации – стр.521
О достоинстве и чести – стр.524
Психиатрический эксперимент в деле оздоровления Нации через Поэзию – стр.549, проводившийся в Украинской ССР.
Феодально-Бюрократическая фаза нынешнего политического режима научно доказана: 544, 564, 571
Философ Зиновьев: анализ Коммунизма – стр.522
Принцип Благосклонности взамен людоедской агрессии – стр.550 и мысль Бродского – стр.366
Роль женщины в России: 554, 557, 41, 120
Уралец Непеин – стр.569
Мода на стихоплетство (51) и самодеятельный поэт – любитель Полуэктов (49)
Эпигонство – стр.48
Гоголь, Бердяев, Булгаков и Кобзарь – стр.535, 174, 92, 535
Татьяна Маврина – стр.202
Биография Николая Николаевича Ушакова и его миссия: стр.423, 344, 417, 421, 427, 272, 283, 280, 426, 350. Русско-украинский писатель Ушаков был и остается незаменимым в истории славянских литератур.
Отклик на сочинение Трех Современных Философов: 406, 328,409
Миссия спасения России возложена на Литературу и Социологию: 391, 405
Загадку русской души разгадал философ Панарин – стр.404
Большой Литературный Словарь XX столетья и его большая неправда – стр.383, 425, 419
Ушаковский антисталинизм – 344
Неадэкватность сталинистов – стр.491
Историческая вина русских (по мнению западноевропейцев) за факт сталинизма в Европе – стр.381
А.Зиновьев о деградации Великоросса и Моральный Кодекс Великоросса – стр.491, 487
О философской книге «Российский опыт государственной Идеологии» - стр.409
О том, как Пражский Стеклодув своим искусством спас от гибели младенца (стр.42). Задача литературы – подобная.
Полезный прагматизм философа Рашковского – стр.31
Научное мнение о факте невостребованности старо-советской Интеллигенции – стр.539, 208-209
Католическое представление о социальной предназначенности Гуманитарной Интеллигенции – стр.518
Эффективная Идеология философа Бердяева (стр.466) и спасение России у философа Зиновьева (стр491)
Прогноз философа Панарина о будущем России – стр.405-406
О существующей нужде Нации в спасительной миссии Гуманитариев: 538, 519, 558, 550, 555
Сектантство по Бердяеву: 138, 140
Деление Интеллигентского Класса у Бердяева на 3 разновидности: 473-474
О развращенности атеистов (46 стр.) у Варлаама Шаламова. Стр.346-347, 349, 547-550
Статус Николая Ушакова в истории Русско-Советской Литературы (стр.349-350)
Педагог Ушинский (46-47)
Практическая польза морально-воспитательной поэзии Николая Ушакова: 425, 439, 312, 316 – образец для новых поколений.
Ушаковское назидание потомкам: «Любовь есть ключ, отворяющий Вечность» (45, 55-56)
О самоубийственном моральном состоянии граждан (469, 56, 489, 527, 519-520)
Проблема педагогической упущенности, морального уродства, виртуальной заразы и способы преодоления: 346 [сжигание пианино], 322, 310, 475-477, 368, 555, 512
О том, что наделяет Человека радостью существования: 491, 487, 538
Ключевая проблема общерусской катастрофы: 477, 522, 519, 562, 509, 528, 554, 558
Патриоты-пассионарии: 463-465, 125, 136
Различия между Национализмом и Шовинизмом (69-70, 317)
Срок годности человека в России: 508, 544, 514
Роль Православной Церкви в создании лучшего российского бытия: 387, 390, 398, 400, 403-404

ОПЕЧАТКИ В «КАМЕРТОНЕ»

1) в стихотворной цитате на стр.116 надо читать во второй строке четверостишия «из дола».
2) на стр.124 в третьей строчке снизу следует читать «был» вместо «убыл».
3) на стр.237 смысловая ошибка: следует читать «привил» вместо «правил».
4) стр.258: следует читать в 14-й строке «временем».
5) стр.278 просьба исправить смысловую опечатку, возникшую после редактирования без согласия Автора. Здесь из третьей строчки сверху необходимо целую фразу перенести: «Взявшего за пример Гоголя, и для Ушакова» в конец данного предложения после точки. Автор сожалеет о том, что бесцеремонное вмешательство «редакторов» вопреки категорическому запрету на редактирование во всех книгах (кроме Старшиновского редактирования в 1991 г.) нанесло как эстетический, так и смысловой урон произведениям.
6) стр.523 в 12-й строке сверху вместо «продолжил» следует читать: «предложил»

















БИБЛИОГРАФИЯ     КНИГ     ЛАДЫ   V.   ОДИНЦОВОЙ
НА   РУССКОМ   ЯЗЫКЕ
1. «Обруч» [Москва, 1973 год, издательство «Молодая Гвардия»].
2. «Синева апреля» [Москва, 1981 год, издательство «Советский писатель»].
3. «Сквозь годы световые» [Москва, 1984 год, издательство «Молодая Гвардия»].
4. «Прощание со вторым тысячелетием» [Москва, 1990 год, издательство РИО ГПНТБ СССР].
5. «Страна души» [Москва, 1991 год, издательство «Молодая Гвардия» СССР].
6. «Россия – музыка во мне…» [Москва, 1993 год, издательство «Интервесы»].
7. «Школа Гармонии» № 1 [Москва, 1991 год, издательство «Монблан»].
8. «Школа Гармонии» № 2 [«Самоисцеление через молитвы и заговоры», 1992 год, Москва, издательство «Конкорд»].
9. «Школа Гармонии» № 3 [«Самоисцеление через молитвы и заговоры», 1993 год, Москва, издательство «Конкорд»].
10. «Рождение Сверхновой звезды» [Москва, 1995 год, издательство !РБП»].
11. «Школа Гармонии» № 4 [«Как победить рак», Прага, 1997 год].
12. «Беседа в Клановицах» [Я, Баджгонов, И.Вдовенко, Чешская Республика, 2001 год, издательство «Арт-импульс»].
13. «В званье поэта» [Однотомник избранной поэзии, Прага, 2002 год].
14. «Школа Гармонии», учебники № 5 и 6 [Прага, 2005 год].
15. «Школа Гармонии» № 7 [Прага, 2006 год].
16. «Искание истины» [2006 год, Челябинск, издательство «Танкоград»].
17. «Избранные места из Пражского дневника» [Челябинск, издательство «Танкоград», 2006 год].
18. Писательство как миссия. Прага. 2010 г.
19. КАМЕРТОН (мемуары). 2011 г., Прага.
20. Эпизоды из послевоенной истории советской литературы. 2012 г., Прага.
ТЕМАТИЧЕСКИЙ   И   ПОСТРАНИЧНЫЙ   УКАЗАТЕЛЬ
 КО  II  ТОМУ  ЭССЕИСТИКИ  ЛАДЫ  V.  ОДИНЦОВОЙ

«ЭПИЗОДЫ ИЗ ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»


Позитивное представление об Идеологичности Советской Литературы: стр. 62, 110-111,363

Анализ Советской государственной Идеологии, сделанный тремя выдающимися философами: стр. 46, 313, 355
Научное определение Идеологической функции - стр. 263
Цели и задачи Идеологии - стр. 263-264
Производитель духовной пищи в СССР - Идеолог - стр. 264, 351, 374 Философ Зиновьев об Идеологии - стр. 443

Литературные жанры в СССР расценивались как наивысшая (т.е. художественная) форма агитации и пропаганды: стр. 164, 297, 363, 371, 444

Идеологические Агитбригады в СССР - стр. 208

Выступление с Анатолием Брагиным (392 стр.) в редакции районной газеты Спас-Деменска

Идеологическая война в Советской Литературе - стр. 262, 316, 345, 348, 353-365,350,374

О дискриминации по половому признаку - стр. 73-74, 79-80

Впервые в Российской Империи женщина (Софья Ковалевская) преодолевает Мужской Шовинизм - стр. 258

Женская участь в политической профессии Идеолога - стр. 371, 374

Философ Зиновьев об идеологической сути Советской Литературы - стр. 443

Советская Литература как мировоззренческий инструмент (Коммуно-Русофилы и Западники) - стр. 379
Кляузник в роли советского «писателя» - стр. 161
Об исключительной трудности писательской профессии - стр. 413
Целительная сила лучшей Советской Литературы - стр. 162-164
Русские Камикадзе - стр. 251, 293, 302, 338, 370
Служение Правде в СССР - стр. 370
Ученый-энциклопедист проф. Плетнёв о Солженицыне - стр. 405, 412-413

Национальная драма русского самоуничтожения в XX ст. и Юрий Домбровский - стр. 274

Судьба Ивана Солоневича - стр. 282

Судьба философа Лосева и его философское открытие прямой зависимости Свободы от Культуры - стр. 391
Судьба Сергея Поделкова - стр. 372
Из творческой судьбы поэта Владимира Соколова - стр. 276, 402
Философ Кант о Свободе - стр. 480
Причины гибели СССР - стр. 325-354
Классовые враги в СССР - стр. 132, 138

Русская трагедия конца XX столетья - стр. 43, 45, 83, 102-103, 113-114, 117, 142, 249-251,352-355
Холодная Информационно-Идеологическая Война XX столетья - стр. 251
Как спасать Отечество - стр. 395
Научно-футурологический прогноз - стр. 360

Русский Путь национального спасения состоит в культурном синтезе - стр. 360

Общая задача Гуманитариев - стр. 157, 171
Научное определение Нации у философа Зиновьева – стр.407-408
Советская национальность – стр.112
Образ Великоросса в сочинениях Лескова - стр. 169
О том, что при обороне древнего города Козельска не нашлось среди Русичей ни одного предателя - стр. 168-170

О невозделанности современной цивилизацией «загадочной русской души» -стр. 156
О том, что, якобы, «незаменимых людей нет» - стр. 44, 112, 119 Мода на веру в Бога идеологична - стр. 355
Что значит любить Родину? - стр. 322-323
Сверхзадача Культуры - стр. 319
Интеллигенция: стр. 80, 83, 102, 203, 225, 231, 238, 351-352, 354-355 Философ Зиновьев о Горбачевской Перестройке в СССР - стр. 403 Гениальный Зиновьев - стр. 157, 261, 263, 308, 351-352, 363, 442 Дипломат Александр Невский - стр. 162, 355-356
Математик Лобачевский против демагогии - стр. 23
Революционер русской педагогики Ушинский - стр. 122
Бехтерев на мировом симпозиуме Психиатров - стр. 102 Псевдочеловек - стр. 272
Классика, Псевдокультура Пост-Модерна и Денационализация - стр. 296
Всероссийский съезд Психиатров обсуждает проблему разрушительного воздействия СМИ на душевное здоровье граждан Российской Федерации стр. 80-82, 204

Терапия Духовной Культурой - стр. 82, 163 - и творчество Николая Ушаков; Маяковский в судьбе Ушакова - стр. 50, 52, 116-119, 123
Патриарх русско-советской литературы Николай Николаевич Ушаков - стр. 21,33, 54, 156, 165-166
Литературная школа Ушакова - стр. 41
Главный закон Ушаковской Литературной Школы - стр. 449 Ушаков - это поэт-спасатель - стр. 164, 204
Ленинградская литературная школа - стр. 344
Андрей Вознесенский и Ушаков - стр. 165, 374

Ушаков в качестве представителя Русской Культурно-Дипломатической миссии на Украине - стр. 288

Киев в русской Истории - стр. 26

Роль Украинской культуры в русской Истории - стр. 494

О киевских фонтанах - стр. 324-325

Коренное отличие Украинской Литературной Традиции от Русской –
стр. 203-204
Фет, Шевченко и Лев Толстой - стр. 53 Тарас Шевченко и Славянофилы - стр. 52

Истинный сын Славянского Племени поэт и философ Григорий Сковорода -стр. 278

Кожинов против Ушакова – стр.54, 156
Японская писательница Сей Сёнагон как образец для русской прозы женского направления – стр.321

Варлаам Шаламов – стр.202-203
Борис Пастернак – стр.61, 102, 114, 145, 200
Фотограф Либерман – стр.328, 401-402, 238
Индийская тема в творчестве Воронежца и Рериховеда Валентина Митрофановича Сидорова – стр.64, 211, 297, 399

Вацлав Гавэл – стр.365
Николай Бахтин (187 стр.) о совершенно ином предназначении Поэзии, чем принято думать.

Бахтин о графомании как о массовом умопомешательстве – стр.193-194
Куняев против Высоцкого – стр.483, 487
Николай Старшинов – стр.321 и далее
Солоухин и Марков – стр.400
Максимович Михаил Александрович – стр.27-28, 22, 24, 32, 53, 29, 214-215
Бытовая Комиссия в Московской писательской организации – стр.371, 416-417, 419

Моя нежная приятельница Тамара Пономарева – стр.67, 104, 361, 368-369, 376-377, 416

Писательское семейство Фёдоровых: стр.17,42,62,65-66, 161, 171-173, 175-176, 179, 191, 193 и далее, 238, 375, 89 (Марьевка), 199 (Марьевка), 205, 125, 196, 68-70, 72, 74-79, 83-88, 209, поездка в Дубну – 208

Актеры Щепкин и Пиунова, в которую безнадежно влюбился Тарас Шевченко – стр.52 – в Нижнем Новгороде

Общежитие Литинститута – стр.21,52,446
Роль Православной Церкви в истории Руси – стр.131
Богослов Шмеман об ошибках клерикальных ортодоксов и о результате их страусиной политики на Соловках – стр.379

Социально-теологическая доктрина митрополита Иоанна Ладожского – стр.397-398
Принц Макс – герцог Саксонский и Православие – стр.389
История святого блаженного Феофила Киевского – стр.216-217
Чудесное спасение митрополита Кирилла Казанского (стр.267) в период Сталинских репрессий против духовенства
Судьба блаженного старца Арсения Ростовского – стр.16, 41-42, 127, 131-133, 136, 143, 149-153 (до сих пор не причисленного еще к лику святых)
Луначарский и митрополит Введенский нашли компромисс с Советской властью - стр. 70
Иоанн Кронштадский и Серафим Саровский - стр.260
Табуирование правды о советской истории - стр. 275
О русском миссионерстве - стр. 63-64
Коммунизм в качестве языческой религии - стр. 275
Основы морального людоедства - стр. 167
О том, зачем надо воскрешать Сталина - стр. 77
Различие между людьми Природными и Одержимыми - стр. 271
Манихейство, пережитое советскими людьми - стр. 417
О смысле жизни - стр. 13
Николай Тряпкин - стр. 311
Кожинов и Маяковский - стр. 194
История создания полонеза Огинского - стр. 30
Композитор Сибелиус - стр. 295
Композитор Курёхин - стр. 466
О страсти к музыке - стр. 257

Юрий Кузнецов - развенчание иллюзорного Кузнецовского «презрения» к женщине - стр. 280

Масштаб творчества Юрия Кузнецова, анализ и оценка: стр.380, 454, 284, 278, 295-296, 310, 314, 337, 259, 347-350, 367, 448-454, 421-441

Мужественность и героизм поэзии Юрия Кузнецова в сравнении
с изящной словесностью Иосифа Бродского: стр. 320, 22, 316-320, 343-345
Анатолий Передреев и Сергей Мнацаканян - стр. 289, 357
Николай Рубцов - стр. 34, 152, 281, 285, 390, 445-446
Лев Убожков и академик Сахаров - стр. 399
Александр Бобров - стр. 383
Геннадий Красников - стр. 402
Татьяна Реброва - стр. 493, 496
Нина Карташова - стр. 469, 484, 487, 490
Тайная лекция в 1980 году - стр. 266
Уфология в СССР - стр. 305-306
Леонид Ханбеков - стр. 310
Людмила Кононова из Вятки - стр. 483, 479
Михаил Дудин - стр. 285, 294, 286, 288
Виктор Астафьев - стр. 234
Ахматова - стр. 35-36
Бунин - стр. 386
Призвание Поэта - стр. 123
Педагогическая сверхзадача в Поэзии является наиважнейшей - стр. 165, 297 Явление интеллектуального грабежа в РФ узаконено практикой (стр.359-360) Смешная история кляузника - стр. 161
Можно ли обезьяну обучить Духовности? - стр. 118-120
Решение мусульманской проблемы Арсением Ростовским – стр.152
Вещий Олег нарекает Киев Матерью городов русских – стр.25
О том, как в 16-ом столетии Польша насаждала на Украине запрет подневольным холопам жаловаться на своих рабовладельцев – о так называемом БЕЗОТВЕТНОМ ПРАВЕ (стр.27-28)

Декрет о Красном Терроре от 5 сентября 1918 года ставил задачей ликвидировать Интеллигенцию как класс – стр.231

Александр Невский – имя России, стр.162-163, 355
Писатели-диссиденты, спасающие СССР – стр.250
Патриотически настроенные диссиденты – стр.395
Внесудебные Брежневские репрессии: тайный циркуляр и моральная казнь (стр.328, 335-336)

Правозащитники: Убожков, Сахаров и Солженицын – стр.406
История узников Гулага – стр.138
Конфликт с Союзом Писателей СССР: стр.373, 400
Маршал Жуков – стр.322, 323
Скульптор Клыков – стр.370
Твардовский – стр.232
Заговор Молчания: Дудинцев, стенка – стр.413-444, 407-408, 399, 411
Советская школа воспитания героических женщин – стр.371
Паустовский – стр.414
О том, как Ленинско-Сталинская Идеология разобщила советских граждан и разрушила национальную сплоченность – стр.142

Литературные комиссары Литинститута – стр.144
Родоначальник российской филологии царскорежимный ученый Михаил Александрович Максимович: стр.22, 32, 53, 215

Кое-что из родовой биографии: стр.33, 272, 330, 369, 167-169, 445-446
Коктебель – стр.302
Поэт-модернист Иван Жданов – стр.332
Город Пушкино Ярославской ж/д: неизвестный сюжет о Маяковском и Ушакове (стр.119, 181)

Книга Ушакова «Ярославский вокзал» - стр.33, 119


ПРОСЬБА   К   ЧИТАТЕЛЯМ УДЕЛИТЬ   15   МИНУТ ВНИМАНИЯ РАДИ   ИСПРАВЛЕНИЯ   ОПЕЧАТОК ВО   ВТОРОМ   ТОМЕ:


«ЭПИЗОДЫ ИЗ ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ
СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРА ТУРЫ»

[Издательство было лишено финансовой возможности нанять корректора, вследствие чего приносим извинение за опечатки]

Страница № 13: в 10-ой строчке сверху требуется исправить слово «лекции» на «лестницу».

Страница № 66: в 8-ой строчке снизу требуется вставить пропущенное местоимение «она» после слов «с которой».

Страница № 92: стихотворная строчка «Не ходим в эстетической уздечке» должна звучать так, как здесь написано.

Страница № 123: в 8-ой строчке снизу вместо слова «пустит» должно читаться «спустит».

На стр. 130 в 1-ой строчке пропущен глагол «сделали».

Страница № 171: в 4-ой строчке сверху вместо слова «усадьбах» должно читаться «условиях».

Страница № 175: в 14-ой строчке снизу вместо «и геологов» должно читаться «у геологов».

Страница № 235: во 2-ой строчке сверху вместо «налаженные места» должно читаться «насиженные».

Страница № 259: во 2-ой строчке снизу после слова «предостережение» пропущено «о том, что...».

Страница № 272: в 8-ой строчке сверху фраза должна читаться так: «зомбированных лунными астральными сущностями».

Страница № 304: в 10-ой строчке сверху должно читаться: «Ах, если бы, если бы...»

Страница № 330: в 5-ой строчке сверху пропущено «с войны» после слова «живым».

Страница № 335: в 7-ой строчке сверху после слов «о житейском» должно читаться «о проблемах».

Страница № 338: в 14-ой строчке снизу вместо слова «рада» следует читать «ради».

Страница № 365: в 15-й строчке снизу вместо слов «со знахаркой» следует читать «со знахарской».

Страница № 366: в 11-ой строчке сверху вместо слова «характером» следует читать «характерАм» и далее в 17-й строке сверху вместо «дополнялО» следует читать «дополнялА».

Страница № 372: в 5-ой строчке снизу вместо «не попробованных» следует читать «не попробованными».

Страница № 470: в 12-ой строчке снизу после слова «отсутствия» должно следовать «или неимения».

Страница № 486: в 7-ой строке снизу вместо слова «бремени» следует читать «времени».

Страница № 487: в 10-ой строке сверху вместо опечатки «гели» следует читать «если».

Страница № 488: в 9-ой строчке снизу вместо слова «авторский» следует читать «авторскОй мелодекламации».

Страница № 489: вместо слова «май» следует читать «мой» в третьей строке сверху.

Страница № 490: во 2-ой строчке снизу разделить слово, напечатанное слитно «что бы»?

Страница № 491: в последней строчке в самом низу вместо опечатки «в маетности» следует читать «в частности».








Лада    V.   Одинцова





ПОЭТИЧЕСКАЯ
МОГУЧАЯ
КУЧКА












ЛАДА   V.   ОДИНЦОВА



ПОЭТИЧЕСКАЯ  МОГУЧАЯ   КУЧКА
В  РУССКО-СОВЕТСКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ
XX  СТОЛЕТЬЯ










(в авторской редакции 2013 года)
Москва.
Лада V. Одинцова

ПОЭТИЧЕСКАЯ  МОГУЧАЯ   КУЧКА
В РУССКО-СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XX СТОЛЕТЬЯ
Писатель Виктор Лихоносов высказал мысль в январской книге журнала «Дон» о том, что ему не интересно, по каким законам развивается БЫТИЕ, ему интересно – каково оно?.. Припоминаю наши Августовские Встречи с лучшим русским эпико-мифологическим  поэтом XX-го столетья Юрием Кузнецовым, когда мы с ним беседовали на прогулках вдоль русла Москвы-реки на Филях, и он заявлял мне точно то же самое, что Лихоносов, я не соглашалась, мы сердились друг на друга из-за отсутствия единомыслия и долго шли молча, отмахиваясь от комаров.
Это было на закате XX-го столетья и на закате Брежневской Эры в 1981-м году. Пройдя длинный маршрут до лодочного причала, мы усаживались в лодку все еще недовольные друг другом и все еще без единого слова, покамест брызги соседней лодки не окатывали нас с головы до ног, и тогда становилось все смешным. Юра широко улыбался: - Да, есть такие чудаки, которым важнее процесс познания, чем сам процесс жизни… Ну, в конце концов, чудаки украшают земное бытие…
Это он говорил ради примирения со мной, я улыбалась, кивала – и так до следующей интеллектуальной схватки.
Через 3 года в Ялте придворный кремлевский писатель Михаил Дудин, депутат Верховного Совета СССР, пригласит меня с мужем на поездку в горы и восхищенно отзовется о Юрии Кузнецове как о величайшем чудаке из всех ему известных. Я тогда не поняла, какое чудачество Дудин имеет в виду? Кремлевский поэт объяснил: - Я имею в виду слепое следование всей Славянофильской Когорты, к которой принадлежит Юрий Кузнецов, романтической мысли Тютчева:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.
Сановный Поэт добавил к цитате:
- Со слепою верою в Россию мы потеряем способность аналитически мыслить и рассчитывать будущее, а кругом враги! А враги не дремлют!
Слова Дудина противоречили всей той благодушной обстановке, которая еще царила весной 1984 года в СССР, и мы с мужем не поверили старому фронтовику. Дудин вздохнул, выломал можжевеловую ветвь и принялся строгать ее перочинным ножом. Затем он обжигал, полировал свои палки да раздаривал коллегам, а иной раз вырезал на рукояти звериные морды. Тем солнечным майским утром в Крыму Дудин вырезал подарок для меня, а потому трудился над изображением физиономии рыси, на которую, как ему казалось, я несколько походила.
- Трижды да здравствует жизнь после меня! – воскликнул старик и почти пропел четверостишие своего фронтового друга Сергея Орлова о Второй Мировой Войне:
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Дудин делил советскую поэзию на географические зоны и предпочитал ленинградцев. Но он отдавал должное Московской Поэтической Школе, к которой принадлежали Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев и отчасти попавший под ее влияние воспитанный Ленинградом Николай Рубцов.
- Эти трое русских поэтов, - пропел Дудин высоким, мягким тенором, - напоминают мне Могучую Кучку середины XIX-го столетья… Помните, существовала такая в композиторской среде? Балакирев возглавлял кружок русских композиторов-славянофилов. В его кружок входили Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков. Они продолжали русскую традицию Глинки и Даргомыжского, использовали национальный фольклор, создавали народные образы, развивали Славянскую Мифологию. Композиторская Могучая Кучка 19-го столетья была боевой группой русофилов, которая создала мировые шедевры. Несомненно, - трудился над мордочкой рыси Дудин, продолжая говорить речитативом, - и эта поэтическая Могучая Кучка: Кузнецов, Рубцов и Передреев, - создала ряд шедевров уже к сегодняшнему дню. А начало Могучей Кучке в советской Поэзии положил Твардовский.
Затем в писательском доме творчества Ялты мы с мужем принимали в гостях Анатолия Передреева, жившего «на голубятне» - в очень скромном однокомнатном номере нашей ведомственной гостиницы. Поэт Передреев рассматривал гипсовый слепок головы Гагарина, вылепленный здесь моим мужем для райкома КПСС и выкрашенный под бронзу, читал новые стихи. Дикие горлицы да майские скворцы оглашали крымскую тишину и наполняли ощущением вечной жизни, когда казалось, что все наше нынешнее благополучие незыблемо, а молодость вечна. Анатолий Передреев отличался жизнерадостным, сангвиническим темпераментом и с удовольствием поддержал беседу о своем задушевном друге - Николае Рубцове и о Юрии Кузнецове, которых  давно знал.
- Стихи Кузнецова о Великой Отечественной войне, - молвил Передреев, - это откровение; я не читал еще у наших современников стихов, которые доходчивее любых свидетельств. Тут, видите ль, «собака зарыта» в тысячелетней мифологии, которую использует Юрий. Хотя Кузнецов, конечно, отнюдь не превзошел Твардовского с его «Василием Тёркиным» (да и можно ли превзойти такой шедевр?!), - рассуждал Передреев, - стихи Кузнецова о Войне стоят где-то рядом. А любовная лирика у него менее выразительная, - горделиво откинулся на спинку стула Анатолий, весьма преуспевший в этом деле. Даже в Ялту он умудрился привезти юную Гризетку и вихрем носиться с нею по пляжам, но не тут-то было: его жена-чеченка с кавказской ревностью внезапно принеслась из Москвы на самолете и оставила от Гризетки пух да перья… Передреев выставил перед ревнивицею меня с мужем в качестве защитников, и скоро я обняла Шэму, промакнула ее супружеские слезы и, прохаживаясь под кипарисами, слушала милое воркованье о том, какая у них с Анатолием растет красавица-дочка. Шэма говорила о верности мусульманских женщин, об их преданности семье. Договорилась она до того, что осудила испанцев за «свинское поведение»: оказывается, граждане города Севилья похоронили на пустыре сдохшую свинью, чем осквернили место, и земля сделалась непригодной для строительства мечети. «С тобой можно беседовать без ожидания женского коварства, - поцеловала она меня, - и Анатолий с моим мужем удалились от нас, - а знаешь ли ты, как скверно отзываются о тебе твои литературные соперницы? Рассказать?» Получив отрицательный ответ, Шэма поторопила меня догнать мужчин. Они курили и неспешно подымались вверх по горной дороге. Мне удалось услышать историю о встрече в горах Кавказа поэта Анатолия Передреева с горным орлом: птица по-хозяйски уселась посреди узкой горной тропы, распластав от жары крылья. Птица хищная, могучая испускала, как показалось поэту, гневные мысли о том, что Анатолий дерзнул проникнуть в ее владения. Передреев взглянул орлу прямо в глаза и мысленно потребовал уступить дорогу более совершенному созданию – Человеку. Птица задумалась, встрепенула крыльями, взмыла вверх и долго-долго сопровождала поэта, шедшего с охотничьим ружьем по горной тропе, выражая почтение его человеческому достоинству.
И вот настала пора, когда трех лидеров Могучей Кучки русско-советской поэзии уже нет в живых: ни Рубцова, ни Передреева, умершего вслед за Николаем, ни Юрия Кузнецова. Да и я уж два десятилетия, как бросила поэтическое перо. Но память о нашей Могучей Кучке призывает меня написать то, чего не осилят другие, быть может, более обстоятельные мемуаристы.
*   *  *
В моем однотомнике «КАМЕРТОН» (Прага, 2011 г.) я вспоминала о каждом из троих творцов Поэтической Могучей Кучки: «Горделивый романтик Анатолий Передреев являлся такой же яркой личностью, как и Николай Рубцов и принадлежал к одному с ним поколению, причем Передреев как более волевая натура оказал в свое время влияние на Николая. Сходство характеров Рубцова и Передреева базировалось на обоюдном отвращении к притворству и фальши, на детской чистоте души каждого, искренности и доверчивости. И Рубцова, и Передреева, частенько поджидавшего в моей общежитейской комнате Литинститута появления его белокурой пассии – Раисы, забавляло мое изобразительное творчество. Я мазюкала акварелью любительские картинки в примитивистском стиле, взяв за образец наивную живопись Пиросмани, и они получались подобные детским калякам-малякам. Эти мои глупости скрашивали убогий студенческий быт конца 60-х годов, поэтому я ими занималась. Как и Рубцов, поэт Передреев тоже был старше меня на полтора десятка лет, хотя Передреев держался эдаким рубахою-парнем, обходился с людьми по-братски тепло и уважительно. Я помню Анатолия Передреева всегда веселым. Он вообще отличался от элегического Николая Рубцова и от деспотического Юрия Кузнецова общительным, дружелюбным сангвиническим характером. С каждым из троих меня связывали хотя и различные, но доверительные взаимоотношения».
Николая Рубцова очень интересовало мое преклонение перед человеком Пушкинского круга, чье имя фактически было запрещено к упоминанию в СССР, - преклонение перед Историографом и Первым Русским Филологом – М.А.Максимовичем. В «КАМЕРТОНЕ» я писала об увлекшем Николая Рубцова писателе и ученом XIX-го века Михаиле Александровиче Максимовиче, чьего имени терпеть не мог законодатель тогдашнего Коммуно-Славянофильства литературовед Вадим Кожинов, способствовавший негласному запрету этого великого имени. Дело в том, что научная теория М.А.Максимовича об исторической судьбе русского языка и
о происхождении украинского языка положила начало так и нерешенному до сих пор спору между Славянофилами и расколола Славянофилов на Южан и Северян. Спор этот публиковался в 19-ом столетии альманахом «Русская беседа» в виде статей Погодина и «Филологических писем к Погодину» М.А.Максимовича. Литературный Идеолог В.В.Кожинов являлся сторонником версии Погодина и враждебно воспринимал теорию Максимовича. Кожинова доводила до белого каления моя приверженность к Южному Славянофильству. Однако, как раз мое Южно-Славянофильское своеобразие и придавало мне отличительную (от тьмы тьмущей военнообязанных литературных рекрутов и вольнонаёмных литературных коллег) оригинальность, которую весьма деликатно изучал Николай Рубцов. Кроме, как от меня, о теории Максимовича ему больше узнать было не от кого. А, между тем, совершенно не зря теорию Максимовича ценили Пушкин, Вяземский, Жуковский, братья Киреевские, Хомяков, Данилевский, Аксаков… Но Кожинов сказал: «Нельзя!» - и о Максимовиче напрочь забыло все современное отечественное Литературоведение, тем самым лишенное объективности и исторической правды. В однотомнике «КАМЕРТОН» мне пришлось вкратце сообщить взгляд на русский язык, русскую филологию и русскую историю, аргументировано изложенный в трудах М.А.Максимовича. Так, в эссе «Колыбель Русской Цивилизации» при воспоминании о моих разногласиях с литературоведом Кожиновым пришлось упомянуть о тех Южно-Славянофильских идеях, которые грели сердце северянина Николая Рубцова. Однажды я так раззадорила Николая малороссийским колоритом повествования о Максимовиче, что он вскочил со стула в подъеме духа, захохотал   и даже рассказал про вологодских баб, которые  хуже Гоголевских хохлушек посрамили старух, судачивших у деревенского забора. Старухи, обсуждавшие личную жизнь одиноких молодух, так обозлили незамужних женщин, что молодые бабы схватили по метле, устремили метущей частью свои метелки в небесную сторону и замахали, якобы подметая небо. Когда наглые злоязычные старухи выпучили на «подметание неба»  глаза, незамужние женщины вежливо объяснили им, что занимались разогнанием туч ради предотвращения дождя. В самом деле дожди кончились (согласно заранее узнанному прогнозу погоды). Старухи  убедились в магических способностях советских «ведьм», и с той поры злоязычие испуганных старух прекратилось, а незамужние бабы избавились от обидных кривотолков.
*     *
         *
Обидные кривотолки по инерции отравляют существование уже новому поколению российских граждан. Злоязычие, порожденное атеистическим безбожием Советского Союза, как форма людской ненависти в царскорежимные времена преследовалось Православием, требовавшем от православного люда дружественных братско-сестринских отношений.
По этому поводу хочется рассказать про композиторскую Могучую Кучку XIX-го столетья и про поэтическую Могучую Кучку XX-го столетья да заметить, что и та, и другая творческая интеллигенция состояла из патриотов своего Отечества, из самоотверженных подвижников и героев. Как бы хотелось создать музей Могучей Кучки композиторов и поэтической воедино, чтобы общий Музей Могучей Кучки сделался культурно-досуговым центром, где можно было бы посмотреть документальный фильм о людях, чьими стараниями на нашей Родине существовали мораль, порядочность, любовь к ближнему и великая гуманистическая культура.
Взять, к примеру, Анатолия Передреева: как человеческая личность поэт искрился обаянием, был дружественен, надежен, презирал предательство. Внешне Передрееву были присущи франтовство, щеголеватость, поскольку он слыл любимцем женского полу и умел делать женщин счастливыми. Так ли много мужчин стремятся осчастливить своих подруг?
Например, этого не умели ни робкий, неумелый с женщинами Николай Рубцов, ни гордый женоненавистник Юрий Кузнецов, да они вовсе и не ставили задачи приносить счастье подругам. Им назначалась иная миссия.
Так, Николаю Рубцову надлежало воспеть хмурый, трудный для выживания Русский Север и тем самым создать больший душевный комфорт для северян, чем они имели. Но масштаб поэтического творчества Рубцова в итоге оказался гораздо шире. Это для меня лично стало важным утешением после нервной горячки, пережитой из-за его гибели в результате лишения такого милого собеседника, которым являлся Николай в моей трагической юности в студенческом общежитии, где были (как показала практика) фактически позволены будущим Литературным Комиссарам все виды преступлений. Николай Рубцов являлся отрадным собеседником всегда, кроме нашего последнего темного вечера, запомнившегося несколько расплывчато: либо в конце ноября 1970-го года, либо в начале декабря. Я писала о том хмуром вечере в челябинских мемуарах «Избранные места из Пражского Дневника», о том, что по случайному совпадению мы оба в тот момент переживали моральный кризис: и Николай, и я – повзрослевшая, выросшая на его глазах в 20-летнюю девушку. Никто из нас не мог представить себе, что наступивший 1971-й год будет критическим для нас обоих: Николай погибнет, а меня (по стечению обстоятельств подвергнутую гибельной ситуации) все-таки удастся спасти от смерти. Только после этого невероятного спасения от смерти мои родители переселили меня из Цыганского Табора литинститутской общаги на квартиру, где я и закончила пятый курс, вышла замуж за журналиста, истязавшего меня ревностью. Однако, к Рубцову, вернее, к памяти о Николае, даже у маньяка не было никаких причин для ревности: настолько наши отношения с Рубцовым носили чистосердечный братско-сестринский характер. Тоска по Рубцову однажды погнала меня вместе с моим первым мужем к литовской поэтессе Дане Пауласкайте за обещанной ею мне книгой «Зеленые цветы», затем в Обнинск в гости к Валентину Ермакову, чтобы помянуть Николая. И я еще несколько лет из супружеской коммуналки на Новослободской рассылала знакомым в разные города машинописные перепечатки стихов из книги «Зеленые цветы» с просьбой найти  композитора. И композиторы нашлись. Больше всего я переживала, что имя Рубцова предастся забвению – для меня это было имя самого великодушного товарища по Литературному институту – одного из тех немногих, кто на деле отказался быть Литературным Комиссаром   - т.е. профессиональным Идеологом. Для такого сопротивления коммунистической среде требовалось мужество. И оно у Рубцова было. Двое других из поэтической Могучей Кучки тоже обладали гражданским мужеством: и Кузнецов, и Передреев. Но только одному из триады – только Передрееву было свойственно еще и специфическое горское (он из Чечни), орлиное чувство благородной горделивости. Масштаб поэтического наследия Николая Рубцова включает в себя трагедийность, зорко подмеченную писателем Кириенко-Малюгиным. Это была трагедийность современного Рубцову исчезающего советского бытия, в котором Николай ощущал свою сиротскую бездомность, также страдал от окончательного разрушения церкви и деревни. Совершенно иные творческие задачи стояли перед Кузнецовым  и Передреевым. Кузнецов воспевал героизм Русского Духа, берущий начало из былинных времен, Передреев искал гражданскую Совестливость и нравственную красоту бытия, взяв за ориентир творчество Лермонтова.
В книге исследователя Рубцовского творчества и его посмертного биографа Ю.И.Кириенко-Малюгина «Поэзия. Истина. Рубцов» порадовали меня не только лишь исследовательская скрупулезность, но также и настоящие открытия, до сих пор не приходившие в голову матерым литературоведам. Например, Кириенко-Малюгин комментирует четверостишие любимого нашего современника – Народного Поэта Рубцова следующим образом: «Вот как переживал Рубцов разобщенность русских людей:

Зачем же кто-то ловок и остер, -
(Простите мне) – как зверь в часы охоты,
Так устремлен в одни свои заботы,
Что он толкает Братьев и Сестер?!»

Детдомовское чувство народной общности, Братско-Сестринского Единства племени Великороссов составляет отличительную черту поэзии Николая Рубцова, выделяющую в триаде Могучей Кучки его творческую самобытность. Эта Рубцовская сиротская жажда национальной общности, народного Братско-Сестринского Единства племени Великороссов представляет собой то пронзительное и главное, чем пленяет творчество народного любимца. Его сиротская детдомовская жажда оберегать Братско-Сестринское Единство Великорусского Племени составляет уникальность Рубцовского творчества во всей многовековой русской литературе и объясняет, в частности, его идеально чистое отношение ко мне в шестидесятые годы, когда я была поначалу (1967 год) самой младшей студенткой Идеологического ВУЗа, затем до выпуска оставалась одной из самых младших.
Сиротская требовательность Братско-Сестринской любви в русском народе – одному лишь Рубцову присущая характерная особенность, наделяющая творческое наследие Рубцова исключительной национальной ценностью.
Здесь необходимо отметить дружеские отношения Рубцова и Передреева – личности своеобразной, горделивой, оптимистичной и светлой. Если бы ни Кожинов, сбивший Анатолия с толку, как я писала в книге «Камертон» о творчестве Передреева, то он реально состоялся бы как наследник Лермонтова – к тому имелись все шансы. Жизнерадостный сангвиник Анатолий Передреев уравновешивал душевное смущение бездомного и неустроенного в быту Рубцова, внушал ему надежды на перемены к лучшему. Поскольку я дружила с Передреевской подружкой Раисой Боровиковой, то мне приходилось часто предоставлять Анатолию возможность дожидаться Раисы в моей комнате за чаем и раздумьями о Рубцове: как помочь бедолаге, чем утешить?
Касательно исследовательской деятельности Юрия Кириенко-Малюгина отмечу, что оно великолепно систематизировано, подвергнуто дотошному биографическому и текстологическому анализу и представляет собой максимально возможную для трудовой деятельности литератора полноту. Также я сочла вполне аргументированным у Кириенко-Малюгина аналитический разбор посредственного литературоведения В.Баранова, придумавшего, что, якобы творчеству Рубцова присуща какая-либо формалистическая оригинальность. Кириенко-Малюгин прав, отвергая эту придумку, поскольку на деле стихотехнике Рубцова свойственна самая что ни есть традиционная манера, лишенная изысков и художественных изощрений. Кириенко-Малюгин прав, опровергая демагогическую чепуху пустозвонного литературоведения. Рубцов в силу своей ленинградской выучки абсолютно всегда совпадал с классической русской традицией, которой с юности неукоснительно следовал. Именно по этой причине, помнится, Николай так вдумчиво вслушивался в мои необычные поэтические изыски, в мое экспериментаторское творчество, и мы часто засиживались вдвоем допоздна за профессиональным обменом мнений. Как писала я в эссе «Стихотворная графика Николая Рубцова», незамысловатая Рубцовская поэзия вызывала чувство доверия своей безыскусной правдивостью и трогательностью, задушевностью, которую Коля называл «трепетностью» - любимое Рубцовское словцо. Ни у Юрия Кузнецова, ни у Анатолия Передреева не было такой трепетности, поскольку оба эти поэта отнюдь не ставили перед собой задачи добиваться трепетности. Цель поэтического творчества Ю.Кузнецова заключалась в создании новой эпико-былинной, богатырской поэзии. Цель поэтического творчества А.Передреева заключалась в создании социально значимых произведений, чему явно помешал Идеолог Кожинов призывами того и другого к Тихой Лирике, отнюдь не свойственной художественным натурам Юрия Кузнецова и Анатолия Передреева. Если Кузнецов впоследствии отмежевался от Кожиноского руководства стихами о прощании с Кожиновым, то Передреев в силу большей душевной деликатности, увы, поверил Вадиму Валерьяновичу, остался под его влиянием и так и не сумел самовыразиться во всю данную ему от природы силу до конца. Лидерская натура Анатолия Передреева не просто оказала моральную поддержку более хрупкому как личности Николаю Рубцову, но и оказала заметное влияние на социальное звучание Рубцовской Тихой Лирики. Особенно в этом отношении замечательно стихотворение Николая Рубцова «Поезд» со строчками:
«И какое ж может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?!»
Вот уж поистине пророческое чувствование! И Передреев, и Рубцов, и я переживали за вероятность крушения поезда с названием «СССР» - один только Юрий Кузнецов пребывал в такой астрономической дали от реальности («Во мне и рядом – даль»), что, казалось, начисто был лишен мучившего нас троих переживания о грозящей гибели Советского Союза.
Как справедливо подметил Кириенко-Малюгин, «Рубцов не гонялся за художественными эффектами». Зато Кузнецов и Передреев гонялись, причем, с пользой для дела и вполне успешно. Во многих случаях эти внешние художественные эффекты (напрочь отсутствующие у Рубцова за ненадобностью его литературной миссии) придавали выразительную красочность поэзии Кузнецова и Передреева, придавали ту оригинальность творчеству Кузнецова и Передреева, которая требовалась каждому из них для выполнения их собственной поэтической миссии. В однотомнике «Камертон» я пыталась создать образ той красивой и довольно экзотической (горской) личности, которою являлся Анатолий Передреев: то в одном, то в другом эссе так или иначе приходилось мне упоминать об Анатолии, с которым нас связывало много общего – в том числе и моя общественная деятельность его заместителя в Мемориальной Комиссии по творческому наследию Александра Гаврилова. В другом эссеистическом однотомнике – «Эпизоды из послевоенной истории советской литературы» мне даже пришлось защищать память моего старинного приятеля Передреева от клеветы Кожиновского выкормыша, который изобразил Анатолия конченным алкоголиком и хапугой. Зная Передреева благодаря моей подружке Раисе Боровиковой (белорусской поэтессе) с конца 60-х годов, мое сердце содрогнулось от такой циничной лжи Кожиновского выкормыша, использованной ради выгодного позирования перед журнальным читателем на фоне Передреева. Особенно дорого мне то, какая верная мужская дружба возникла между моим мужем-скульптором и Анатолием в писательском доме творчества Ялты. Незабываемы вечера и утренние прогулки с Анатолием, читавшим нам с мужем в Ялте свои новые стихи. Это происходило в мае 1984-го года: пели соловьи, свиристели скворцы, звенели цикады, благоухали крымские розы… Вот Анатолий Передреев в черном бархатном костюме под кипарисами стоит перед нами – высокий, изящный, обласканный дамами и читает что-то в Лермонтовском ключе, что-то раздольно-величественное, какую-то пейзажную лирику, лишенную кожиновской тишины, звучную, словно игра католического органа в костеле, наполненную свежестью горных вершин. На мой взгляд, Передреев был легок в общении. Но для меня отнюдь не составляло труда и общение с конфликтным (как я сама) Рубцовым. Зато исключительно тяжелым в общении был Юрий Кузнецов с его деспотическим характером, что никогда не было свойственно ни мягкохарактерному Рубцову (добросердечному и нежному, несмотря на всю его вспыльчивость в нетерпении кривды), ни горделивому Передрееву. Если бы книги Анатолия Передреева выходили одна за другой, то этот поэт Лермонтовского склада никак не задохнулся бы от целенаправленного конкурентно-профессионального удушья через непечатанье книг. Удерживание книгоиздательского процесса в СССР, где контролировалось вольнодумство, являлось неписанным правилом, от которого пострадала и я сама. Но что поделаешь: судьбу не выбирают!.. Я очень просила бы ценителей добросовестной советской поэзии препятствовать демагогическому пустозвонству относительно творчества названной Триады – поэтической Могучей Кучки, т.е. исключать добавления сюда лишних (пусть даже очень хороших) поэтических имен – это необходимо затем, чтобы избежать обесценивания (девальвации) драгоценной поэзии каждого из Триады.
Перед поэтической Могучей Кучкой, как я уже сказала ранее, стояли различные творческие цели. (Прочие мемуаристы пусть добавят прочее.) В моих «Дневниках писательницы» я обстоятельно вырисовала словесный портрет Рубцова. См. челябинское издание брошюры «Избранные места из Пражского Дневника» [Ленинская библиотека]. А Юрию Кузнецову надлежало воспеть былинное мужество, отвагу да силу Русского Народа и тем самым призвать соплеменников к сохранению национальной независимости от врагов.
Если Николай Рубцов по своей лирической природе был часто нежен и застенчив, то Юрию Кузнецову чаще были свойственны нахрапистость и решимость. И каждое из качеств характеров поэтической Могучей Кучки достой¬но пристального рассматривания, — ведь их творчество является Национальным Достоянием России. Моряки Рубцов и Кузнецов были непохожи, как зима и лето, и тем они интересны нам. Рубцову были характерны мягкосердечие, нежная меланхоличность, сострадатель¬ность, а темпераментному Кузнецову — вспыльчивость, критическая настроенность, пытливый ум, деспотичная властность, редкая сентиментальность, способность к человеческому сочувствию.
К этим чертам характера другие мемуаристы прибавят более точные детали; я же ставлю иную задачу: я хочу показать различие творческих судеб и значимость названных поэтов для нас сегодня. Сходство этих советских представителей Поэтической Могучей Кучки заключено в одинаковом страдании всех троих поэтов от клеветы завистников, в убийственной травле, спровоцированной творческой ревностью менее талантливых или вовсе бездарных конкурентов.
* * *
Пасху 2005-го года мы с мужем встретили на Дону в монастыре святого Тихона Задонского. На закате солнца мы бродили по кру¬тому берегу тихого Дона, неширокого в Задонске, среди зелёных просторов под синими пасхальными небесами. Пели соловьи, мох¬натые шмели пили нектар из цветов лугового клевера. По реке плыли баржи, сновали моторки. Мы впервые видели реку Дон и воздали должное Шолохову, воспевшему её. Муж напомнил мне, как горком КПСС города Ялты попросил сановного поэта Дудина провести литературно-художественное политзанятие на борту рыболовецкого траулера. За Дудиным, Передреевым и мною прислали катер, и вскоре мы уже выступали перед моряка¬ми с назиданиями о пользе советской литературы, подтверждая положенные партийные назидания лирической поэзией о любви к людям, о добре и взаимопомощи, о людском сострадании друг другу в трудный момент... Особенный отклик в душах моряков вызвали простые, честные и бывалые стихи Передреева, и Анатолий получил овации. Ни Дудин, ни я не досадовали от зависти; напротив, мы порадовались успеху нашего достойного коллеги и выразили это публично. Затем Дудин преподал морякам литературоведческий урок на темы романов Шолохова. Кремлёвский писатель — высоко-рослый, худощавый с дружелюбным русским лицом рассказывал о своем знакомстве с Шолоховым и называл его лучшим прозаиком ХХ-го столетья во всём мире. Дудин был первоклассным оратором (ныне вульгарно говорят «спикером», издеваясь над родной речью, будто нет русского переводного слова), а происходил поэт от русских скоморохов — бродячих куплетистов. Вырос Дудин в крестьянской семье на Ивановщине, учился ткачеству, как вдруг грянула вторая мировая война, и он освоил профессию фронтового репортера. Мода на стихотворче¬ство в советскую эру объяснялась прикладным агитационным на¬значением стихотворчества, и Дудин сделался коммунистическим поэтом-агитатором, как многие поклонники Маяковского, «наступившего на горло собственной песне» из-за ошибочного понимания общественной роли поэзии. Сбившись с пути, Маяковский погиб. Но за ним уже следовали по ложному пути Поэзии Соцреализма тысячи графоманов, начавших паразитировать на публицистической поэзии. (Это единственное в оценке Маяковского, в чем я отчасти совпадаю с Кожиновым.) Трудность для последующих поэтических поколений состояла в том, как государственный соцзаказ превратить в худо¬жественное произведение, как задачи творческого метода соцре¬ализма изловчиться сделать искусством? Ни Юрий Кузнецов, ни Анатолий Передреев, ни Рубцов, ни я никогда не следовали партий¬ной конъюнктуре. Зато Вознесенскому, Евтушенко, Дудину и прочим это удавалось, и ЦК КПСС вознаграждал своих фаворитов славой, жилищной благоустроенностью, денежным изобилием, бесплатными престижными заграничными поездками, — всеми благами жизни.
Михаил Дудин на корабле вальяжно жестикулировал, призывая моряков дер¬жать на борту рыболовецкого траулера все сочинения Шолохова и учиться по шолоховским книгам правильному пониманию жизни. Писатель-пропагандист Дудин обязан был как Идеолог на выступлении упомянуть имя Ленина, и он заявил, что Шолохову также приходилось счи¬таться с грандиозной исторической фигурой Ленина, совершившей Октябрьскую социалистическую революцию 1917-го года:
— Ленин призвал каждого советского человека превратиться из обывателя в преобразователя бытия. В жестокой идейной борьбе мы преобразовываем человечество из обывательского в духовно-рево¬люционное, тут уж партии стало не до сантиментов! И когда партий¬ные преобразования не понравились донскому крестьянству, партия вступила в конфликт с контрреволюционерами. Этот колоссальный конфликт породил такие произведения, как «Тихий Дон», «Поднятая целина» Шолохова. Всё великое в литературе, — скажу по секрету вам, братцы, — утверждал кремлёвский писатель, — вырастает из конфликта, из трагедии. А всё ничтожное — из благополучия.
Это была истинная правда. Лучшего литературного урока на рыбо¬ловецком траулере не требовалось. Но Дудин не преминул добавить, что Шолохов интересен не только живописаниями социальных потря¬сений, а также интересен как бытописатель, вызывающий читательское сопереживание своим персонажам.
— Гениальность Михаила Шолохова зиждется на любви к своей нации, — закончил Дудин.
Удар корабельного колокола пригласил моряков с офицерами в камбуз, где был дан праздничный корабельный ужин. Замполит по¬зволил экипажу остограммиться, но мы с Дудиным отказались. Нас выручил Передреев, произнесший тост:
— Могучая Кучка национальных русских литераторов ХХ-го столе¬тья, состоящая из коренных русских людей, по праву может считаться возглавленной Михаилом Шолоховым. Да здравствует писатель¬ская Могучая Кучка! — гаркнул Передреев. Офицеры рявкнули: «Ура!»...
Мне и раньше приходилось выступать на морских либо речных судах, поэтому я пользовалась сувенирными предметами матросского быта. Так, в августе 1981-го года — наиболее фатальном эпизоде в творческой биографии для нас с Юрием, — я каталась на лодке по Москве-реке в заработанной бескозырке, щеголяя еще в тельняшке и джинсовых шортах. Мой бравый вид поразил Юрия Кузнецова напо¬вал: как моряк он не мог не плениться морячкой, тем более потому, что я мастерски владела лодкой — гребля со времен отрочества на Днепре была моей страстью. Сам Юрий служил матросом на подводной лодке, а во время Карибского кризиса по приказу Хрущева в 62-м году плавал на Кубу, когда СССР чуть было не нанёс Соединенным Штатам Америки ракетный удар.
Мы причалили к песчаной отмели. Юрий обмотал лодочную цепь вокруг дерева, замкнул на замок, и мы прошествовали вдоль берега в разговорах о поэзии и о задаче творческой интеллигенции писать сти¬хи для родного народа согласно тезису, провозглашённому Пушкиным: «И чувства добрые я лирой пробуждал». Никакой другой Идеологии никто из нас не признавал.
Я заговорила с Кузнецовым о балладности его поэм, что напо¬минало мне творчество шотландского поэта Роберта Бернса. Юрий гмыкнул, не зная, как относиться к моей точке зрения. Однако я часто высказывала её в разных кругах и теперь пыталась донести до самого автора историко-героических русских баллад. Параллель, проведенная мною между творчеством шотландского поэта Роберта Бернса и творчеством Юрия Кузнецова имела основания, хотя не всегда и не всем казалась приемлемой. Так, Роберт Бернс родился в бедной крестьянской семье, учился и занимался самообра-зованием, а когда увлекся стихосложением, занял активную народную позицию. Женился красавец Роберт в 26 лет, хотя продолжал волочиться за чужими жёнами и в брачном союзе, что также было присуще Юрию Кузнецову. Когда Бернсу исполнилось 35 лет, он стал знаменитым, что произошло и с Кузнецовым, чему способствовал советский литературо¬вед Перцов — специалист по творчеству Маяковского, делавший доклад в 1974 году по первой московской книге Кузнецова: «Во мне и рядом – даль».
Если Роберт Бернс для Шотландии послужил той культурно-поли¬тической фигурой, в которой нуждалась коренная Нация Шотландского государства, то совершенно в точности это же самое следует сказать о Юрии Кузнецове и о его значении для самосознания Великороссов. Никто до Юрия Кузнецова в Русской Народной Поэзии не осилил столь прочувственно грандиозной историко-мифологической и культурно-политической миссии,     никто   не обладал тем былинным богатырским духом, который исходит от всего творчества Русского Гения. Всё, что говорят и пишут о Кузнецове, наводит на меня уныние: настолько это далеко от понимания национального подвига, совершенного Юрием Кузнецовым.
Роберт Бернс обладал привлекательной наружностью, живым темпераментом, что в точности можно отнести и к Юрию Кузнецову того языческого периода его творчества, о котором я повествую. Творчество Бернса пронизано сентиментальными нотками и мело¬диями; и я признаюсь, что это же самое пленило меня в Юрии. Если Поэзия Роберта Бернса отличалась качествами характера, прису¬щими Шотландской Нации: жизнелюбием, изящной шаловливостью, безыскусной ясностью изложения мысли, то поэзия Юрия Кузнецова от¬личалась качествами характера Великороссов: великодушием, суровым мужеством, безыскусной ясностью стихотворного повествования.
Как Р. Бернсу, так и Ю. Кузнецову были свойственны патриоти¬ческая гордость за собственный Народ, самопожертвенная любовь к Родине и грядущим поколениям, уважение к национальным традициям, почтение к святыням.
Народная мудрость и фольклорная ритмика национальных песен лежат в основе творчества обоих Поэтов. Искренность поэзии, чест¬ность и высокое чувство Прекрасного сразу располагают читателей к творчеству Народных Гениев: Р. Бернса и Ю. Кузнецова, чего нельзя сказать о тысячах советских поэтов, рекрутированных отделом про¬паганды ЦК КПСС для обслуживания Советской власти. Тьмы тьмущие военнообязанных Рекрутов от Советской Поэзии завидовали Юрию Кузнецову и распускали о нем сплетни, что повергало Поэта в мрач¬ное состояние духа.
Подобно Бернсу, народный поэт России Юрий Кузнецов далёк от подражательности, самобытен и оригинален, обладает развитым чувством человеческого достоинства. Это последнее обстоятельство разительно отличает Ю. Кузнецова от десятков тысяч верноподданных поэтов, рекрутированных военным ведомством в целях пропаганды Советской власти и коммунизма, а также отличает его от миллионного числа графоманов, порожденных государственным рекрутированием и модой на стихоплётство.
Если творчество Роберта Бернса характеризовалось интересом к Национальной Истории и сострадательностью к род¬ному Народу, то абсолютно то же самое можно отнести и к творчеству певца  Великорусского Этноса Юрию Кузнецову.
Николай Рубцов и Анатолий Передреев в свою очередь с разных сторон осмысливали Отечественную историю, чутко реагировали своею поэзиею на зыбкость последних коммунистических десятилетий. И вот в советской России засияла звезда первой величины — это радо¬вало, поскольку творческое мироощущение Юрия Кузнецова совпадало с моим собственным. Такое совпадение было явлением уникальным, и нас медленно, но верно тянуло друг к другу, пока наконец мы не за¬интересовались друг другом в августе 1981 года.
Абсолютная звёздная величина культурно-политического значения творчества Юрия Кузнецова в Истории Литературы Великороссов равна сиянию Сириуса, видимого даже не¬вооружённым глазом. И я прямо сказала это Юрию на тропинке среди зарослей лесного ореха. Мы выбрались на простор, где высилась самодельная голубятня, где в солнечной лазури порхали белые голуби, а парнишка-голубятник свистел своим голубям. Вскоре мы вышли к более цивилизованной части Филевского парка. Каждый из нас шёл и молча думал о превратностях судьбы, ведь ещё недавно мы считали друг друга врагами без видимой причины к тому благодаря стараниям Литинститутских товарищей: отвергнутых мною женихов.
Громкоговоритель на столбе Филевского парка горланил, распугивая августовских скворцов. После новостей радиомаяк начал трансляцию концерта по заявкам ударников коммунистического труда. Зазвучал французский шансон Поля Адамо, следом — Мирей Матье. Мы с Юрой переглянулись, ступили на асфальтовый пятачок танцплощадки, пустовавший в рабочие часы будней, заскользили в круговороте французской мелодии. Юра танцевал по-матросски дели-катно, заложив левую руку себе за спину и придерживая меня правой. Натанцевавшись, мы приблизились к большой квасной бочке на коле¬сах, заплатили за пару бокалов кваса. Холёная да раскормленная, как свиноматка, советская продавщица сделала нам одолжение: налила квасу в треснувшие стеклянные бокалы со щербатыми краями.
— Гм, — ухмыльнулся Кузнецов, не желавший затевать скандал с хамовитой продавщицей при мне, — кто-то от злобы обгрыз наши кружки!
Юра отшутился, и мы зашли в павильончик на выставку кошек.
— Ах, — обрадовалась я, — у меня был точно такой же сиамский кот по кличке Пифагор! Он был ласковым и разумным, но его растерзали уличные собаки... Пифагор вил гнезда себе в моих шляпах.
Когда мы покинули кошачий павильон, Юрий ухмыльнулся: — Даже кота назвать философским именем!.. Ха-ха... Придумала!.. Между про¬чим, Блэз Паскаль в сочинении «Мысли о религии и о земном бытии» ссылается на «Золотые Стихи» Пифагора... А, может, я запамятовал, Паскаль цитирует философскую поэзию Пифагора в его полемике с иезуитами?.. Знаешь, что больше всего нравится мне у Блэза Паскаля? О, это его постижение вселенского ужаса, это его постижение тревоги, непостоянства, хрупкости мирозданья!..
— Ты ощущаешь бытие так же; вот тебе и нравится подобное, — скривила я нос, — куда лучше мой жизнерадостный, мой солнечный Аристотель! Насколько приятнее атмосфера Греко-римской эстетики и этики, взрастившая Аристотеля, который затем оставил нам как бы голографическую – настолько всеобъемлющую и гармоничную философию! Аристотель творил в 4-м столетии до нашей эры и являл собою универсальный ум, охватывавший сразу множество разных знаний: и логику, и историю, и психологию, и естествознание... Аристотель провозглашал, что госу¬дарство существует ради счастья людей, живущих в нем, и что люди делятся на две категории: на господ и рабов. Так, раб больше всего на свете дорожит телом и всем материальным. А господин предпочитает душу и всё нематериальное. Аристотель утверждал главенство души над телом и учил тому, что Человек способен владеть как самим со¬бою, так и житейскими ситуациями. Если же он не стремится к этому, то он — раб. Аристотель отвергал равенство между людьми, кроме равенства внутрисословного, высоко ценил досуг как возможность для саморазвития и самосовершенствования Человека.
Кузнецов споткнулся о камешек, остановился, остановилась и я. Мы стояли друг напротив друга у журчащего источника, и Юра мрачно произнёс:
— Я хочу, чтоб ты знала один факт... Не кто иной, как именно я в 1973 году зарубил твое приёмное дело, когда ты с первой книгой поступала в Союз писателей. Что ты теперь скажешь мне?
Я взглянула в его глаза: подлец, конечно, промолчал бы о своей оплошности, а честный человек ищет честных отношений. К 1981-му году я уже несколько лет являлась членом элитарного, режимного учреждения Союза писателей СССР, и минувшая проблема к моменту нашей августовской встречи потеряла актуальность. Меня широко публиковали, я гастролировала с литературными концертами по всему Советскому Союзу, и прежние переживания походили на про-шлогодний снег.
— Хотя ты сделал это напрасно, Юра, — молвила я, глядя ему в глаза, — судьба распорядилась иначе, и всё сложилось наилучшим образом! Так что незачем теперь самобичеваться. Будем друзьями! 
Кузнецов тихо вымолвил:— Пани !... - Он прижал мою ладонь к  своему сердцу, и мы долго молча слушали журчание источника. Поэт был одет в хлопковые летние брюки коричневого цвета, в кремовую шёлковую рубашку с распахнутым воротом и закатанными рукавами, на ногах рыжели кожаные сандалии. Никакой щеголеватости, ника¬кого франтовства не замечалось в его простом и практичном стиле одежды. Совершенным антиподом Кузнецову был Передреев, вечно пахнущий духами либо лосьоном и гарцующий среди женского пола в поисках воздыхательницы. Зато как непритязательно на их общем фоне выглядел Николай Рубцов! Его крестьянское равнодушие к моде создавало парадоксальный уют для моего общения с ним: никакой напряженности я не испытывала в приятельстве с единственным из Триады – с одним лишь Рубцовым. Касательно же Юрия, следует отметить, что Кузнецов был подтянут, аккуратен, собран и постоянно нацелен на поиск чего-то запредельного, непостижимого. Это нас пленяло друг в друге и притягивало друг к другу.
Николай Рубцов, помнится, сильно походил на взрослого ребенка, и его по¬стоянно обласкивали сердобольные русские бабы. Он же нуждался в строгой и деловитой хозяйке, кнутом изгоняющей из семейного дома собутыльников — увы, Коле не повезло, он не нашел властной жены. Когда-то огненная вода поработила свободных американских дикарей и лишила их собственной территории. Не то ли самое происходило с Российской Империей в 20 столетьи по причине наркотической зависимости русских мужчин от огненной воды?.. В 19 столетьи лучший композитор Могучей Кучки гениальный Модест Мусоргский в сорокалетнем возрасте допился до чёртиков, попал в сумасшедший дом, где и скончался. Перед смертью композитора навестил художник Репин и нарисовал для потомков живописный портрет гения, испепелённого огненной водой... Повсюду в Европе, где я преподавала авторский курс своей философской системы «Школа Гармонии» (1995-2004 годы), — повсюду, кроме мусульман¬ской Болгарии, в европейской семье главенствует женщина, и пьянство считается разрушителем семьи; запрещена телевизионная пропаганда любых алкогольных напитков, начиная с пива. У нас же огненная вода продолжает разрушать семью и государство. Разрушала огненная вода семьи Кузнецова, Передреева и сотоварищей, разрушала их собственные судьбы. Поэтому они инстинктивно искали волевых и умных женщин, способных держать озорных мужей в руках. Странным образом ещё один из Могучей Кучки поэтов, кроме Кузнецова, поэт Передреев был женат на мусульманке, причем на дико ревнивой че¬ченке, сцену ревности которой по отношению к горничной пришлось нам с мужем лицезреть в писательском доме творчества Ялты. Я же после неудачного первого замужества за ревнивцем считаю ревность опасной и убийственной по отношению к любви, считаю ревность преступной тиранией и не допускаю возможным ни терпеть, ни уважать ее. Это поздно понял Юрий Кузнецов: когда потерял меня.
Сам Поэт, по-видимому, часто страдал от женской ревности, но относился к ней наплевательски. Разумеется, у такого богатыря была туча поклонниц. Юрий Кузнецов обладал богатырской русской красо¬той, мужеством, храбростью, несокрушимостью духа и доблестью в деле служения Родине на идеологическом поприще, которым явля¬лась советская поэзия. Он принадлежал к славянофильскому кружку советских писателей.
Со славянофилами пикетировались западники, но те и другие были удалены от истины, которая находилась в золотой середине.
Центристов советской идеологии возглавил в Брежневскую Эру про¬фессиональный философ, воронежский поэт Валентин Митрофанович Сидоров, мой старший друг, который перебрался в Москву.
Валентин Сидоров возглавил московский кружок Поэтов-Ин¬теллектуалов, увлекавшихся изучением древних цивилизаций. Коммунистический запрет на христианство, всеобщее безбожие и бездуховный атеизм в СССР затрудняли существование поэзии и породили интерес к языческим религиям. И Юрий Кузнецов, и я соответствовали языческой эре 70-х и 80-х годов, воспевали до¬зволенную советской цензурой дохристианскую мифологию и сами играли сценические роли древнеславянских божеств. Такова была наша поэзия советского периода. Мы вжились в свои роли, мы оживотворили своих персонажей, и я могу сказать относительно Языческого Периода нашего творчества, приходившегося на 70-е и 80-е годы XX столетья, что никогда не обратила бы внимания на Юрия, если бы он действительно не воплощал в себе все черты характера Зевса, или, выражаясь языком славянской мифологии, громовержца Перуна. Попутно замечу, что и сам Юрий трепетал, обращаясь ко мне по моему языческому имени, которое внушало ему мистическое ощущение древности.
С отменой цензурного запрета на христианство в 1990-м году при Горбачёве мы стали меняться и всерьёз обратились к религиозной русской философии начала ХХ-го столетья. Стало меняться и твор¬ческое содержание наших книг.
Но в Языческую Эру при советской власти ещё было не до Богоискательства в настоящем смысле, и мы в 70-е и 80-е годы XX столетья довольствовались пра¬вилами игры творческого метода соцреализма.
Правила игры отводили место Юрию Кузнецову в Кружке Славянофилов, а мне — в Кружке Интеллектуальных Поэтов, воз¬главленных Валентином Сидоровым, в кружке центристов.
Московский кружок Поэтов-Интеллектуалов Брежневской Эры, возглавленный Валентином Сидоровым, представлял собой рацио¬нально мыслящих прагматиков, которые дружелюбно подтрунивали над славянофилами из-за тютчевского афоризма на славянофильском знамени:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Центристам из Интеллектуального Кружка тютчевский девиз на славянофильском знамени казался не просто абсурдным, но в пер¬спективе ещё и вредоносным.
Слепая вера в Россию фанатиков-славянофилов подверглась изучению гарвардских аналитиков с одной стороны, китайских охотников за наживой с другой стороны, европейских циников — с третьей, и славянофильский патриотизм в итоге не сумел удержать сверхдержаву СССР в цельном единстве. Характерно, что ни Рубцов, ни Передреев никогда слепо не отстаивали славянофильских истин, поскольку им обоим было присуще природное стремление к реалистичной объективности. На их правдивом фоне фанатизм Юрия Кузнецова огорчал меня и лишал возможности переубедить собеседника.
Эта славянофильская слепота составляла главную причину наших взаимных споров с Кузнецовым, но никто из нас не мог переубедить другого. Чтобы сгладить неприятный осадок в душе от мировоззрен¬ческого конфликта, мы решили посетить Третьяковскую галерею. Там Кузнецов заинтересовался новгородской иконой 17-го столетья «Видение пономаря Тараса» с сюжетом про то, как небесные ангелы стреляют с облаков из боевых луков на землю и убивают грешников. Юрий обмолвился, что чувствует себя причастным к мистической, Небесной церкви Иисуса Христа, что Бог иногда посылает ему про¬зрения и вдохновляет на творчество, но чаще приходится переживать богооставленность, и тогда ничего не остается, кроме того, чтобы жить, как все, и пить водку подобно всем. Тут Юрий Кузнецов указал на скульптуру Коненкова «Языческое божество древних славян Стрибог». Древнеславянский идол стоял в короне, оттопыривая рога, весь из¬украшенный полудрагоценными камнями. В Кузнецове встрепенулось внутреннее пламя, он сверкнул глазами, как настоящий громовержец Перун:
— Конечно, случается, что на меня находит тоска из-за моей по¬кинутости Создателем Мира — из-за богооставленности, но тогда я обращаюсь к Блэзу Паскалю и понимаю, что уже я не одинок, когда я вдвоем с его книгой, с его мыслями, с самим Паскалем... Так что моё ощущение Бога скорее не религиозное, а философское не¬что, — пусть!.. Взгляни на этот гранитный барельеф: всадники бьются на копьях. Барельеф был высечен в 1081 году, ровно за 900 лет до нашего близкого знакомства, гм!.. Ваятель высек этот сюжет из камня 9 столетий назад, его произведение бессмертно... Хочу надеяться, что и моя поэзия будет бессмертна, вечна, что моя поэзия переживет меня, как этот гранитный барельеф... Как ты думаешь?
— Я думаю, что в поэтическом направлении народной поэзии даже Есенин не создал столь масштабной героико-исторической, колоритной и  темпераментной поэзии, как ты. Но в некоторых вещах, увы, ты слеп!
Кузнецов приблизился к псковской иконе 13-го столетья «Илья Пророк в пустыне» и заметил, что день памяти Ильи Пророка подружил нас в Шахматове... Иконная живопись Андрея Рублёва поразила его своей солнечностью. Ощущение божественного сияния от икон завораживало нас обоих. Об иконе Феофана Грека «Преображение на горе фавор» Кузнецов сказал:
— До сих пор Христос излучает святость и красоту.
Я обмолвилась о своей мечте научиться рисовать акварелью люби¬тельские иконы для собственной коллекции любительской живописи, стать самодеятельным изографом.
Когда после Третьяковки в моем творческом кабинете на Филях я показала Юрию коллекцию авторских любительских картинок, он раз¬веселился: его позабавил детский почерк моей живописи, я рисовала, как ребёнок. Это и был редкий стиль наивного искусства, которым владеют лишь редкие чудаки или оригиналы. А взрослый стиль письма просто не давался мне. Юрию нравилась моя игра на электроорганоле, но наши нерешённые проблемы всё равно препятствовали душевной близости. Сравнивая человеческое поведение Юрия Кузнецова и Николая Рубцова при слушании моего пения собственных стихов под музыкальный аккомпанемент самой себе (по античному образцу), припомнился детский музыкальный ксилофон, которым я пользовалась в общежитии: Рубцов очень любил слушать мои хорально-католические сочинения в западно-европейском стиле. Юрия же они изумляли и повергали в раздумья. Вечером мы с Юрием предпочли беседовать среди благоуханной при¬роды Филевско-Кунцевского лесопарка, миновали усадьбу 17 столетья князей Нарышкиных с мраморной скульптурой внизу у реки, посидели возле озера, казавшегося Лунным.
Изредка Кузнецов заговаривал о своей компании, враждовавшей со мной [компания состояла из бывших Литинститутцев – отвергнутых мною ухажеров] и с Поэтами-Интеллектуалами, и нам с Юрой надлежало выяснять отношения, разбираться, какая из литературных группировок более права, это сразу наводило на мысли о междоусобной брани, и я не поддерживала разговора. Различие мировоззренческих пози¬ций дистанцировало нас друг от друга. Мы никак не могли достичь компромисса, поскольку Юрий не стремился к компромиссу: он на¬вязывал мне правоту своей литературной группировки, а я не согла¬шалась. Отсутствие единомыслия огорчало нас, поэтому постепенно мы переходили к более приятным темам. Например, мы говорили о том, что семидесятые годы благоволили к поэтам, что восьмидесятые годы, авось, позволят нам сделать ещё большие рывки вперёд... Моё фактическое положение невесты обескураживало меня: я не была готова к переменам, а Юрий имел семью; к тому же наше словесное фехтование отнюдь не способствовало бы супружеству. Ситуация усугублялась тиранической ревностью моего Отелло. Так, на день рождения 5 августа, когда мне исполнялся 31 год, мой Отелло одарил меня таким букетом роз, подобного которому по красоте, количеству и дороговизне прежде я не держала. Но сцена ревности ужаснула меня, и я выронила из рук эти розы, трепеща от слёз. Мы оба фатально заболели любовью.
Нас с Юрием умиротворяло катание на лодке, плеск весел, и мы предава¬лись этому занятию всё чаще. Плывя в лодке, я думала о том, что творчество Ю. Кузнецова наполнено страданием, поскольку для него «вечного нету, чистого нету» в земном бытии, поскольку нет друга в поколении его сверстников, поскольку он, стоящий на Великом Жизненном Распутьи, часто не видит Бога, думала и о том, что по¬лем сражения в нашу эпоху являются людские сердца, в которых сражаются Бог и дьявол. Я понимала Юрия, — ведь я выросла в писательской семье, и поэтому на его раздражительность отвечала снисходительным дружелюбием. В самом деле, если бы ни литературная среда, сделавшая моё детство несчастным, я не умела бы проявлять безмерное терпение к его куражу.  А так мне подобное озорство не было в диковинку, потому Юра чувствовал, что он может полагаться на меня как на друга, что он всё-таки нашел друга в поколеньи, что дистанция, которую я резко очертила между нами после третьего августовского свиданья, предназначалась для защиты нашего чувства в настоящем и будущем времени от его озорного и не всегда безобидного куража. Благоразумие заставило меня выдернуть телефонный штепсель из розетки, два месяца Кузнецов не мог дозвониться и тем самым понял, что отношения закончены. Я же корпела в Ленинке над конспектированием восточноевропейских исследований славянской мифологии, которые читала на славянских языках в подлиннике, читала абсолютно не симпатичные мне сочинения К.Леонтьева, из¬учала китайскую философию, штудировала философские сочинения Владимира Соловьёва. Так мы расстались.
Наш неожиданный для самоуверенного и самоупоённого Поэта разрыв увеличил дистанцию, которая в дальнейшем позволила сохранить неосквернённым возник¬шее нежное чувство — вечным и чистым — вопреки его сокрушению о том, что «вечного нету, чистого нету...»
В какую-то из августовских встреч 1981 года Кузнецов катал меня на лодке и сказал:
— У меня было много женщин, и я никому не признавался в любви: таково моё правило. Все мои любовницы были красивы да страстны. Но мне никогда не попадалась женщина вроде тебя: необыкновенная, сложная... Я не знаю, что происходит со мной, но происходящее меняет меня.
Поэт закурил, посмотрел в тёмную речную воду, подцепил веслом водоросли и задумался. В его 40 лет он выглядел атлетически, без брюха, обладал ясным рассудком, красотой и богатырским здоро¬вьем. Юрий Кузнецов мечтал иметь сына и спросил меня: хочу ли я сына от него? На моё согласие, данное в каком-то помрачнении рассудка, в измененном состоянии сознанья, он попросил показать ему семейный фотоаль¬бом. Когда мы вернулись в мой творческий кабинет на Фили, он с удовольствием листал фотоальбом и, тыча пальцем в материнскую родню, радовался тому, что такие польские лица он видел в Польше. Наперекор русской родне моя польская бабушка звала меня Миладой, и я продемонстрировала Юрию старинный томик поэзии Мицкевича на польском языке, читанный мне во младенчестве бабушкой, польское Евангелие с четками да старо-польский портрет Шопена. Заметил Кузнецов и портрет Лэси Украинки, подаренный мне поклонником (моим будущим мужем - скульптором), не ускользнуло от его пытливого взгляда и 10-томное собрание сочинений Лэси - Величайшей Поэтессы, когда-либо рожденной Музами. Но Кузнецов ревниво оберегал удобные для его литературной компании женоненавистников убеждения насчёт «мушиного» интеллекта женской литературы и не удосужился послушать украинскую поэзию на языке оригинала. Я включила грамзапись фортепианных произве¬дений Шопена, и музыка очаровала его, он замер над чашкой кофе с дымившейся сигаретой, не замечая, как пепел сыплется в чашку. Затем он заговорил о Второй Мировой Войне, продолжая переживать ощущение мистической близости от солдатских фотографий моего отца, происходившего из русских крестьян, на которого я похожа, как две капли воды. Юрия потрясло то многозначительное совпадение, что мой отец одновременно с его отцом сражался за освобождение Севастополя, где мой отец служил радистом и долбил морзянку. Но мой отец выжил при взятии Сапун-Горы, а его отец погиб. Я тихо объяснила всю жизнь страдавшему из-за смерти отца Юрию, что мой отец выжил ради того, чтобы в послевоенную пятилетку произвести на свет меня, и мы бы встретились.
Поэзия Юрия Кузнецова наполнена мистическими переживаниями того, что запечатлела его детская память: картинами ужаснейшей в истории Христианской Цивилизации Войны. Эти стихотворные переживания делают творчество Кузнецова, зиждящееся на мифологической основе, на мой (безусловно предвзятый) взгляд самым грандиозным за всю историю Русской Поэзии, я сказала бы — Бетховенским. Нисколько не претендуя на объективность моих литературных записок, позволю себе сравнить поэтическое творчество Николая Рубцова с музыкой Римского-Корсакова, а поэтическое творчество Анатолия Передреева с музыкой Глинки. Разве кто-то из композиторов хуже, а кто-то лучше? Нет, конечно. Все разные.
Литературоведы считают Юрия Кузнецова неким поэтом-модернистом; с чем я не могу согласиться. Мне кажется, что тут уместна поговорка: всё новое — это хорошо забытое старое, что Ю. Кузнецов раскопал на руинах старой — языческой цивилизации свои поэтические сокровища и отполировал их современными ювелирными инструментами.
Он приятельствовал с Анатолием Передреевым — общительным и доброжелательным щеголем, который не без основания считался будущим про¬должателем Лермонтова, считался поэтом с гениальными творческими задатками. Напутствие в советскую литературу давал Передрееву друг Маяковского – очень яркий и своеобразный поэт начала XX-го столетья – классик Асеев (друг моего покровителя Николая Ушакова). Во всяком случае преклонение как Рубцова, так и Передреева перед моим литературным учителем Ушаковым вызывало мое доверие к ним обоим. Передреев любил цитировать высказывание Гёте о том, что поскольку заблуждения и всякая ложь провозглашаются в людском обществе постоянно, то вопреки этому надо постоянно напоминать обществу о правде и повторять истину. Приезжая в общежитие за своей подружкой Раечкой после институтских лекций и без предварительной договоренности с моей соседкой, жившей за стенкой, Передреев часто дожидался ее у меня в комнате, сидя за круглым дубовым столом в углу. В результате часовых ожиданий Раечки и мне перепадала какая-нибудь шоколадка. Мы чаевничали, прислушиваясь к коридорным звукам: не раздастся ли щебечущий голосок белорусской блондинки? Не повернется ли ключ в ее двери? Анатолий вынимал какое-нибудь Раечкино стихотворение, напечатанное на пишущей машинке для белорусского издательства, и просил перевести на русский язык непонятные слова. Очень рассмешило Передреева белорусское слово «сябры» - т.е. друзья. Анатолий досадовал на женскую ветреность и непостоянство, бормоча при том, что как в томе Карла Маркса нет цветных картинок – так точно и в женщинах нет ни постоянства, ни серьезности. Поскольку Передреев подобно Рубцову тоже был вдвое старше меня, я учтиво молчала о моем возражении против высказываний старшего и вежливо дожидалась за чаем вдвоем со влюбленным «дяденькой» звуковых признаков возвращения в обитель белокурой Раечки, то и дело застревавшей в дамских магазинах. Передрееву же казалось, однако, что 19-летняя хохотушка, возможно, любезничает с каким-либо хахелем. Он злился, ёрзал на стуле, хлебал чай, как забегавшийся пёс и мечтал о том, чтобы когда-нибудь ученые изобрели бы переносные телефонные аппараты: отсутствие сплошной телефонизации в СССР порождало проблемы в людских взаимоотношениях. Ну, где же Раечка?.. А он сбежал с работы, он так торопился! Ехал в автобусе – а там народу, как сельди в бочке – давка, пришлось даже гаркнуть: - Товарищи! Не наседайте друг на друга, едьте спокойнее. Ведь это самый обычный автобус, в светлое будущее не повезет никого!
Подобно Рубцову Анатолий Передреев считал необходимым  назидать меня – несовершеннолетнюю студентку (я была младше Раечки и всех остальных) и развлекать из-за слишком юного моего возраста. Поэтому подобно Рубцову Анатолий перемежал серьезные наставления развлекательными историями ради единственного – преодоления скуки в общении, ведь скука грозила закончить знакомство с юным, а потому легкомысленным существом. Передреев ёрзал на стуле и доказывал мне мою обязанность изучить произведение Есенина «Ключи Марии». Я сопротивлялась, доказывая старшему товарищу, что Есенин мне ясен, и время моего увлечения его поэзией миновало. Передреев злился, звонко расколачивал ложкой сахар в граненом стакане, ворчал: «Ну, куда запропастилась наша Раиса?» и требовал от меня прекратить детское упорство да прочитать все-таки «Ключи Марии». Анатолий упоминал про Первый Всесоюзный съезд советских писателей в 1934 году, про важную политическую фигуру – Бухарина, который «сунул нос не в свой вопрос» - а именно в поэзию и разгромил это Есенинское произведение, а Есенина обозвал «Идеологом Кулацкого Класса». Главное обвинение Есенину как
И Д Е О Л О Г У  советская власть вменяла то, что своей поэзией он укрепляет вражеский элемент – кулаков. Коммунистам было дело до всего. Передреев толковал, что имя Марии у Есенина равнозначно понятию человеческой души, что Есенин пишет о ключах Души российского крестьянства, но… Но я талдычила, что еще в 14 лет прочитала «Черного человека» - обалдела, ошалела от впечатления, которое не хочу затмевать никакими «ключами»…
Тут мы услышали в коридоре щебет девичьей компании, а затем долгожданный скрежет ключа в соседней двери. Передреев рванулся в коридор, наконец увидел свою Раечку с ворохом покупок, а через 10 минут след их простыл – умчались в ЦДЛ.
В другой раз Передреев поджидал у меня Раечку, толкуя мне о Шолохове. [Между прочим, сегодня уже всеми забыто бессилие Нобелевского Лауреата Шолохова, которого чем-то оскорбил главный редактор издательства «Современник» настолько, что разъяренный Лауреат в 1978-ом году (через десятилетие после Передреевского толкования в общежитии Литинститута) – оскорбил настолько, что Шолохов потребовал от Политбюро ЦК КПСС снять с редакторской должности издательского хама. Однако, оскорбитель Шолохова остался на рабочем месте и преуспел в своей чиновничьей карьере.] Но о Шолохове мы с Передреевым не спорили: тут возникло полное согласие. Раечка снова рыскала по магазинам, Анатолий снова маялся у меня в гостях – казалось, уже обо всем переговорили, а Раечки нет как нет! Тут на пороге моей общежитейской комнаты появился Александр Гаврилов, пришедший занимать у меня деньги, которые давно иссякли. Передреев подарил ему купюру  гораздо более крупную, нежели просил скромный студент Литинститута, и осчастливленный мой сокурсник присел на несколько минут, чтобы почтить известного уже тогда советского поэта, дружившего с нашим общежитейским скитальцем Николаем Рубцовым. Разговор зашел о классике Николае Николаевиче Ушакове. Ярославец Гаврилов припомнил случай, когда Маяковский в компании Ушакова выступал в городе Ярославле и процитировал классика Ушакова:
«Аудитория сыплет вопросы колючие,
Старается озадачить в записочном рвении.
- Товарищ Маяковский! Прочтите-ка лучшее
Ваше стихотворение».
Заговорили о Бухаринском разгроме Есенина, о фатальной ошибке Маяковского, согласившегося «наступить на горло собственной песне», о партийном призыве ударников коммунистического труда в литературу для освоения опустевших после сталинских политических репрессий писательских мест. Коммунистическая Партия Советского Союза рассматривала Литературу как агитационно-пропагандистское средство и сочла необходимым восстановить поредевшее количество Идеологов, то бишь Литературных Комиссаров, в стране, поэтому райкомы и горкомы Партии начали трудиться над увеличением количества самодеятельных литераторов – будущих профессиональных пропагандистов социалистического образа жизни. Во всем Советском Союзе появились учебные курсы для начинающих идеологических борцов Литературного Фронта, как выражались перед Войной (1941-45 гг.), и назывались эти курсы вместе с начинающими литераторами Писательскими Коммунами. Я охотно поддержала разговор, поскольку до моего поступления в Литературный институт я как раз жила наискосок от разрушенных Золотых Ворот тысячелетнего Киева, и мне доводилось любоваться старинным особняком с кариатидами на Владимирской улице, где до Войны располагалась знаменитая Коммуна Советских Писателей, о которой затем свидетельствовал Яков Хелемский в мемуарах о Николае Ушакове. В этих Писательских Коммунах бесплатно преподавали журналистское и литературное мастерство тогдашним общественным корреспондентам газет и журналов: Рабкорам (рабочим корреспондентам), Военкорам (военным корреспондентам), Юнкорам (юным корреспондентам) и Селькорам (сельским корреспондентам). В начале 30-х годов преподавал литературное мастерство в Писательской Коммуне и Ушаков, славившийся своей дворянской церемонностью, аристократической деликатностью, создатель ясного и четкого, реалистичного направления в советской литера туре – создатель целой Ушаковской Школы, к которой волею судьбы выпало счастье принадлежать и мне.
Николай Рубцов любил послушать какое-либо Ушаковское письмо ко мне: всегда строгое, требовательное, понуждавшее меня трудиться над самосовершенствованием во всех отношениях, из чего следовала необходимость отказаться от самодовольных мыслей об институтском признании моих творческих успехов, перестать «почивать на лаврах» местного масштаба, а тщательнее усердствовать в шлифовке литературных текстов (как поэтических, так и прозаических – я гораздо охотнее писала прозу, также одобряемую Ушаковым). Рубцова восхищало в этих письмах то, что Ушаков считал поэзию сокровищницею Родной Речи и хранительницею Родной Речи. Однажды Рубцов прослушал очередной Ушаковский «разнос» моих новых стихов и промолвил: - Какой необыкновенный знаток поэзии твой Ушаков!. Какой внимательный и справедливый литературный критик! Совсем другое дело – наша публичная литературная критика: читать нечего!.. Слышала ли ты когда-нибудь историю про то, как поэт Светлов осадил на писательском собрании одного Критикана?.. Так вот, когда Критикан захлопнул папку с докладом и вышел из-за трибуны, то попросил слова Михаил Светлов, встал за трибуну, взял микрофон и произнес: «Наш докладчик напомнил мне того соседа, которого зовут на помощь тогда, когда надо зарезать курицу». Аристократом родился твой Ушаков, аристократом и умрет…
Так и случилось: Ушаков до конца оставался верен своей дворянской чести и никогда не совершал антихристианских поступков.
- Однако, - произнес Рубцов, - по сравнению с чиновными писателями у Николая Ушакова маловато государственных наград, хотя заслуг перед литературой больше, чем у писательской номенклатуры. Знаешь, одни подставляют грудь для наград, а другие задницу, - часто награды похожи на какую-то бюрократическую формальность…
Издалека времен теперь всплывают то одни воспоминания, то другие. Я хорошо помню глубокое уважение, которое испытывал Юрий Кузнецов к Николаю Рубцову, известна мне и попытка младшего студента Кузнецова подружиться с популярным в Литературном институте Рубцовым (когда Кузнецов пригласил Николая на встречу нового года), кончившаяся ничем. К сожалению, конкурентная ревность не позволила все-таки Кузнецову сблизиться с Николаем Рубцовым, и мне очень горько об этом говорить. Если мои отношения с Юрой были проблемными, то с Николаем я чувствовала себя естественно и спокойно, поскольку, глядя на меня в моей ранней юности, Рубцов, который был почти вдвое старше меня, вспоминал о дочери и    всячески поэтому опекал меня еще и в силу его детдомовской привычки опекать младших.
Слава к Юрию Кузнецову пришла спустя несколько лет после преждевременной, насильственной смерти Николая Рубцова: от рук графоманки — пришла весной 1974 года, когда в Москве вышла в свет книга поэзии Юрия «Во мне и рядом — даль». Эта первая мо¬сковская книга Ю. Кузнецова обратила внимание читателей тем, что поэзия новоявленного поэта оказалась проникнутой антицивилизационным пафосом, что мыслил поэт с позиций древней мифологии. В эту пору пресса уже писала и обо мне; так что период 70-х годов и отчасти 80-х годов ХХ-го столетья можно теперь назвать благо¬приятным для советской поэзии, как никогда раньше. Сразу после издания первой московской книги Ю. Кузнецова я заинтересовалась его творчеством, пышащим национальной героикой. В эпоху раз¬разившегося Кризиса Славянства на Руси стихи с национальной героикой, насыщенные былинной силой и фольклорным колоритом, поражали воображение и выделяли на второй план всех остальных поэтов, среди которых особняком высились Н.Рубцов и А.Передреев.
В моей челябинской книге «Избранные места из Пражского дневника» (2006 г.), имеющейся в фондах Ленинской библиотеки, я сделала, вероятно, незначительную хронологическую ошибку из-за 40-летней давности воспоминаний о Николае Рубцове. Так, я написала о нашей с ним последней встрече «глухим зимним вечером незадолго до его гибели» в трагический для меня декабрь 1970-го года, как это запечатлелось памятью. Но хронология М.А.Полетовой утверждает, что Рубцов находился в Москве в последний раз чуть пораньше – в ноябре. Во всяком случае это был уже снежный ноябрь, который запомнился мне как конец 1970-го года. В книге я писала: «Мы сидели за круглым дубовым столом, задвинутым в угол моей общежитской комнаты, при свете казенной настольной лампы, задравшей черный корпус вверх в потолок, чтобы освещение растекалось по комнате мягче и спокойнее. Николай тихим голосом читал мне стихи «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны», я выражала подлинное восхищение этими стихами, но Рубцов робко и недоверчиво переспрашивал: «Неужели понравилось?..» Все студенты кругом лили ему елей, исключая конкурировавшего с ним Бориса Химерова, с которым до Химеровской женитьбы на мордовке Рубцов часто ссорился. Я же отнюдь не всегда восхищалась поэзией чуждого мне крестьянского направления, редко одобряла и обыкновенно воздерживалась давать оценку тому, что было далеко от моих увлечений… Мы пили остывший чай с хлебом, притрушенным солью: был еще у меня к студенческому пиршеству репчатый лук, кушали и лук, молчали. Рубцов грустно перекладывал свой берет с колена на колено. Но суть не в мелочах. Суть в том, что чувствование душою своей дальнейшей судьбы ощущалось каждым из нас, и нам обоим требовалось почувствовать сопереживание друг от друга. Молчание давало больше, чем беседа. Создавалось гнетущее впечатление от обоюдного молчания в тот последний наш товарищеский вечер, впечатление тревоги от

приближения будущего – трагического для обоих в наступавшем 1971-ом году, когда Рубцову предстояло погибнуть, а я была спасена от гибели буквально чудом, которое привело меня к вере в Бога. Передо мной сидел в понурой позе поэт - признанный уже Народный поэт Николай Рубцов в период постигшего его душевного кризиса. Я еще в своем 20-летнем возрасте не понимала этого, поскольку сама переживала юношеский кризис: случайно так совпало. Поэтому наши сердца бились в унисон, молчание подпитывало обоих какой-то незримой энергией братско-сестринской любви, возникающей от взаимопонимания и парадоксально превратившейся впоследствии в ощущение счастья от этих воспоминаний. Наше взаимопонимание основывалось на чувстве сострадания друг другу. Согбенный, в понурой позе, закинув ногу на ногу и оставив наконец лежать в покое свой берет, Николай что-то говорил мне о любовных неудачах с женщинами; и я видела за этими печальными признаниями человека, рвавшегося к достойной жизни, человека, которому просто не хватало друга-женщины, сильной личности, жены с волевыми свойствами характера. Таким я запомнила Николая Рубцова в последний раз. Не вышло у него в жизни обрести себе поэтическую пару, как это водилось в писательской среде. Да и вообще если задуматься, у всего в природе, как правило, существует пара: север-юг, правое-левое, верхнее-нижнее и т.д. Это философ-ский принцип двойственности вещей. Поэтому мне казалось, что моё творческое партнерство с Юрием Кузнецовым, возможно, имеет от¬ношение к принципу двойственности, иначе именуемому Принципом Полярности. Существовавшая в нас полярность как притягивала, так и ссорила друг с другом. Однажды мы испытали раздражение в споре из-за роли США в деле влияния на СССР. Я твердила, что США стремится одолеть нас и развалить Советский Союз; Кузнецов гневался на меня и доказывал, что США бессильны. Между нами, тем не менее, никогда не звучала брань: это был бы конец знакомству. В подобных спорах со мною Николай Рубцов, к примеру, всегда осторожно предполагал, что в жизни случаются непредсказуе¬мые события, и лучше владел собой, чем Юрий. Зато темпераментный Анатолий Передреев мог кипеть дольше   Кузнецова – правда, кипел он с кем угодно другим, только не со мной.
* * *
Я объяснила Юре, что овладела греблей на речке Северский Донец, на которой выросла, а плавать научилась на Азовском море, вблизи которого прошло моё степное детство. От нашего катания по Москве-реке Юра почувствовал себя легко и счастливо, опустил весла в воду и прямо сказал о том, что желал бы, чтобы у нас родился сын-моряк. Я уклончиво ответила, что сперва следует научиться полностью доверять друг другу и подружиться...
И вот в 2005-ом году после моего возврата из 10-летнего Европейского турне я бродила по крутому берегу реки Дон, думая о том, что сейчас Юра смотрит с небес на меня, а, может быть, даже шествует рядом.
Впервые в жизни видела я Дон, пасшихся на речных поймах овечек, гусей, индюков, а также резвившихся в березняке юношей и девчат - таких талантливых, таких пылких! Только теперь мне стало ясно, что южнорусское солнце напитало своими пламенными лучами и Юрия Кузнецова, и меня для того, чтобы однажды мы пересеклись на общем жизненном пути.
Я силилась вспомнить год публикации литературоведческого па¬сквиля против троих нашумевших поэтов: Юрия Кузнецова, Виктора Сосноры и меня. Но, кроме того, что публикация в «Литературной газете», издававшей партийные циркуляры да разнарядки о том, кого из литераторов любить, а кого ненавидеть, относилась к периоду между 1977 и 1978-м годом, не могла вспомнить. Называлась разгромная ста¬тья «Заклинания при свечах», — и в ней публиковались проклятия нам с Юрой из-за того (как уверял в ЦДЛ Передреев), что наше творчество содержало русский дух, в нем пахло Русью, и оно было мистичным. Эта публикация появилась почти сразу после моего поступления в закрытую идеологическую организацию — Союз советских писателей. Мне удалось поступить лишь с четвёртой попытки. Бывшие студенты Литинститута чинили моему поступлению в ряды советских писателей всяческие препятствия и настроили против меня Юрия Кузнецова, выполнявшего общественную работу в приемной комиссии. Я не знала этого и лишь удивлялась огромной численности мужских шовинистов -завистливых конкурентов, не допускавших меня в своё закрытое общество, словно все они были талантливее меня.
В одну из Августовских Встреч 1981-го года мы бродили с Юрием по Филевскому парку, упражняясь в словесном фехтовании. Ветер норовил сорвать с меня лиловую соломенную шляпу с широкими полями; колючие кустарники выдергивали нитки из моего шелкового костюма художественной работы, в босоножки набивались земляные камешки, — мой искусно подобранный туалет портился, и я напрягалась в усилии, чтобы скрыть раздражение: нет, мне не нравилось в великосветском туалете продираться через не¬пролазные тропы! А Юра ломился сквозь кусты впереди меня, как медведь, и вдобавок ко всему ещё дерзал доказывать мне, что его духовный кумир Паскаль лучше моего Аристотеля!
— Бабы ничего не смыслят в высоких материях, — оборачивался Кузнецов, дразня меня да поджидая, когда я отдеру лиловые ленты, развесившиеся со шляпных краев, от колючих ветвей малины и завяжу бантом у подбородка, — а французский математик и философ 17-го столетья Блэз Паскаль, между прочим, положил начало иррационализ¬му, романтизму и экзистенциализму, без которых современная поэзия существовать не может! Как же так, что ты не читала Паскаля?! —  понарошку воз¬мущался Кузнецов.
— Да можно ли объять необъятное, Юра? — всерьез кипела я. — Время человеческой жизни ограничено; при всём желании я никогда не про¬читаю Паскаля, поскольку у меня есть Аристотель, Сократ, Платон...
Ну, да, не бабское дело читать Паскаля, — дразнил Юрий, — а полезно было бы всё же прочесть! Ведь Блэз Паскаль слыл презанятной фигурой: полумонах, аскет, мыслитель, который рассматривал христианство как синтез космологии с метафизикой аристотелевского и неоплатонического типа, а также синтез с идеологией монархизма.
Я, наконец завязала бант у подбородка и перестала страшиться того, что ветер унесёт мою шляпку, по украинской традиции упёрла руки в боки и уставилась на своего искусителя: — Бабы, может, действительно ничего не смыслят в высоких материях, да и не бабское это занятие, конечно; однако, в высоких материях благородные дамы смыслят отлично! Так, высо¬кие материи со времён Ярослава Мудрого являлись сферой дамских интересов! Например, дочери и жёны благородных древнерусских князей, выходив¬шие замуж за королей иностранных государств, превосходили своей учёностью мужей, затмевали европеек и очень скоро начинали влиять на международную политику. Так что свое презрение к бабам, Юрий Поликарпович, извольте приберечь для кухарок, не видящих вокруг себя ничего, кроме кастрюль! А мне скучно слушать про Ваше пре¬зрение к русским кухаркам!
— Отчего же? — подначивал Юрий. — Ведь ты же русская по¬этесса?!.
— Но я дама, а не простолюдинка, оттого не потерплю мужицкой разнузданности! Моя польская бабушка, в чьём имении на Украине я родилась, за меньшую дерзость повелевала на конюшне сечь мужиков. Так извольте в моем обществе вести себя достойно дамы, а не по-мужицки!
Кузнецов, казалось, только и ждавший такой гневной отповеди, приблизился, поцеловал мою руку и пролепетал: — Пани!.. Напишите стихи о Вашем происхождении, свою фамильную историю. Прошу Вас!
Его глаза излучали сердечное тепло и почтенье.
— А мой Аристотель, — продолжала я гневаться, — между прочим, заложил основы классической философии, которою питался Ваш любимый Блэз Паскаль! Мой Аристотель после смерти Платона вос¬питывал будущего завоевателя мира, непобедимого и божественного Александра Македонского!
— Пани, — прижал мою ладонь к сердцу Поэт, — нашего сына я назову Александром.
Через много лет, когда наконец мне удалось выздороветь от этой безрассудной любви, я написала философскую поэму «Прощание на Лунном озере» с использованием произошедшего события и с появлением у Лады и Перуна божественного младенца Александра – в книге «Россия – музыка во мне» издана эта поэма. 1993-ий год, Россия.
В каком-то из любовных стихотворений Юрий Кузнецов потом утешал меня по поводу нерождённого сына. Я прочитала в его книж¬ном послании нежное уверение в том, что наш божественный сын уже родился на небесах. В каждой последующей (после Августовских встреч 1981 года) книге Юрия Кузнецова он просил у меня прощения за нашу разлуку. Я не обвиняла его: поэтам нельзя вступать в супру¬жеские отношения, это аксиома. Таков Фатум поэтов.
* * *
Однажды мы с Юрием Кузнецовым провели вечер на музыкальном концерте в бывшей церкви Покрова на Филях, переоборудованной в музей. Мы слушали хоровое пение на музыку Бортнянского, Березовского, Веделя и Чеснокова. Поэт сидел в кресле справа от меня да искоса изучал мой
туалет: я облеклась в удобное долгополое платье с длинными рукавами
и глухим воротом — серебристо-серое, изукрашенное мелкими черны-
ми листочками акации. К платью полагался черный бант, обвязанный вокруг шеи. В этом образе я зафиксировала себя в миниатюрной поэме «Солнечное затмение», где выведен портрет Юрия Кузнецова - эта миниатюрная поэма была прочитана ему вслух - данная ситуация описана в следующем моем эссе о Юрии Кузнецове «Равнение на знамя» [из книги «ЭПИЗОДЫ…»]. Я носила в ту пору 44 размер одежды, 36 размер обуви и казалась против Юрия почти ребёнком. Он проявлял предельную деликатность ко мне и наслаждался музыкальным вечером, непринужденностью нашего общения тем летним вечером. Мне нравилось в Юрии то, что он ничего из себя не корчил, а был тем, кем был. В этом смысле никогда не ломался и всегда был прямолинеен Николай Рубцов. Касательно же Анатолия Передреева скажу, что по природе своей он был артистичен, обладал изрядными дипломатическими качествами характера, что весьма служило к пользе абсолютно непрактичного Рубцова, дружившего с Анатолием. Строго говоря, также и Юрий Кузнецов не владел искусством земного существования, ему не хватало компромиссности. Но если бы он владел всем этим, он был бы посредственностью, как сотни советских военных поэтов и тысячи графоманов из военного ведомства, рекрутированных на служение советской пропаганде в должностях поэтов.
— Какая гениальная музыка!— вздохнул на концерте религиозной музыки Кузнецов,— создание таких шедевров вынуло всю жизнь из авторов, измочалило их, привело к преждевременной смерти, а теперь обыватели благополучно потребляют эту гениальную музыку — жизни гениев, поедают, как силос... В этом трагедия гениальных личностей.
* * *
Теплым августовским полднем мы с Юрием Кузнецовым встрети¬лись на Филевском причале. Я держала в руке антикварный бамбуко¬вый зонтик из голубого шёлка, подаренный матерью; и мой длинный костюм бирюзового оттенка с лиловыми воланами да лиловым бантом на спине надежно защищал меня от комаров. Этот шёлковый костюм художественной работы с лиловой шляпкой, которую я удерживала от ветра, впечатлил Поэта, и он пробормотал:
— Между прочим, я заметил, что с возрастом возрастает и са¬мокритика, возрастает недовольство собой, исчезает лучезарная радость молодости... Мне 40 лет, и я стал часто погружаться в какие-то сумерки Бытия... Это когда меня охватывает тоска из-за того, что окружающий мир кажется враждебным мне, враждебным человеку — совершенно чуждым. Тогда я обращаю взор к небу и спрашиваю: есть ли Бог в самом деле? Мне приходит в голову, что Бог — это нечто иное, чем мы себе представляем, что Творец мира — это вовсе не добрый дедушка на облаках... Бог неописуем! — воскликнул Кузнецов. — К Богу неприменимы человеческие категории... Впрочем, может, я ошибаюсь... Я ведь не учитель чело¬вечества по своему складу и не пастырь... Я боюсь пророчествовать, я не стремлюсь также и к достижению порядка, гармонии; нет; я стремлюсь к достижению вдохновения и творческого откровения - экстаза, меня интересует в любом явлении страсть! Я поэт — и только.
Мы сели в лодку, и Юрий начал грести в сторону Кунцева, за по¬ворот речного русла. Мы причалили к левому берегу в ивовую тень. Песчаный берег просвечивался под августовским солнцем. Дикая утка с утиным выводком шмыгнули прочь от причалившей лодки. Юрий опустил весла в воду и продолжил: — Смысл поэзии состоит в создании красоты. Поэзия очищает мир от грязи, преобразует грязное в чистое...
Я пожала плечами, потому что затруднялась в определении смыс¬ла поэзии, занятие которой всё больше казалось мне напрасным, особенно при той массовой графомании, которая охватила военную сферу, использовавшую поэзию как пропагандистское средство, идеологи¬ческий инструмент.
Невдалеке девочки пускали мыльные пузыри, а три мальчика скака¬ли на конях. Мы поднялись на дорогу, ведущую к заречной деревеньке. Юрий подошел к колодезному журавлю, вытянул ведро воды, припал к воде, зафыркал, засмеялся. Рядом с колодцем паслись гуси да козы. Старичок отпиливал сухой яблоневый сук. Юра взял у старика пилу и враз отпилил сухой сук. Дед одарил нас яблоками. Мы прошлись вдоль деревни, наблюдая за старухой, ловившей поросёнка, который метался по двору и визжал. У соседней избы мужичок строгал доски, а его маленький сынок осваивал балалайку.
Я вытряхнула землю из своих лиловых греческих черевичек, и мы вернулись в лодку, поплыли дальше по Москве-реке. Юрий про¬должил разговор о поэзии: — Поэзия не могла бы преображать мир, если бы не служила Правде. Существует на земле Высшая Правда, которую ищет Поэзия, очистительная, покаянная Правда — та, которая ведёт к покаянию... Ведь на земле столь много грязи, греха и обще¬человеческой вины, что жить порой становится невмоготу, дышится тяжко... Я хотел бы писать Правду, одну только правду, но это дело сложное, — вздохнул Кузнецов, — кажется, вроде написал правдиво, а на самом деле — удалился от истины!
Поэт сокрушенно замотал головой и взглянул на небо. Грозовая туча прогрохотала, блеснула молния, пришлось вновь спешно причаливать к деревенскому берегу. Посыпался град с дождём. Мы забежали на пасеку под навес, где стояли верстак, самодельный рабочий стол и пара лавок, лежал инвентарь. Пара девушек-подростков лет 14 тоже забежали под навес, чтобы укрыться от дождя, узнали меня, обрадовались: — А мы помним Вас, товарищ поэтесса! Вы в прошлом году выступали в на¬шем музыкальном училище!..
Девушки щебетали про то, что сегодня в деревне свадьба: их тётя — колхозная бухгалтерша выходит замуж за агронома. Мои по¬клонницы так вцепились в меня, что нам с Юрой не оставалось ничего другого, как прийти с племянницами невесты на свадьбу и сделаться почётными гостями. Свадебный гармонист лихо наяривал плясовую, невеста с женихом танцевали посреди двора, дети ползали под сто¬лами, а гости хрипли от возгласов: «Горько!..»
После дождя в деревне небо украсилось радугой. Закукарекали петухи. Мы спустились к лодке, отперли лодочный замок от цепи, обвивавшей ствол ивы. Юра поднял на берегу гусиное перо и на¬чертал им на песке заветное слово, которое сделало меня счастли¬вой. Затем он спрятал гусиное перо в карман. Мы поплыли назад к лодочной станции.
Когда сдали лодку на станции проката и прошлись по Кунцевскому лесопарку, Юра встал возле векового дуба, облокотился о него в позе свободного художника, задумался.
— Я посвятил жизнь служению своему Народу и Правде, а также поиску истины, — сказал Поэт. — Блэз Паскаль считал эти занятия единственными, которыми есть смысл заниматься на земле. Не знаю, что получится из моих трудов, — нахмурился Юра, — но во всяком случае это дает мне ощущение почвы под ногами. Это спасает от приступов чёрной меланхолии, когда вдруг приходит в голову, что Создатель Мира забыл меня, оставил меня!..
Я понимала, как ужасно то, что он пытается сказать. Это чувство богооставленности в моей юности порождало во мне желание самоубий¬ства; оно же вызвало у Иисуса Христа, ещё живого, висевшего на кресте, душевный вопль: «Отец мой Небесный, зачем Ты оставил Меня?»
— Юра, — сказала я на это, — искра Божия живёт в нас, значит, Бог как-то причастен к нам — даже если мы не замечаем Его при¬частности... Мы с тобой принадлежим к тому редкому типу людей, которые страдают из-за конфликта творческой личности с пошлостью грязного, лживого мира. Поэтическое творчество способствует пре-одолению нашего конфликта, но не избавляет от него... Я понимаю, как мучительно это для тебя!
Мы неспешно двинулись по дороге. Навстречу попался щенок. Кузнецов присел и начал дразнить щенка палочкой, — забавлялся.
Когда на футбольной площадке мы остановились, чтобы понаблюдать за юными футболистами, Юра поинтересовался, кем я считаю его?
— Величайшим Мифотворцем за целое тысячелетье с момента крещения Руси, — прямо ответила я, — а по значению же для своего Этноса ты подобен Роберту Бернсу, и для тебя это отнюдь не тайна.
— А себя кем считаешь? — хмыкнул Кузнецов.
— А себя считаю первой Национальной Поэтессой за всю русскую историю, поскольку у Ахматовой и Цветаевой — крупных поэтесс — от¬сутствовали национальные задачи в творчестве.
— Знаешь, что мне в тебе не нравится? — опять хмыкнул Кузнецов и продолжил: — Твоя наукообразная речь, нашпигованная научной терминологией. Поэту не пристало выражаться казённой речью, поэт — вольный казак!
— Однако, — возразила я и попридержала соломенные поля своей шляпы, — если избегать научной терминологии, то наша беседа пре¬вратится в базар, сделается хаотичной и лишится точности... Зачем нужен такой словесный мусор? Я не выношу никакого пустозвонства, никакого трёпа и уж тем более сплетен нигде и никогда!
Кузнецов задумался, сломал ветвь орешника и отмахнулся от комара.
— А мне брехали про тебя всё наоборот, — вздохнул Юрий с сожа¬лением, — это при том, что из тебя слова лишнего не выцедишь...
Мы расположились на лавке под вековой липой. Юра разделся, поплыл в реке далеко за буёк, потом вернулся, и я поплыла. Когда я повисла на буйке, я сумела помахать ему рукой, он мне ответил тем же жестом.
Как заметна была разница в характерах Ю.Кузнецова, А.Передреева и Н.Рубцова! Ни Передреев, ни Рубцов не придавали значения общежитейским сплетням Литинститутцев, презирая само занятие сплетнями как занятие низкое. Однако, Ю.Кузнецов был убежден, что «нету дыма без огня» и ничуть не догадывался о движущем механизме клеветнического шквального огня, т.е. о конкурентной подоплёке сопернических сплетен – таких обыкновенных в богемной среде! Да и в спортивной, и в научной тоже.
В моей Челябинской книге «Избранные места из Пражского дневника» я сосредоточила свое внимание на многозначительной последней встрече с Николаем Рубцовым. Осмысливая ее через 40 лет, в книге я задалась вопросом: «Не пойму, почему так неотвязно крутится у меня в голове память о Коле? В конце концов сотни более близких приятелей или друзей знали Рубцова лучше меня, и память о нем не померкнет уже с их заботливой помощью. Что же так мучает меня, что так досаждает в коллективных воспоминаниях о нем? Мучает опошление имени Рубцова, ставшего модным, досаждают ненужные дифирамбы, удаляющие от понимания личности Народного Поэта – от его противоречивой натуры. Человек сиротского склада личности не выносит лукавства, подлости, предательства, т.к. слишком много в детстве страдал и сделался ранимым, не терпит чувства конкурентности как оскорбительного для братско-сестринских чувств, обязанных господствовать в людском обществе. И вообще меня удивляло поведение Рубцова в некоторых случаях. Например, залетная прибалтийская поэтесса Мара Гриезане вместе с ее мужем – поэтом Юрием Влодовым с большой интернациональной компанией как-то пригласили меня на пир в чью-то общежитейскую комнату. Я была сильно голодна перед стипендией, хватавшей только на полмесяца, пришла и накинулась на картошку в мундире. Только от них я узнала, что Николай Рубцов хвалит меня передо всеми студентами и пресекает всякие кривотолки. Я пожала плечами: мне абсолютно не было понятно, как могла я нравиться поэту крестьянского направления с моими заумными модерновыми стихами, чуждыми  традиционалисту?.. До сих пор не понимаю, чем я так интересовала Рубцова, просиживавшего у меня целые часы часто даже во вред моим любовным свиданиям: появлялся в моей комнате Николай внезапно и требовал отмены свиданий ради гостя. Было бы, конечно, нелюбезно отказать в почтении дяденьке вдвое старшему…»
Друживший с моей белорусской подружкой Раисой поэт Передреев нисколько не сомневался в добрых отзывах обо мне своей белокурой пассии, поэтому также резко пресекал конкурентную клевету на мой счет со стороны соперников, но совсем другой был Юрий Кузнецов, живущий правилами народных поговорок, например: «Нет дыма без огня». И надо же было тому случиться, что нас обоих, стравленных завистливыми конкурентами друг с другом, угораздило попасть под стрелы Амура!..
* * *
В споре о Константине Леонтьеве мы добрались до моего филевского творческого кабинета, расположились за изукрашенным Хохломской росписью чайным столом. Вдруг по телефону позвонила из Киева моя мать. Кузнецов попросил телефонную трубку и в душевном пылу произнес матери приятные слова. Ему было известно, что моя мать — украинский классик,

Юра говорил с ней в коллегиальном стиле и не скрывал радости от нашего сближения.
Через пару лет Кузнецов лично познакомился с моей матерью в  писательском доме творчества Переделкино, когда мать приехала в Москву для переиздания своих произведений в русском переводе, которым занимался Александр Юдахин, знакомый с моею матерью. Тогда в компании с Владимиром Личутиным мы с Юрой провели час за вечерним десертом. Кузнецов заметил, что замужество сделало меня ещё более душевно хрупкой, чем я была в августе 1981-го года. Он колол в ладони грецкие орехи, сложенные парами, и угощал меня ядрами. Юра осторожно смотрел на меня, молчаливо силясь угадать причину, по которой я лишилась дара речи. Встреча так волновала меня, что я быстро удалилась в гостиничный номер, занимаемый ма¬терью. Через четверть часа Поэт постучался к нам в дверь и попросил у матери  позволения погулять со мной по усадебным аллеям. Жестом я подала матери знак отказа, поэтому мать ответила, что для прогулок наступит светлое завтрашнее утро, а теперь темно, спать пора... Утром я исчезла из Переделкина прежде подъема насельников — чуть свет. Это была первая и последняя попытка Юрия Кузнецова наладить со мной контакт после нашей внезапной разлуки. И эта попытка продемонстрировала ему, что даже самое малое его прикосновение ко мне (как словесное, так и физическое) ранит меня, что после нашей скорбной разлуки теперь уже поздно и контакт абсолютно невозможен.
* * *
В языческий период наших августовских встреч Юрий Кузнецов сокрушенно говорил о травле его завистниками. Затем разговор соскользнул на Константина Леонтьева, которого я не читала, но прочла после вдохновенного монолога Юрия. Признаюсь, что, кроме восхищения античной цивилизацией и возмущения бездарностью среднего человеческого типа, критикуемого беллетристом-филосо¬фом, в Леонтьеве не заинтересовало меня ничего. Возможно, имел влияние на мое восприятие тот факт, что я читала труды Константина Леонтьева в Ленинской библиотеке тогда, когда внезапно и самочинно, без пред¬упреждения оборвала связь с Юрием Кузнецовым, начавшую тяготить меня. Поэт провозглашал, что, как правило, женщины к литературе не способны, что женский интеллект равен интеллекту мухи и что женские мозги — это мушиные мозги. Однажды, гневаясь из-за моей сталь¬ной выдержки и несокрушимой душевной стойкости, Юрий Кузнецов заявил, что женщины в литературе не создали ничего великого. Мы сидели на деревянных лавках за грубо сколоченным столом под ябло¬ней, и я, собрав всё свое самообладание, спросила:
— А читал ли ты Лэсю Украинку?
— Нет, — замотал головой Юрий, — и читать не желаю!
— Если бы ты сделал исключение для Лэси, — примирительно сказала я, — тогда с некоторой натяжкой можно было бы принять твое суждение. Но поскольку не читал, то я буду придерживаться того мнения, что ты — озорник, Юра, что ты любитель разводить эпатаж, шокировать, — куражиться, — одним словом. Мальчишество всё это! — умозаключила я.
Юрий сорвал дикое яблоко, висевшее на ветви сбоку от него, и смущенно заулыбался: я победила его, а без сражения (пусть даже словесного) он не ценил никакого общения. Меня же, напротив, удручала борьба за лидерство и удручало посягательство на сувере¬нитет моей персоны; в этом проглядывалась наша психологическая несовместимость. Я раздражала его, и это он выразил позднее в стихотворении «Затмение», явно перекликавшемся с моим «Солнечным затмением»:
«Ты — солнце, я — день, — писал Ю. Кузнецов в стихотворении, используя символику также и другого моего стихотворения «Укоризна» (с диадемой), — «Я солнце любил... Явилась другая, твой лик заслоня... Мерцают светила средь тёмного дня. ...И только корона твоя сияет из тьмы Бытия».
В конце концов вся эта вообще поэтическая вакханалия начала мне всё больше казаться напрасной тратой времени, и я стала задумываться о том, как бы прекратить свои занятия поэтическим творчеством. В 1993 году с изданием сборника «Россия — музыка во мне» я по¬ставила точку в моих занятиях поэзией и сожалею лишь о том, что не сделала этого раньше. После этого я начала прощаться с любимыми поэтическими книгами, безжалостно раздаривая их направо и налево.
Припомнилось, как в одну из Августовских встреч Юрий Кузнецов заглянул в мой книжный шкаф, обнаружил единственный томик Бунина, случайно оказавшийся у меня из многотомного собрания сочинений и вос¬кликнул: — Именно этого тома не хватает в моем комплекте! Здесь опубликованы «Темные аллеи», которые я люблю перечитывать!
— Я вполне обойдусь без «Темных аллей», — пожала я плечами, не разделяя eго восторга, — возьми, пожалуйста, этот томик себе, пусть твоя коллекция будет полной.
Такое удивительное стечение обстоятельств невольно наводит на мысль о том, что без меня, вероятно, в судьбе Юрия Кузнецова не было бы законченности и полноты, а без него в моей судьбе при¬сутствовало бы нечто нереализованное, не имеющее применения, как бунинский томик, не тронувший меня. Я веду речь о судьбе по¬этической: как бы хотелось мне никогда не знать ее! Мои чувства периодически находившего отвращения от стихотворчества обескураживали Николая Рубцова, весьма уважительно отзывавшегося о моей юношеской поэзии. Однажды лет примерно в 18  впала я в какую-то слепую ярость от ощущения бесперспективности занятия поэзией и растолковала своему старшему товарищу, что моя мать – украинский классик еще в моем детстве отравила меня литературой. Если бы ни материнский ремень, никогда бы не занималась я тем, что не сулит никаких житейских благ, но жертвенно по сути да и к тому же преисполнено подозрительностью советской власти, политическими репрессиями и казнями! Рубцов обомлел от такого отнюдь не детского, прямого и честного монолога и уставился на юную девицу: это ж надо в таком «сопливом» еще возрасте уже понимать, почем фунт лиха в писательской профессии! Но как было не понимать, если я росла в профессиональной литературной среде Украины, где каждодневно обсуждались прошлые или теперешние (для тех лет) расправы русской власти над непослушными ей вольнодумными писателями, первым из которых слыл Тарас Шевченко?! Николай вздохнул, упомянув о трагической судьбе Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, Есенина, Маяковского и завел речь об ученом-астрофизике Козыреве. От примирительного воркования Рубцова постепенно мне легчало, и я вновь смирялась с навязанной против моего желания материнской волей касательно меня быть советской поэтессой. Впрочем, меня гораздо больше всегда увлекала проза и вообще настоящее реальное бытие, отчего Рубцов и начал утешать меня повествованием о трагической судьбе великого человека из мира науки: - Знаешь, нам все-таки, авось, не придется десять лет в тюрьме сидеть, как Козыреву. А он, бедняга, даже маялся в неотапливаемом карцере зимой! В его алюминиевой кружке, как рассказывают, например, вода заледенела…Сидел же Козырев по статье политической – разумеется, как враг народа. И вот сидит, значит,  звездочет Козырев в тюрьме – «посиживает»: лес валит, траншеи роет, кирпич кладет, - лучшие годы молодости убивает почем зря… В зимнем карцере оказался, смерть почуял: замерзает! Что делать? Да как принялся  тут Козырев молиться Богу, да как взмолился!.. И, как рассказывают, ощутил он, что в его груди распалился костер… Костер, значит, распалился да греет Козырева изнутри, как-то будто отапливает. Спасся, короче говоря, молитвой к Богу Козырев от верной гибели зимой в неотапливаемом карцере… Спасся звездочет наш Козырев от смерти и думает: а разве не подобное неизвестное тепло греет звездочки в мирозданьи? Тут ученый-астрофизик и догадался, что по такому же сверхъестественному принципу как-то генерируется необъяснимая теплоэнергия и в звездных недрах. Так вот и совершил Козырев свое великое научное открытие, как мне рассказывали в Ленинграде… Понимаешь, нам только лишь кажется, что кто-то навязывает нам судьбу или кажется, что кто-то ломает ее: нет, судьба давным-давно заготовлена каждому человеку, с пеленок еще!..
- Не знаю, - усомнилась я, прикуривая новую сигарету от Рубцовской горящей, - когда докопаюсь до истины, тогда и поверю…
Я вскочила со стула и заметалась по своей общежитейской комнате, как пума. Рубцов ухмыльнулся.
- А что еще говорят в твоем любимом Ленинграде про Козырева? – улыбнулась и я: мой гнев из-за навязанной судьбы миновал.
- Говорят, что астрофизик Козырев предположил, будто бы Время есть какое-то неизученное явление природы, что Время материально… Сама понимаешь: Козыревская теория идет вразрез с общепринятой, поэтому его травят, на него клевещут, - таков удел великих людей, увы… Я заметил, что очень многие выдающиеся личности становились великими принудительно: то ли обстоятельства принуждали их к неимоверному, просто каторжному труду в своей профессии, то ли чья-то злая воля…
- Но я ничуть не желаю пополнять ряды мучеников, - вскипела я снова и заметалась по комнате подобно пуме в клетке. -  В мировой поэзии все великое уже создано, зачем еще мы там околачиваемся?!
- В этом заключена тайна человеческого бытия, - выпустил дымное облако Рубцов, довольный тем, что урезонил да наставил подопечное существо на путь истинный. Однако, раздражение от бессмысленности занятия поэзией продолжало еще долго одолевать меня: до тех пор, покамест все-таки я не бросила перо. Такие мои ощущения выглядели нелогичными во мнении ценителей моей поэзии, в число которых вошел однажды и Юрий Кузнецов – это случилось в ту мимолетную счастливую пору, когда пресса много писала и спорила обо мне.
Юрий замечал во мне порывы этих чувств отвращения от поэзии, и они казались ему несвойственными для Поэтессы, странными. Он не наблюдал у советских поэтесс ничего подобного: никакая из них не могла решиться бросить писать стихи, как сделала это я в 1993 году. Впрочем, трудно назвать даже имена советских поэтов – мужчин, бросивших поэзию: неписаным Кожиновским кодексом Поэта такой поступок считался непозволительным, перечеркивающим все предыдущие достижения и жертвы отчаявшегося и разочарованного в поэтической иллюзорности Литератора.
Необъяснимая необычность моего поведения одновременно и от¬талкивала Кузнецова от меня, и притягивала ко мне. Но факт моего произрастания в писательской среде сделал бы всё вполне объясни¬мым и обычным для любознательного биографа. Поэту же Кузнецову не было дано понимать сверх меры, ему назначалась иная миссия на земле.
Мне же отмерено было фатумом прослужить национальной рус¬ской поэзии четверть века: 25 лет от звонка до звонка и посвятить Юрию Кузнецову десяток (или чуть больше) произведений, лучшее из которых — поэма «Прощание на Лунном Озере». Судя по его книжным откликам (перекликающимися с моими стихами, адресованными ему), Поэт пребывал от моего творчества под заметным впечатле¬нием. Мы внезапно расстались — так же, как внезапно сблизились, но наше духовное общение на расстоянии протекало мысленно и никогда не прекращалось, о чем свидетельствуют наши книги. Так было в античности у Алкея и Сафо, мы — не первый такой пример в истории мировой культуры, и, полагаю, не последний. Во всяком случае, теперь уместно упомянуть о том, что предшествовало нашему не¬ожиданному расставанию.
При закате мы поднимались с берега Москвы-реки по деревян¬ной филевской лестнице с выкрашенными алой краской перилами. На перилах я заметила крупную чёрную бабочку и поймала её. Юра разглядел мою поимку; он внутренне дрогнул, скрывая как будто беспричинную тревогу, и приказал вышвырнуть бабочку вон, так как я из¬ловила траурницу — бабочку, сулящую несчастье. Я радовалась своей бабочке, как дитя, и не выпускала. Когда мы поднялись ещё на десяток ступеней вверх, Поэт остановился и вновь мрачно повелел выпустить траурницу на волю.
— Ни за что! — воскликнула я. — Ещё никогда в жизни не удава¬лось мне изловить такую прекрасную бабочку! Я принесу её домой и пришпилю к стене булавкой.
Безмолвно мы поднялись до середины лестницы, и Юра в третий раз (теперь просительно и мягко) повелел выпустить бабочку на волю. Но я принесла траурницу домой и при¬шпилила к стене.
Мы простились в нежных чувствах, как и в предыдущие встречи. Наконец мой стереопроигрыватель грампластинок стих, и наступила тишина. Я не чувствовала нисколько лёгкости и радости от нашей романтической истории, которые указывали бы на перспективность отношений, дога¬дывалась, что грядущая боевая схватка двух лидеров (такая типичная для всех писательских семей) омрачит то чистое и подлинное, что со¬единило нас в августе. «Нужно ли это мне?» — откинулась я на спинку стула, подумала и выдернула телефонный штепсель из розетки. Я не включала телефон два месяца, проводя время в Ленинской библиотеке. Юрий Кузнецов понял по моему глухому и упорному молчанию, что это разрыв.
Наша Августовская 1981-го года история сближения, как теперь кажется мне, была в судьбе каждого из нас фатальным событием, включавшим познание и самопознание, была поводом для самосовершенствования и совер-шенствования друг друга, была причиной для зарождения истинной любви и взаимоуважения. Хотя мы расстались и замолчали, заговори¬ли наши Музы. Мы не ведали, что вся эта история представляла собой мимолетное человеческое счастье.
Как думается мне по прошествии десятилетий, эта история — короткая, но всегда в наших душах пламеневшая, — на самом деле являлась магическим сотворчеством двух художников слова, постижением творческого экстаза, вызываемого мыслительным процессом, рас¬тянувшимся во времени, являлась фактом Искусства. Не будь в этой истории магии Искусства, она не стоила бы ни гроша.
___