Старшенькая

         Нас встречал яркий, сверкающий, как новогодняя ёлка, ночной город. Его праздничный облик казался вызывающим. Ведь мы с младшей сестрицей приехали отнюдь не на праздник, а чтобы проводить в последний путь нашу старшенькую, именно так она подписывалась в письмах к нам.
         За десять часов езды, механически наблюдая за пейзажными зарисовками за окном автомобиля, я всё пыталась представить её в гробу.Её,всегда неунывающую, полную, улыбчивую, добрую, заменившую нам мать.
Она была для нас тем общим костром, ярким и жарким, который собирает увлечённых туристов вокруг себя.Мы летели к этому костру, зная, что он обогреет. Этот костёр погас. Вокруг стало холодно и темно. И иллюминации городских улиц раздражали.
         В виски всё время стучал вопрос"Как же теперь без неё?, "Кто, лукаво улыбаясь, спросит:"Том, ощущаешь ли ты вкус этого яблока?" Наша любимая цитата из "Тома Сойера". Она произносила это, угощая чем-нибудь вкусненьким. И мы радостно отвечали:"Ощущаю, тётя!". Ощущали мы её энергию во всём. Имея троих детей, она помогала мне получать университетское образование.
         Я, уехав от матери, после окончания средней школы, никак не чувствовала её отсутствие стараниями старшенькой. Зато морщинки, которые начали залегать на её лице, были и от забот обо мне.
Жили трудно, бедно, но настолько едино, дружно, что если бы сейчас сытую жизнь предложили поменять на то время, согласилась бы.
         Дом, построенный самовольно на усадьбе свекрови, был насыпным. Строили своими руками тайно, быстро.Главное, нужно было сложить печь, тогда дом не имели право снести, он считался уже жильём.
В единственной комнате(перегородки появились позже) в углу стоял фикус,за печкой детские кроватки.
Девочки родились почти все сразу. Через одиннадцать месяцев после рождения старшей ещё двойняшки.
         Незабываемы ночи, когда, уложив дочек спать, старшенькая садилась в угол комнаты на постеленное на полу одеяльце и доставала нитки-мулине для вышивания. Я была рядом. И мы с упоением болгарским крестом строили замки, наполняли корзины розами, путешествовали из одного времени года в другое... У неё был дар художницы. На протяжении всей жизни она не бросала вышивания,даже тогда, когда вышивка стала не модной, и тогда, когда тяжёлая болезнь, изнуряющая всё существо, свалила её. Она одаривала своими шедеврами всех, а всех было море.И все любили её.
         Стучим в дверь квартиры. Её получили, когда девочки почти выросли. Дом был снесён в плановом порядке по причине благоустройства микрорайона.
Приезжая в гости, мы обязательно со старшенькой ходили на то место, как ходят на кладбище к родным, отдавая тепло памяти светлому времени жизни. Она, как кудесница, пряла в нас эту ниточку памяти, не давала ей порваться.
         Переехав в благоустроенную квартиру большой семьёй, она до самой смерти прожила в полном её составе, принимая под своё крыло новых членов.
Удивительно, но в ней всегда царил лад. Душой семьи была она, наша старшенькая.
         Открывают дверь заплаканные уже взрослые дочери. Осунулись, все в чёрном.Тишина неимоверной глубины. Портрет с траурной лентой, горящая свеча, гроб... Я метнула вопросительный взгляд. Почему такой маленький, словно детский? Кто в нём?   
Снимают маску с её лица. Боже! Что с ней сделалось?! Измученное, худое лицо, скорбно сжатые губы. Невероятное сотворила с ней беспощадная болезнь.
         Не рыдание, а какой-то безумный рык вырывается из нашей общей груди...
         Уезжали ранним утром. Город, словно одумавшись, выключив иллюминацию, провожал нас серым, мелким, затяжным дождём, будто вместе с нами плакал по нашей старшенькой.