Игра в ассоциации. 5

(Начало http://www.proza.ru/2013/11/28/914)



Меня слегка знобило – появился ветерок. Со стороны Невы, а может, Финского залива потянуло сыростью. Или этот озноб не от ветра, а потому что услышанная история мне казалась совершенно дикой?



...Однажды Серёга привёл друзей к случайно встреченному здесь земляку. Борис намного старше Сергея, и что их связывало, кроме общей родины, было не очень понятно.

Жил Борис «по лимиту» в крошечной обшарпанной служебной квартирке, скорее всего, в бывшей дворницкой. Пацанам такое жильё показалось настоящей роскошью – никаких коммунальных прелестей, даже входная дверь – не на общую лестницу, а во дворик.

А ещё в той квартире часто бывали гости – никому не известные музыканты, будущие актёры и режиссёры, студенты-художники, какой-то другой народ полубогемного вида. Играла незнакомая, наверное, запрещённая музыка, велись немного странные разговоры. Атмосфера не испытанной до этого свободы и самостоятельности просто одурманила. Хотя, наверное, одурманивала вовсе не атмосфера, а трава, которую там курили. А кое-кто даже кололся. Ребятам тоже дали попробовать косяк, всего пару затяжек. Это в первый вечер. Во второй были уже не просто отдельные затяжки.

Друзья посетили ту «хату» дважды. А на третьем сеансе всё закончилось. В тот вечер собралось много народу, квартира трещала по швам. Травки и прочего не хватало, нужно было бежать за товаром по другому адресу, и гонцом почему-то оказался именно Сашка. Кажется, дурачок, сам вызвался.

Это его и спасло. Когда вернулся, то вот с этого самого места увидел картину, мгновенно загнавшую его в ближайшую парадную. Рядом с домом стояло несколько милицейских бобиков, из подворотни выводили полубогему с заломленными за спину руками, и среди арестованных – Валерка с Серёгой…



Боже мой... Я слушала и не верила своим ушам. В голове навязчиво звучало жегловское: «А теперь Горбатый!». «Я сказал – Горбатый!»... Но этого не может быть! Это же не кино. Наркопритон – в нашей стране такое возможно? Неужели провинция так отличается от столицы? Это же Ленинград, такой город! Или я до сих пор витаю в облаках и совсем ничего не замечаю вокруг? Не может быть...



– Что было дальше, я сейчас плохо помню, месяц или два почти стёрлись из памяти. Мы к тому времени уже переехали в новый дом, и я не видел, как Валеркину мать, тётю Лиду, увозили на «Скорой». Кажется, приходил следователь, что-то спрашивал, но я был совершенно невменяем. Родители тоже не добились от меня ничего путного. Я свалился с температурой, сбить её не удавалось. Месяц продержали в больнице, но диагноза так и не поставили, и в карточке докторше пришлось написать: «воспаление лёгких». А я постоянно ждал стука в дверь, вздрагивал на каждый звук. Но никто больше не приходил.

Саша достал ещё сигарету, но курить передумал.

– О суде я узнал позже, от бывшего одноклассника. Всех задержанных тогда посадили, Валерка с Серёгой получили по два года, хозяин квартиры – кажется, четыре или пять. Больше я их не видел.

Он всё-таки закурил. Говорил и смотрел на чёрную дыру подворотни.

– А... потом?

 – А потом я как будто умер. После горячки первых месяцев наступила полная апатия. Я с трудом заставлял себя учиться. Хоть и пропустил прилично, да и не хотел вообще ничего, но институт не бросил – было жалко родителей, они так радовались, когда я поступил. Я ездил на занятия, но мне было на всё плевать. Если бы Игорь не затащил меня тогда в Театр, я из депрессии, наверное, так бы и не выкарабкался. Он никогда ни о чём не спрашивал, но, конечно, догадывался, что мне не просто так хреново. Театр не дал сойти с ума. Я, хоть и через силу, но занимался делом, и постепенно всё же отошёл. Вроде бы жизнь наладилась. Сейчас понимаю – это ангел-хранитель отвёл меня тогда от тюрьмы, и не от тюрьмы тоже. Пусть кто-то не верит в ангелов, я – верю. И всё-таки никогда себе не прощу, что не был там с ребятами.

– Но почему? Ты бы ничем не смог им помочь.

– Конечно, чем бы я помог? Сели бы втроём. Но меня постоянно мучает одна вещь. Может, глупость, но мне кажется – все решили, будто милицию на ту хату навёл именно я. Вот такая идея фикс. Что они должны были обо мне думать? Им, наверное, было так страшно. А я остался на свободе. Кто знает, что бы на их месте думал я? Отмотать бы назад время, очень хочется, чтобы мне поверили. Но уже ничего не отмотаешь и не исправишь.

– Твои друзья, наверное, уже вернулись. Ты не хочешь с ними встретиться и всё выяснить?

– Хотел бы встретиться. Но не получится. Сергея вряд ли когда-нибудь увижу, после освобождения он в Питер не вернулся, уехал к себе на родину. То ли в Туркмению, то ли в Узбекистан, я ведь даже не знаю точно, куда. А Валерка через полгода отсидки умер. Как ни странно, от воспаления лёгких.

Я смотрела на опять повзрослевшее лицо, и так хотелось хоть чем-нибудь помочь, успокоить, разгладить морщинку на лбу...

Саша вдруг как будто что-то стряхнул с себя, повернулся и весело сказал:

– Вот такая история про несостоявшегося наркомана. А ты в своей общаге...

Он не закончил. Он просто смотрел на меня.

Внутри что-то затрепетало, а потом замерло.

Мы молча стояли на пустой, присыпанной сказочным снегом дороге. Его глаза казались очень тёмными, почти чёрными, чуть влажными. И такими глубокими, что даже стало чуточку страшно – я, кажется, тонула.



(Окончание http://www.proza.ru/2014/01/04/884)