Рай для закаленных. 4 Защита

Глава 3: http://www.proza.ru/2013/10/13/1956



4. Защита

Чувствовать себя неким животным, гуляющим «само по себе», было до отчаянья неприятно. Мне никогда не приходили в голову мысли о том, что можно взять и приблудиться к кому-нибудь, и я до позднего вечера бродила по городу, делая перед собой вид, что просто гуляю. После окончания занятий в школе я около часа сидела в сквере, надеясь на папу, но он не пришел. Не пришла и Медея. Проведенное вдали от них время обезображивало все наше общее прошлое и перечеркивало будущее, нагоняя при этом такую тоску, что хотелось плакать.
Вечером я открыла дверь дома Кастора своим ключом.
В прихожей уютно и по-дружески горел свет, словно меня действительно ждали. На кухне бурчал телевизор, и я отправилась туда. Кастор, поглядывая на экран, что-то резал на разделочной доске. Увидев меня, он улыбнулся, и эта улыбка сказала очень много – она была натянутой, без радости. Я ни для чего не была ему нужна. Он просто мне помогал. Даже его объяснение о тяжести одиночества в этом доме – лишь отговорка.
— Не помешала? — спросила я.
— Конечно, нет, — ответил он. — Не срослось с подругой?
— Да, у нее что-то случилось дома.
— Я готовлю ужин. Поможешь?
Кухня Кастора вдруг стала родной. Небольшая, белая и чистая, она не прятала ни ножи, не тарелки – все, что мне понадобилось для кромсания  вымытых и ожидающих своей участи овощей, лежало именно там, где это можно было бы искать. Кастор занялся обжариванием мяса, очень ловко обращаясь со сковородой и лопаткой.
— Любишь готовить? — спросила я.
У меня дома все любили, даже семилетний Давид – правда, его бутерброды из наслоений хлеба, колбасы и варенья повергали Медею в кулинарный шок, – но я слышала о существовании людей, которые даже варку макарон считают подвигом.
— Просто готовлю, — отозвался Кастор.
Понятно. В его семье вообще никогда не варили макароны, а мясо, тушеное с овощами, считалось самым незамысловатым блюдом. Придется еще потерпеть становящийся невыносимым голод.
Когда мы, наконец, приступили к ужину в конечной его стадии – стадии поглощения – Кастор сказал:
— Если нужно сменить одежду, гардероб моей мамы к твоим услугам. Все вещи в твоей спальне, в шкафу.
Я чуть не подавилась и выронила вилку.
— Т-ты хочешь, чтобы я надела одежду твоей мамы?..
Кастор приподнял бровь.
— Это было бы плохо?
Потом опустил взгляд и усмехнулся в тарелку:
— Она умела выбирать вещи. Мне жаль их выбрасывать.
Это объяснение заставило меня устыдиться, ведь я безотчетно заподозрила в Касторе психа. Продолжив жевать, я задумалась, почему. А, да, он же носит в себе беду, и это чувствуется, несмотря на его хорошо контролируемое спокойствие. Но он не пытается бороться с болью – он с ней смирился, и не стал бы обманывать себя, подменяя ушедших близких чужими людьми.
Кастор ел, сохраняя улыбку.
Точно, он очень сильный. Способный испытывать боль и гасить ее, анализировать любые обстоятельства и не усложнять их. Редкий тип людей. Гм, вот это знакомство…
Мне не захотелось разочаровывать его, поэтому сразу после ужина я занялась платяным шкафом бывшей хозяйки спальни. Мысль одеться в вещи незнакомой умершей женщины немного нервировала, и я решила не думать о том, что она умерла. Допустим, это просто вещи.
Мама Кастора была худышкой, поэтому моей «нормальной» комплекции могло подойти далеко не все. Отобрав леггинсы, водолазку и длинный ажурный жилет, действительно очень красивый, я посчитала, что сделала для выполнения просьбы Кастора все возможное.
Встретив меня утром на кухне, он одобрительно кивнул. Хотя в глазах его промелькнуло что-то вроде удивления – очевидно, он не ожидал, что одна и та же одежда на разных людях может выглядеть по-разному – он ничего не сказал.
Так я и отправилась в школу.
Вероника не пришла. «В тишине» я отправила ей вопрос: «Что стряслось?», но она не ответила сразу.
Игорь с порога класса разговорился с Чао и добрался до кресла рядом со мной только к началу сеанса.
В перерыве я попросила его посидеть со мной и, спрашивая о вчерашней тренировке, подбирала слова, чтобы рассказать о последних событиях. В итоге получилось:
— Давай сходим куда-нибудь сегодня. Я последние две ночи провела у знакомых…
— Э? — растерялся Игорь. — Это как-то связано?
Я вздохнула, собираясь поведать самому важному в жизни человеку о важных обстоятельствах, не представляя его реакцию.
— Нет. Но последние два дня я жила не дома.
— Почему? — ровно спросил он.
И тут я поняла, что не могу сказать ему то, что легко сказала Веронике и Ксандрии. Он был абсолютно благополучным мальчиком из идеальной семьи, в которой всё и всегда было правильно. Его родители никогда не ссорились, для всего было свое, четко установленное, время, и общались они между собой всегда в однажды принятом спокойно-доброжелательном тоне, не допускавшем недосказанности. В его семье не могло произойти такого странного конфликта. Даже больше – такого рода отклонения от нормы считались отвратительным извращением.
Статус его девушки обязывал меня быть идеальной. Рассказать о ссоре с Медеей означало поставить этот статус под угрозу – во всяком случае, для родителей Игоря, которые и так проявляли ко мне снисхождение, ведь у меня не было матери, что являлось неправильным. Я не сомневалась в его благородстве, но разлад с родительской моралью причинил бы ему беспокойство.
Поэтому мне стоило огромного труда произнести:
— У нас с Медеей… произошла размолвка.
Игорь молчал. Связи между «размолвкой» и уходом из дома он по-прежнему не видел. А ведь еще надо как-то сказать, что «знакомые», у которых я ночевала, на самом деле «знакомый», и знакомству этому тоже всего два дня…
Зато он увидел, что мне плохо, а значит, я нуждаюсь в поддержке. И он сказал, участливо положив ладонь на мой локоть:
— Не переживай так. Погуляем сегодня, а потом, я думаю, все наладится.
Эти слова сделали меня счастливой. Может, и не стоит рассказывать все остальное? Конечно, стоит. Только вечером. Тем более, что перерыв закончился.
Следующий перерыв заняли Рута с Наташей и Светланой – их заинтересовала моя одежда, особенно жилет, очень замысловато связанный вручную. Строгие принципы Президента в отношении одежды хотя и поддерживались большинством населения, но ограничили ее разнообразие в Нашей Стране, поэтому вещь одновременно и красивая, и соответствующая этим самым строгим принципам, привлекала внимание и возбуждала зависть.
После третьего сеанса, наконец, отозвалась Вероника: «Авария в папиной шахте, — сказала она усталым, но спокойным голосом. — Папа в больнице, и мы с мамой тоже. Уже все нормально, я завтра приду. Потом повторишь для меня сеансы, ладно?» «Хорошо», — отозвалась я.
И тут меня вновь вызвала Ксандрия.
Ничего не объясняя, она повела меня наверх, в надземную часть школы, а там – в зал для собраний. Застыв на пороге, я увидела, что столы и стулья в нем расставлены вдоль стен, а в зале уже сидят: во главе собрания – директор Джана, доктор Вильгельм и еще двое незнакомых людей, все с пугающе серьезными лицами; у ближней стены – мой папа, ничего не понимающий, угрюмый, и бледная Медея; у дальней стены – такой же растерянно-угрюмый Кастор и какой-то мужчина. Ксандрия, указав на ближний к двери ряд стульев, прошла вперед и села между Джаной и Вильгельмом.
Ощущение было такое, словно на меня напали. Но ведь этого быть не может…
— Что здесь происходит? — громко спросила я.
Ксандрия выпрямилась, придала лицу самое красивое выражение и мягко ответила:
— Лора, пожалуйста, займи свое место.
Я чуть не крикнула, что в этом зале нет моего места, но ее тон меня сбил – она словно с больным ребенком разговаривала – и вместо этого я просто села на ближайший к двери стул.
Отец пристально смотрел на меня. Медея отвела взгляд.
— Можно начинать? — почему-то тихо спросил директор Джана. — Все явились?
Ксандрия бодро кивнула.
— Все, кроме Александра Клауди. Был извещен сегодня утром.
Мне подумалось, что все происходящее – просто тревожный сон. Саша-то здесь для чего нужен?
— Итак, — чуть громче произнес директор Джана и прокашлялся. — Уважаемые граждане, мы собрались здесь, чтобы провести внеочередное заседание комиссии по делам несовершеннолетних. Поводом для него послужило чрезвычайно тревожное происшествие с ученицей нашей школы Лорой Глорией Клауди.
Меня оглушило.
Глория?! Это имя дала мне мать, я с самого детства его ненавидела.
Комиссия по делам несовершеннолетних?! Такая есть?!
— Лора, не волнуйся, пожалуйста, — вновь мягко заговорила Ксандрия. — Никто ни в чем тебя не обвиняет. Мы хотим тебя защитить.
Наверное, мое лицо покрылось пятнами, раз не только телепаты Джана и Вильгельм напряженно сжали ладони, но и папа еще сильней нахмурился.
— Ты даже можешь не отвечать на вопросы, если хочешь, — попытался ободрить меня школьный доктор.
— От чего защитить? — неожиданно злым голосом спросила я.
Директор Джана снова прокашлялся.
— Видишь ли… Так получилось, что ты могла погибнуть позапрошлой ночью. Ты оказалась одна на улице в момент аварийного отключения отопления. Если бы совершенно чужой человек не предложил тебе помощь, ты бы умерла. А между тем, есть люди, которые обязаны о тебе заботиться, и государство до сих пор не вмешивалось в твою судьбу только потому, что доверяло им. События позапрошлой ночи подорвали это доверие. Теперь необходимо выяснить, стоит ли вообще им доверять. Итак…
Директор Джана посмотрел на моего отца.
— Виктор Клауди, известно ли вам было о том, что ваша дочь позавчера после одиннадцати часов вечера ушла из дома?
Вопрос с подковыркой. Любой ответ на него играл против папы: не было – значит, он не интересовался дочерью вообще, было – значит...
— Да, было, — твердо ответил он.
— Когда вы узнали об отключении? — спросил доктор Вильгельм.
— Около двенадцати часов ночи.
Мог бы сказать, что только утром… Но папа весь был в этом – он считал, что никто не вправе его осуждать, и он ни перед кем не должен оправдываться.
— Вы предприняли что-нибудь, чтобы найти свою дочь?
— Нет.
Члены комиссии различными способами изобразили крайнее удивление: Ксандрия вопросительно наклонила голову, директор Джана недоверчиво улыбнулся, доктор Вильгельм вскинул брови, а двое незнакомых членов комиссии в упор уставились на папу. Он промолчал.
 — Почему? — спросила Ксандрия.
Игнорировать прямой вопрос было еще глупее, чем оправдываться, поэтому, выдержав гордую паузу, папа со всем высокомерием, на которое только был способен, ответил:
— Я не выгонял свою дочь из дома. Она могла вернуться в любой момент.
Члены комиссии передернули плечами.
— И вы совсем не беспокоились? — воскликнул кто-то из чужих.
— А это имеет значение? — тут же ощетинился папа. — Это чем-то могло ей помочь?
Всё. В глазах заботливой общественности он – чудовище.
Но ведь это не так! Он никогда не различал взрослых и детей и не умел делать скидку на возраст, не переносил, когда ему навязывали решения, поступки или настроение, но со всем этим я научилась мириться за его готовность помогать в ответ на честную просьбу и за его надежность – на самом деле он никогда меня не подводил.
— М-да… — многозначительно произнес один из чужих.
— С папой все ясно, — вздохнул второй. — А что же мама?
— Нет мамы, — смущенно буркнул директор Джана. — У вас в повестке все написано.
Чужой торопливо заглянул в лежащий перед ним листок.
— Ничего себе… — через пару секунд забормотал он. — Так этот человек, являясь единственным родителем… зная, что никто кроме него не проявит участия к ребенку…
— А кто же рядом-то сидит? — зашептал другой.
Медея резко выпрямила спину.
— Медея Клауди, — обратилась к ней Ксандрия, — вы можете рассказать нам о причинах ухода из дома вашей несовершеннолетней падчерицы?
Медея вскинула голову и сжала губы. Такое решительное и злое выражение было нетипичным для ее лица – нежного, даже кукольного, в форме сердечка (она всегда подчеркивала эту особенность, укладывая волосы в высокую прическу, чтобы маленький подбородок казался еще меньше, а красивые, почти круглые, светло-зеленые глаза – еще больше), и мне на миг показалось, что ее подменили другим человеком.
— А разве я должна вам рассказывать? — в точности копируя тон папы, спросила она.
Ксандрия прикрыла глаза, что означало: «Терпение, только терпение» — и задала вопрос иначе:
— Медея, вы сказали Лоре в категоричной форме, что ее присутствие в вашем доме нежелательно?
Папа медленно повернул голову к жене.
— Да! Сказала! — заявила она.
Папа беззвучно шевельнул губами, но я расслышала: «Почему?».
— И не жалеете об этом? — недоверчиво поинтересовался член комиссии.
Медея колебалась. Так просто и понятно было бы ответить: «Жалею», — и все бы закончилось, вернулся бы прежний счастливый мир, не всегда идеальная, но крепкая и любящая семья…
— Не жалею.
Что?
— Я просто устала терпеть. Я вышла за Виктора, а не за его прежнюю семью. Целых шесть лет я мирилась с постоянным присутствием в своей жизни двух посторонних людей, и только два года назад от нас наконец съехал его старший сын – какое это было облегчение… словно тяжелый груз сбросила. Но еще два года терпеть его дочь… Не хочу! Не хочу!
Что?
— Что ж в ней такого… что трудно терпеть? — тихо спросил доктор Вильгельм.
— Да казалось бы ничего, — стервозным тоном охотно ответила Медея. — Но мне надоело считаться с ее мнением о том, что готовить на ужин, куда отправиться в выходные и какого цвета вешать шторы на кухне. И деньги. Виктор полгода не мог купить мне новый телефон, хотя такие у всех наших знакомых уже давно были, потому что Лорочке, видите ли, то такая примочка к компьютеру нужна, то сякая…
Что? Это же ложь…
Папино лицо вытянулось до неузнаваемости. Он не мог жениться на такой женщине.
— Простите, а вы где работаете? — зачем-то спросила Ксандрия.
Она знала ответ.
— Нигде. Я воспитываю сына! — высокомерно ответила Медея.
— Семилетнего? — сверившись с повесткой, уточнил чужой член комиссии. — Уже третий год посещающего образовательное учреждение по полному учебному режиму?
Медея не потеряла тон:
— А как же? У нас дом, как у любой приличной семьи. Сколько нужно времени и сил, чтобы его содержать в порядке, вам известно? А детям для правильного развития требуется идеальная чистота! Когда мне работать? Однако социальной нормы на потребности современной женщины не хватает.
Что за бред? Она что, роль выучила и теперь ее играет?
Какого-то места работы у Медеи нет – это правда, но она занята вовсе не наведением чистоты в доме и не выбором модели телефона. Она проводит праздники, лучшие семейные и дружеские торжества в городе, причем от написания сценария с текстами песен и музыкой до шитья костюмов и оформления залов. У нее всегда отбоя не было от клиентов, и я часто помогала ей в меру своих скромных способностей. Хотя деньги за свои услуги она брала небольшие,  но на «потребности» хватало, и она никогда не просила их у мужа.
Зачем она лжет? Зачем выставляет себя тем, кем не является?
— Гм, ну, понятно, — промямлил директор Джана. — Остался вопрос к Виктору Клауди: вы слышали, что позавчера ваша жена говорила вашей дочери?
— Нет, не слышал, — тяжелым, мрачным голосом сказал папа.
— Разве она говорила тихо? Не так, как сейчас?
Папа был в растерянности – только этим можно объяснить его ответ:
— Она кричала. Лора тоже кричала. Я закрыл дверь, чтобы не слышать. Не выношу, когда кричат.
Ну вот, теперь в глазах комиссии он не только равнодушен к дочери, но и малодушен по жизни. Совсем никакой.
Выдержав паузу, члены комиссии стали совещаться. Поскольку двое чужих не были телепатами, вся комиссия совещалась «звуком», то есть шепотом, и я могла бы расслышать, что они говорили. Но я была оглушена происходящим и в прямом, и в переносном смыслах, поэтому вердикт комиссии обрушился на меня, как удар молнии.
— Комиссии сложившаяся в семье Клауди ситуация видится совершенно определенной, — размеренно, скорбно сообщил директор. — Связь несовершеннолетней с единственным родителем утрачена, атмосфера дома вокруг нее враждебная. Единственным возможным способом урегулирования является признание того, что уже произошло. Итак, установив обстоятельства дела, комиссия по делам несовершеннолетних постановляет: Виктора Клауди лишить родительских прав и освободить от родительских обязанностей в отношении его дочери Лоры Глории Клауди. Содержание семьи пересчитать, исходя из социальной нормы на трех человек.
Только через минуту я заметила, что стою на ногах и не дышу.
— Лора, ты в порядке? — ненатурально встревоженно спросила Ксандрия.
— Сейчас пройдет, — ласково заверил доктор Вильгельм.
— Осталось решить только вопрос о дальнейшем устройстве судьбы Лоры, — продолжил Джана. — Есть предложения?
— Ну, — подал голос чужак. — Обычно устраиваем к родственникам, но, судя по повестке заседания, у Лоры Глории родственник только один – Александр Клауди, старший брат. Совершеннолетний…
— Лора, скажи, — вдруг перебила Ксандрия, — почему ты не отправилась к Саше, когда услышала об отключении отопления?
К Саше? В казарму? Даже в голову не пришло. У нас хорошие отношения, и я навещала его примерно раза три с тех пор, как он от нас уехал, но проводила там обычно не больше чем полчаса. Остаться в казарме на ночь по моим представлениям о нормальном было невозможно – уж слишком образ жизни Саши и его друзей отличался от того, в котором мне было комфортно.
Я промолчала.
— Ясно, — подвел итог доктор Вильгельм. — И по нашему вызову Александр Клауди не явился. Эта семейная связь тоже разорвана. Что остается?
— Кто, — возмущенно поправила его Ксандрия. — Жизнь все решила за нас. Если я не ошибаюсь, Лора две ночи подряд провела дома у Кастора Линсея по его приглашению и уже вполне там освоилась. Учитывая общественную активность и положительный опыт в попечительстве, предлагаю назначить Кастора Линсея опекуном Лоры Клауди.
Мы с Кастором уставились друг на друга одинаково потрясенными глазами. Он медленно встал.
— Кастор, — покровительственно улыбнулся директор Джана, — вы согласны быть опекуном этой девушки?
Лишь секунду подумав, Кастор кивнул.
— Согласен.
— Ну вот, — с удовлетворением откидываясь на спинку кресла, подытожил доктор Вильгельм, — все и устроилось самым наилучшим образом.
В этот момент дверь распахнулась, и в зал ворвался запыхавшийся Томас, друг Саши.
— Что здесь происходит?! — крикнул он. — Александру Клауди полчаса назад прислали повестку, но он с утра на боевом дежурстве…
В наступившей тишине все взгляды пересеклись на озабоченном лице директора.
— Да это, в общем, уже и не важно, — сказал он и поднялся. — Заседание закрыто.

Глава 5: http://www.proza.ru/2014/01/05/1204