Сумерки в Дели, ч. 4, гл. 10. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть четвертая

Глава десятая

За три дня до своей смерти Хабибуддин сказал своей матери:
«Пожалуйста, освободи меня ото всех обязанностей, которые лежат на мне за то, что я пил твое молоко! И прости меня за то, что я мог сказать или сделать неприятного для тебя…»
Он просил у каждого прощения за то, что мог сделать неприятного или за какую-нибудь обиду. И его жена освободила его от обязанности платить обещанные ей во время свадьбы деньги (мехр).
После этого он успокоился и впал в ступор. Иногда он бормотал какие-то слова или приветствия, обращенные к давно умершим людям. Он часто рассказывал, как почтенные пожилые люди приходили его проведать и поговорить, как он видит множество святых в белых одеяниях, желающих его принять. В ночь своей смерти он мягко произнес:
«Божественное так прекрасно».
Шам, сидевший возле его постели, сказал:
«Ты о чем-то говоришь?»
«Нет, - ответил он как бы уже из другого, далекого мира. – Дедушка Икбал протягивает мне чудесно пахнущую розу… Посмотри, вот дядюшка Джамал идет меня поприветствовать…»
Затем он закрыл глаза и утих, и на его лице появилось блаженное выражение. Шам ощутил, как будто до него донеслось благоухание розы. Донесся прохладный порыв ветерка, и в воздухе разлились запахи мирры и благовоний. Он стал читать стихи из Корана и слезы закапали из его глаз. Он вытер глаза и сказал Хабибуддину:
«Думай о Боге и сконцентрируйся на Нем!»
«Да славится Господь! – прошептал Хабибуддин. – Я в удивительном месте, и около меня много лучших людей! Один из них протягивает мне…»
Тут он замолчал, и в его глазах застыл блаженный, но отчужденный взгляд…
                ***
Около одиннадцати часов ночи он спокойно отошел в иной мир, так легко, как будто просто уснул. У его кровати сидели его жена, Шам и Асгар. Но они не заметили произошедших на его лице изменений. Они просто услышали легкий клокочущий звук, увидели, как он еле заметно пошевелился, и его рот слегка открылся. Когда они поняли, что произошло, звуки плача разорвали воздух. Вскоре весь дом наполнился звуками причитаний…
Бегам Хабиб сломала свои стеклянные браслеты, сорвала с себя все украшения и сменила цветистые одежды. Все люди обнимались, рыдали и били себя в грудь, а Мехро потеряла сознание. Женщины из соседних домов проснулись, залезли на крыши, стали смотреть, посочувствовали, немного поплакали и пошли спать. Мир Нихал бился головой о деревянную спинку своей кровати и рыдания сотрясали его громоздкое тело.
Назим, который к этому времени уже спал, внезапно пробудился. Он по-настоящему не знал, что такое смерть. Когда он увидел, как все плачут и стенают, он впал в ступор. Неведомый страх завладел его существом. Ему казалось, что его отец не умер, а просто погрузился в долгий глубокий сон, о котором он слышал из сказок. И всё-таки ему казалось, что отец подходит к нему из темного угла комнаты или из открывшейся двери, и его сердце подступило к горлу.
Никто не ложился спать, все сидели и читали Коран, в комнате или во дворе. Первый внезапный порыв горя утих. Люди успокоились и начинали плакать только время от времени, когда к ним возвращалась память о произошедшем или они начинали думать о том, что сказал или сделал для них Хабибуддин…
                ***
Утром они вынесли его тело из дома, чтобы омыть. Когда Мир Нихал увидел это, он испытал такие муки, как будто его ломали на дыбе, и он затрясся от боли. Специальный человек пришел и стал омывать тело. Они забыли снять золотое кольцо с пальца покойного, воспользовавшись случаем, омывальщик трупов снял его и спрятал в карман.
О смерти Хабибуддина сообщили всем родственникам. Ахмад Вазир обошел все дома. Один за другим, по двое и по трое, люди стали приходить в дом, встречались, плакали, говорили и смотрели на своего возлюбленного друга на его месте покоя. Собрались сотни человек. Поскольку в доме не было места, они садились в переулке. Женщины приезжали на паланкинах. Носильщики кричали, но среди всеобщего плача и стенаний никто не обращал на них никакого внимания.
                ***
Когда покойный был облачен в белоснежные одеяния и его лицо было показано женщинам, его вынесли со двора на кровати, покрытой саваном, под громкие и разрывающие сердце крики печали. День был жарким и зловещим. Бушевали сильные порывы горячего ветра, поднимая невысоко в воздух кусочки бумаги, сухие листья и перышки, чтобы оставить их медленно падающими опять на землю.
Мир Нихала несли на кладбище в паланкине за умершим сыном, он совсем проплакал свои глаза. Он всхлипывал. Он бормотал что-то о тщете всего земного. Он выражал печаль от своей неспособности подставить плечо во время переноса тела своего сына на его место вечного покоя.
В небольшой мечети недалеко от кладбища были прочитаны молитвы об усопшем, возносили их сотни и сотни родственников и друзей. Затем они отнесли тело на кладбище. Но могила еще не была вырыта. Когда же ее, наконец, вырыли, они опустили в нее тело, и Шам с Асгаром аккуратно поместили это тело на дно, обратили лицо покойного к Каабе и положили на его грудь кусочек священного ковра, использовавшегося в Доме Бога в Мекке.
На куче свежевырытой земли сидел в своем паланкине Мир Нихал, но он не мог заглянуть в могилу, поскольку ее отгораживала от него огромная толпа. Затем толпа расступилась. Носильщики подняли паланкин и поставили его у самой кромки могилы. Лицо Хабибуддина показывали в последний раз его родным и близким. Борода Мир Нихала была грязной и растрепанной. Его седые волосы развевались на ветру. А его отяжелевшее тело сотрясалось от рыданий.
Могильщики обложили тело кусками камня, заделали щели глиной и попросили людей бросить в могилу по щепотке земли, прежде чем они зароют ее окончательно. Паланкин Мир Нихала снова поднесли к самому краю могилы. Он взял немного земли своей дрожащей рукой. Его слезы падали на этот, находившейся в его руке, комок свежей земли, он бросил его неуклюже и закрыл лицо…
                ***
Домой возвращалась очень опечаленная толпа. Дома не готовили  никакой пищи, но еду прислал Назеруддин. Даже детей не кормили до тех пор, пока не унесли тело. Все вернулись только где-то после трех пополудни, и сразу набросились на еду, ведь жизнь продолжалась. И еду отправили в дома тех, кто не остался вкушать в доме Мир Нихала.
Асгар только сел, чтобы поесть, когда увидел стоящую в переулке и смотрящую на него Чанбели. Он быстро подошел к ней, боясь, как бы не произошло чего-то неприятного.
«Я уже приходила утром, но подумала, что не следует в такое время передавать письмо от Зохры Бегам».
Дрожащими руками Асгар вскрыл конверт. На самом верху листа было написано карандашом: «одиннадцать часов ночи». Далее шло само письмо:
«Я только узнала, что они собираются выдать меня замуж утром… Но я люблю только тебя. Скажи мне, что делать? Воля Бога должна исполниться. Прости меня и помни всегда…
                До встречи,
                В страданиях твоя навечно,
                Зохра».

В самом низу письма были написаны эти строчки, вероятно, как пост скриптум:
«Боль, печаль и жестокий рок
Привели меня практически к смерти.

Но иди, моя любовь, и пусть Бог будет с тобой,
Разлучившись, мы встретимся вновь, если будет угодно судьбе».

Он смотрел на Чанбели глубоко скорбящим и укоряющим взглядом, как бы обвиняя ее во всем, и, наверное, справедливо, поскольку она не пыталась остановить церемонию свадьбы или хотя бы его предупредить. Она глубоко вздохнула и произнесла:
«Кто может постичь волю Бога?»
Асгар позабыл о еде, так он и сидел, склонив голову на свои ладони, недвижный и исполненный печали…
                ***
Мир Нихал лежал на своей кровати, скорее мертвый, чем живой, слишком разбитый, чтобы думать хотя бы о прошлом. Небо заволокли тучи пыли, и один серый голубь, отбившись от стаи, одиноко летел по бескрайним воздушным просторам. Печь, сооруженная утром, чтобы вскипятить воду для омовения умершего, была полна пыли и пепла. На голой верхушке финиковой пальмы сидел коршун  и пронзительно кричал какое-то время, затем улетел прочь, оставив ствол дерева, темный и уродливый, одиноко стоять на фоне неба.
Его время прошло, и красота исчезла с лица Земли. Но жизнь продолжалась, люди не имели над нею власти, и всё должно было идти своим чередом. Он устал и изможден, неуклюж, как трясущаяся рука. Его мир вокруг него раскололся на куски, разрушенный безразличием и смертью. Но он продолжал жить, чтобы стенать, как сова, и считать оставшиеся дни, полностью завися от милости Рока и Времени.
Он лежал на кровати в каком-то безжизненном ступоре, слишком бесчувственный, чтобы чувствовать или размышлять. Солнце зашло, и его лицо покрылось темнотой.  Вороны покаркали и улетели. Воробьи разлетелись по гнездам. И очень быстро стала приближаться ночь, ведя в своей свите тишину и покрывая целые империи этого мира своим покрывалом темноты и печали…

От переводчика: здесь заканчивается этот роман.


Рецензии