Матвей

Драться он не любил, поэтому, когда мама собирала его в детский сад, хныкал и канючил: "Не пойдууу..., не хочууу..." Мама заправляла ему рубашку в тёплые шаровары, надевала сверху ненавистный шерстяной свитер, меховую шапку, сверху перетянутую резинкой, шубку из скатавшегося искусственного меха, шлёпала легко по попе и говорила: "Кончай ныть! А на работу вместо меня кто пойдёт? Дядя Вася?"

Матвей ничего про дядю Васю не знал, но в душе очень хотел, чтобы тот, наконец, появился и пошёл вместо мамы на работу. И тогда они будут долго-долго спать, а потом долго-долго будут гулять. И, как в прошлый раз, мама вместе с ним накатает огромные шары снега, и они слепят снеговика, и все дети во дворе будут завидовать, какой он у них здоровский получился. А сейчас ему было нужно идти в этот ненавистный детский сад, где опять Лёшка Курочкин будет его дразнить "тюхой-матюхой" и больно щипаться. Потом он его толкнёт, Лёшка толкнёт его в ответ, а потом в ответ пойдут тумаки и Лёшкин рёв. Драться приходилось через силу, потому что на этого дурацкого Лёшку он вовсе не обижался, но мама и все пацаны говорили, что, когда обижают, нужно быть мужиком и давать сдачи. Потом он один, или вместе с Лёшкой будут стоять в разных углах, а вечером воспитательница скажет матери: "Уймите своего драчуна. Сегодня снова с Лешей Курочкиным сцепились".

Мать обещала, потом ругала, потом, выяснив, что Матвей просто давал сдачи, умолкала, тяжело вздыхала и иногда плакала такими тихими слезами, что от одного их вида у малыша всё внутри сжималось и тоже свербело в носу. Эти слёзы Матвей ненавидел больше всего. Он лишался покоя, начинал часто дышать, а потом пускался в рёв, чтобы только мама не плакала больше.

Был воскресный зимний день. Через замёрзшие стёкла панельной пятиэтажки прорывались солнечные лучи. Матвей проснулся поздно и не хотел вылезать, радуясь, что в сад идти не нужно.

- Вставай, вставай, Матвейчонок, - раздался из кухни весёлый мамин голос, и так вкусно пахло блинами...

«Вот откуда она знает, что я уже проснулся?» - подумал Матвей, и нехотя спустил ноги в старые тапки, которые объяли его холодом и какой-то жесткостью.

- Умываться! - снова раздался всёзнающий мамин голос, и Матвей, согревая собой холодные тапки, поплёлся в ванну. А чтобы процесс умывания не был таким ненавистным, он придумал такую штуку: отводил длинный кран из раковины в ванну, включал воду и зажимал пальцем отверстие. Если правильно зажать то тугие струи воды как раз будут попадать на противоположную стенку и стекать в ванну, а если нет, то тогда - в него, он мгновенно вымокал. Обречённо в мокрой майке и трусах заставлял себя выйти из ванной комнаты под невыносимый мамин крик: «Ну, опять! Горе моё! Марш сейчас же в угол!»

Каждый раз Матвей надеялся, что на этот-то раз ему повезёт, и он направит струю воды туда, куда нужно, но получалось не всегда, поэтому в углу по утрам он стоял частенько. На этот раз всё прошло благополучно, струя попала на противоположную стену, и обошлось без всяких углов.

Угол, куда ставила его мама, был изучен Матвеем досконально. Он находился в большой комнате, сразу за прихожей, между буфетом и стеной. Простой узор обоев иногда напоминал ему волны океана, иногда облака, а иногда такой дымок от паровоза. Угол Матвей любил, но не хотел, чтобы мама об этом догадывалась, поэтому всегда делала обиженный вид. В углу можно было побыть одному и как следует помечтать. Вот он за штурвалом большого корабля, и волны расступаются перед ним такими упругими валами по обе стороны носа, и корабль стремительно летит вперёд к неизведанным тёплым островам. Матвею страшно и одновременно радостно, что он, вот такой маленький управляет таким большим кораблём. Иной раз он был лётчиком, а иной - машинистом паровоза. Так он совершенно не замечал движения времени, которое возвращалось с маминым: "Ну всё! Выходи из угла. Обещай мне, что больше этого не повторится".

- Обещаю, - отвечал Матвей, всегда уверенный в том, что этого и на самом деле больше не повторится, нехотя выходил из угла и шёл к своим занятиям. Игрушек у него было мало, да и те все давно надоели, поэтому, выждав какое-то время, чтобы мама совсем успокоилась, Матвей шёл канючить "погулять".

Мать не всегда отпускала его гулять одного после того, как зимой, катаясь с горы на фанерках от почтовых ящиков, Матвей сильно ушиб бок. После этого ему было долго больно дышать, и хотя, через две недели всё прошло, мама с тех пор ввела ограничения как на зимние, так и на летние прогулки.

Поплескав себе для виду немного воды на лицо, чтобы изобразить умывание и кое-как утёршись полотенцем, Матвей потянулся на кухню к этому удивительному блинному запаху с мечтой о земляничном варенье, которое стояло запертым на верхней полке буфета.

- Садись, давай, - сказал мать и, подцепив вилкой пару блинов, положила ему на тарелку. Румяные блины дымились и пахли летом.

- А варенье?

- Какое тебе ещё варенье?! Со сметаной ешь!

Посреди стола стояла глубокая миска со сметаной, в которую была воткнута ложка. Матвей как раз такую сметану не любил. Её привозила тётя Лиза из деревни. Он любил жидкую, магазинскую, которую можно было наливать из банки. Сметану мама брала в молочном магазине за углом, там же, где молоко и творог. Молоко Матвей ненавидел всей душой, особенно кипяченое и особенно пенку. Когда мама заливала этим молоком гречневую кашу в тарелке, он был самым несчастным человеком на земле, потому что: "Пока не съешь – из-за стола не выйдешь", - мама соблюдала неукоснительно.

- Значит, так, Матвей, сейчас ты поешь и наденешь белую рубашку и синие брюки, которые приготовлены в большой комнате на стуле. К нам придёт дядя Вася. Тебе нужно с ним познакомиться. Веди себя хорошо, покажи, что ты хороший, воспитанный мальчик.

- Ура! Дядя Вася придёт! - обрадовался Матвей, думая о том, что теперь дядя Вася и будет ходить на эту злосчастную работу, а он будет всегда с мамой и им обоим будет всегда хорошо.

- А он сейчас придёт?

- Да, уже скоро, через час примерно. Мне тоже себя нужно в порядок привести.

- Конечно, рассудительно сказал Матвей. - Ведь нужно, чтобы мы ему понравились, чтобы дядя Вася захотел с нами остаться жить.

Мать удивлённо вскинула брови и даже замерла от такой реакции сына.

- Нууу, в общем, ты всё правильно сказал, молодец. Давай, доедай, пей чай и одевайся.

Целый час Матвей аккуратно ходил в парадной рубашке и отглаженных брючках, боясь испачкать или помять свой наряд. Нужно было, чтобы дядя Вася не увидел в нём никакого изъяна, иначе Матвей может ему не понравится. А если не понравится, то он не будет вместо мамы ходить на работу...

Мама долго перед зеркалом делала прическу и, наконец, сменила ситцевый халатик на единственное выходное платье. От неё приятно пахло духами, и Матвей подумал, что теперь точно дядя Вася должен остаться с ними.

Наконец, в дверь позвонили, и Матвей со всех ног бросился в прихожую, чтобы скорее посмотреть, какой это – дядя Вася?

За дверью стоял большой черноволосый мужчина, в одной руке у него были цветы, а в другой – торт.

- Ну, можно войти, что ли?

- Конечно! Заходите! – обрадовался Матвей, подумав, что такой большой точно справится с любой работой.

За обедом мама и дядя Вася говорили о всяких пустяках, но совершенно ничего о том, как и когда дядя Вася будет ходить вместо мамы на работу. Несмотря на это, Матвей всеми силами старался вести себя как хороший мальчик, он не вертелся за столом, ел аккуратно, ничего не оставляя на тарелке и впопад говорил «спасибо» и «пожалуйста».

Когда дело дошло до чая с тортом, мальчик вежливо спросил: «Дядя Вася, а Вы когда вместо мамы на работу пойдёте?»

Повисла недоуменная тишина.

- Зачем мне ходить вместо твоей мамы на работу? У меня своя работа есть, на которую нужно ходить.

Такого удара Матвей не ожидал. Он слез со стула и совершенно невежливо, молча ушел в другую комнату.

- Подожди минуту, - сказала мама дяде Васе и пошла за сыном, узнать, что его так расстроило.

- В чём дело, сынок? Что с тобой? – ласково спросила она и села на кровать.

Матвей бросился к ней, обнял её коленки и сквозь рыдания рассказал, что он всегда мечтал о том самом дяде Васе, который будет ходить вместо мамы на работу, чтобы мама всегда-всегда была рядом с ним!

Мама гладила Матвея по голове, целовала в макушку: «Ну что ты, глупенький… Это просто присловье такое. Нет на свете такого дяди Васи. Ну не плачь, не плачь…»

Наконец, Матвей успокоился, мама вышла к дяде Васе, который вскоре ушёл и больше никогда у них в доме не появлялся.

Прошло много лет. В доме начальника торгового порта Матвея Николаевича зазвонил телефон.
- Аллё… Мам, ну ты уже второй раз за день звонишь… Да всё у меня в порядке… Нет, не болит желудок… Да принял я таблетки вовремя, принял… Ну всё, всё. Некогда мне… Нет, в это воскресенье не приеду. Мы с Аллой улетаем на недельку в Турцию… Да, вместе с твоими внуками… Ну, всё, всё. Пока.

Матвей Николаевич положил трубку и досадливо подумал: «До чего бывают несносны старые люди. Ну почему бы ей не устроить свою личную жизнь раньше! Куковала бы с каким-нибудь старичком, а не осаждала меня без конца, требуя внимания».

В комнату вошла няня его близнецов Петра и Павла: «Матвей Николаевич, дети спрашивают, как насчёт обещанного зоопарка в воскресенье?»

Матвей тяжело вздохнул: «Не будет зоопарка. В воскресенье нужно поработать. Скажите им об этом как-нибудь потактичнее. Потом всё возмещу».

Ночью ему приснился сон, что он, маленький, обнимает колени матери и просит её не ходить ни на какую работу.

Проснулся Матвей Николаевич весь в слезах. А через час ему позвонили и сказали, что его мать умерла. Всё произошло внезапно, оторвался какой-то там тромб…