Новогоднее

Люблю писать от мужского лица.

-

- Есть закурить?
Это была единственная нормальная фраза, которую я слышал от этого нахального подростка, Онегина своего времени.
На улице, в то 31-ое декабря, было не то, чтобы холодно, но прохладно. Во всяком случае, я не вышел бы наружу без шапки. А этот молодец в ярко-красных куртке и (подумать только! может быть, я слишком стар, чтобы понимать это?) алых кроссовках умудрился как-то ходить без шапки. Уши у него приобрели точно такой же цвет, как и кеды на его ногах - и это выглядело смешно. Но вид ему было лет тринадцать, не больше. Но он громко чавкал, когда жевал свою нескончаемую жвачку, говорил ужасно односложно.
На голове у него было какое-то архитектурное достижение современного мастера, называемое причёской. В прочем, да, я действительно слишком стар для него, чтобы мнения наших с ним поколений совпали хоть в чём-то; но, тогда, какого чёрта? Почему он обращается ко мне, как к равному себе?
- Ну, так есть закурить? - развязно спросил он, облокотившись на перила. Я ещё с полсекунды оторопело смотрел на него, а потом твёрдо сказал:
- Нет.
- Как знаешь, - таким же тоном ответил подросток и, как будто бы в знак своей независимости, достал из кармана электронную сигарету и закурил её.
На сколько я его старше? На жизнь? На две? Скорее всего, на две. Я всегда считал себя умным человеком, который может сходу понять, как решать ту или иную задачу; прочитав произведение, я могу разобраться в нём от и до - понять, для чего герои совершали свои действия. Но глядя на таким персонажей, вышедших со страниц сатирических рассказов и пьес, я теряюсь. Не знаю, как вести себя. Как будто бы кто-то у меня внутри выключил свет, и мне самому нужно будет включить его.
Чувствую, как становлюсь хуже самое себя, рядом с такими людьми. И это неописуемо.
- Ну, это, сколько времени? - спросил он, совершенно непроизвольно вставляя в свою речь эти никчёмные слова. Эту его просьбу я мог выполнить.
- Без пяти десять.
- Блин, скоро наступать идти, - вздохнул он, спрятав эту сигарету обратно.
Я ждал свою дочь, которая впервые в жизни выступала в спектакле в главной роли. В руках у меня был букет цветов - они уже практически замёрзли; казалось, что эти хризантемы могут разбиться, если нечаянно ими тряхнуть; а если подышать на них, пытаясь отогреть, то они неминуемо расплавятся.
Я вздрогнул, когда у этого подростка зазвонил телефон. Тот цокнул языком, когда достал его и, потянувшись, сказал, обращаясь, видимо, ко мне:
- Почему работать - это, ну, так сложно?
Я ничего ему не ответил, глядя на идущих мимо балерунов. Они были довольны, отыграв последний спектакль в этом году. Все были как на подбор - одного и того же роста, комплекции, даже черты у всех были одинаковы. Я немного беспокоился за свою дочь, ведь с каждым из них она была знакома и, вероятно, каждым очарована.
Подросток хмыкнул и пробурчал что-то неопределенное, глядя на этих принцев из различных сказок, и посмотрел куда-то вглубь уже сгустившейся темноты.
Время было 9:57.
Он сплюнул на землю. Почему-то, именно этот жест напомнил мне то ли явь, то ли постановку в театре - там, где все по кругу передавали чарку с душистым перебродившим вином. Там все были друг с другом. Там каждый был рядом с другим.
Здесь же - только плевок под ноги соседу.
Кажется, то была постановка. Добрая постановка про Пангею и её единый народ.
Какой дурак только придумал страны и различия между ними?
- Ну, это, всё-таки нет закурить? - спросил тот подросток. Оказывается, он ещё и рыбка золотая - разве он забыл, что несколько минут я дал совершенно отрицательный ответ? Неужели за это время что-то кардинально изменилось?
- Нет.
Я так и не понял, на что именно я сам ответил - на свой собственный вопрос или на тот бессмысленный, который задавался совсем недавно.
- Ладно, ну, я пошёл Наступать, - рассеянно сказал парень и пошёл по аллее быстрой прыгающей походкой. Я даже не успел ничего понять, как услышал голос своей дочери:
- Давно ждёшь?
- Нет.
Сколько ещё раз мне придётся сказать это слово за остаток сегодняшнего дня?

Уже в Новом году, я понял, кто он был. Подросток, которому исполнилось четырнадцать и который по-дурацки себя вёл.
Двадцать Первый.