О цивилизации и не только

Верой и правдой отслужив семь долгих лет,  мой отец возвращался из армии домой. Шёл 1951 год. Возвращался не один – с женой и дочкой. Жить предстояло с родителями в бараке без каких-либо признаков цивилизации, поскольку комната четыре на четыре не имела абсолютно никаких удобств, отапливалась угольной печью, на которой и готовили пищу. И вот в это более чем скромное жилище старшина запаса, помимо семьи, вёз первый признак цивилизации – новенький многодиапазонный приёмник, приобретённый по случаю в Минске.
В то время это было круто. Соседи по бараку сначала заходили посмотреть на молодую жену бравого старшины, а потом просто  приходили послушать громкую музыку. Это вам не допотопная «тарелка» на стене.  А по праздникам или торжественным событиям приёмник выносили на улицу и устраивали танцы.
Потом стали рождаться дети – мои старшие братья. Условия были, прямо скажем, близкие к дореволюционному периоду. Какая уж тут цивилизация, когда на шестнадцати квадратах приходилось ютиться четырём взрослым и троим детям. Даже сортир находился  во дворе.
Мне повезло гораздо больше. Меня из роддома принесли в двухкомнатную квартиру со всеми, как говорится, удобствами – ванна, туалет, вода из крана. Вот она, цивилизация! Шёл 1956 год.
                СТИРАЛЬНАЯ МАШИНА
А через год к маме подошла подруга, работавшая снабженцем в городском универмаге, и предложила:
– Катя, я завтра еду за товаром в Ростов. Хочешь, я привезу тебе стиральную машину? У тебя четверо детей, и тебе эта вещь просто необходима.
– А это дорого? – с сомнением спросила мама.
–Ну, если не хватит, займу. Бери – не пожалеешь.
Два дня спустя  отец изучал инструкцию стиральной машины «Ока».
Тут следует сделать некоторые пояснения. В то время у нас  в каждом дворе стояла летняя кухня общего пользования, где, кроме приготовления пищи, производился процесс стирки белья. Он ничем не отличался от того, что был и сто, и двести лет назад: чан с водой на печи, корыто на лавке и стиральная доска. Вывешивалось бельё на верёвках, натянутых между деревьями. Скандалы случались именно из-за верёвок, если кто-то, не спросясь, занимал чужую.
И вот в этот мир архаики вторгся отец со своей современной техникой. Пока он налаживал электрическую розетку и готовил машину к работе, вокруг него собралась толпа любопытных женщин.
– Толя, чо эт за агрегат ты тут мастыришь? –  ехидно спрашивала Валька Сорокина.
– Дак это ж стиралка, – вместо отца отвечала другая соседка. – Я об ней в газетах читала. Такие уже давно в больших городах имеются.
– Точно, стиралка! – подтвердила третья соседка.  – Я, когда была у сестры в Ворошиловграде, точно такую же у неё видела.
– Не стиралка, а стиральная машина! – отозвался из-за спин женщин всезнающий дед Степан. – Деревня!
Женщины загалдели дружно, размахивая руками перед носом Степана, обещая старику намять бока. Тому ничего не оставалось, как громко плюнуть и ретироваться. Женщины опять обступили отца, который, сидя на табурете с неизменной папиросой в зубах, заканчивал собирать розетку и никак не реагировал на происходящее вокруг.
– Ишь, грамотей выискался! –  не могла успокоиться Валентина. – Сам деревня! У моей кумы, если хотите знать, тоже такая машинка была! – заявила она торжественным тоном. – Так вот, она её через неделю выбросила!
– Как выбросила? Почему выбросила?  Зачем выбросила? – посыпались удивлённые вопросы.

–  А затем, что она бельё рвёт! –  Голос Валентины звучал уверенно и с чувством полного превосходства над окружающими в знании вопроса. –  Да, рвёт! Кума врать не станет. Она ещё та скупердяйка, зазря тряпку не выбросит. А тут эта машинка ейные  простыни-то и попортила. Где ж на эту хреновину простыней набраться? Теперь только рукам своим и доверяет. Руки завсегда надёжнее!
– Оно и правда, бабы, – согласилась Нюрка Зайцева, – я руками каждое пятнышко ототру, а машинка эта разве разглядит, где какое пятно?
Между тем отец наполнил стиральную машину горячей водой, насыпал порошка и нажал кнопку «пуск». Мотор тихо заурчал, приводя в движение механизм, и вода забурлила в ёмкости из нержавеющей стали.
– Катюша, неси бельё! – весело крикнул отец.
Мама принесла в чашке  бельё, которое предварительно было замочено  в ванне, и пошёл процесс стирки.  За всем происходящим с неослабевающим интересом наблюдали дотошные соседки. Всех одолевало любопытство, каков будет финал. Никто не верил в чудеса техники, а больше всех – Валька Сорокина, которая, скрестив на пышной груди руки, загадочно бормотала: «Поглядим, поглядим».
После полоскания мама развесила бельё во дворе. «Комиссия» в полном составе принялась изучать качество работы агрегата. Простыни и пододеяльники сияли белизной.
– Целое, – удивлённо произнесла Валентина.
– Чистое, – не менее удивлённо проговорила Нюра.
– Ни пятнышка! – уже с восторгом воскликнула третья соседка.
– Брехло твоя кума и ты вместе с нею! – злорадно подвел итог дед Степан,  неожиданно появившийся за спинами женщин. На этот раз никто на него даже не шикнул.
Через некоторое время к маме подошла всё та же Сорокина и попросила:
– Катя, а дай мне попробовать постирать в твоей машинке. Может, мне тоже… Ну, я тоже… Ну, если понравится, тоже куплю себе такую.
Вскоре вся улица «пробовала» нашу «Оку» без зазрения совести.
Более полувека эта стиральная машина исправно служила людям. И сейчас находится в  рабочем состоянии. За всё время только раз заменили на ней сливной резиновый шланг. В доме на смену ей уже давно пришёл импортный «автомат», но на даче «старушка» может постирать то, что «молодёжи» не под силу.
               
                ФОТОАППАРАТ
В том же 1957 году, получив вторую группу инвалидности (последствия контузии), мой отец стал раздумывать, как жить дальше на 410 рублей пенсии. На рудоремонтном заводе ему пошли навстречу и «по-тихому» оформили на несложную работу на компрессорной станции. На радостях первая полученная пенсия была потрачена на заветную мечту – фотоаппарат «Смена».
Купить плёночный фотоаппарат – дело нехитрое, но освоить его – это вам не «цифровиком» клацать. Потребовалось дополнительно приобретать фотоувеличитель, красный фонарь, ванночки, бачок для проявки плёнок, реактивы, фотоплёнки, фотобумагу. Как во всём этом разобраться, когда за плечами только пять классов образования? Но огромное желание и творческая натура способны одолеть и не такие препятствия.
В то время на небольшой шахтёрский город приходилось всего лишь два фотографа, один из которых – сосед-любитель, другой – профессионал при фотоателье. Решено было обратиться за помощью к профи. Но Пётр Петрович вовсе не был заинтересован плодить конкурентов и делиться секретами своей профессии с кем бы то ни было, а тем более бесплатно. Не допускал даже мысли такой. Пришлось идти за помощью к соседу, который, кроме всего прочего, был хорошим приятелем отца. Но и сосед не горел желанием иметь конкурента на своей улице. Однако послать, как это сделал Пётр Петрович, Лёнька Серый не мог – приятели всё же. Решил отделаться  от начинающего фотолюбителя книжкой по фотоделу в надежде, что тот будет долго разбираться в премудростях сложной науки. Но, видимо, он недооценил способности отца, который уже через пару дней демонстрировал свои первые фотографии приличного качества. Когда  эти фото  попались на глаза Петру Петровичу, он не поверил:
– Не  может быть, чтобы эти снимки были сделаны «Сменой»!
Лучшей похвалы для новичка нельзя и желать. Вскоре это увлечение переросло в профессию. Завод АРРЗ был большой, выпускал продукцию даже на экспорт; требовался специалист, который смог бы изготавливать жестяные бирки  с помощью фотопечати. Попутно приходилось делать фотографии работников на документы, на Доску почёта, для стенгазет и тому подобное. Со временем отец достиг такого мастерства, что, невзирая на быстрое пополнение рядов фотолюбителей, пользовался неизменным спросом у местного населения, когда требовалось запечатлеть знаковые семейные события или переснять, отреставрировать, увеличить и размножить старые снимки. В отличие от коллег, он щедро делился своим опытом с другими. Когда в городе в середине шестидесятых торжественно открыли Дворец пионеров, отца пригласили вести фотокружок. Направлений было много, и каждый руководитель определённого кружка заманивал детей  как мог. Мой отец проделал следующий трюк. На глазах у детворы сорвал с клёна красивый резной лист, и  после недолгих манипуляций сделал на нём портрет одного из мальчишек. Успех превзошёл все ожидания; коллеги отца смотрели с завистью на выстроившуюся очередь у двери с  табличкой «Фотокружок».
Много лет прошло с той поры, но фотоаппарат «Смена», с которого всё начиналось, до сих пор находится в исправном состоянии среди множества своих собратьев, которые сегодня являются уже скорее музейными экспонатами, чем орудиями производства. Они пережили своего хозяина, которому не довелось поработать на цифровой технике.

                ТЕЛЕВИЗОР

Шёл 1958 год. У соседей Бандурко появилась чудо-техника – телевизор. Каждый житель улицы знал об этом выдающемся событии, но взглянуть хотя бы одним глазком  на голубой экран могли только ближайшие родственники счастливых обладателей этого чуда. Да и то только по большим праздникам – гостей Бандурко не любили.
Детвора вечерами пыталась подглядеть сквозь плотные шторы, что там смотрят эти «буржуи» по «телику». По этому поводу частенько возникали скандалы. «Буржуям» не нравилось, когда кто-то лез в их приватную жизнь, тем более через окно.
Однажды отец нам сказал:
– Хватит шляться под чужими окнами. Будет у нас свой телевизор! С получки пойдём покупать у Буторина. Я уже с ним договорился.
– Ура! – дружно отреагировали мы в четыре детские глотки.
Буторин  был известным в городе радиолюбителем, радиомастером и вообще мастером на все руки. К тому же отец с ним дружил. По сходной цене друг  решил уступить отцу почти новый телевизор «Старт-2». Себе мастер собрал телевизионный приёмник сам и «магазинным» практически не пользовался. Завернув в одеяло ценную покупку, мы понесли её домой. «Мы», конечно, громко сказано – нёс отец, а мы только держались за одеяло, ликуя в душе.
Бывший владелец снабдил отца чертежами телевизионной антенны и объяснил, куда нужно её направлять. На это дело ушёл целый день, а нам казалось, что целая вечность. Отец гнул медную троллею согласно чертежу, сверлил отверстия, прикручивал кабель, собирал разрозненные детали в единую конструкцию… И вот, наконец, он на крыше нашего двухэтажного дома закрепляет своё творение и кричит оттуда:
– А ну-ка, смотрите! Показывает?
– Нет! – кричит из окна старший брат Колька.
–  Нет! – дублирует его на улице средний брат Васька.
Отец слегка поворачивает антенну.
–  А сейчас?
– Видно, но плохо!
– А так?
– Всё равно плохо!
К Ваське подходит всезнайка дед Степан.
– Толя! – кричит он. – Ты на Ростов направляй – там станция мощнее, чем в Ворошиловграде.
– А я куда направляю? – нервничает отец.
– Ростов на юго-востоке от нас, а это вон там! – дед Степан махнул рукой в неопределённом направлении.
– Я что, по-твоему, не соображаю, где юг, а где восток? – ещё больше злится отец.
– Я этого не говорил! Но юг вон там, а ты направляешь вон туда! – Степан яростно размахивает руками. По этим движениям вообще невозможно было ничего понять.
– Степан! Шёл бы ты, Степан!
– Куда?
– Если бы не дети, сказал бы тебе, куда!
– А-а, – догадался старик, – не-е, я здесь постою.
Вокруг стали собираться любопытные соседи, в основном женщины.
– Бабоньки! – обратился к ним отец. – Уберите этого умника, Христа ради, пока я не запустил в него чем-нибудь тяжёлым.
Женщин дед Степан побаивался, но просто так сдаваться не хотел. И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы Колька не закричал истошным голосом:
– Видно! Видно! Хорошо видно!
Вся толпа соседей, забыв о зануде-старике, дружно ринулась к нам в квартиру посмотреть на чудо прогресса. На небольшом экране какой-то хор пел народную песню. Многие в этот момент испытали потрясение.
– Вона куда техника шагнула, – как всегда из-за спин собравшихся резюмировал Степан, – поют за тыщи километров от нас, а мы их смотрим и слушаем в нашем Боково-Антраците.
И на этот раз никто не шикнул на старика. Пока он не сказал подошедшему отцу:
– Толя, обмыть бы надо это дело.
Негодующие взоры женщин были готовы испепелить Степана. Массовую пьянку во дворе начать легко – был бы повод; выйти из неё проблематично. Чем бы всё закончилось, одному Богу известно, если бы мама не сказала:
– Приходите все вечером. Вечером будут кино хорошее показывать. Вот в газете в программе написано: «Худ. фильм «Весна».
С этого дня наша квартира превратилась в импровизированный кинозал. Вечерами набивалась полная комната людей, большую часть из которых составляли дети; располагались на лавках, кроватях, табуретках; кому не хватало – приходил со своим стулом. Когда показывали Чарли Чаплина, то многим приходилось смотреть стоя.
После сеанса народ расходился, а мама открывала окна и выметала горы шелухи от семечек.
А в 1961 году мы переехали в новую трёхкомнатную квартиру на Заводскую улицу. «Старт-2» ещё долгие годы радовал нашу семью. Буторин периодически чинил его, но, по совести сказать, он был гораздо надёжнее последующих моделей, особенно цветных. В конце семидесятых мы его сдали в магазин при покупке цветного телевизора «Берёзка». Сдали, замечу, в рабочем состоянии. «Берёзка» очень быстро стала завсегдатаем телеателье. А когда кончилось терпение, а вместе с ним и гарантийные талоны, то поменяли её на «Электрон». Потом «Электрон» – на «Рубин», а его – на «Шарп», и этот процесс до сих пор не закончился. Но первый телевизор, как первая любовь, – на всю жизнь.

                МОТОЦИКЛ
Вначале был велосипед с моторчиком, купленный у соседа за пятнадцать рублей. Сосед был помешан на технике, и таких транспортных средств у него имелось  несколько. Точное количество, думаю, он не знал сам, так как некоторые находились в разобранном виде и были хаотично разбросаны по всему сараю, который он гордо именовал гаражом. Лишь велосипедные рамы были аккуратно развешаны вдоль стен.
– Были бы кости целы – мясо нарастёт! – любил повторять Сашка Михайличенко, в народе просто Михалик, пыхтя сигаретой над очередным своим детищем.
Какой же это восторг – мчаться с ветерком на велосипеде и при этом не крутить педали! Наш веломоторчик не знал отдыха. Часто ломался. Ещё бы – трое пацанов могли загнать кого угодно, а ещё и друзья «падали на хвост». Братья чинили, я смотрел. В основном горели диски сцепления и изнашивались кольца на поршне. Пара часов работы – и наш мустанг снова носил нас по мало оживлённым улицам города. Обычно маршрут состоял из квадрата: Заводская, Олега Кошевого, Кирова и Коммунальная. На этих  улицах и сейчас транспорта немного, а тогда и подавно. Так что родители за нас не сильно опасались.
Всё бы ничего, да вот Жорка из тринадцатого дома поглядывал на наш «моторчик» презрительно. Ведь у него был мотоцикл «Минск». Правда, эксплуатировал он его гораздо меньше, чем мы свой, – большей частью Жорка наводил блеск, вылизывая все закутки своего любимца. Иногда он обгонял нас, при этом делая вид, что не замечает медленно ползущую «козявку». Если подкрутить ногами, мы могли развить скорость до сорока километров в час, а Жорка на своём «минскаче» мог разогнаться до восьмидесяти.
Но в 1966 году случился и на нашей улице праздник. Маме досталась часть наследства после продажи родительского дома в Белоруссии. 500 рублей новыми – приличная сумма!
Тут же на семейном совете было решено приобрести мотоцикл. Благо нашёлся добрый человек, готовый уступить за 300 рэ свой «Ковровец» с коляской. Работники Ковровского завода не додумались прицепить коляску на свою продукцию, но местный Кулибин  по фамилии Плахотченко исправил эту недоработку, смастерив вполне приличную коляску, с мягким сиденьем и фарой на крыле. Для надёжности усилил раму мотоцикла.
– Па, а он обгонит Жоркин «минскач»? – это первое, что нас, братьев, интересовало.
– Не Жорка, а дядя Жора, – поправил отец. – Это для меня он Жорка, а для вас – дядя Жора. Понятно?
Мы согласно закивали головами, а то ведь батя мог и по шее врезать.
– У «Минска» двигатель объёмом сто двадцать пять миллиметров кубических, – терпеливо объяснял родитель, – а у «Ковровца» – сто семьдесят пять. Стало быть, мощнее и, стало быть, обгонит вашего Жорку.
– Ура! – обрадовались мы.
– Но следует учесть, что «Ковровец» имеет коляску, – остудил нашу радость отец, – а это дополнительная нагрузка на двигатель, так что может и не обогнать.
Видя наше разочарование, он добавил:
– Нет, ну если коляску отцепить, то обгонит запросто!
Мотоциклы были страстью отца. В армии  он не раз участвовал в мотогонках и различных мотокроссах, о которых он любил иногда вспоминать.  Доводилось ему ездить и на лендлизовском «Харлее», и на трофейном «Цундапе». Мечтой его был тяжёлый мотоцикл К-750. Но средства не позволяли претворить её в жизнь. Поэтому отец тихо радовался вместе с нами маломощному «Ковровцу».
Однажды мы встретились с Жоркой на трассе. И тут в отце проснулся мотогонщик. Я сидел в коляске и с волнением наблюдал за происходящим. Сначала мы поравнялись с соперником и пошли на обгон, но тот, заметив нас, прибавил газу. Батя – тоже. Каждый выдавливал из своего коня всё, что мог. Мы медленно опережали Жорку. Я видел, как он неистово крутил ручку газа, пригнувшись как можно ниже к самому бензобаку, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Отец давно уже сделал то же самое. Мы оставляли этого задаваку позади. Когда победа была очевидной, я не удержался и показал Жорке язык. Видимо, от досады он так сильно налёг на ручку газа, что трос, не выдержав, оборвался. Победа была полная и окончательная.
Приехав во двор, отец вынул ключ зажигания, но перегретый двигатель ещё некоторое время продолжал детонировать.
– Так и запороть недолго двигатель, – грустно сказал отец. –  В армии, бывало, после одного соревнования движок меняли. Но там кто их считал? А тут за свои покупать надо.
Я не разделял его грусти, мне не терпелось рассказать братьям о том, как мы только что «накололи»  этот паршивый «минскач».
Вскоре приехал и Жорка. В правой руке он держал оборванный трос, который подтягивал, чтобы добавить «газу».
– Если бы не трос, – заявил он нахально, – вы бы меня ни в жисть не догнали!
– Если бы да кабы! – передразнил его отец. – Ты вот его вылизываешь-вылизываешь, а лучше бы вовремя трос поменял. А ещё лучше бы не крутил так ручку. А то, знаешь, сдуру можно и кобылу поиметь без подстановки.
– И что ты хочешь этим сказать? – Жорку распирало от злости.
– А то, что таким, как ты, нельзя доверять технику.  Ну, какой из тебя гонщик? Подумай сам. Мой тебе совет: когда пионеры будут собирать металлолом, не обижай детишек, отдай им свой драндулет.
Жорка, заскрипев зубами, со злостью покатил мотоцикл к себе во двор. А меня распирало от гордости за отца, за наш мотоцикл.
Наш «Ковровец» оказался трудягой. Отец привозил на нём из отдалённых сёл арбузы, картошку, огурцы и помидоры. Двумя-тремя ходками мы выезжали всей семьёй на отдых на ставок. На нём отец проведывал нас в пионерском лагере «Лесные просторы», а родителей, моих дедушку и бабушку, – в посёлке шахты 7-7 бис. И много другой пользы приносил нам первый мотоцикл. Позже появились «Ява», «ИЖ», «Днепр», потом пошли автомобили различных марок. Но  самое светлое чувство сохранилось о замечательном «Ковровце» и о том прекрасном времени, когда все мы были молоды, здоровы, а главное – живы.
                ТЕЛЕФОН
Не знаю, как для кого, а для моей сестры первейшим признаком цивилизации был телефон. Во второй половине шестидесятых наш город быстрыми темпами телефонизировался. Если не ошибаюсь, в 1965 году нам установили телефонный аппарат с городским номером  2-25-64 (до этого у счастливчиков были трестовские, трёхзначные номера, в большей степени служебные). Долго не могли определиться, где  установить новенький, цвета слоновой кости аппарат. Решено: в зале возле дивана. Мама выделила для этого  высокую треногую подставку для цветов, застелив её красивой вязаной салфеткой. Это была роковая ошибка, стоившая первому телефону жизни. Неустойчивая конструкция на трёх ногах рухнула, не выдержав наших активных игр. На смену хлипкому, хотя и красивому, аппарату пришёл неказистый с виду, но более прочный, списанный по старости на работе отца агрегат из чёрного эбонита. По такому, наверное, разговаривал Ленин в Смольном. Больше испытывать судьбу отец не стал – изготовил для него специальную полочку, которую закрепил в прихожей под зеркалом. Однако это уродливое творение рук человеческих не вписывалось в интерьер квартиры, и вскоре было заменено на гэдээровского красавца салатного цвета.
В течение короткого времени несколько тысяч семей нашего провинциального шахтёрского городка получили доступ к телефонной сети и… растерялись. Мало кто понимал, что делать с этим чудом цивилизации. Часто звонили, лишь бы позвонить. Приблизительно это выглядело так. Набрав любой пятизначный номер с обязательной двойкой в начале, счастливчик кричал в трубку:
–  Алё! Здравствуйте! Вам тоже поставили телефон?
– Уже как неделю!
– А нам только сегодня установили. Вот связь проверяю. А вы где живёте?
– На Петровского.
– На Петровского? А мы на Заводской.
– Лёха? Козлов? Ты, что ли?
– Я!
– То-то я думаю – голос знакомый. А я Славка Тимченко! Узнал?
– Славка? Ты? Никогда бы не узнал! Тебе в какую смену?
– В ночь. А тебе?
– Должен был в первую. Отгул взял по случаю установки телефона. Надо бы обмыть. Как считаешь?
– Святое дело!
– Тогда заходи! У меня всё есть. Давай, жду!
Но к хорошему быстро привыкают. Совсем скоро жители города, особенно женская его половина, уже не представляли себе жизни без этого чуда цивилизации. Моя сестра часами могла болтать по телефону. У неё появился не только новый вид развлечения или досуга, но и новый стиль жизни. Она была старше меня на 12 лет и хороша собой. Отбоя от ухажёров не было. Они часто надоедали своими звонками в любое время суток, что льстило моей сестре и раздражало остальных членов семьи, особенно отца, который периодически посылал их матом в недвусмысленном направлении.  Один раз в отсутствии сестры позвонил очередной жених. Трубку взял я.
– Алло!
– Инна, привет!
– Привет! Только я не Инна.
– А кто?
– Я её брат.
– Инка, брось прикалываться! Я взял билеты в кино. Жду тебя.
Я понял, что переубеждать бесполезно. Мой голос ещё не познал преломления и был сильно похож на голос сестры.
– Ладно, приду. А на сколько сеанс?
– На семь вечера. Но ты приходи сейчас, погуляем немного, мороженого поедим.
«Везёт же этим девчонкам, – подумал я, – кино, мороженое…». Но вслух сказал:
– Ладно, сейчас приду. Ты где будешь ждать?
– Возле «Шевченко».
– Хорошо, жди!
Сестре я рассказал о том, как я договорился за неё о свидании. Мы от души посмеялись. После она меня не раз просила побеседовать с ухажёрами вместо неё. И всегда это было весело. Во мне рос артист. Однажды кто-то упорно звонил по ошибке на наш телефон. Сестре надоело убеждать настойчивого мужчину, чтобы тот набирал правильно номер. Она крикнула мне:
– Вовка, возьми трубку! Достал меня уже этот кретин.
– Алло! Это магазин? – услышал я голос в трубке.
– Магазин, – согласился я.
– «Донбасс»? – В голосе прозвучала надежда.
– «Донбасс», – обнадёжил я.
– Ну, слава богу! А то вот уже полчаса попадаю к каким-то идиотам. Вам мясо завозить?
– Конечно, завозить! – едва не перешёл я на фальцет.
– У меня полторы тонны свинины и почти столько же говядины. Всё заберёте?
– Заберём всё! Везите.
Положив трубку, я покатился от хохота. Вошедший отец поинтересовался причиной столь бурного веселья. С юмором у него было всё в порядке: оценив мой розыгрыш по достоинству, отец сказал:
– На тебе десятку, чеши в магазин и без мяса не возвращайся. Бери на все. Только смотри, чтобы костей тебе не насовали.
И что вы думаете? Я таки вернулся с мясом.
Подрастали мои старшие братья, и доступ к телефону  становился всё более проблематичным. Они частенько звонили своим подружкам, а подружки им. Однажды и я отважился позвонить понравившейся мне девочке из параллельного класса, но заговорить так и не решился.  Мне тоже, бывало, кто-то звонил и тоже молчал. Лишь по дыханию я догадывался, что это была девочка. Вот такими мы были скромными.
И всё же телефон не сблизил людей, а больше разделил, заменив традиционное общение, когда глаза в глаза, рука в руке. Но вошёл так прочно в нашу жизнь, что мы уже не в силах от него отказаться. Иногда с тёплой грустью вспоминаю то время, когда мы запросто ходили в гости друг к другу, как к себе домой, и входную дверь даже на ночь иногда забывали закрывать.


Цивилизация уверенно входила в нашу жизнь. Это были электрическая швейная машинка, газовая печь вместо угольной, холодильник, магнитофоны, стереопроигрыватели, позже – «видики» и прочие атрибуты комфортной зажиточной жизни, которые сейчас нам кажутся чем-то обыденным и естественным.
Оглядываю мысленно своё жилище на предмет цивилизации. Чего у меня только нет! Ах да, нет посудомоечной машины. Да и то только потому, что некуда втиснуть на кухне размером 9 квадратных метров. Но кого сейчас удивишь посудомоечной машиной? Другое дело, если бы я купил яхту! Вот тут бы сбежались друзья и соседи поглазеть на это чудо. Ещё бы! Ведь моря у нас нет.