21 Бориса Фёдорова заподозрили в предательстве

 До Босфора оставалось девяносто семь миль. К сумеркам достичь района постановки заградитель не поспевал, и Клочковский решил отложить операцию на следующий день. Ещё одну ночь заградитель должен был провести в море. Зажглось электричество, погасшие от сотрясения и  Борис Фёдоров, глянул на Илью Жукова, и его поразил вид товарища. На землисто-серым лице матроса бегали обозлённые глаза, нос заострился, скулы дрожали. – Больше не можу,  - шептал Илья Жуков, вздрагивая и вздыхая. – Больше мочи нема. -  Он закрыл лицо ладонями, потом вдруг вскочил и шагнул к Фёдорову, Паскуда! – прошипел он сквозь стиснутые зубы, глядя на Бориса с ненавистью и тоской. – Из-за тебя гада, стилько страха! – Ты что? – удивился Борис. – Паскуда, - шипел Илья, - от тебя уся беда. Шоб ты сдох, вражий сын! – Постой, чего ты взъелся? Я тебе ничего нлал.  – Не сделал? Думаешь, не бачу? – Отойди, браток, - сказал часовой.  – Подожди, пускай скажет, в чём дело? – попросил Борис.  – А дило в том,… - начал Илья и остановился – В чём ? – спросил Фёдоров и, уже предчувствуя ответ матроса, встал на ноги.  – Ты шпигун, сволочь, вот шо! – заревел Илья,  теряя  самообладание. – Не знаешь, видкиль погибель придёт – чи от турка, чи от тебя проклятого! Глаза Бориса сузились.  Он сжал кулаки – Стой! – с внезапным спокойствием произнёс Фёдоров – Ты откуда это знаешь? Догадка осенила его Илья – тот человек, которого подослал Дрейн!  Вот и часы у него, а раньше не было.  И приказчика он нарочно  запёр в провизионке, чтобы отвести подозрения от себя. – Говори: откуда знаешь? – с бешенством повторил Борис. – На морде, твоей написано. Шпигун, сволочь. Так бы и придавил, гада! Илья угрожающе поднял руку. – Два шага назад! – закричал часовой. – Ну,  давай двигай! Илья повернулся и занёс ногу через высокий порог. Фёдоров рванулся за ним и схватил за край брезентовой робы.  Ударом руки Илья оттолкнул минёра.  Ответить Фёдоров не успел. Часовой схватил его за плечи и швырнул рундуку. Илья, пошатываясь, отошёл от отсека.  – Вахтенного начальника сюда! – закричал Фёдоров. – Вахтенный! Вахтенный! – Чего надо? Обиделся? – спросил часовой. – Нежный  какой. Уж Илья Жуков зря болтать не будет. Знает, наверно, раз говорит. Ну, ладно. Ну, не  так… - Часовой хотел успокоить Фёдорова и заставить его сесть на место. – Ну, снервничал парень, не сдержался…Но Фёдоров продолжал кричать. Явился боцман. Фёдоров слушать его не стал, а со слов часового, понял так, что арестованный бунтует. Ляпунов доложил об этом командиру и получил приказ связать минёра. Борис протестовал, сопротивлялся. На шум подошёл Чуриков.  – Ваше благородие, разрешите доложить, - закричал ему Борис и сразу перешёл на шёпот: - Только сейчас Илья Жуков, матрос этот здоровый, привязался ко мне, что я, мол, шпион, сволочь. А откуда он знает об этом? – Подожди-ка  малость, - сказал боцману Чуриков. – Ну и что же? – А то, что он ничего об этом не может знать, если сам не имеет причастия.  Вот и всё. А теперь – на, вяжи, шкура, - закончил Фёдоров и вытянул руки, чтобы Ляпунов их связал. Чуриков доложил командиру лодки о заявлении Фёдорова, и через полчаса Илью Жукова вызвали в капитанскую каюту.  Вытянув руки по швам, с окаменевшим лицом протиснулся он  в каюту капитана.  – Прикрой двери, братец, - сказал Старовойтов.  Он и Чуриков сидели на койке. Клочковский примостился на краю стола. Всё свободное пространство заполнил Илья. С трудом он притворил дверь позади себя и вытянулся, насколько  позволял  низкий подволок каюты.  – Вот что, братец, расскажи: Что у тебя произошло с Фёдоровым? – спросил Старовойтов.  – Так, ваше высокородие, я, значит …вин, значит… - Спросите его о доме, о семье, - подсказал Клочковский. – Да, в самом деле, ты скажи-ка, братец: ты сам откуда? Чей ты? Где твоя деревня? – Мы из- под Миллерова, ваше высокородие. – Что  у тебя там, домик, хата? – Так точно, ваше высокородие, хата.  – Жинка есть, дети? На секунду матрос пришёл в себя. Лицо его оживилось. Он ухмыльнулся. – ни, ваше высокородие, жинки немае. Мы ещё не ожинилися.  – Так, - сказал Старовойтов и сморщился, чувствуя отвращение к тому, что он должен вести допрос. – ну, а батько с матерью есть? – А як же! Ответил Илья. Старовойтов сжал кулак. – Как же ты, сукин сын, - Батко  есть, матка есть, а ты врагу продался? Илья этого не ожидал. Он вздрогнул, выпучил глаза и оторопело замер. – Ну, говори! – Я? Та, видкиль вы узнали? Ни, ваше  высокородие. – Ладно, видкиль….Дрейна знаешь? Боцмана с торгового флота? – поднимая веки и глядя в упор, резко и зло проговорил Старовойтов. – Ваше высокородие! – Илья хлопнул себя в грудь. – Деньги тебе давал? Гроши давал? – Яки таки гроши? Та ни в жизни. Мне грошей не треба.  – Познакомился на пароходе, потом встречался в Николаеве?  - У Миколаеве? Та  вот хрест святой, бачите, ваше высонородие… - Так его тильки на пароходе бачив. А больше ни разу, вот вам хрест святой! Илья перекрестился. Лицо его было бледно, глаза блестели, как у птицы, попавшей в силок. Грудь его вздымалась, пальцы он сжал, точно готовился броситься на командира. – А часы, откуда? – вмешался Клочковский. Часы? – Илья приложил руку к карману с часами и замялся. – Ну? – Та у татарина  купив, двадцать копеек отдав.  – У татарина? Такие часы? – Та у старьёвщика, ваше благородие. Который, барахлом  продае. Воны пустые. – И, стыдливо ухмыляясь, Илья вынул часы, протянул командиру. – Циферблат у них дюже гарный.  Старовойтов взял часы и открыл крышку.  Механизма внутри  не было. Илья носил в кармане пустой корпус со светящимся циферблатом.  Старовойтов покачал головой. Чуриков рассмеялся. Что с ним делать?  Ведь не врёт, а? – спросил Чуриков и рассмеялся.  – Почему ты К Фёдорову привязался? – спросил Чуриков. – А матросы балакают, что телеграмма была, шо вин турецкий миноносец вызвав на нас!...Офицеры переглянулись и отпустили Илью Жукова.