Судьбы разные. Книга вторая

Ш. ТУРМАН


СУДЬБЫ РАЗНЫЕ

Хроники послевоенного поколения





КНИГА ВТОРАЯ

Аленка.
Люка.
Вовик.








Почти случайная встреча.


Сентябрьское утро 82-го года.
Евгений Мазаев, несмотря на субботу, проснулся в семь утра и то же мгновение про себя начал возмущаться:
«Почему же так странно устроен этот удивительный мир? В будние дни с трудом продираешь глаза, требуется через силу каждый раз заставлять себя подняться, чтобы готовиться к очередному походу на работу. А в выходной, когда можно спать до…»
Еженедельные негодования прервал телефонный звонок. Нехотя протянув руку, чтобы снять трубку, Женька с напряжением попытался изобразить зевоту (поскольку сна ни в одном глазу не было) и сердитым голосом произнес обычное:
– Мазаев слушает!
В ответ на сию грозно прозвучавшую реплику раздался легкий смешок:
– Иного я и не ожидала. Типичный Мазаевский телефонный ответ. Только – сердитый, почему-то.
– А Вы, голубушка, хотите в такую рань воспринимать своими ушами ласковые словечки? Кстати, а с кем имею честь общаться? Как мне подсказывают правила хорошего тона, вежливые люди сначала представляются, и уж потом высказывают свои эмоции.
– Ах, Мазай, Мазай, и с годами ты не меняешься. По-прежнему шутишь, притворяясь серьезным.
А вот это уже вынудило Женьку задуматься:
«Подобное обо мне сказать могут только те, кто со мной учился в школе или в институте. Может?.. Да нет, по голосу на Рогозину не похоже…»
– Ну? Что же мы молчим? Ладно, отсыпайся. Вечером позвоню, когда вернусь из Петергофа.
Разговор прервался, оставив Женьку в полном недоумении:
«Интересно, кто же это?.. А почему интересно?! Совсем неинтересно!.. Тьфу! Интересно – неинтересно… Да, сколько можно повторять одни и те же слова? И, что вообще со мной происходит? В выходной день звонит какая-то ненормальная, а я уже весь  в неведении: кто – такая? Зачем? Да, начхать!.. Я выспался, и, следовательно, все в порядке. Более ничего и не надо! Сейчас – глазунья из трех яиц, кофе и бутерброд с ветчиной. Затем – бритье, душ и пассивный отдых на природе по полной программе».
Регулярный, не по собственной воле, ранний подъем по выходным приучил Мазаева к загородным прогулкам. Нравилось совершать их в полном одиночестве. Такой своеобразный отдых от людей был необходим. Ни от чего он так сильно не уставал, как от бесконечных совещаний на работе. На одних ругали его, на других приходилось уже ему повышать голос на подчиненных. Именно, приходилось. Ведь с детства любой конфликт Женьке был не по душе. Но, став руководителем отдела, других вариантов трудовой деятельности у него не оставалось.
«Куда же сегодня следует направиться? А впрочем, давненько я не бывал в Петродворце. Пожалуй, можно даже объявить благодарность позвонившей незнакомке, так ненавязчиво мне напомнившей, о существовании великолепных фонтанов. Решено. Вперед, на Балтийский вокзал».


«Когда же я здесь был в последний раз? Похоже, что лет десять прошло… Удивительно, до чего же быстро годы летят. Вспомнить, хотя бы, школьное время. Каким продолжительным оно казалось! Это – целая жизнь и масса впечатлений. А сейчас? Срок – примерно, такой же, а вспомнить-то почти нечего. Да, скорость хода биологических часов увеличивается с годами, явно, в геометрической прогрессии. Еще, видимо, растет и ее знаменатель».
Мазаев подходил к тому месту, где можно, не покупая билета, проникнуть на территорию «Верхнего парка», а оттуда спокойно перейти в «Нижний парк». Как и десятилетия назад, проход работал. Само собой разумеется, что не ради экономии средств те, кто знал о существовании этого лаза, пользовались возможностью пролезть бесплатно туда, где надо, как говорят контролеры, «обилечиваться». Здесь – то ли спортивный азарт, или, что-либо другое в этом же роде, подстрекает многих из нас переступать иногда через статьи закона, именно, по мелочам. Ведь все прекрасно понимают: «Dura lex, sed lex». Но, почти в каждом человеке живет непреодолимое желание проехать бесплатно в общественном транспорте, перейти улицу вне зоны перехода и прочее, прочее, прочее…
Женька, привычно, как в былые годы, протиснулся между прутьями решетки и оказался на территории парка. Далее, абсолютно в автоматическом режиме, направился к еще нереставрированным фонтанам. Он раньше любил это тихое место, несмотря на неприятные запахи и тучи насекомых.
«Здесь всегда безлюдно… Интересно, а кто же сегодня посмел нарушить мое одиночество? Пожалуй, впервые я здесь – не один… Хотя, вру. Еще в школьные годы я сюда однажды забрел с Аленкой. Да, с тех пор почти двадцать лет минуло. Но тот день здоровья почему-то часто вспоминается… Да, что за черт?! Ну почему, надо обязательно усесться на мое место?! Ничего, предполагаю, долго не просидишь, дорогая. Брюки, а не юбку, нужно было надеть. Во, как веткой по ногам хлещешь! Что, больно кусаются летучие кровососы?! О, да ты еще и платочком носик прикрываешь… Однако, терпеливая».
Мазаев сделал вид, будто бы случайно сюда забрел и бесцельно прогуливается. Он закурил и направился в сторону незнакомки, так бесцеремонно вторгшейся в «его владения». Проходя мимо, незаметно, как ему казалось, скосил глаза в ее сторону:
«Дамочке, похоже, уже к сорока. Но выглядит на тридцать. Нравится мне этот возраст… Интересно, какой дьявол затащил ее в эти лабиринты? Может, хотела использовать эти развалины в качестве общественного туалета? А я помешал. Ничего, милая, потерпишь…»
– Извините – долетело до его ушей, прервав размышления – Молодой человек, Вы не угостите меня сигаретой? а то, я свои дома забыла.
Женька остановился и, сунув руку в карман, достал пачку «ТУ». Сколько раз в его жизни подобные просьбы заканчивались, как правило, знакомствами. По привычке он уже начал прикидывать хватит ли у него средств, чтобы пригласить женщину в какое-либо заведение общественного питания. Также параллельно подыскивались наиболее удачные слова для начальной фразы… Но очень знакомая широкая улыбка прервала эти размышления и вынудила замереть его с вытянутой рукой:
«Каким образом сюда попали эти большие искрящиеся глаза?..»
– Неужели, не узнаешь? Так постарела?
Конечно же узнал. Нет, не постарела. Просто красивая девушка превратилась в очень привлекательную женщину.
– Рад тебя неожиданно встретить – единственное, что смог выдавить из себя Евгений Мазаев и замолчал.
Череда воспоминаний мгновенно остановилась на том дне, когда на этом же самом месте, много лет назад, они с Аленкой оказались изолированными от своих одноклассников. Ни ему, ни ей не хотелось отсюда уходить, хотя оба прекрасно представляли, как прореагирует классная воспитательница на их долгое отсутствие. Но тогда в их головах на первом месте было совсем другое. То, что отодвинуло страх перед учительницей на задний план.
– Куда исчезло твое остроумие, Мазаев? – Аленке начинало надоедать его молчание – Ты – это, или нет? Неужели из всех твоих качеств остался только рост?
– Не т-только – Мазай попытался улыбнуться, но в итоге получилась лишь глупая гримаса.
«Да, что с тобой? – недоумевала Аленка – Хорошо помню тебя серьезного на пятилетней встрече. Но, и тогда, ты был не таким. А когда мы вместе уехали оттуда, то преобразовался в Мазая, которого знала вся школа. Может и сегодня такое случится? Дай-то Бог».
Покуда эти думы занимали Аленку, Мазай пытался про себя решать интересную логическую задачу, условие которой неожиданно возникло в его голове:
«Дано: утренний телефонный звонок, в трубке – неизвестный голос, повествующий о предстоящей поездке в Петергоф. Далее, какая-то неведомая, явно нечистая сила, отправляет меня туда же. Там я встречаю свою бывшую одноклассницу… Отсюда возникает вопрос: какого черта, я – здесь? Неужели Аленка, которая раньше затруднялась при решении простейших задачек, так здорово смогла выстроить подобную комбинацию? Не могу поверить».
Поверить, действительно, было тяжело, но логика – неумолима. В связи с этим по цепочке всплывает следующий вопрос:
«И зачем же ей вдруг понадобилось меня увидеть?..» – и тут Мазай неожиданно обратил внимание на то, что продолжает стоять с вытянутой рукой, сжимающей пачку сигарет. Аленка же продолжала ждать, когда ей предложат прикурить.
– Долго будем играть в молчанку? – она уже не улыбалась – Где видано такое: женщина сама звонит ему, назначает свидание, а он, вместо благодарности, изображает из себя, черт знает что?! Женя, мое терпение – не бесконечно. Если у тебя нет желания общаться, то давай разойдемся в разные стороны и, как можно скорее, забудем об этой нелепой встрече!
– Извини, Аленушка. Совсем неожиданно нахлынуло бешеное количество воспоминаний – попытался сгладить острые углы Мазаев – Получилось, мыслей так много, что не знаю с чего и начать.
– Надо же?! И это говорит бывший капитан команды КВН? Невероятно!
– Да я и сам удивляюсь… Все – финиш! Заканчиваем словесную перепалку. Быстро находим уютное местечко, где за рюмочкой кофе можно спокойно поговорить. Свидание продолжается, командовать парадом теперь буду я!


Сидя за ресторанным столиком, делясь воспоминаниями и, даже, периодически рассуждая на посторонние темы, они, несмотря на огромное желание обоих, никак не решались спросить друг у друга, почему же, все-таки состоялась эта встреча? Зачем Аленка позвонила рано утром? Почему Мазай все-таки попался на эту удочку и решил приехать в Петергоф?
Только опустошенная бутылка смогла чуть-чуть подтолкнуть разговор к интересующей их теме. И Мазай начал издалека:
– Расскажи-ка, лучше, о своей личной жизни. Тяжело ли быть женой военного моряка? Небось, пришлось по флотам покочевать?
– Мне достался только тихоокеанский. И то – недолго. Я, Женя, уже давно не офицерская жена. Пришлось мне побывать и супругой музыканта. Ну, а сейчас я – женщина свободная. Единственное, о чем жалею, что от этих двух моих браков детей не осталось. В первом случае решили не торопиться, сначала хотелось встать на ноги прочно. Но помешал развод. А со вторым мужем разошлись, тоже, по подобной причине. Для этого непризнанного гения, видите ли, детский плач – огромная помеха занятиям музыкой. А он постоянно репетировал программы для различных международных конкурсов, в которых, правда, не участвовал, так как не проходил и отборочных туров. Вот, пожалуй, и вся история моей личной жизни. Ну, а ты как? Видимо, все гуляешь? Детей кучу на стороне завел? Давай-ка, как на духу, сделай чистосердечное признание.
– Признаваться-то, Аленушка, не в чем. Погуливать? Да, погуливал. Но детей, по моим сведениям, не имею. Пару раз, даже, собирался жениться. Причем, в одном случае дело почти дошло до подачи заявлений. Но, видать – не судьба. И о моей личной жизни долго рассказывать не приходится. Так что, я, тоже – свободный мужчина.
Должно быть, коньяк окончательно овладел ситуацией. А по-другому и не объяснить дальнейшие события.
Аленка резко придвинулась к Жене и, положив голову ему на плечо, скороговоркой прошептала:
– Мазаев дорогой, женись-ка ты на мне. Не ошибешься. Я тебя ласкать буду постоянно. Ублажать во всем, как только умею. Решайся прямо сейчас.
– Хорошо – сделал серьезный вид Евгений – сейчас, так сейчас. Тем более, что сегодня и завтра– выходные. Ну а в понедельник – развод. Еду в командировку месяца на два.
– Куда?
– Есть на карте нашей страны местечко под названием Балтийск. Предполагаю, что ты даже не представляешь, где находится этот городок.
– Догадываюсь, что где-то на Балтийском море.
– Логично.
– И часто ты уезжаешь так надолго?
– Пробовал подсчитать. Две трети времени я нахожусь за пределами Ленинграда. В послужном списке: Уральск, Пржевальск, Владивосток, Лиепая, Феодосия и т.д. и т.п. Так что, долгой семейной жизни обещать не могу.
– Мазайчик милый, я и на это согласна!..













АЛЕНКА


Дверь в кабинет физики тихо распахнулась. Кира Васильевна, показав учащимся знаком руки, чтобы они не вставали для приветствия, а продолжали трудиться над контрольной работой, на цыпочках подошла к учительскому столу. О чем-то весело пошептавшись с Галиной Павловной – преподавателем физики, неожиданно выпалила сердито и громко, так, чтобы слышал весь класс:
– Федорова, что ты прилипла к Мазаеву как банный лист?! Немедленно отодвинься!
Аленка покраснела. Опустив глаза, она отставила свой стул как можно дальше. Женька сердито швырнул авторучку. На его тетради образовалась клякса размером с двухкопеечную монету. Его агрессивный взор встретился с насмешливым взглядом классной руководительницы, которая невозмутимо добавила к сказанному:
– Совсем обнаглели. За первым столом сидят и чуть ли не в обнимку.
– Действительно, на «камчатке» есть же свободные места. Обнимайся, сколько хочешь, никто и не заметит – вставил реплику Розенфельд.
– Тебя-то кто спрашивает? Лучше подумай, как «двойку» не заработать – вмешалась Галина Павловна, видя, как класс заулыбался, а Свирский уже приготовился к новой остроте. Следовало выводить учащихся из расслабленного состояния, в которое неожиданно их ввели, и направить обратно к физике – Мазаев, успокойся, а то не успеешь закончить контрольную.
«Тем более, что решаешь оба варианта» – было добавлено уже про себя. Ее, в отличие от классной воспитательницы, не волновали отношения между мальчиками и девочками. Гораздо интересней было проверить: сумеет ли Евгений Мазаев за сорок пять минут написать две контрольные? Она даже решила, что если эти двое сдадут свои работы вовремя и без ошибок, то обоим поставит «пятерки». Вот почему, когда Кира Васильевна вышла, то физичка сделала вид, будто не заметила, как Женька пододвигает своей соседке небольшой, но исписанный от края и до края листок бумаги.


Через день, на следующем уроке физики, когда объявлялись результаты, если кого из 9-го «Г» и удивила отличная оценка Федоровой, то аналогичный балл Мазаева всеми отмечался, как закономерный.
– Моя первая в жизни «пятерка» по физике – радостно шепнула Аленка Женьке и в порыве благодарности прижалась лбом к его щеке. Учительница, заметив такое излияние чувств, мысленно улыбнулась, но вслух ничего не сказала.
– С тебя причитается – также шепотом проговорил Мазай – Конкретно, два билета в кино на сегодня, и, непременно, на последний ряд.
С неисчезающим восторгом девушка вкрадчиво задала наивный вопрос:
– А кому второй билет?
– Тебе!
Прозвучало то, что и желала услышать Аленка. В голове же Мазая вертелись очень противоречивые мысли:
«И зачем я такое придумал? Мог просто потребовать шоколадку, которую затем ей же и подарил бы. Даже остроумно немного… Ладно, на уроке изредка прижмешься. Вспомнишь день здоровья в Петергофе. А тут? В темном зале, почти два часа… После фильма, сто процентов за то, что не выдержу и позвоню Юльке».
Так оно и случилось.
Прижимая свое колено к Аленкиному, Женька испытывал громадное наслаждение, когда ощущал ответное надавливание со стороны девушки. Взяв ее за руку и почувствовав довольно крепкое пожатие, парень постепенно и незаметно (как ему казалось) стал переходить к объятиям и поцелуям. Последний ряд кинозала располагал к подобным телодвижениям значительно более, чем школьная парта.
Юношеские гормоны играли. Следствие: едва проводив Аленку до ее дома после «культпохода» в кино, ноги Мазая сами понесли его к ближайшей телефонной будке. В результате – не прошло и получаса, как в Юлькиных ласках он отводил душу:
«Как хорошо, что есть у меня такая палочка-выручалочка. Хоть в штаны кончать не приходится, как другим…»
А ведь, если серьезно задуматься над этими словами, то невольно вспоминаются рассуждения героя «Крейцеровой сонаты» (Толстого, а не Бетховена) о том, как 99% подростков не находят покоя от эротических мыслей и во сне, и наяву. Как успокоить восставшую плоть? Искусственной эякуляцией, если естественная недоступна. Ведь в этом возрасте лишь единицы имеют возможность уединенного решения такой серьезной проблемы.
Но, удовлетворяя свои сладострастные потребности, в объятиях «палочки-выручалочки», Женька никак не мог отогнать от себя навязчивые идеи, касающиеся, другой девушки:
«Эх, наверняка, приятней было бы, если на месте Юльки окажись сейчас Аленка! Ее формы – намного свежей и привлекательней. Но как решиться целомудрие нарушить? Не могу такое себе позволить».
Как ни странно, но эти Мазаевские рассуждения, прагматичные и циничные, частично перекликались и с Аленкиными мыслями.
Она, красивая девушка, лишь появившись в этой школе, сразу же обратила на себя внимание многих парней. Те наперебой пытались быть замеченными ею, предлагая встретиться. Она же не отказывала почти никому. Весело проводила очередные свидания, иногда, два-три за вечер. Но в сердце-то сумел проникнуть лишь один длинноногий, который и не помышлял приглашать ее на совместные прогулки. Так продолжалось в течении всего девятого класса.
Но в начале десятого, после экскурсии в Петродворец, Аленка, как ей показалось, сумела привлечь к себе Женькино внимание. Тот даже предложил ей сесть за одну парту, желая проводить вместе и урочное время. Вроде бы свершилось логичное – две неординарные, каждая по-своему, личности оказались рядом. Но в действительности все было сложнее.
Мазаев, благодаря уже имеющемуся опыту близкого общения с женщиной, подвергнул оценке лишь внешние достоинства девушки. Испытывать более глубокие чувства он желания не имел. Та же хотела видеть в своем избраннике нечто возвышенное не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова.
Невинная, в действительности, девочка, пытавшаяся изображать из себя, как минимум, Клеопатру, влюбилась. Понятно, «пора пришла».
Подруги, которые впервые в жизни, благодаря школьному ансамблю, появились у Аленки, очень тактично попытались раскрыть ей глаза на Мазая. Не смогли. Лишь, Тема чуть-чуть образумила ее, рассказав о Женькиных похождениях в квартиру на Пряжке. Для большинства же, особенно тех, кто проживал, в девятнадцатом доме, то, что было доложено Аленке, являлось «секретом Полишинеля». Связь Мазаева с замужней женщиной обсуждалась одноклассниками часто. Естественно, что делалось все это у Женьки за спиной. Оценки его поведению давались очень противоречивые.
И вот, сей пикантный факт, почему-то, подтолкнул Аленку к очень странному выводу:
«Сделаю все возможное, чтобы остаться с ним наедине. Я – уже взрослая и сама разберусь, что – хорошо, а что – плохо. Всего полгода занимаюсь в этой школе, а скольким мальчишкам мы с Темой успели вскружить головы? Наверняка, многие из них думают: раз она с первого дня знакомства готова целоваться, то уж точно – не девочка! Вот пусть и он также подумает».


Эх, девчонки, девчонки. Какие же безумные мысли иногда посещают ваши юные головки, когда начинаете взрослеть?! Вдруг появляется интерес к мальчикам. Да, совсем не такой, как лет пять назад. Тогда критерии этого влечения хоть и были насыщены разнообразием, но не содержали одного – страсти. А еще раньше? Мальчишки – тема, не достойная вашего внимания. Только подругам разрешено было заходить в ваши сердца. А до подруг так и вовсе дороже куклы, говорящей «мама», ничего не существовало.
Вы это помните? Или забыли?
Вероятно, забыли.
А помните, как в восьмом классе начали тайно покуривать на лестничных площадках? Видимо, почувствовали, что наконец-то стали взрослыми? Вот только «глупые» родители не понимали вас. Но, кстати, и ровесники тоже не все приветствовали ваше увлечение никотином. Как правило – мальчишки. Зная об этом, вам приходилось прятаться и от них. Ведь для них, ваших ровесников, вы – невинность. Такое предположение присутствовало в ваших юных головках? И оно – неошибочно! Юность чиста, и этим она прекрасна.
Но все-таки, тяга к взрослению – сильна. А почему? Да потому, что юные годы – загадка любого поколения. Ныне, и присно, и вовеки веков. Старец никогда не объяснит, почему в молодости поступил так, а не иначе. Ни одну тысячу раз спросит себя об этом, но ответа не найдет.
Но, вернемся к Аленке.
Девчонка влюбилась. Как следствие – желание быть женственнее. Что может быть лучше?! Да, ничего! Даже, если чувства безответны.
Но такой вывод представляется естественным лишь с высоты возраста. А в отрочестве? Тогда, кажется, весь мир рушится: «Он меня не любит! Что делать?..»
Как, что делать?
Жить! И жить, как можно, веселее, радостно встречая каждый день. Как можно дольше оставаться таковыми. Но, опять же, в юности это – непостижимо. Ведь в пятнадцать лет кажется, что половина отпущенного нам пути позади, так как после тридцати наступает глубокая старость и жизнь перестает быть интересной, сколько бы она не продолжалась.. Следовательно, надо торопиться…
Вот и Аленке остается только посочувствовать. Невозможно ей объяснить, что взрослой женщиной она еще успеет стать. И, не надо стремить приближение этого дня. Хочется сказать: наслаждайся, девчонка первой любовью и не переживай, что она – безответна. Болезнь сердца, как возрастное явление, должен пережить каждый. А вот, если кого-либо это обходит, то – беда ему!..


Жила-была скромная девочка Лена Федорова.
Такая скромная, что никому она не была интересна.
Родители следили только за тем, чтобы дочь была здорова и ни в чем не нуждалась (разумеется, в допустимых пределах). Им было не до теплых чувств. Они любили только свою работу, а, может быть, лишь говорили об этом.
Отец работал начальником колонии для несовершеннолетних правонарушителей, мать заведовала лабораторией судебно-медицинской экспертизы. Вероятнее всего, работа и познакомила их друг с другом. Возможно, и семейная жизнь началась с производственного романа. Тем более, что Юрий Карпович, у Людмилы Борисовны (так звали родителей Лены) был далеко не первым мужчиной в ее жизни. Она часто любила повторять своим знакомым, разумеется, тогда, когда муж не слышал этого:
– В моей жизни было два человека, за которыми я пошла бы хоть на край света. Как сами понимаете, среди них Юрия Карповича нет.
А тот до определенного момента боготворил свою жену, не обращая внимания, как она, особенно при посторонних, любила показать свое главенство над супругом.
Все это Лена наблюдала с младенчества, хоть и, не понимая смысла происходящего. Она встречалась с родителями практически только по выходным. Единственным человеком, с кем девочке было легко и хорошо, это – бабушка, сумевшая завоевать искреннюю любовь внучки, несмотря на строгость в общении. И, когда родители разбежались по разным семьям, что явилось, пожалуй, естественным завершением их отношений, Лену это только обрадовало. Ведь теперь она должна слушаться только бабушку. А для шестилетней девочки очень важно, когда нет противоречивых указаний, которых ранее было предостаточно.
Разумеется, и отец, и мать, соблюдая очередность, с радостью приезжали на Дровяной переулок, чтобы навестить дочь и вручить ей какой-либо подарок. Но теперь, Лена воспринимала общение с родителями по-иному. Если ранее она ждала воскресенья, чтобы утром разбудить папу с мамой, забравшись к ним под одеяло, то, после развода, их визиты по выходным она воспринимала, как приход очередных гостей, приносящих подарки…


Ребенок, не посещавший детский садик, как правило, с трудом вживается в школьный коллектив. Тяжело из категории единственного, где тебе уготовано все лучшее, оказаться в среде равных, между которыми идет непрерывная борьба за место под солнцем.
Много непонятного и неприятного обрушилось на Лену Федорову с первых же дней пребывания в школе. Дома она всегда была любимой Леночкой, Ленусей. Иногда звучало насмешливо-ласковое: Ленуха. А здесь…
Ну, зачем мальчишка-одноклассник, лишь услышав ее имя, тут же выкрикнул очень смешные, как ему самому казалось, стишки? Да, так громко, чтобы слышали все:
– Ленка, Ленка, покажи коленку!
А первоклассница Федорова, привыкшая все понимать буквально, в ответ, указывая на объект, о котором только что известил класс начинающий декламатор, спокойно ему ответила:
– Смотри.
Оглушительный взрыв хохота раздался над классом. Девочке сразу стало понятно, что смеются над ней. Но в чем причина такой реакции? Загадка.
Это происшествие случилось на первом уроке – уроке знакомств. Учительница зачитывала список детей, принятых в первый класс. Как и положено, в таких случиях, дети, услышав свои имя и фамилию, поднимались и произносили: «Я!» Также поступила и Лена. Ну, а что произошло далее, известно.
Паренек же, поднявший Лену на смех, все время и до этого пытался обратить на себя внимание. И учительница уже несколько раз одергивала его:
– Старостин, прекрати!.. Стасик, ты мне мешаешь!..
После одного из таких очередных учительских замечаний уже обиженной к тому времени Лене очень захотелось отомстить и выкрикнуть: «Стаська – дураська», но что-то подсказало ей, не делать этого. Уже в будущем, несколько лет спустя, она часто вспоминала этот эпизод и благодарила судьбу, что та не позволила ей совершить глупое действие, как уже позднее она сама его охарактеризовала. А правильно ли? Может все-таки стоило, хотя бы таким способом, показать, что девочка умеет постоять за себя?
Бывает, что случайно брошенная фраза, казавшаяся окружающим совсем безобидной, может в дальнейшем сыграть нехорошую роль для того, в чей адрес была направлена. Так и в Лене Федоровой надолго застряла «коленка», которую она, неизвестно зачем, должна кому-то показывать. Все быстро забыли эту, так называемую, шутку. А она – нет. Помнила все восемь лет. Когда кто-нибудь говорил о чем-то, лишь слегка напоминающем нижние конечности человека, в ней все кипело. Багровый румянец заливал лицо, а взгляд упирался в пол.
Именно такое поведение, к сожалению, послужило причиной для дальнейших насмешек одноклассников. Их шутки и подковырки планомерно делали свое дело. В результате Лена стала замкнутой и нелюдимой.
Каждое утро, заходя в класс, она низко опускала голову и быстро продвигалась к своему месту. Садясь за парту, старалась по возможности не встречаться взглядом ни с кем. И, вот тогда, девочку стали просто не замечать. То, что она неплохо училась, никого из сверстников не интересовало. У них другие достоинства были в почете: общительность, умение рассказывать интересные истории, желание набедокурить на уроке, способность постоять за себя, отвечая на колкости колкостями и прочее тому подобное.
А Лена на уроках сидела тихо, стараясь никому не мешать и, чтоб никто ее не замечал. Выходя к доске, отвечала урок едва слышным голосом, низко опустив голову. Внешкольные мероприятия не существовали для нее, за исключением обязательных программных культпоходов.
Все восемь лет – без подруг. Даже за партой сидела одна.
В общем – незаметная «серая мышка»
Но, если серая окраска имела переносный смысл, то красный цвет ее преследовал буквально. Стоило кому-либо пошутить (абсолютно безобидно) в ее адрес, как кровь обильно начинала приливать к ее щекам. В этих случаях она, не проронив ни слова, опускала глаза и пыталась, как можно быстрее, найти территорию, недоступную посторонним взорам.


И, вот такая пресловутая застенчивость не позволила Лене поделиться с одноклассниками своим увлечением музыкой. Видя, как они ведут себя на уроках пения, буквально издеваясь над учительницей, то решила, что будет лучше, если об ее музыкальных занятиях никто знать не будет.
Достаточно вспомнить эпизод, когда Витька Воротников поднял с пола влажную тряпку, свалившуюся с классной доски, и запустил ее в Старостина. Тот сумел увернуться, но лучше бы он того не делал. Тряпка угодила в голову входящей в класс учительнице и сбила парик. Если девчонок по понятной причине этот факт больше напугал, чем развеселил, то мальчишеский хохот, можно сказать, что буквально взорвал всю школу. Еще бы, не каждый день можно увидеть лысую женщину да еще педагога.
У Лены мороз пробегал по коже от одной лишь мысли, что вдруг кто-то случайно пронюхает об ее занятиях музыкой. Ведь, обязательно, появится очередной повод для насмешек. А нового переживания девчонке не хотелось. Вот почему она скрупулезно хранила это в тайне все восемь лет, строго наказав бабушке, чтобы и та случайно не проговорилась при встрече с учителями.
Сама же Лена очень полюбила музыку. С удовольствием постигала премудрости игры на фортепиано. А вот выступать перед публикой не получалось. Сказывалась все та же застенчивость. Чуть-чуть спасало то, что в музыкальной школе преобладали индивидуальные занятия. Сначала ее педагог делал попытки как-то раскрепостить девчонку. Но и ему быстро пришлось отказаться от своих намерений. Преподаватель решил, что со временем это исправится само собой. Он же обнаружил у своей ученицы кроме абсолютного слуха еще и наличие красивого тембра в голосе. Потребовал и настоял на параллельных занятиях вокалом.
Лена согласилась…


Закончив музыкальную семилетку сразу по двум классам, настал момент, когда Лене пришлось выслушать наставления своего педагога.
– Тебе пора сделать выбор – начал непростой разговор Андрей Борисович – Надо решать, кем ты хочешь быть: певицей или пианисткой…
– Конечно, пианисткой…
– Не торопись делать выводы и не перебивай меня! Во-первых, вокал у тебя продвигается лучше, чем игра на инструменте. Так думаю не только я, но и Инна Николаевна. А она, поверь, о посредственности так говорить не станет. Во-вторых, если ты собираешься учиться в консерватории, то есть, сделать музыку своей профессией, то откровенно могу сказать, что шансы поступления на органно-фортепианный факультет у тебя – практически нулевые. Там уже заранее распределены почти все места. И, чтобы попасть в эту элиту, не хватит ни моих знакомств, ни денег твоих родителей. На вокальном же все намного проще.
– Но, Андрей Борисович, я очень хочу заниматься у Вас. Инна Николаевна – очень строгая. И сцены я боюсь.
– Решать окончательно, конечно, тебе. До осени время есть. Но, имей в виду, в любом случае необходимо пересмотреть свои взгляды, касающиеся выступлений перед публикой. Если не переломишь себя и не сможешь выйти на сцену, то и со мной тебе делать нечего.


Изменить черты своего характера на диаметрально противоположные в любом возрасте сложно. А в пятнадцать лет – очень и очень нелегко. Да, практически, и невозможно. Но разговор с любимым педагогом все-таки сумел подтолкнуть Елену Федорову на решительный шаг.
Конечно же, посодействовали этому и многочисленные объективные причины. Без них девушка осталась бы прежней.
Помогла, разумеется, и смена обстановки в школьной жизни. Ведь из той восьмилетки, которую она окончила, не нашлось желающих поступать в 235-ую. Следовательно, на новом месте никто ее не мог знать, и можно было сделать попытку вести себя по-иному.
Еще к месту будет добавить, что в прежней, 246-ой школе ей преподавали английский язык. А Лена Федорова в пятом классе увлеклась французским шансоном настолько, что начала самостоятельно осваивать еще один иностранный язык. Просиживая часами в библиотеке, она постигала грамматику и учила слова. И в один прекрасный момент неожиданно для себя почувствовала, что, слушая Ива Монтана, не только наслаждается мелодиями его песен, но и начинает понимать их содержание. Все это, притом, что из английских песенных текстов исполнители доносили до нее лишь смысл отдельных слов.
«Неужели можно самостоятельно изучать язык лучше, чем под руководством учителя?» – рассуждала Лена. Не понять было двенадцатилетней девочке, что в постижении любой науки, прежде всего, должно присутствовать стремление к результату самого ученика. А, если нет такового, то и самый выдающийся педагог не сможет ничего вложить в своего подопечного.
И снова – секрет. Никто, включая и бабушку, и родителей, не предполагал, какую огромную работу проделывает Елена Федорова, осваивая тонкости французской речи.
И этот титанический труд привел к той любви, которая не покидала ее всю жизнь. Любовь, абсолютно не страстная, а, попросту сказать, настоящая платоническая, направленная к неодушевленному объекту – французской песне. Вот ее Лена и пронесла в своем сердце настолько долго, насколько позволили сверхъестественные силы существовать ей на этом свете.
Появилось желание слушать французский шансон постоянно. Лена все свое свободное время проводила в магазинах грампластинок (или рядом с ними, в компании спекулянтов), чтобы по случаю, приобрести пластинку с голосом любимого певца, или певицы, поющих на таком красивом языке.
Хорошо, что родители Лены, соревнуясь друг с другом, подкидывали дочери по очереди то рубли, то трешки. Эти, довольно, крупные (для подрастающей девчонки) деньги тратились, не задумываясь, на ее кумиров.
Французский музыкальный язык настолько прочно закрался в сердце девушки, что помог ей. Можно сказать, ответил взаимностью. Состоялось таковое в момент, когда впервые пришлось рассекретить свои познания в этом популярном в России 19-го века языке.
Девушка послушала Андрея Борисовича и всерьез занялась пением. И единственным стимулом при выборе новой школы, оказалось желание попасть в один класс с вокальным ансамблем, известным не только в районе, но и в городе. Когда же она узнала, что из-за языка ей придется учиться в параллельном классе, то нашла в себе силы сделать в своей жизни, пожалуй, первый решительный шаг. С трудом преодолевая стеснение, Лена постучалась в директорский кабинет своей новой школы.
И на ее удивление, вопрос разрешился быстро и просто. Павел Михайлович вызвал учительницу французского языка и предложил ей побеседовать с ученицей. Услышав понятный вопрос, прозвучавший по-французски, Лена, не задумываясь, свободно ответила. После обмена еще несколькими фразами прозвучало резюме:
– Никто из моих учащихся не обладает подобными знаниями. К тому же чистейший парижский акцент. Так грассируют только сами французы.
«Оказывается, все – не так сложно, как кажется – подумала девушка – Я и не представляла, что смогу грамотно объяснить свою просьбу. А, значит, могу! Значит, я и себя переделать сумею».
Пусть, маленькая и не очень значительная, но – победа. А любая победа всегда вдохновляет к взятию новых рубежей. И Елена Федорова стала теперь увереннее стремиться к очередным целям.
Следующий вопрос, который она перед собой поставила, касался имени.
Дело в том, что в бывшей школе к ней обращались исключительно по фамилии. И учителя, и ученики.
«Надо меняться и в этом – уверенно сказала она себе – С «серой мышью» следует покончить во всем. Нужно имя. Лена, Ленуха и слащавое Леночка, явно, не подойдут. Придумывать что-то на иностранный манер: Элен, Хелена и тому подобное – смешно. А вот русскую народную сказку про Аленушку стоит вспомнить. Пожалуй, сгодится».
Но «Аленушка» не состоялась. Привилось хулиганское, а точнее сказать, озорное «Аленка». Почему-то на вопрос: «Как тебя зовут?» – ответ в уменьшительном варианте не производил впечатления. И, как следствие, суффикс «-ушк-» укорачивался до «-к-».
«Ничего страшного, так даже интересней. Только бы не смущаться. Тихонь не любят. Особенно, мальчишки. А ведь, из-за них я больше всего боялась выходить на сцену. Все! Теперь и этого не испугаюсь! Ничего не боюсь».
Далее метаморфозы пошли одна за другой.
Быстро скромные косички уступили место пышной прическе. Юбка укоротилась, каблуки выросли. А появление маникюра и помады на губах в сочетании с проколотыми мочками ушей завершили преобразование фасада.
Ну, а внешние перемены, уже в свою очередь, также подтолкнули и к более общительному поведению в новой школе. А вот в чем оно заключалось, вопрос – особый.
Когда-то Аленка смотрела на мальчишек, как на нечто непонятное. Но однажды, в седьмом классе, в сердце не вошел, а ворвался Стасик Старостин, ученик ее класса. Тот самый, который 1 сентября 1955 года дал толчок Аленкиной замкнутости. Но, разве могла она, ни то, что мечтать, да и просто подумать о том, что он обратит внимание на девчонку, которую вообще никто не замечает. И самое неприятное – она сама это хорошо понимала. Пришлось образ своей первой любви затолкать в самые дальние уголки сердца, чтобы вспоминать о нем как можно реже.
Вдобавок, на ее красивого одноклассника засматривались почти все девчонки школы. Среди них считалось, чуть ли неприличным, сказать о нем что-либо отрицательное, даже, если речь шла о его похождениях с девчонками.
Вот эти самые похождения и повлияли на Аленку теперь, когда она и сама уже могла преподнести себя окружающим в новом свете. Таким образом Стасик, сам того не подозревая, выступил в роли учителя.
«Надо обращаться с ними, как они с нами» – обобщила про себя девушка. Правда, ей следовало задуматься, так ли это? Да, действительно, Старостин позволял себе завоевывать девичьи сердца. Но эти завоевания, на самом деле, не продвигались так далеко, как об этом судачили окружающие.
И здесь, по стечению обстоятельств, посодействовало еще и знакомство с Темой. Она сыграла ту роль, которая помогла Аленке создать в себе образ, прилипший к ней, если не на всю жизнь, то, уж точно, на время пребывания в школе.
А в вокальном же ансамбле предполагали, что, именно, эта новая ученица сбивает Нину с праведного пути. Ведь их усилия по наставлению Потемкиной на якобы правильное направление, обратились в крах с появлением Аленки. Невозможно сопротивляться тому напору, который, как им казалось, излучает новенькая.
В действительности же, Аленка пыталась побороть лишь застенчивость, преследовавшую ее с детства, методами, известными Нине Потемкиной, еще тогда, когда о Лене Федоровой в этой школе никто и не слышал.
А та все время не прекращала задавать себе один и тот же вопрос: получилось или нет ее перерождение?
Ответ помог найти случай.
Однажды, прогуливаясь по Декабристов, она неожиданно столкнулась с Лисиным и Старостиным, возвращающимися из бассейна, после очередной тренировки.
– Привет, Аленка – заметив ее, весело проговорил Лиска и уже хотел продолжить прерванный разговор. Но, увидев, как вытянулось лицо его собеседника, то тут же начисто забыл все, что было до этого момента на языке.
– Кого это ты поприветствовал? – спросил Стасик, когда Аленка, широко улыбаясь, кивнула Генке и, пройдя мимо ребят, уже была за их спинами.
– Желаешь познакомиться, Дон Жуан неугомонный? Могу помочь. Она – моя одноклассница. Девчонка – красивая. Многие в нашей школе заглядываются на нее…
– А не Федорова – ее фамилия?
– Федорова. Так ты ее знаешь?
Но Стасик, уже не слыша последних слов друга, бросился вслед девушке. Перегнав ее, он остановился, преграждая путь:
– Здравствуй, Лена. Извини, не узнал тебя.
– Не понимаю.
– Ты очень изменилась.
– И снова не понимаю.
– Что же тут непонятного? В тебе все – другое. И внешность, и походка, и разговор.
– Ну и что же это меняет?.. А, кажется, понимаю: теперь со мной можно даже поздороваться, а не проходить мимо, делая вид, что не заметил, как бывало ранее. Так?!
Стасик, молча, опустил глаза:
– Зачем же так сурово? Разве я позволял себе такое?..
– Ладно. Забудь, проехали. Извини, я тороплюсь. Как-нибудь в другой раз поболтаем. До свидания.
– И, когда же наступит этот «другой раз»?
– Как говорят: гора с горой,.. а человек с человеком… – Аленка весело подмигнула одним глазом и продолжила свой путь.
Лиска подошел к Стасику. Он не слышал, о чем был разговор, но догадался, что девушка «отшила» парня. Такой поворот событий его слегка удивил. Видимо, он удивил бы и любого другого, кто знаком с обоими, учившимися когда-то в одном классе, которые сейчас так холодно расстались. А всем, кто в настоящий момент общается с ними, хорошо известно – Аленка никогда не бывает против свиданий с молодыми людьми, а Стасику до сих пор никакая девушка во встрече не отказывала…
«Да, я стала другой! – ликовала Аленка – Спасибо тебе большое, Старостин, ты меня окончательно убедил в этом. Никаких сомнений не оставил! Теперь, если ты и пожелаешь разыскать меня (а это легко сделать через Лисина), то я весело поиграю и с тобой».


А «играли» они (Тема и Аленка) по крупным ставкам. Нравилось им разыгрывать мальчишек. Аленка, сама того не ожидая, оказалась способной ученицей.
Вспоминая недалекое прошлое, она удивлялась, почему раньше не могла преодолеть этот проклятый барьер отчужденности и нелюдимости. Что ей мешало тогда, как и ныне, в одночасье, перейти дурацкие границы застенчивости и не краснеть при каждом безобидном выпаде в ее сторону?
«Идиотская привычка считать себя хуже других – отвечала она сама себе – Да, если бы в то время я вдруг решилась, хотя бы уши проколоть, то, наверное, умерла бы от стеснения явиться в таком виде в класс. Бессчетное количество насмешек ожидало бы меня… А мне, дуре, тогда и надо-то было перетерпеть денек, другой. И – все!.. Вон, как Стаська рванул за мной, обнаружив всего лишь новую внешность. А, если бы он еще узнал, что я занимаюсь музыкой и пою в ансамбле? выступаю перед публикой?.. Хватит. Что было, то было. Теперь, все – по-новому».
Школьные занятия перестали быть каторгой. Правильнее сказать: не занятия, а пребывание в школе. Все стало интересным: и общение с одноклассниками, и репетиции ансамбля. Даже стали посещать мысли, а не бросить ли музыкальную школу, чтобы иметь больше времени для встреч с новыми друзьями? Здесь, слава Богу, положительную роль сыграла Елена Александровна, как руководительница ансамбля. После пары бесед по душам об этой глупости Аленка больше не вспоминала никогда.
А вот, что касается занятий, здесь – сложнее. При большой музыкальной загрузке и постоянных «играх в любовь» времени на уроки оставалось мало. Да и то использовалось далеко не по назначению. Выполнять домашние задания мешали посторонние мысли, диапазон которых простирался от вокала до очередного «любовного» увлечения.
Когда же положение с успеваемостью стало приближаться к критическому, пришла ей в голову оригинальная мысль: а не использовать ли свои чары и на благо учебы? Иными словами – совместить приятное с полезным. Сказано, сделано.
Теперь ее поклонники наперегонки предлагали свои услуги. Выполненное письменное задание на дом по любому предмету всегда имелось у Аленки даже не в одном экземпляре. Так что, и ее подруги почти всегда были этим также обеспечены.
Своеобразное отборочное сито вынуждены были теперь проходить те, кто имел желание получить Аленкину благосклонность. В результате ее окружение составили лишь умные мальчишки. Только для них были открыты двери ее дома. Ребята почти ежедневно, но строго по одному, приходили к Аленке в гости, где вместе готовили уроки. Эти события не могли не радовать ее бабушку. Ведь закончились поздние приходы домой. Приятно было видеть, как с появлением кого-либо из мальчишек раскладывались на столе учебники и тетради. И вовсе уже не волновало, насколько допоздна продлится это мероприятие. Внучка – дома, на глазах. Да, и учеба более-менее наладилась.
Но лишь Аленка знала, что все это – только оболочка. Ее внутренний мир не имел с этим ничего общего. Девичьи мечты, так свойственные ее возрасту, не оставляли ни на минуту. После пережитой в тринадцать лет безответной первой любви, когда думалось, что ничего подобного не повторится, сейчас ее «игры» казались смешной местью всем мальчишкам мира. Хотя таковые никакого морального удовлетворения не приносили. Ибо тревожило непрестанное желание встретить одного единственного и навсегда …


– Какие же вы еще смешные и милые дети! – так однажды начала урок Анна Дмитриевна, учительница литературы – Прочитала я ваши сочинения. Ну почему каждый год все пишут одно и то же. Кто же учит вас так рассуждать? Неужели я? Если вы это откуда-то списали, то – полбеды. Как в шестнадцать лет можно делать такие выводы? Да еще о таком предмете как смерть…
– А разве мы – маленькие? – перебил учительницу Лиска.
– Вы – не маленькие. И должны уже научиться мыслить сами. Кстати, читая твое сочинение, Лисин, можно подумать, что ты – умудренный старец. Печоринский пессимизм еще успеет к тебе придти лет через пятнадцать. А затем пройдет как временная болезнь… Ребята, «Герой нашего времени» – роман психологический. И написан он был явно не для того, чтобы вы, пробежав страницы по диагонали, затем, перелопатив учебники и кучу критической литературы, выдавали почерпнутые оттуда выводы за свои. Ребята, учитесь мыслить самостоятельно. Чужие мысли – чужая жизнь.
– Так Печорин – не нашего времени герой! – Свирский крикнул так громко, что вздрогнул весь класс. Его обычное стремление привлекать к себе внимание выплеснулось наружу и на этот раз – Да за то, что он натворил, в наше время по головке не погладили бы. Мотал бы сейчас срок, а то, и к стенке поставили бы. А он, видите ли, ходит, рассуждает о смерти. O; se trouve l'h;ro;sme?
Анна Дмитриевна терпеливо пережидала, пока класс успокоится. Смех и спонтанные споры, вызванные Вовиком, долго не смолкали, но учительница стойко прошла через такую препону и продолжила:
– Как же легко вы произносите слово «смерть». А, ведь, она – неизбежна. И не только для меня, завтрашней пенсионерки, но и для всех вас. Да, да, и вы все когда-нибудь умрете. Не смейтесь, хоть и смешно это звучит. Есть то, чего не избежать. Главный вопрос – совсем в другом. Надо стремиться быть полезным в жизни…
– Ну и в чем же польза от Печорина?
– Успокойся, Свирский. Только незначительное количество живущих на свете людей остаются ненужными. Почти каждый в этот мир приносит хоть самую малую толику пользы. Тот же Печорин, пусть это выглядит с большой натяжкой, своими записками учит нас не повторять его ошибки. Кстати, я уверена, что многие из вас ведут дневники. Хочу посоветовать, никогда не выбрасывайте их. Возможно, когда станете взрослыми, вам покажется, что писали полную чепуху; но поверьте, для ваших потомков все это может стать хорошим уроком. Быть может, они не повторят ваших ошибок.
«Почему же я до сих пор не пробовала вести дневник? – задумалась Аленка – У меня сейчас так много интересного происходит. Как здорово потом вспомнить то, о чем сейчас думаешь… Все, решено! Завтра же начну».
Но, в действительности, насчет завтрашнего дня девушка погорячилась. Еще несколько раз она «покормила себя завтраками», пока сумела заставить себя написать первые строки.

27.01.64.
8 часов утра.
Наконец-то я собралась записывать о том, что со мной происходит. Сегодня – понедельник. Почему-то считается, что хорошо начинать любое дело в первый день недели. А еще, сегодня мне 16 лет. Бабушка обещала испечь пироги и приготовить вкусненькое. Вечером придут гости. Хотела позвать побольше ребят, но к сожалению, негде разместиться…
Пора собираться в школу. Продолжу писать перед сном.
Полночь.
Лежу в постели и стараюсь записать все, пока не забыла.
Вечер прошел весело. Бабушка очень удивила меня. Купила две бутылки сухого вина и ушла, чтобы нам не мешать. Мальчишки показали себя джентльменами, пришли с цветами. Правда, все, как один, за исключением Мазая, принесли мимозы. А Женька – кактус в горшке. Он сказал, что его цветок простоит дольше.
Первый раз в жизни я отмечала день рождения не с родственниками, а с друзьями. Хотя, если честно сказать, то слово «друзья» не совсем справедливо использовано в данном случае. Даже Тему, с которой я очень близка, называть подругой не решаюсь. Очень мало времени прошло. Не зря, видимо, говорят, чтобы узнать друга, надо с ним много пережить. Это – правильно!!!
Но в самом главном я сегодня убедилась в очередной раз, что менять себя надо было давно. А еще лучше вернуться бы назад, в первый класс, и повести себя по-другому. Не дать себя в обиду. Сейчас, кажется, что сделать-то было это элементарно. Просто надо было спокойно прореагировать на насмешки и вместе со всеми посмеяться над собой.
Жалко, много времени потеряно, и его не вернешь. Лучше поздно, чем никогда! А упущенное необходимо возвращать. Хотя бы частично.

28.01.64.
Сегодня, когда входила в школу, в очередной раз испытала ту радость, которую никогда не испытывала в восьмилетке. Тогда, мне никого видеть не хотелось. А сейчас так приятно улыбнуться своим одноклассникам и увидеть в ответ такие же приветливые лица.
Накануне уснула очень поздно. Все время думала о прошедшем вечере. Никогда еще не была в центре внимания так, как вчера. Столько хорошего о себе услышала. Приятно. Но, зато, сегодня весь день хожу сонной. Хорошо, что день практики. Медсестры – девчонки. Правда, Юрка Блохин – медбрат. Но это – не в счет. Можно сказать, что мальчишки меня такой и не увидели.
Еле досидела до конца занятий.
Сейчас допишу и лягу спать. Ни на репетицию, ни в музыкальную школу не пойду. Наверняка, из музыкалки меня кто-нибудь встречать будет. Каждый раз кто-то из нашей школы считает своим долгом проводить меня домой. И, смешно, как правило, не один. Сначала мне не нравилось, почему их всех устраивает присутствие третьего, а то и четвертого, пятого и так далее лишнего. Я же никогда не выбираю одного из них, а идем гулять все вместе. Но потом привыкла. Они же все – одинаковы для меня. Вот, когда я дождусь, что придет ОН, тогда всех остальных и разгоню.

29.01.64.
Удивила Тема. Сказала, что Лиска со своим другом приглашают нас в оперу послушать «Риголетто». Причем, сделал это как-то загадочно, т.е. не сказал с кем. Мол, это – сюрприз для меня. Смешно! Я даже спрашивать не стану. Только, непонятно, зачем Мазай так глупо секретничает. На него не похоже.
Ладно, дождусь пятницы и узнаю, что Женька придумал на этот раз. Фантазия у него – богатая. Всем известно.

30.01.64.
Поздно. Пора спать. Весь вечер просидела над клавиром Верди. Зачем? Поразить Мазаева своими познаниями классической музыки? Этим его не удивишь. Но, кажется, своего он добился: заставил меня задуматься о его сюрпризе…
Хватит! Иду спать. Завтра все станет известно.

31.01.64.
Ужаснулась тому, что я записала вчера и позавчера. Видимо, самоуверенность – не лучший советчик.
И сегодня, никак не могу опомниться от того впечатления, какое испытала, подходя к Кировскому театру… Сколько я вариантов одежды перепробовала, готовясь к этой встрече?! Каково же было мое разочарование, когда вместо Мазаева увидела другого. На какую-то самую малую долю я допускала, что с Лиской в театр пойдет не Женька. Хотя и это казалось невероятным. Но, чтобы встретить там того, о ком и не предполагаешь, было неожиданным. Но случилось же такое. Рядом с Лиской в черной кожаной ушанке стоял Стасик. С ними обоими кокетничала Потемкина.
Мне ничего не оставалось, как взять себя в руки, подойти и спокойно поздороваться. По-моему это у меня получилось.
Места – неплохие. Середина первого ряда третьего яруса. Общая скамья. Из дешевых – самые лучшие. Дефицитная галерка. Видимо, билеты доставал Стаська через отца. Генка такими делами заниматься не стал бы. Думаю, Стася, ты искал встречу со мной. Зачем? Пополнить свой «послужной список»? Но, пожалуй, не я твоей, а ты моей жертвой будешь!.. Готовься!.. А, лучше, не готовься. Моя очередь устраивать сюрпризы наступила.
Спектаклем я осталась довольна. Хороший состав. О музыке и сказать нечего. Одним словом – шедевр. Не понимаю только, почему очень многие кроме «Песенки Герцога» ничего в этой опере не слышат? Лишний раз убеждаюсь, что классическая музыка – для подготовленного слушателя.
Как я и предполагала, Старостин пошел провожать меня. Около его дома на Пряжке для приличия предложила ему проститься, мол, дальше дойду сама. Но, конечно же, он не мог такого себе позволить. Взял меня под руку и повел по Дровяному переулку. А идти-то всего метров сто!
Обещал позвонить, чтобы договориться о новой встрече. Пришлось сказать номер телефона, который нам недавно установили. Правда, я потребовала, чтобы он его не записывал, а запомнил. Стасик, разумеется, согласился. Но я уверена, что, придя домой, тут же записал, чтобы за ночь не позабыть.
А на прощание еще и руку поцеловал… Джентльмен… Ха-ха!..
Много впечатлений за сегодняшний день, и очень много написала. Пожалуй, не стоит делать ежедневные записи. Достаточно фиксировать только интересные события. Например, как сегодня. А серые будни пропускать.

1.02.64.
Не получилось пропустить хотя бы день. Сегодня позвонил Стаська и пригласил меня завтра поехать с ним в Кавголово кататься на лыжах. Согласилась. Собираюсь.

2.02.64.
Воскресный вечер, а я лежу на диване. Больно пошевелиться, все кости ноют. Видимо, перекаталась на лыжах. И зачем я, дура, согласилась на эту прогулку. Ничего хорошего не испытала.
Но, обо всем по порядку.
Кавголовские холмы горами не назовешь. Но для меня сегодня они показались выше Эвереста. Сначала я пыталась не отставать от Старостина. Выкладывалась, как могла. Но, буквально через полчаса, поняла, что ставлю непосильную задачу. Понятно, он – тренированный спортсмен. Ему это надо. Ведь будущий артист (а он хочет этого) должен быть всегда в форме. А мне-то ненормальной зачем? Я же не собираюсь показывать свои формы на сцене.
Когда я окончательно выбилась из сил, и пот ручьями стекал так, что я почувствовала, как одежда прилипает к телу, Стасик достал из рюкзака свитер и приказным тоном предложил мне переодеться. На мой вопрос, где такое можно сделать, он доходчиво растолковал о том, как норвежские лыжники проделывают подобную процедуру на морозе и никогда не простужаются.
Пришлось подчиниться.
Скинула свою любимую красную куртку на снег. Затем сбросила свитер и рубашку. Взглянув на Старостина, протягивающего мне свой свитер, я наткнулась на его широко раскрытые глаза и только тогда поняла, что стою по пояс голая лишь в одном лифчике. И, самое интересное, что совсем не чувствовала холода, несмотря на отрицательную температуру воздуха. Я быстро выхватила у него свитер и натянула на себя. Он приблизился ко мне, и мы поцеловались. Не знаю, сколько мы продолжали бы стоять в крепких объятиях, если бы не проезжающая на лыжах мимо нас пожилая женщина. Ее слова: «Как не стыдно?!» – заставили нас опомниться и поскорее удалиться, куда глаза глядят.
Никаких объяснений между нами не последовало.
Через некоторое время я заявила, что очень устала, и пора ехать домой.

3.02.64.
Понедельник – день тяжелый. Все кости болят.
Вечером позвонил Стасик. Встретились. Погуляли. На прощание очень долго стояли в моем подъезде. На все его вопросы о дальнейших наших отношениях отвечала уклончиво. В самом конце, после очередного поцелуя, на вопрос: «Когда снова увидимся?», уверенно ответила: «Никогда!» и побежала вверх по лестнице.

22.02.64.
Почти три недели не брала в руки дневник. Конечно, было, что записать, но как-то все откладывала. Просто – лень-матушка…
Сегодня – канун Дня Советской армии.
В этом году 23 февраля выпало на воскресенье, поэтому, наших мальчиков мы поздравляли сегодня.
После первого полугодия количество мальчишек в нашем классе уменьшилось ровно наполовину. Девчонки не досчитались только двоих. А, ведь в начале учебного года, мы удивлялись, как здорово, что нас поровну! Теперь равновесие нарушено, и 8 марта на мужскую половину ляжет почти двойная нагрузка.
Не знаю, кому пришло в голову, вручать подарки один на один? Из четырнадцати бумажек на восьми были написаны мальчишеские фамилии. Тянули по очереди. Мне достался Лисин. Тут же Валька Худышева отвела меня в сторону и попросила поменяться. Ни для кого не секрет, что она «сохнет» по этому математику. Я согласилась, не глядя, если даже у нее пустой жребий. Но она преподнесла мне Мазая.
Я взяла плюшевого жирафа (каждому мальчишке предназначалось животное с намеком) и отправилась разыскивать Женьку. Вручая ему подарок и поздравляя, я посетовала, что неправильно считать 23-е число мужским, а тем более, мальчишеским праздником. Это – день военных. На что этот нахал заметил, мол, и мы – еще не женщины, намекая на 8 марта.

7.03.64.
Мальчишки оказались менее изобретательными, чем мы. Каждая из нас получила открытку со стандартным текстом и пару лотерейных билетов праздничного выпуска.
А у дома меня поджидал Старостин с букетом мимоз. Пришлось поблагодарить и вежливо отказаться от всех его приглашений.

После женского праздника Аленка надолго забросила дневник. Совсем, не потому, что записывать было нечего. Просто, на это не хватало времени. Учеба в двух школах: общеобразовательной и музыкальной, плюс – репетиции ансамбля. Уже – много! Но, более этого – времяпрепровождение на встречах с «интересными людьми». Такое название появилось случайно в содружестве с Темой. А галерея таких импровизированных встреч была очень разнообразна.
Также нельзя списывать и обычную человеческую лень. Любой согласится с тем, что ежедневные записи требуют огромной внутренней организованности. А в юные годы обладанием подобных качеств похвастать может далеко не каждый.


Сам собой назрел вопрос, неужели пятнадцатилетняя девочка сумела так себя перестроить? Откуда только силы взялись?
Здесь сосредоточились разные факторы.
Ясно, что без подруг Аленка не смогла бы так развить свои успехи в преображении. Ну, а первые шаги в этом направлении ей давались с огромным трудом. Она их делала в одиночку. Но потом, благодаря ансамблю, сформировалась раскованность в поведении на сцене, пусть и не окончательно. А содружество с Ниной Потемкиной очень посодействовало исчезновению покраснения щек в разговоре с мальчишками. Мало того, Аленка сама без всякой подготовки могла свободно заговорить даже с незнакомым юношей. Никто уже и не подозревал, что когда-то румяный оттенок ее лица неожиданно появлялся при самых безобидных вопросах, задаваемых без всяких задних мыслей.
Гадкий утенок переродился в прекрасного лебедя. Застенчивость серой мышки исчезла навсегда…


К своему дневнику Аленка вернулась только в середине мая.
Наводя порядок на своем столе, она случайно наткнулась на общую тетрадку, к которой не прикасалась несколько месяцев. Повертев ее в руках, девушка открыла первую страницу и сразу же углубилась в чтение, забыв про уборку, которую затеяла. В этот день она никуда не торопилась. И чистоту-то она решила наводить из-за дождливого воскресенья.
Перечитав несколько раз ею написанное, Аленка уверенно села за стол и взяла авторучку.

17.05.64.
Вот и подходит к концу 9-й класс. Как же много изменилось! Я – другая. Сама не могу понять, каким образом мне удалось стать интересной для других? Удивляюсь, что стало возможным такое превращение. Если бы год назад мне сказали, что появятся мальчишки, которые будут проявлять ко мне внимание, я, не задумываясь, решила бы – этого человека ждет Пряжка.
А самая большая победа – победа над Старостиным. Когда я была влюблена в него (детская дурость, просто в него влюблялись все, модно было), он игнорировал меня, считал, видимо, что я – не девчонка, а какая-то замарашка. Эх, Стасик, ты сам дал мне понять, что в девушке кроме внешности есть и что-то внутри. Когда оболочка – невзрачная, заглянуть за нее не хочется? Так Стасик? Примитивное рассуждение! А теперь, когда изменилась скорлупа, ты заметил и ядрышко ореха?..
А, вот и фиг тебе!
Я тоже заглянула в твое нутро. Оно-то – гнилое! Но закрыто красивым покрывалом, которому, как я только сейчас поняла, грош – цена.
Ты, Стасик, хотя и не обижен ростом, но есть повыше тебя. Ты – умный, но есть и не глупее тебя. Я раскрыла себе глаза не только на тебя, но и на других. Ты – не единственный в мире!

«По-моему, хватит – подумала Аленка – Не зря говорят, что бумага все стерпит. А выговорилась, стало легче… Честно говоря, я и сама не знаю, правильно ли себя слепила? Но, какая есть, такая есть! И, по-моему, пора прекратить радоваться и восхищаться своими победами, а то так можно и свихнуться».
Девушка снова взялась за пылесос…


Наступило лето. Первое лето, когда Аленка не захотела уезжать из Ленинграда. Ей не нравился ни один из вариантов, предложенных родителями. Не было желания ехать с отцовской семьей на Рижское взморье. Еще меньше хотелось провести летнее время в окружении семьи матери, где-то на берегах Волги. Хоть и не бывала она в этих местах, но перспектива стать нянькой своим полуродным младшим братьям и сестрам не устраивала. Тем более, что буквально за месяц до этого отец совершил поступок, который заставил Аленку навсегда отказаться от желания встречаться со своими «псевдородственниками», как теперь она называла детей своих родителей.
Произошло все неожиданно.
Прогуливаясь как-то с отцом, девочка, уставшая от рассказов выпившего папаши о своих детях, вдруг заявила:
– Неинтересно мне с ними. Мелюзга. Вот, если был бы у меня старший брат…
Отец задумчиво посмотрел на дочь. После затянувшегося молчания прозвучала фраза с дрожью в голосе, подействовавшая на Аленку вплоть до физической боли:
– Едем знакомиться со старшим братом.
Взмах руки. Остановилось такси.
– Ленсовета, 42 – после этих слов молчание продолжалось всю дорогу до самой остановки. Лишь после традиционного: «Сдачи не надо» – отец обратился к дочери:
– Через несколько минут ты увидишь Славку, своего старшего брата. Ему уже – девятнадцать. Осенью вероятно отправится в армию. Не верю, что его третья попытка поступить в институт увенчается успехом…
– Папа, а почему ты никогда не рассказывал о нем?
– Дело в том, дочка, что у нас с твоей матерью была договоренность: никогда не обсуждать наши предыдущие семьи.
– Как?.. И у мамы наша семья – не первая?
– Да. Но ты – ее первый ребенок.
Поднявшись на третий этаж новой, но уже обшарпанной пятиэтажки, отец глубоко вздохнул и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл лохматый длинноволосый юноша в клетчатой рубашке, расстегнутой до пупка. Бросив удивленный взгляд на девушку, он насмешливо обратился к мужчине:
– Здорово, папаша! Решил по пьянке познакомить меня с очередной своей невестой?
– Здравствуй, Славик. Ошибаешься, это – Леночка, твоя сестричка. Знакомься.
Парень немного смутился, но моментально взял себя в руки:
– И зачем это тебе надо? Не понимаю!
Теперь смущаться настала очередь отца. Он замялся, подбирая нужные слова. А, что касается Аленки, то она опустила глаза и покраснела. Давно такого с ней не случалось.
– Сынок, ну зачем ты так? Я решил, что пора вас познакомить…
– Знаешь, батя, пить меньше надо! И извини, мне некогда. Так что, пока.
– Славик, я тебе немного денег принес…
– А это давай.
Дверь захлопнулась.


Лето 63-го было не жарким. Поэтому в городе было не душно, а вечерами, даже, прохладно. Вот, почему, Аленка покидала жилье только днем. Ей понравились прогулки по Ленинграду. Причем, она, почти сразу, стала делать это по плану, то есть читала литературу о городе, а правильнее сказать, о каком-нибудь небольшом его районе. Затем посещала те места. И там она представляла себя экскурсоводом. Разглядывая памятники и другие достопримечательности, Аленка, мысленно, оттачивая каждую фразу, рассказывала себе о том, что изучила накануне по книгам.
«Почему я зациклилась на музыке? – почти каждый вечер после своих «экскурсий» задумывалась Аленка – Есть же и другие профессии. Очень интересно, например, водить людей по Ленинграду, показывать архитектуру, памятники, рассказывать о зодчих и скульпторах. А сколько интересного в истории нашего города!»
Особенно нравилось представлять себя проводящей экскурсии по Ленинграду для иностранцев и, непременно, на французском языке.
Но в августе подобные рассуждения неожиданно закончились. Причиной тому стала поездка в Кавголово. Как-то, несмотря на прошедший Ильин день, Аленке захотелось искупаться. Разумеется, о Петропавловском пляже и речи не было. Какая температура воды в Неве, даже жарким летом, известно всем. А вот, окунуться, где-нибудь на Карельском перешейке, совсем другое дело. Значит, путь лежит на Финляндский вокзал.
А на вокзале, естественно, была выбрана ближайшая электричка, отправляющаяся к ближайшему месту под Ленинградом, где можно позагорать и освежиться в воде. Таким пунктом оказалось Кавголово (видимо, к этому направлению подтолкнули еще и зимние воспоминания). После двадцати пяти минут езды Аленка стояла на платформе, не зная, куда двинуться дальше.
«Зимой здесь выглядело все по-другому» – подумала она.
То, что мир тесен, она знала и ранее. Ведь неоднократно происходили случайные встречи, всегда удивляя ее. Но в пригороде Ленинграда это было и вовсе неожиданно.
Девушка сначала не обратила внимания на группу ребят в синих спортивных костюмчиках. Но, когда от этой компании отделился высокий черноволосый парень и бегом направился к ней, Аленка удивленно проговорила про себя: «Вот и снова встретились».
– Какими судьбами, Лена? – спросил Стасик.
Да, это был он.
– Вспомнила зимние лыжные прогулки – ответила Аленка.
Каким образом она составила такую фразу, ответа нет. Казалось, сказано первое, что пришло в голову. Но сказано удачно.
– А летнее Кавголово – не хуже.
– Именно это я и хочу проверить – сказала девушка – Посоветуй, куда мне пойти.
– Лучше всего, пойти вместе с нами. Мы, здесь, знаем все.
– И кто это – вы?.. О, кажется, я вижу еще одно знакомое лицо.
К ним приближался Генка Лисин:
– Привет, Аленка. Что тебя привело в наши пампасы?
– Здравствуй, Гена. Я и не предполагала, что окажусь в ваших владениях…
– Да это он так шутит – поспешил прервать девушку Стасик. Ведь из памяти еще не исчезли колкости, часто слетавшие с Аленкиного язычка в его адрес. И, теперь, не желая упускать возможность вновь пообщаться с девчонкой, которая задела его за живое и очень глубоко, он поспешил взять инициативу в свои руки:
– Лена, присоединяйся к нашей компании. Мы недавно вернулись из Волгограда. И теперь отдыхаем и весело проводим время.
Еще один молодой человек подошел:
– Я не помешаю?.. Может, познакомите и меня?
Аленка повернулась, чтобы взглянуть на того, кто это произнес. Пришлось запрокинуть голову.
«Хороший рост. Почти как у Мазая» – подумала она.
– Никто тебя не гонит – Стасик не желал отступать от центра внимания – Это – наш Акула…
– У меня, между прочим, имя есть. Если не можешь представить меня по-человечески, сделаю сам. Девушка, меня зовут Владимир Сепман, а с этими двумя деятелями имею честь тренироваться в одной команде. Они оба любят болтать лишнее, но одно сказано правильно. Присоединяйтесь к нам. Погуляем, позагораем, а потом пойдем в лагерь, пообедаем. Тем более, что сегодня у нас парочка лишних порций имеется.
– Я согласна – неожиданно для самой себя моментально ответила Аленка, но, опомнившись, добавила – при одном условии!
– Говорите, Аленка, выполню любые Ваши условия.
– Условие одно и очень простое: переходим на «ты».
– Замечательно! Для этого мы сейчас же отправляемся на озеро (есть там у нас прекрасное укромное местечко). К тому же у нас есть все, что требуется для брудершафта. Акула демонстративно поднял вверх спортивную сумку. Раздалось легкое позвякивание стекла.


На небольшой площадке над обрывистым берегом Хепо-ярви, окруженной густым малинником, расположилась группа молодых людей. На расстеленном на траве шерстяном одеяле появились две бутылки «Цинандали», два граненых стакана и два апельсина.
– Считаю, что будет справедливо – торжественно провозгласил Стасик – если один стакан и один апельсин будут отданы даме. Мы же разделим оставшийся плод на троих, а вино будем пить по очереди из второго стакана.
– Артистично сказал – Лиска изобразил аплодисменты.
– А это я понимаю, как одобрение моего предложения – Стасик достал нож, открыл бутылку и наполнил стаканы. Затем, надрезав шкурку апельсина, сделал из него нечто напоминающее цветок и положил сие произведение напротив Аленки.
– Молодец, Старостин – Акула протянул один стакан девушке, другой оставил у себя.
– Как это понимать? – Стасик явно начинал волноваться.
– Очень просто. Из трех присутствующих здесь мужчин двое хорошо знакомы с также присутствующей здесь дамой. Один, как бывший, а другой, как настоящий одноклассник. Следовательно, преимущество в очередности поднятия бокала получает третий. Аленушка, Вы со мной согласны?
Девушка весело рассмеялась. Ей все больше и больше нравился этот высокий остроносый блондин. Особенно радовало то, что Стасик, благодаря ему отодвигался на второй план.
– Я согласна, но почему-то забыто мое условие о переходе на «ты».
– А это – вторая часть моего преимущества – невозмутимо продолжал Акула – На «ты» надо переходить по всем правилам.
– Ну что ж, по правилам? так – по правилам! Я готова.
Правые руки со стаканами вина переплелись.
– До дна! – вставил реплику Лиска и, дождавшись опустошения стаканов, добавил – А теперь, как положено.
– Может быть, еще предложишь «Горько!» крикнуть?! – наконец-то нашел, что сказать, и Стасик. То, что Акула отодвинул его на второй план – полбеды, а, вот, Лискины уколы это уже – перебор.
Покуда Лиска и Стасик вели войну взглядов, выпившие на брудершафт, не обращая на них внимания, соединили свои губы. Правда, поцелуй был настолько кратким, что двое других его и не увидели. Они только услышали фразу, вылетевшую из уст их друга:
– Теперь можешь говорить мне «ты»!
От Стасика и Лиски ускользнуло и самое главное. Это то, что кроме губ сошлись и взоры двух юных людей, еще каких-то два часа назад не подозревавших о существовании друг друга. Маленький интервал времени, который лучше всего характеризуется, как «глаза в глаза», стал более значительным шагом к сближению, чем целомудренный поцелуй. Несмотря на моментальность этого эпизода, Аленка очередной раз убедилась, что застенчивой Лены Федоровой больше не существует. Ибо юноша отвел свой взгляд в сторону первым. Но и Акула, почувствовав неловкость от этого, пожелал сгладить ситуацию:
– Друзья, предлагаю поторопиться, а то опоздаем на обед.
– Согласен – пробормотал Стасик и откупорил вторую бутылку.


– Хорошо вас кормят, товарищи спортсмены – сказала Аленка, когда компания покидала столовую.
– А мы не жалуемся – Стасик безнадежно пытался хотя бы такими ничего не значащимися заявлениями взять инициативу в свои руки.
Но, как назло, ему даже Лиска не желал подыгрывать. Тот, почему-то, вставляя свои реплики, передавал главенство в разговоре Сепману:
– Но на Спартакиаде питание было лучше. Правда, Володя?
– Факт – ответил Акула.


Прогулка вчетвером продолжалась недолго. Лиска быстро просчитал несуразность происходящего и, отведя Старостина в сторону решил высказать ему свои соображения:
– Тебе не надоело выглядеть дураком?
– Лучше скажи, почему ты мне палки в колеса вставляешь?
– Сам подумай. Я, как никто, знаю о всех твоих потугах, направленных на Аленку. Все твои фиаско в этой деятельности мне также известны из твоих же рассказов. Не пора ли успокоиться, Старостин?
– Если бы ты знал, Гена, сколько раз я пытался заставить себя сделать это. Но, видимо, такое практически невозможно.
– А ты – через «не могу».
– Поражаешь ты меня, Лисин. Но, будь уверен, и ты когда-нибудь влипнешь в нечто подобное!..
Их разговор, хотя и был недолгим, но хватило времени, чтобы Аленка с Акулой «потерялись»…


Вернувшись домой, Аленка сразу же достала из ящика стола свой дневник. Раскрыла на последней записи, взяла ручку, но немного подумав, захлопнула тетрадку. Рассмеялась.
«Событие – интересное, а записывать не хочется. Почему? Сама не знаю… Интересный парень Володя. Как и все Лискины друзья. Пожалуй, Стасик – исключение. Нет, он – тоже неплохой. Только обида у меня на него, похоже, никогда не исчезнет. Пусть мучается. Ведь, я ему нравлюсь. А с Акулой (ну, и дурацкое прозвище) мы завтра встречаемся. Стаська ревновать будет… Кажется, у меня появилась новая черта характера под названием: вредность. А может, это – просто, месть за прошлые обиды? Как же все запутано вокруг…»
Встречи Володи и Аленки продолжались до начала нового учебного года. Их отношения более походили на дружеские, чем на любовные. Поцелуй на брудершафт остался первым и единственным. А в сентябре их отношения резко оборвались. Причем, случилось это без всяких объяснений, как с одной, так и с другой стороны. Получилось так, что когда завершилась их последняя встреча, новая не была назначена. Единственное, сказанное при расставании, было: «Созвонимся». Но воспользоваться телефоном никто из них так и не пожелал.


К своему же дневнику Аленка вернулась в первых числах сентября.
Как и каждый год в школе в это время организовывался день здоровья. Его учащиеся всегда ждали с нетерпением. Еще бы, вместо учебы – веселая прогулка. В прошлом году – Кронштадт. На этот раз запланировали экскурсию в Петродворец.
Очень много впечатлений осталось у Аленки после поездки. Также очень много страниц дневника было исписано. Несколько вечеров подряд фиксировала она, стараясь не забыть подробностей, на бумаге то, что ей казалось тогда самым важным в жизни.
Но, даже ее подробное изложение в дневнике не дает полной картины.
Автор сам расскажет о событиях того дня.


Собирались рано утром у Тучкова моста. Теплоход, отход которого назначен на восемь тридцать, стоял у пристани в ожидании пассажиров. А пассажирами в тот день были десятиклассники 235-ой школы. В восемь утра учащиеся с сонными физиономиями  почти в полном составе передвигались по берегу Невки, проклиная учителей, которые назначили явку в 8 часов. В этом возрасте поспать лишние полчаса всегда безумно хотелось. И, если кто-либо отнимал это блаженство, автоматически становился врагом номер один. Да, таковы подростки.
Но, ведь, они к экскурсии подготовились. Поэтому, все ближайшие подворотни и парадные вокруг пристани были оккупированы. Купленные накануне спиртные напитки откупоривались и уничтожались. Правда, это касалось только мальчишек. Именно им, в отличие от девчонок, хотелось выглядеть взрослее. Выпить – главный критерий созревания…
Наконец-то, объявили посадку. Все кинулись к теплоходу. Посадка закончена, и под рев двигателей теплоход стартовал в сторону Петергофа. Куда, через 50 минут он и прибыл.
Аленка очень хотела произвести впечатление на всех. Весь предыдущий вечер она примеряла наряды. Наконец остановилась на красно-черных цветах. Выглядело это эффектно. Тогда Свирский и произнес ту характеристику, которая надолго закрепилась за ней.
– Я вижу потрясающую девушку – сказал он – Невероятно хочется вспомнить французского классика, глядя на нее. Одним словом: The girl ; la fa;on de Stendhal. Он был прав, девушка выглядела невероятно обворожительной в красном узком платье, красных туфлях на невероятно высоком каблуке. Тем более, что остальные фрагменты ее туалета были выполнены в черных цветах. И непромокаемая куртка, и чулки, и прическа.
Каждый класс был прикреплен к экскурсоводу.
Евгению Мазаеву это сразу не понравилось. Он воспользовался моментом и исчез. Его тянуло туда, где, обычно не бывало никого кроме него. В «Верхнем парке» нереставрированные фонтаны всегда привлекали его больше, чем рассказы экскурсовода о «Большом каскаде» и прочих «Шахматных поверхностях».
Идя по дорожке в хорошо известном ему направлении, он вдруг заметил камешек, который неожиданно опустился у самых его ступней. Недолго думая он поднимает его и бросает в ту сторону, откуда прилетел. И попадает. Попадает в ногу Аленки. Откуда она здесь появилась? Но камешек сделал свое черное (в прямом и переносном смысле) дело. Он соприкоснулся с Аленкиной ногой, и от него вверх и вниз поехала белая полоса. Чулок испорчен. Но его хозяйка с параллельной аллеи смотрит на Мазаева и смеется.
Женька, не обращая внимания на то, что топчет газон, хотя к подобным выходкам со стороны других, он относился критически, кинулся к девушке, вымаливая у нее прощения за нанесенный ущерб ее туалета.
– Женя, ты о чем? – Аленка демонстрировала улыбку на всю, только возможную широту ее – Это же, всего лишь, тряпка. На переживай.
– Я не хотел, Аленка.
– Еще раз говорю: забудь. Лучше расскажи, куда идешь? Может, возьмешь меня с собой?!
– Пошли! – кроме этого слова у Мазая не нашлось других, хотя попутчики не входили в его планы.
Они пришли туда, где Женька бывал неоднократно. Но впервые – не один. Также впервые без улыбки на лице с его губ начали слетать серьезные слова:
– Аленка, ты узнала мой секрет. Единственная…
– Никогда еще никто меня так не называл – вырвалось у девушки.
Но, как бы, опомнившись, она тут же опустила взгляд и скороговоркой произнесла:
– Извини. Я тебя перебила.
Мазай уже не контролировал то, что говорит:
– Аленка, я хочу тебя поцеловать.
– Зачем, Женя?
– Я и сам не знаю, но, еcли ты – здесь, то так должно и быть!
И они, удаленные от существующего мира, отдались страстям, свойственным молодости. Но, уже в который раз приходится повторять, что пределы нравственности не переступались. Да, они целовались, их руки бродили там, где им ничто не препятствовало.
Через пару часов они нашли свой класс.
Ребята сосредоточились вокруг аттракциона  под названием «качели». Мазай тут же обнаружил пустую лодку. Он схватил Аленку за руку и потащил за собой. Они успели занять свободные качели, опередив других, менее проворных.
Далее началось раскачивание. Мазай, приседая, а затем со всей, свойственной ему силой, разгибая ноги, толкал ими качели. Аленка, не желая отставать от своего партнера, также прилагала огромные усилия, стараясь поддержать ритм раскачивания. Низко приседая при подготовке очередного толчка, она и не замечала, как ее узкая юбочка резко ползла вверх, обнажая ножки до середины бедра, демонстрируя загорелые полоcки обнаженной кожи.
Зато, Мазай не мог оторвать глаз от такого зрелища, умело делая вид, что опускает взгляд с единственной целью, якобы сосредоточиться на следующем усилии.
Естественно, что он ощущал то возбуждение, которое испытывает любая особь мужского пола, увидев в туалете девушки более дозволенного. Но, кроме того, какое-то непривычное сдавливание в левой части груди не прекращалось, ни на минуту.
«Это – что-то новенькое – мысли в голове Мазая опережали одна другую – Неужели платоническая составляющая? Никогда такого не было. Что делать? Как быть?..»


Уже, по возвращении из Петродворца, он понял, что не желает расставаться с Аленкой. На пристани ноги сами поднесли его к девушке.
– Пошли пешком – сказал он.
– До Сосновой Поляны? – спросила она.
– Хоть до Стрельны. Я готов.
До Сосновой Поляны, где жила Аленка, они, конечно не дошли. Но Васильевский Остров и Коломну пересекли.
Шли, держась за руки. Почти не говорили. Мазай периодически слегка сжимал Аленкину руку и тут же ощущал ответное мягкое пожатие. Впервые он испытывал радость от того, что его «знаки внимания» получают ответ. Возможно, такое происходило от того, что рядом шла его ровесница. До сих пор его интересовали только женщины, старшие по возрасту, как более доступные. Он даже зарегистрировал рекорд – разница тринадцать лет. В шутку думал побить его.
Но сейчас, все – по-другому, и совсем непонятные чувства наполняли его. Стыдно было сознаться самому себе, а правильнее сказать, что не хотелось называть истинным именем то состояние, которое захватило и не отпускало юношу. Ему казалось недопустимым влюбиться.
А к таковому клонилось. Произошло это нежданно. Оставалось только принять его.
С Аленкиной же стороны было также не совсем очередное увлечение. К этому парню ее тянули очень прочные невидимые нити, рвать которые не было ни малейшего желания. Ушли в прошлое такие игры.
Но, пора вернуться к нашим героям туда, где их оставили.
По-прежнему, держась за руки, они стояли рядом с трамвайной остановкой на площади Репина.
– Женя, я устала – прервала молчание Аленка – До Сосновой Поляны мне не дойти. А вот и мой 36-й. Пока.
Девушка побежала к трамваю. Мазай – за ней.
– Я тебя провожу…


В школе, на следующее утро, Мазай сел рядом с Аленкой.
Теперь они виделись не только в школе, которую ежедневно покидали рука об руку. Их встречали вместе очень часто. Первую неделю вообще казалось, что любой разговор одноклассников обязательно сводился к обсуждению этой пары.
В гости к Аленке уже никто не решался придти, чтобы помочь ей сделать уроки. Все эти функции перешли к Мазаю. И надо заметить, что проходили эти занятия совсем не так, как было раньше с другими ребятами. И, разумеется, такое положение вещей не осталось незамеченным мудрой Аленкиной бабушкой. Та ни разу не допустила, чтобы ее внучка оказалась наедине со своим возлюбленным в пустой квартире. И делала она это очень тактично, вовсе не обращая внимания на безобидные ласки и поцелуи. Возможно, благодаря только ей, отношения юноши и девушки не перешли запретный рубеж.
Почти четыре месяца продолжалась идиллия. Но с наступлением зимних каникул их встречи оборвались.
Инициатором разрыва явился Мазаев. И причина банальная – одну любовь сменила другая. И, как в дальнейшем выяснилось, вторая была серьезней…
Аленка, обиженная на Мазая, решила навсегда вычеркнуть его из своего сердца. Впредь до самого окончания школы она даже думать не желала о нем. Но на выпускном вечере, непонятным образом, это кардинальное решение дало трещину. Ей вдруг захотелось услышать от Женьки хотя бы поверхностное объяснение его поступка. Но равнодушная мина на лице Мазая вынудила отказаться и от этой попытки…


«Ура! Победа! Самая главная победа в моей жизни. Я – студентка консерватории, и это – реальность. Все нервотрепки ушли в прошлое. Вроде бы надо только радоваться? Да, я и радуюсь, но какое-то чувство опустошенности. Не надо готовиться к экзаменам…»
А экзамены давались с большим трудом.
Лишь специальность прошла спокойно, поскольку была первой. К этому экзамену Аленка и не готовилась. Она твердо решила для себя, что если его завалит, то на музыке будет поставлен большой жирный крест. Но все закончилось успешно. Вокальные данные не подвели.
Вот здесь-то и начались самые большие трудности, и преодолевать их было мучительно. Слух о том, что сдав специальность, можно считать себя студентом был, мягко говоря, преувеличен. На первом же экзамене по общеобразовательным предметам невооруженным глазом было видно, что число абитуриентов превышает количество мест. То есть, отбор продолжается. И отбор суровый. Много слез пролилось.
Более напряженного периода в Аленкиной жизни не было ни в прошлом и, забегая вперед, можно констатировать, что и в будущем не произойдет. Откуда силы-то взялись спать по два часа в сутки? Насколько надо собрать волю в кулак, чтобы идти к цели, совсем не думая о своем здоровье? Что толкает вперед?
Ведь Аленка никогда не отличалась сильным характером. Достаточно много дел не доводила до конца. Но здесь, будто бы, какая-то неведомая сила вела ее, заставляя делать невозможное. Сдавая очередной экзамен, она почти без сил с трудом добредала до дома и валилась на кровать. А на следующий день, все сначала… И, вот, это все закончилось. В руках – студенческий билет.


«Как интересно стало учиться. Нет ни физики, ни математики. Правда, есть история КПСС. Ну, это можно перетерпеть. Зато, все остальное так захватывает, что и мысли о прогулах не возникает. А ведь здесь, никак в школе. Никто не заставляет посещать занятия, никто не внушает, что надо учиться. Даже, если случайно опаздываю, то волнует не нагоняй от преподавателей (что бывает крайне редко), а то, что пропустила нечто важное. Сама удивляюсь: может ли быть такое? Ведь учебу я всегда считала необходимой повинностью. А тут, меня каждый день какая-то неведомая сила тянет заниматься».


Напряженные учебные дни летели неуловимо. Иногда казалось, что сессии следуют одна за другой без перерыва.
Зимние каникулы сами собой сокращались до одного дня. Далее, Аленка не могла заставить себя отдыхать. Ее тянуло разучивать новую арию или отточить до совершенства какую-либо музыкальную фразу. Ну, а летние каникулы, как правило, поездки с агитбригадой по санаториям и домам отдыха Ленинградской области с концертами.
Все случилось так, как Аленка и представляла себе, еще в бытность школьницей. Студенческая музыкальная жизнь – вся в радости и цветах. Но, цветы-то рано или поздно увядают, и нарождаются ягодки, которым предстоит созреть.
И спелость надвигалась.
«Я решила стать певицей. Но я – ни Вишневская, ни Образцова, ни Галина Ковалева. Прекрасно понимаю, что заурядные музыканты тоже нужны. Но, как не хочется быть посредственностью! Почему, понятие простой инженер звучит привлекательней, чем простой артист? Какая разница? Не все ли равно, где говорить: «Кушать подано»? Работать, естественно, я буду. Стараться буду. Только не знаю, чего добьюсь»…


На летних гастролях следует остановиться подробнее. Ибо, благодаря этим путешествиям по деревням и весям, состоялись знакомства, повлиявшие на Аленкину карьеру.
Так называемая агитбригада собиралась из числа студентов не только консерватории, но и музыкального училища, носящего то же имя великого композитора.
Тогда Аленка и подружилась со своей ровесницей Людой Сенчиной. Их приятельские отношения сначала развивались на профессиональной основе. Они даже приготовили несколько вокальных дуэтов. Но в дальнейшем отношения переросли в дружеские, несмотря на то, что пение повело их по разным дорогам. Людмилу больше привлекала эстрада, а Аленка не видела себя в легком жанре. На эту тему у них часто возникали споры. Но связи их от этого не нарушались.
Хотя, в то же время, близкими подругами они не стали…


– Привет, Альчики! По-прежнему, вас можно видеть только вместе. И, куда же вы направляетесь такие торжественные?
Стрельченко и Щепкина Аленка случайно встретила на мосту Лейтенанта Шмидта.
– Привет, привет! А идем мы в Алькино училище на вечер.
– Хочешь с нами? – предложил Олег – На танцах будешь нарасхват.
– Пошли, Аленка – поддержала Алла – Там весело бывает.
– Даже не знаю. И одета я не для вечера. Туфель, и тех нет…
– Чепуха. Потанцуешь в босоножках.
И все трое направились в сторону Васильевского. Немного задержались у памятника Крузенштерну.
– Через год и мы напялим на него тельняшку. Выпускная традиция.
Действительно, памятник был облачен в огромную полосатую рубашку. Каждый год, несмотря на бдительность руководства Училища имени Фрунзе, те, кто получал лейтенантские погоны «одевали» Крузенштерна. Никто толком не знал, когда появился такой обычай. Но соблюдался он регулярно.
Девушки в сопровождении Олега зашли в актовый зал училища.
Яркий свет и музыка нахлынули как дождевой поток, также неожиданно и также обильно. Никогда ранее Аленка не видела такого количества моряков. А если бы она еще могла предположить, что моментально окажется в центре внимания большинства мужских глаз, то, вполне вероятно, не откликнулась бы на приглашение Альчиков. Ведь она давно уже, а точнее сказать, со времени окончания школы прекратила «любовные игры». На подобные мелочи у нее не было времени. Да и интерес к таким развлечениям просто испарился. Девушка повзрослела.
Теперь же она иногда достаточно серьезно задумывалась о будущем. В такие минуты мечты приводили ее в некое сказочное царство, где мысленно встречалась с тем единственным, для которого можно быть готовой на все. Но в реальности ничего, даже чуть-чуть похожего, не наблюдалось.
Учеба в консерватории забирала много времени.
Лишь только на старших курсах Аленка позволила себе немного расслабиться. Накопилась усталость. Прогулки после лекций стали регулярными. Причем ей нравилось проводить это время одной. Приятно было продвигаться по улицам, никуда не торопясь. А, учитывая, что с третьего курса, как правило, занятия в консерватории начинались не раньше одиннадцати часов, то и окончание было ближе к вечеру.
Вот на такой прогулке она случайно и встретилась с Альчиками.
Аленка не представляла, что эта встреча и приведет ее, как тогда показалось, в то самое сказочное царство и к тому самому единственному.
Имя его – Илья. Так звали русского легендарного богатыря. И этот был – косая сажень в плечах. Мышцы накачены, шея и голова почти одного диаметра. Но лицо, при этом, очень располагающее. Разумеется, он обратил внимание на Аленку, а не наоборот. Не успела она в сопровождении Альчиков появиться в зале, как этот рыцарь подбежал к ней, кивком изобразил поклон и, подхватив девушку за талию, закружил в танце.
Получилось так, что кроме, как с ним, ни с кем Аленке не пришлось потанцевать. Слова Олега о том, что она будет нарасхват, не оправдались. А причина тому – тривиальная. Илья успел всех предупредить: «Эта девушка – моя!»
Ничего не поделаешь, военно-морская солидарность.
В тот вечер Аленка и не подозревала, что танцует с первым своим мужчиной и мужем.
«Чем же он тогда меня покорил?» – задавала в будущем она себе такой вопрос. И ответа не находила, хоть он и лежал на поверхности. Просто, время расставило все по своим местам. Пришла пора замужества. И в этот момент, который наступает, как правило, неожиданно, случайно появляется подходящая кандидатура. Все тут же раскладывается по полочкам. Итог – свадьба. И далее, страсти первых дней семейной жизни.
Аленка и Илья красиво вступили на эту проторенную тропинку. И вначале шествовали по ней уверенно. А потом, почти как по Толстому: счастье – однолико, а жизнь – многогранна. И невероятно тяжело отыскать ту единственную грань, на которой интересы двоих – идентичны, где царит гармония во всем. Возможно, имеется в этом мире небольшое количество тех, кому удалось найти такой путь. Но наши молодожены, к сожалению, пополнили армию большинства.
Да, и не могло быть по-другому. Достаточно взглянуть со стороны на эту семейную пару и объективно оценить, чем они руководствовались, создавая ячейку общества.
Начнем с Ильи.
Курсант-выпускник. К тому же – ленинградец, ждущий распределения на периферию. Он прекрасно понимал, что прибыв на место службы холостым офицером, будет нарасхват у тамошних женщин. И рано, или поздно попадется в капкан какой-либо провинциалки. Такое понимание ему внушили родители, не желавшие, чтобы их сын привел в дом супругу из «приезжих». Они активно искали невесту своему отпрыску, но постоянно терпели неудачу. Илья отвергал все кандидатуры. Сам же большого рвения к поискам будущей своей половины не проявлял.
И здесь появляется Аленка… Красавица, ленинградка, студентка консерватории. Что еще надо? Да и родители в восторге. А главное – Илья так увлекся ею, что решение о женитьбе созрело моментально.
А Аленка, хотя долго и сомневалась, но перед активным натиском Ильи устоять не сумела.
«Все равно, когда-нибудь придется заводить семью – подумала она – Ждать сказочного принца? Глупо. Тем более, Илья, как ни странно, мне все больше и больше нравится. Может судьба? Хотя, что такое судьба? Ведь, сами же мы и решаем, как быть в дальнейшем».


Да, решаем-то мы, но, как правило, дальнейшее предвидеть мы не можем. А оно способно потребовать от нас решительные шаги. Может быть, даже, второй раз в жизни, как это случилось у Аленки. Первый раз, несколько лет назад, она смогла себя переделать и направить свои усилия на нелегкий путь. Вообще-то неизвестно, ведь тогда мог иметь место и любой другой выбор, еще более тяжелый. Но девушка избрала свою цель и шла к ней решительно и планомерно.
И вот, теперь снова – дилеммы.
Три события последовали одно за другим практически без перерыва. Распределение, бракосочетание, окончание консерватории.
Получив направление в Театр музыкальной комедии, Аленка была рада, что будет там трудиться вместе с Людмилой Сенчиной. Они в один год окончили свои учебные заведения. И, несмотря на то, что Люда уже была довольно популярной певицей, она этим не кичилась и была рада не менее Аленки, что оказались вместе.
Но следующее событие, именуемое кратким словом, «свадьба», внесло свои поправки. До этого Аленке и в голову не приходило, что возможны противоречия между Ильей и музыкой. Ведь целый год он с удовольствием посещал музыкальные спектакли и даже филармонию. О Тихоокеанском флоте и слова не было сказано. И вдруг, выбор между двумя противоположностями стал неминуем.
Мужа ждал Дальний Восток, жену – Ленинград. Ехать с мужем – конец карьере, не ехать – конец семье. Поиск компромисса результата не давал. С двух сторон Аленка подверглась атакам.
– Ты с ума сошла! – возмущалась Сенчина – Неужели, ты хочешь поставить крест на себе? Можно же договориться пару, тройку лет потерпеть. Оба встанете на ноги, добьетесь успехов, обрастете связями и сможете тогда организовать нормальную совместную жизнь. Уедешь из Ленинграда, пожалеешь. Попомнишь мои слова…
Илья излагал совсем иное:
– Семья – единый организм. Ничего хорошего в том, что между нами будут тысячи миль. Могу принять только расставание на несколько месяцев, пока не оборудую быт. А жить на разных концах страны годами, увольте!..
В результате, почти полгода прожив врозь, семья воссоединилась под Магаданом. Этого могло и не произойти, если бы у Аленки все хорошо сложилось в театре. Но мелкий конфликт посодействовал тому, что она положила заявление на стол и последовала за мужем в края, находящиеся далее Сибири.
Далеко не всем подвиг декабристок, тринадцати самых удивительных русских женщин, может быть примером.
Пусть поначалу, когда семья лишь зарождается, юные жены искренне бравируют тем, что готовы следовать за мужьями на край света. В порыве страсти они даже совершают шаги в этом направлении. А некоторые из них и задерживаются на несколько лет. Но, лишь, единицы способны до конца вытерпеть и побороть все невзгоды жизни в нелегких условиях…


«Пятнадцать лет напряженных занятий музыкой для того, чтобы проводить музыкальные уроки в детских садах, расположенных в окрестностях Магадана.
Разумеется, на мировое признание я не рассчитывала никогда. Была готова даже к хоровому пению. Правда, если хор – известный. Кстати, преподавать в музыкальной школе тоже неплохо. Но для этого надо жить не, как я, в захолустье. Нет, я не жалуюсь на тяжелый быт. Офицерская общага это – не самое страшное. Тем более, что люди здесь более сплоченные. Все готовы бескорыстно помогать друг другу. Видимо, по-иному в этих местах и быть не может.
Причина обиды – другая. Было блестящее распределение в Театр музкомедии. Пришлось отказаться. Как верная жена последовала за своим мужем на край света. Полгода сидела без работы. И, чтобы не пропал диплом, занимаюсь тем, что даже в страшном сне раньше не видела. Эх, не для этого я учила партии Азучены, Амнерис, Графини… А сколько сил потрачено на Кармен?
Так и хочется вспомнить Пушкина:

«Мечты, мечты, где ваша сладость?..»

Да, пожалуй, не важно, где сладость мечты. Нужен выход…»


А выход – простой. И название ему – развод. Распалась еще одна семья.
Аленка сидела в самолете рейсом «Владивосток – Ленинград». Терпеть такой долгий рейс было тяжело. Когда самолет приземлился, радость была бесконечна:
«Здесь – не там! Куча возможностей. Завтра же – по театрам и музыкальным коллективам».


Но все оказалось значительно сложнее ожидаемого.
Разумеется, не везде отказывали Аленке. Наоборот, в большинстве случаев перед ней являлись распростертые объятия и сулились златые горы. Но, как обычно бывает в подобных ситуациях, где нас хотят видеть, не хочется нам туда. И наоборот, очень хочется оказаться там, где нас не ждут.
Пришлось искать золотую середину.
И таковая нарисовалась в образе музыкального ансамбля КГБ.


Неожиданности встречаются повсюду.
Кажется, что может быть неожиданного, когда поешь на фоне хора? Вроде бы – ничего. Но, если одно и то же происходит ежедневно и каждый раз заранее знаешь, что ничего нового сегодня не случится, то начинаешь понимать, что такое обыденная скука. Тогда с невероятной силой в тебя врывается желание опять что-то изменить. И, поскольку, на работе сделать таковое невозможно, то вынужден прикладывать усилия для преобразования досуга. Но специфика артистической жизни отводит свободное время на тот период, когда большинство граждан заняты на предприятиях. Субботы и воскресенья, как правило, заняты выступлениями. То же самое можно сказать и о вечерах будних дней. А, если добавить ежедневные поздние отбои и подъемы, то получается, что личная жизнь протекает где-то в стороне от остального мира.
В этот рутинный список смело можно добавить и постоянные гастроли. Обычно такое слово у несведущих вызывает восторг. Возможно, для единиц выдающихся артистов, это существительное почти всегда согласуется с прилагательным «зарубежные». Но ансамбль, в котором выступала Аленка, совершал поездки только в пределах нашей необъятной страны. Причем точками остановок были, в лучшем случае, районные центры.
И, однажды, в таком постоянном однообразии, неожиданно появился долгожданный просвет.
Жизнь снова столкнула Аленку с Людмилой Сенчиной, теперь уже знаменитой певицей. Встретились они в «Октябрьском» на новогоднем концерте. После выступлений пообщались почти полночи, рассказывая друг другу о себе. Уже собирались разъезжаться по домам, когда Людмила заявила, что у нее созрела неплохая идея:
– Понимаешь, Ленка, не хочу хвастать, но сейчас у меня все складывается очень неплохо. Я выступаю в концертах вместе с самыми популярными певцами Ленинграда. Пьеха, Сергей Захаров и другие. К тому же мне симпатизирует очень могущественный человек…
– Кто? – случайно вырвалось у Аленки, хотя она и прекрасно представляла, о ком идет речь. Разные толки про тандем Романов – Сенчина ходили по всему городу.
– Делаешь вид, или, действительно, не знаешь?
– Разное говорят. Но я, Люда, никогда сплетни не слушаю. Но, если ты пожелаешь прояснить мне эту ситуацию из первоисточника, возражать не стану.
– Тогда расставляю точки над «ё». Действительно наш Первый секретарь желает видеть меня на всех концертах, где бывает сам в качестве зрителя. Мне однажды дали понять, что отказываться от этих приглашений нельзя. Вот я и не отказываюсь. Мало того, мне приходится отсылать ему все мои новые записи. Он их прослушивает и, если не дает добро, то необходимо забыть это произведение. Вот так-то… Но есть и плюсы: я могу сама выбирать маршруты гастролей, пользоваться распределителем. А, главное, из-за чего я и затеяла разговор, то, что теперь могу сама подбирать для своих концертов и аккомпаниаторов, и ведущих, и так далее. Мне сегодня понравился ваш ансамбль. С удовольствием выступила бы вместе с ним. Понимаешь, полно хороших коллективов, а их не выпускают на большую сцену. Вот мне и захотелось помочь твоему ансамблю. Надеюсь, не возражаешь?
– Разумеется, не возражаю. Но, как все это будет выглядеть?
– Доверься мне…


«Жить стало лучше, жить стало веселее… Где-то я слышала такое изречение. Сейчас оно – кстати. Молодец Людка. Благодаря ей, намного интересней стало работать. А гастроли?! Сколько новых больших городов я увидела. А скоро поедем за границу»…
Если, насчет «лучше» и «веселее», можно немного поспорить, то понятие «интересней» споров не вызывало.
Богемная жизнь тем и хороша, что есть возможность найти общие темы для разговора. А в основном, только это и определяет сближение людей искусства. Им, как правило, всегда хочется излить душу, поведать о себе. И такие рассказы обязательно будут выслушаны. Ибо, тот, кто внимает рассказчику, твердо понимает, что следующая очередь излагать свою историю его.
И, совсем неважно, что завтра в узком кругу, разумеется, без тебя, то есть, за глаза переиначат твое повествование. Будут хихикать тебе в след, бросая реплики, вроде: недооцененный пошел. Это – ненадолго. Ведь, совсем скоро появится новый объект внимания. И настанет твоя очередь блистать остроумием в том же кругу, отпуская колкости уже по новому адресу.
Кроме ярких личностей, в окружение которых неожиданно угодила Аленка, были и простые индивидуумы, ничем не выделявшиеся из общей массы. Она хорошо понимала, что и сама не принадлежит к элите гастрольного коллектива. Ясно, что ее присутствие в этой группе состоялось, лишь благодаря Сенчиной. А сколько продлится благоденствие популярной певицы, неизвестно. Понимая сие, Аленка старалась держаться ближе к тем, кто не рвался на первые номера. Среди них она чувствовала себя увереннее. Здесь сказывалось и то, что отношение людей, не принадлежащих к категории beau monde, было радушней. А радушие это порождалось лишь только тем, что сама она никогда не выставляла на передний план свои связи.
Но те, с кем она общалась, не выглядели однообразной массой. Кто-то ценил ее скромность, а кое-кто просто пытался сойтись с ней поближе для своих корыстных целей. Наиболее активные (естественно, мужчины) направили свои ухаживания на Аленку. Еще бы, незамужняя женщина, да еще водит дружбу с известной певицей – объект вожделения карьериста. А сама она и не подозревает, что привлекает в ней на самом деле. Она была уверена, что, большое окружение мужчин – не что иное, как заслуга ее внешних качеств. А такое женщине всегда льстит, и даже в голову не приходит, что за красивыми обхаживаниями кроется нечто другое.
Вот и Аленка, несмотря на опыт, попала в очередные любовные сети.
Один из пианистов, изредка приглашаемый в качестве аккомпаниатора на место заболевшего или запившего, очень настырно начал искать расположения молодой красивой женщины. В итоге, та не устояла. Вихрь любви настолько ее закрутил, что результат в виде законного брака не заставил себя долго ждать.
Теперь никто уже не мог процедить сквозь зубы за спиной: «Протаскивает своего любовника». Официальный муж – совсем иное. Здесь – наоборот. Со стороны все выглядит очень красиво. Творческий и, одновременно, супружеский союз вызывает уважение даже у коллег. А зависть в таких случаях обычно перекрашивается с черного цвета на белый.
«Когда-то я полагала, что быть женой музыканта – невыносимо. Думала, будто бы необходимо разделять семью и работу. А зачем? Разве худо, когда общие интересы, общие стремления? Особенно, при нашей профессии. На работе – музыка. Дома – музыка. Всюду – музыка!»
Действительно, если ранее, во времена первого брака, когда Илья находился дома, то Аленка даже не помышляла сесть к пианино, которое после долгих уговоров муж согласился взять напрокат. Новый же Илья (бывают подобные совпадения), наоборот, не только приветствовал музыкальные занятия, но и всячески старался помочь.
Но усталость от постоянного созерцания друг друга все-таки накапливается.
Да, если и разобраться, то станет ясно, что кроме страсти, оставшейся на первых порах супружеской жизни со времен статуса любовников, ничего более не имелось. Профессиональная оболочка тоже недолго прикрывала нарождающиеся трещины в видимом благополучии.
– Разве ты не понимаешь, что меня просто затирают? В этот раз даже не допустили к отборочному туру. Как можно, не прослушав музыканта, сказать ему, что это состязание не для него?
– Илюша, ну будь объективен – пыталась возразить Аленка – Конкурс Чайковского – для молодых исполнителей.
– Чушь полная! Для таланта не должно быть возрастных ограничений!
– Согласна. Но, подумай, может, стоит успокоиться? Давай, поживем друг для друга. Пусть, у нас будет полноценная счастливая семья – ты, я, дети…
– О каких детях ты говоришь? Мне, да и тебе, между прочим, надо постоянно репетировать…
– Мне хватает репетиций в ансамбле. А тебе давно стоит взглянуть правде в глаза. Ведь, понятно, что ты – ни Рихтер, ни Гилельс, ни Глен Гульд. Пора объективно оценить обстановку.
– И это я слышу от своей жены, которая, по определению, должна поддерживать и вдохновлять меня. А, при случае, помочь.
– Как?
– Ты, еще, спрашиваешь?! Разве, у тебя нет связей в артистическом мире? Почему, до сих пор, ты даже пальцем не пошевелила, чтобы через них выйти на серьезных пианистов? А, уж, те, через протекцию, может быть, протащили бы меня на какой-нибудь конкурс.
– Ну и что ты «протащенный» там делать будешь?
– Там бы я всем показал!.. Неужели, ты не понимаешь, что без блата первую ступеньку не преодолеть?
Похожие разговоры возникали все чаще и чаще.
Когда Илья, еще, ухаживал за Аленкой, то в глубине души предполагал, что ее знакомства в будущем помогут пробиться ему на большую сцену. Но, теперь, он понял, что все это были необоснованные иллюзии.
Это Илья Второй (как его про себя называла Аленка) вскоре стал понимать. То, что он ошибся в выборе супруги, мучило его все более. Предполагая, что такая жена, каковой он видел поначалу Аленку, поможет ему пробиться к тем рубежам, что являлись далекой мечтой. Но, несмотря на просьбы и нажимы, участившиеся со временем, положительного результата достигнуть не получалось.
Красивая, умная. А главное, дружит с известной всей стране певицей. Какая удачная партия! Прекрасные перспективы! Такая удача виднелась на горизонте в начале отношений. А сколько трудов было положено для завоевания этой женщины?! Желающих оказаться на месте Ильи было предостаточно. И опередить их всех было нелегко. Но, получилось.
Добившись женщины, благодаря которой хотелось устроить и личное благополучие в профессиональной деятельности, не учел Илья Второй, что здесь – просчет. Нет, если бы Аленка захотела помочь мужу, то получилось бы. Была возможность обратиться к Сенчиной, та, в свою очередь, видимо, не отказалась бы переговорить с сильным мира сего, и далее по цепочке события пришли бы к итогу, который видел в своих грезах тот, для кого эти усилия и сосредотачивались. Но, Аленке и в голову не могло придти осуществить подобные деяния. Ее ослепила романтика ухаживания, не допускающая даже подумать о том, что за этим скрывалось. Она откровенно считала, что ее новый супруг, впрочем, как и она сама, не представляют собой ничего выдающегося. А по сему, надо довольствоваться малым. Ну, а ежели представится возможность проявить себя, то лишь титаническим трудом следует доказывать свое право на место под солнцем.
Так и не дождавшись протекции от супруги, Илья, пожалев о потерянном времени, решил прервать семейную жизнь…


– Лена, завтра пикник.
– Черт возьми, опять не высплюсь! Люда, может быть, мне не ехать? Так хочется отдохнуть…
– Не будь дурой. Сам устраивает праздник. Отказываться нельзя. И у меня нет желания туда переться. Но, придется.
– Куда хоть?
– Точно не знаю. Место называется Чистополье. Это, где-то на Карельском перешейке, у Финского залива. В общем, завтра, в восемь утра, у Смольного нас будет ждать автобус. Кроме нас, точно знаю, будут Хиль, Захаров, Кристалинская из Москвы приехала, еще кто-то… Ах да, «Поющие гитары» с Понаровской… Ну и так далее… Короче, я завтра утром заеду к тебе на такси. Будь готова.
Аленка положила трубку. Запланированный пассивный отдых сорвался.
«С другой стороны – подумала она – пикник – не работа. А отдохнуть на природе – не хуже, чем в постели. К тому же, если Романов устраивает мероприятие, то, видимо, угощения будут на высоте. Я слышала от Людки неоднократно об этих поездках, теперь увижу воочию».


Автобус на огромной скорости мчался по шоссе. Дорога была свободна, так как два специальных автомобиля на несколько километров впереди «Чайки» первого секретаря Ленинградского обкома обеспечивали этот простор. Автобусу оставалось только держать дистанцию и скорость.
Асфальтированное шоссе обрывалось на красивой лесной поляне на берегу Финского залива. На первый взгляд казалось, что место абсолютно дикое. Но, буквально через несколько секунд, со всех сторон начали выползать люди, явно представляющие обслуживающий персонал. Одновременно, неизвестно откуда, появился крытый грузовик, из чрева которого были извлечены тенты, стулья, кресла, столы. Затем прибыл еще один транспорт с прицепом, доставивший несколько шлюпок.
В течение нескольких минут пейзаж преобразился в уютный дачный уголок. Столы накрывались дефицитными деликатесами и напитками. Дымились мангалы.
Артисты сгрудились у автобуса, не зная, как поступить далее. Они, молча, переглядывались. В чем же состоит их миссия на этом мероприятии? Нет ни подиума, ни музыкальных инструментов, ни микрофонов.
«Зачем мы здесь?» – мелькало в голове почти у каждого.
Такие и подобные им рассуждения прервал не громкий, но уверенный в себе голос Григория Васильевича:
– Товарищи, сегодня повезло с погодой. Я сильно волновался перед поездкой, боялся, что дождь испортит наш праздник. Но теперь я спокоен и с радостью приглашаю всех к столу. Сегодня мы просто отдыхаем. Служители сцены тоже имеют право на выходные дни. Предполагаю, что такие дни здоровья для ленинградских артистов обком КПСС будет устраивать регулярно.
Романов сложил вдвое лист бумаги и засунул его в карман пиджака. Далее от себя добавил:
– Не стесняйтесь, товарищи, чувствуйте себя как дома.
Все потянулись к столам. Но, «как дома» артисты почувствовали себя не сразу. Напряжение уходило медленно. Только появление магнитофона с звучащей из него музыкой дало толчок к расслаблению. Разговоры стали громче. Чаще наполнялись емкости для спиртных напитков. И деликатесы уже поглощались без стеснения. Уже слышались высказывания вроде:
– Будь любезен, передай мне икорки.
Аленка с Людой Сенчиной находились все время рядом. Романов, расположившийся напротив, постоянно подливал им в бокалы вино и произносил тосты, не отличавшиеся оригинальностью и имевшие конспект, выражающий смысл: «За здоровье!»
Когда уже все разбрелись по поляне и, не обращая ни на кого внимания, заняты были лишь собой и ближайшим окружением, произошло то, что явилось почвой для будущих сплетен и прочих пересудов. Григорий Васильевич предложил Сенчиной покататься на лодке. Охрана, пожелавшая к ним присоединиться, была отправлена восвояси.
Те, разумеется, обрадовались, что есть возможность отдохнуть от своих обязанностей, направились к столам. Обсуждая свои проблемы, они, не замечая хода времени, увлеклись настолько, что, когда настал момент возвратиться в реальность, то обнаружилось полное отсутствие объекта их деятельности. Иными словами, среди праздно проводящих время не было того, за здоровье и благополучие которого они отвечали. Не создавая паники, согласно инструкции, они стали всех, без исключения, опрашивать, не заметили кто-либо, куда исчез первый секретарь Ленинградского обкома партии?
Большинство на этот вопрос давали неопределенные ответы. Мол, не видели, не слышали и тому подобные. Кое-кто, приняв неплохую дозу спиртного, объясняли, что им не до того, ибо их интерес целиком сосредоточен на своих собеседниках. И только Аленка, с трудом контролируя себя из-за принятого больше нормы алкоголя, дала исчерпывающий ответ, который ей показался смешным:
– Он с Сенчиной отправился в плавание. Возможно, путешествие будет кругосветным. Но, первая остановка, наверняка – в Финляндии.
Кто же тянул ее за язык?!
Но, увы. Это высказывание наложило вето на всю дальнейшую карьеру. Так как, фраза, непроизвольно сорвавшаяся с ее губ, быстро разнеслась по городу. Теперь каждый обыватель, трансформируя и смакуя случайно услышанное, передавал другому свои выводы. В итоге, популярная певица, наша советская «Золушка», была неофициально провозглашена любовницей первого лица Ленинграда.
Естественно, терпеть подобное власти города не могли. И, если не имелось возможности прекратить кривотолки, то вычислить и наказать источник, не требовало большого труда. Тем более, свидетелей в лице «доброжелателей» нашлось предостаточно. Аленку несколько раз вызывали на Литейный. Сначала она воспринимала это, как временное неудобство, которое вот-вот закончится. Но конца и края таким ожиданиям не предвиделось. Последствия тоже не заставили долго ждать себя. Гастроли прекратились. Даже, извещения о выступлениях ансамбля до нее доходили с такими опозданиями, что термин «вчера» здесь уже – неуместен. Почему-то, никто из ее сослуживцев на вопрос о предстоящем концерте не отвечал определенно. Руководитель во время репетиций как бы забывал о ее присутствии. Но, когда Аленкин репертуар начал постепенно переходить в руки других, то разговор с начальством был уже неизбежен.
– Видите ли, Елена Юрьевна, есть люди, которых не устраивает Ваше присутствие в ансамбле КГБ. Нам дали понять, что Вас, как солистку нашего коллектива, большие чины города не желают видеть. Разумеется, об увольнении речи нет. Переждите, все уляжется. Все вернется на круги своя…
– И сколько же ждать?
– (?!)
Аленка написала заявление…


– Лена, зачем ты сделала эту глупость? – голос Сенчиной звенел металлом – Тебе трудно было переждать? Если уж ляпнула что-то дурное, то найди в себе силы пережить это!.. Не могу понять, как в твои, извини за выражение, куриные мозги втиснулось слово «Финляндия»? Я понимаю, крепкие напитки помутили разум. Но, надо же понимать с кем разговариваешь. А, главное, о ком говоришь. Ведь, есть люди в нашем обществе, чья репутация неприкосновенна. А ты, дурочка, замахнулась на кого? Понимаешь? С твоей подачи по Ленинграду бродят слухи. И о ком? О хозяине города! Кстати, не только города, но и его окрестностей… Что же в итоге? Ты – безработная в стране, где нет такой категории. Если за месяц не устроишься куда-нибудь, то и по больничному получать сто процентов не будешь… Ладно, хватит упреков!.. Я помогу тебе. Тимошин еще ко мне прислушивается. Я говорила с ним. Второй состав театра музкомедии он обещал. Извини, большего не смогла…


Увы, очень много талантливых людей не могут пробить себе путь к популярности.
А хочется…
Далее все эти неудачники закономерно разделяются на два лагеря. Одни считают себя непризнанными гениями, и в связи с этим проклинают весь остальной мир. Как это их не поняли, не оценили по достоинству?! «Да, вы все – жалкое быдло по сравнению со мной!» – кричат они при каждом удобном, а иногда, и при неудобном случае. Они пытаются рекламировать свои «достоинства» даже тогда, когда это совсем неуместно. А вот, другие смиряются с обстоятельствами. Причисляют себя к разряду посредственностей, но, при этом, продолжают честно выполнять ту работу, на которую привела их судьба.
Аленка, разумеется, принадлежала к группе номер два. Ее характер никогда не отличался тщеславием. Но и в трудолюбии ей нельзя отказать. То есть, она – такая, как все. Не более, и не менее…


«Вот удивительно, найти школьный дневник через столько лет. Четыре переезда. Почему-то, эту стопку книг и тетрадей я возила, не разбирая, с квартиры на квартиру. Здесь учебники, конспекты. Как же я все это раньше не выбросила? И почему среди этих ненужных бумаг оказалась эта тетрадка?.. А читать – интересно. О, глупенькие детские мысли! Как же вы смешны… Но ведь тогда, так не казалось. А до чего же четко я вижу сейчас лица ребят и девчонок, окружавших меня в то время. Где вы, милые мои? А ведь, наверняка, живем в одном городе и не раз встречались, но, скорее всего не узнавали друг друга. Увидеть бы вас…»
Аленка смахнула слезу, взяла ручку и села к столу. Далее в дневнике, уже более сформировавшимся почерком, чем тот, который только что читала та, кому он принадлежал, стали вырисовываться новые фразы.

26 мая 1996 года, воскресенье.
Тридцать лет назад прозвучал последний школьный звонок. Только сейчас до меня дошло, что я не бывала в тех местах, где училась, столько же. Невероятно, но когда я училась в консерватории, до школы было рукой подать, но в голову не приходило пройти несколько сот шагов, чтобы оказаться там, где я впервые почувствовала себя не изгоем. Там у меня появились первые друзья. Да и влюбилась я впервые по-настоящему, по-взрослому тоже там. Лишь теперь стало ясно, когда были лучшие годы жизни...

«А не попробовать ли мне снова окунуться в ту атмосферу?.. Решено, еду на Маклина. Прямо, сейчас».


Но на Маклина школы уже нет. Вместо таблички с номером среднего учебного заведения висит другая с надписью «ЛЭИС им. проф. Бонч-Бруевича».
«Вспомнила, когда нас выпустили, школа переехала на Пряжку – подумала Аленка – Мы – последние, кто учился там, где когда-то была гимназия. Ладно, чуть более ста метров до нового места расположения. Вперед!»
Но, там – территория, огороженная забором, на котором с трудом можно было обнаружить сообщение о том, что на время ремонта школа переехала на Казанскую (бывшую Плеханова).
«Туда мне идти неинтересно…» – не успела додумать до конца Аленка, как за спиной услышала:
– Лена Федорова, это ты?
Перед ней стояла Елена Александровна, очень постаревшая, и нелегко узнаваемая.
«Как же она изменилась – подумала Аленка – Ведь была красивая женщина. А что сейчас? И я, уже не девочка. Но все вокруг говорят, что я законсервировалась. Ох, надолго ли? Видимо поэтому, она узнала меня, а не я ее».
Рядом огромная кавказская овчарка, виляя хвостом, настороженно сверлила взглядом Аленку.
– Чара, сидеть! – приказным тоном произнесла Елена Александровна и мягко с улыбкой добавила – Не бойся, она только с виду грозная, на самом деле – очень послушная.
– Здравствуйте, Елена Александровна. Сколько же лет я Вас не видела?
– Много, Аленка. Все вы выпускники быстро забываете школу. Хотя бы периодически навещали. У нас так много преобразований, что сразу и не расскажешь.
Не сразу, а постепенно было изложено, что школа стала очень знаменитой. Теперь она носит имя композитора Шостаковича. Имеются классы с музыкальным уклоном. Преподается искусствоведение. Перед началом учебного года, нет отбоя от желающих поступить на учебу. Со всех концов города родители привозят своих чад. Отдельный разговор о музее «Когда музы не молчали». Ведь его по инициативе Евгения Александровича Линда начали создавать еще в те годы, когда Аленка пришла в 235-ю. Но, если тогда несколько первых экспонатов размещались в углу актового зала, то сейчас, после завершения ремонта, отдельное рядом стоящее здание целиком будет принадлежать музею. Причем будет постоянный доступ для посетителей.
– Да много еще планов, если не прикроют финансирование – подвела итог своему рассказу Елена Александровна – и стадион, и бассейн…
– А из-за чего могут прикрыть?
– Понимаешь ли, Лена, все это начиналось при прежнем городском руководстве. Сам мэр курировал нашу школу. А теперь все деньги грохают на дороги. Иными словами, зарывают их в землю, и образование снова – на задворках. Мне же, как директору, нечем даже оправдаться ни перед педагогами, ни перед учащимися… Ладно, довольно о грустном. Расскажи-ка лучше о себе. Поешь?
Аленка грустно улыбнулась:
– Петь-то пою, да только не там, где хотелось бы.
– Что же не так?
– Да все, именно, так, как и должно было случиться. Служу в оперетте на ролях «кушать подано». Второй состав. Видимо, по способностям и результат. Петь-то я умею, а вот с пластикой у меня не все благополучно. Танцам не училась. Я же к опере себя готовила…
«Что это я так разоткровенничалась?»
И вслух Аленка также не могла себя сдержать:
– Знаете, Елена Александровна, надоело все. Иногда, серьезно начинаю подумывать: бросить все это и идти учить детей вокалу. Так, ведь это, в лучшем случае, музыкальные занятия в детском саду. А хочется работать со способными и талантливыми. Но такие, только, в консерватории. Да и то – не все. Молодец – моя сокурсница Наташа Хорева. Осталась в аспирантуре. Сейчас – доцент в консерватории. И я могла бы…
– Вот что, Лена. Впереди целое лето. Есть время подумать. Мне нужны педагоги музыки и пения. Зарплата невелика, но способных детей хватает. К тому же, полная свобода творчества. Хочешь, организовывай ансамбль, хочешь, занимайся с солистами. Да и уроки пения – не похожи на те, которые ты наблюдала в свое время.
«Менять, как говорится, шило на мыло?!» – такая реплика пронеслась в Аленкиных мыслях. Вслух же прозвучало следующее:
– Спасибо, Елена Александровна. Я обязательно подумаю.


И подумала. И решила.
Уже в конце августа улетучились последние сомнения.
Пожалуй, со времен учебы Аленка не испытывала такого подъема во время занятий музыкой. Она вновь стала жить работой. Появились любимые ученики, для которых не жалко было времени. Даже обычные уроки пения не тяготили.
И, наконец, такое, ставшее всем известным понятие, как склочность педагогического коллектива, почему-то здесь практически отсутствовало. Секрет прост: очень много зависит от руководителя. Он подбирает кадры.
Елена Александровна Антонович, сменившая на посту руководителя школы Макарова Павла Михайловича, посвятила этой школе всю свою жизнь. Она здесь и училась когда-то. И пришла после института по распределению. В итоге, дослужилась до директора. Пройдя этот путь, она, разумеется, не могла формально подойти к такому важному вопросу, как подбору учителей. Тем более, что в бытность завучем, при ее непосредственном участии было создано ядро коллектива. Немалое число бывших учеников, окончивших педагогический институт, пожелало работать в ее школе. Но немногим из них удавалось пройти сито отбора. А за некоторыми педагогами Елена Александровна буквально гонялась. Приходилось их переманивать даже из других школ. На первое место директор всегда ставила профессионализм, который являлся необходимой составляющей при подборе кадров. Но и его не всегда было достаточно, чтобы задержаться в коллективе. Обычные человеческие качества также играли не последнюю роль. Были случаи, когда иные, только что принятые на работу, писали заявление на увольнение уже через несколько дней работы.
У Аленки подобных проблем не возникло.
Она очень быстро поняла, что ее место, именно, здесь. И, лишь иногда, с сожалением вспоминались прежние годы, как потерянные.
«Отчего я раньше так неистово стремилась на сцену? – рассуждала она – Почему откровенно презирала педагогику? Может, детский сад на Дальнем Востоке привил мне отвращение к работе с детьми? Столько времени потеряно!..»
Да, действительно, обидно, прожив почти полвека, понять, что шел не тем путем. Еще, более обидно, ощутить то, что все, сделанное тобой – напрасно. Но, если, пусть и на рубеже шестого десятка, ты, неожиданно обретаешь себя, разве, это плохо? А главное, ты, теперь уже, твердо знаешь, чем надо заниматься. Тогда – вперед! Не бойся новых трудностей (они, несомненно, будут). Смелей иди к намеченной цели, не думая о возрасте.
Уже на протяжении многих тысяч лет люди не перестают удивляться, почему лишь с годами начинаешь ценить время? Иногда страстно хочется вернуться на несколько десятков лет назад и исправить ошибки молодости. Но с грустью понимаешь, что таковое невозможно… И вот, здесь, самое главное – не опустить руки. Ведь ты же нашел себе занятие, дающее возможность осуществить то, что в народе называют «лебединой песней». Тогда реализуй себя, хотя бы для себя.









Случайная встреча.


Ранним вечером, проезжая по Невскому проспекту в своей новенькой «шестерке», Вика решила перекусить в «Севере» и припарковалась перед входом. Ей нравилось в этом кафе блюдо под названием «Аппетитные блинчики» с бульоном. Найдя свободный столик, сделала заказ и стала ждать.
Перешагнув тридцатилетний рубеж, особенно, смотря на себя в зеркало, любая женщина все чаще начинает понимать, что никакой модный камуфляж не способен окончательно скрыть истинный возраст. Вот и сейчас, в ожидании ужина, эта тема не давала ей покоя:
«Ну, еще от силы, лет пять – максимум, я буду пользоваться спросом. А потом? Правда, главный доход – валюта. Но, ведь и то, и другое не являются тем, чем можно гордиться. Кто я? Что скажу сыну? Итак, каждый день жду от него вопроса, куда периодически исчезает мама. Может прекратить все? Развестись с мужем и жить с Юриком на накопленные средства?..»
– Пожалуйста, приятного аппетита – как сквозь сон услышала Вика слова, прервавшие ее мысли.
Она подняла взгляд на официантку и сразу же заметила что-то знакомое в чертах ее лица. Где же она могла с ней встречаться? Раздумья прервали очередные слова, произнесенные тем же голосом:
– Простите, пожалуйста, если я ошибаюсь. Ваше имя, случайно, не Виктория Петрова?
– Не случайно, а так оно и есть… – начала отвечать Вика. Но в тот же момент, не договорив до конца того, что хотела, воскликнула – Люка, это – ты?
Да, это была ее одноклассница Людмила Кузьмина. А Кузьминых в ее бывшем классе было две: Лида – отличница и Люда – ученица средней успеваемости. Сначала, чтобы не путать их, называли почти официально, то есть очень длинно: Кузьмина Лида и Кузьмина Люда. Затем стали произносить короче Кузьмина Ли и Кузьмина Лю. Потом остатки имен переехали перед фамилиями, быстро их сократив также до двух букв. И в окончательном варианте имена звучали, как Лика и Люка.
– А я тебя, Вика, сразу узнала. Все такая же стройная и симпатичная.
– Насчет моей стройности, которой никогда не было, ты, явно преувеличиваешь. Ну и сама ты неплохо выглядишь.
– Да это только кажется…
– Девушка, будьте любезны – раздалось из-за соседнего столика.
– Сейчас подойду – ответила Люка клиентам, а Вике тихо добавила – Сейчас нам не дадут поговорить, но я – выходная завтра. Давай встретимся!
– Очень хорошо. Обязательно завтра увидимся… А давай – здесь же, если, конечно, тебя не смущает. Все-таки, ты тут работаешь.
– Нисколько не смущает! Договорились! Давай, в это же время! Если, конечно можешь?
– Могу.


Они были просто одноклассницами и никогда не были подругами. Тогдашние отношения между ними другим словом, как «нейтральные» не назовешь. Но по прошествии двенадцати лет случайная встреча у обеих пробудила желание расспросить друг друга о том, как сложились, или не сложились их судьбы.


На следующий день бывшие одноклассницы сидели за тем же столиком, наперебой рассказывая о себе. Но «наперебой» продолжалось недолго. Постепенно, больше говорить стала Люка, а Вика, в основном, только слушала. Почти, как и она, Люка выскочила замуж, едва успев получить среднее образование. В ВУЗ поступать не собиралась. Выбрала профессию официантки. А семейная жизнь очень быстро закончилась разводом. В работе также не наблюдалось постоянства. Правда, это касалось только места работы. Специальность – неизменна. Сначала – ресторан «Бригантина». Потом случайно прочитала объявление о том, что работники ее профиля требуются на суда загранплавания Балтийского морского пароходства. Перешла на другую сторону Двинской улицы и написала заявление. Шесть лет проработала в море, затем списали на берег. С тех пор в «Севере».
– А почему списали? – спросила Вика. Заинтересовала знакомая тема.
– Да, из-за одного капитана. Поругались, он власть и применил – Люка отхлебнула очередной глоток коньяку. Грустная задумчивость застыла на лице. Видимо, результат неприятных воспоминаний посодействовал тому.
Но алкоголь уже действовал и окончательно развязал ей язык:
– Понимаешь, все начиналось очень здорово. Понравилась я одному кэпу. Даже, когда его переводили на другое судно, он всегда забирал меня с собой. А такое – у моряков редко.
«Да, карьерой они дорожат» – подумала Вика. Разговор с одноклассницей все более заинтересовывал ее, несмотря на то, что ей уже давно были знакомы даже самые мелкие детали этой профессии.
А Люка продолжала:
– Сначала я для него была просто игрушкой очередной. Понимала, что мужику нужна баба в дальнем плавании. Да и сама я – не девочка. Терять нечего. Стоило только ему пригласить меня к себе в каюту, так шла не задумываясь. К тому же для здоровья полезно. И, совсем не обижалась, когда он спал с какой-нибудь другой. Спокойно ждала своей очереди.
– А я и не предполагала, что на кораблях такая жизнь. Весело же вы плаваете «по морям, по волнам» – намеренно соврала Вика, чтобы подлить масло в огонь.
– Не на кораблях, а на судах. Корабли – у военных. К тому же, плавает говно, а моряки ходят – разъяснила Люка.
И без Люки Вика все это хорошо знала от своего мужа. Ее, так называемая, «ошибка» была сделана лишь для того, чтобы не выдать свою косвенную принадлежность к торговому флоту. В этот момент ей до безумства, захотелось узнать больше о морской жизни от очевидца.
– Весело?! Да – весело, только далеко не всем… Так вот, как-то говорит он мне, мол, вернемся из рейса, давай поженимся. Я чуть не упала от удивления. Он-то женат, сын есть. «А я разведусь» – говорит. Ну я, дура, уши и развесила. Правда, он перестал к себе в каюту приглашать других. Никого кроме меня. И я вслед за ним прекратила к себе подпускать. Раньше бывало, пожалею какого-нибудь матросика. Жалко смотреть, как парень без бабы мается. А теперь – ни-ни… Приходим в Ленинград, слышу: «Подожди. Сходим еще в один рейс. Тогда, уж точно, разведусь»…
– Извините, что-нибудь еще закажете? – прервал Люку вопрос официантки.
– Спасибо, Машенька, не надо ничего…
– Почему же не надо? – вмешалась Вика – Закажи себе коньяк, шоколад… Одним словом: что хочешь. Я угощаю.
– Ладно, согласна, но следующий раз – моя очередь.
Официантка приняла заказ и удалилась.
– Ну и пошли в следующий рейс? – вернула разговор к прерванной теме Вика.
– Пойти-то пошли – Люка смахнула слезу – Только толку-то – ноль… Да смеялся он надо мной, как оказалось. Рейс этот последним в моей жизни стал.
– Почему?
– Так уж смешно получилось. Отойти не успели, смотрю, а он опять баб чередовать начал. «Юра, – говорю я ему – ты же, вроде, жениться на мне хотел?»
У Вики внутри, вдруг, что-то вздрогнуло. Но внешне – полное хладнокровие. С усилием изобразив улыбку на лице, она уточнила:
– Значит, Юра передумал дать тебе свою фамилию?
– Да его фамилия ничего общего с ним-то не имеет. Какой он, к черту, монах?
«Не ожидала… Надеялась… Но, пожалуй, все срослось – подумала Вика – Конечно, это для меня – не новость. Но, все-таки я не предполагала, что он подлец до такой степени».
У нее уже пропал интересен к дальнейшему повествованию одноклассницы. Рассуждая о своем, она только делала вид, что внимательно слушает. Люкины «морские рассказы» уже надоедали. Чтобы как-то перевести разговор на другую тему, Вика спросила:
– Ну, а теперь-то, ты – как?
– Два года уже, как работаю в «Севере». Живу в коммуналке на Моховой, в комнате, непригодной для жилья. Стою в очереди, но продвижение – микроскопическое. Пока ходила в рейсы, начала даже деньги откладывать на кооператив. А теперь вижу, что никогда не накоплю…
– Почему?
– Зарплаты-то моей едва на жизнь хватает.
– А чаевые?
– Гроши. Да еще и делиться ими надо. Вот молодые девки, например, Маша – Люка показала на официантку, обслуживающую их – так они денежку сшибают. Достаточно переспать с метрдотелем, и у тебя появится возможность и магазинную водку выставлять на столы, и икру пивом разбавлять… Вот, когда я только начинала, мне все пути были открыты. Мужикам молоденьких подавай. Представляешь, тогда никому из своих начальников и не думала давать, а запрета на «темные делишки» не имела. А, сейчас? Я – уже старая, начальник со мной не заигрывает…
Очередная порция коньяка влилась в Люкину глотку.
«Да, пьешь ты лихо!» – подумала Вика, наблюдая, как ее собеседница закусывает маленьким ломтиком шоколадки. А та видимо, войдя в азарт и наливая очередную рюмку, вдруг весело подмигнула, при этом сказав:
– Хочешь посмеяться?
Вика, молча, кивнула, хотя причин для веселья она не находила. Поскольку, мысли работали совсем в другом направлении.
– Тогда, слушай.
И Люка поведала историю о том, как однажды напросилась в компанию к официантке Маше и еще двум ее молодым коллегам, также из «Севера», собирающимся на ночь «снять» мужиков и на этом заработать. Пришли в «Садко», сделали небольшой заказ. Сидели и ждали, пока кто-нибудь не начнет к ним «клинья подбивать».
В итоге, трое были востребованы, а Люка осталась не у дел.
– Пока не вижу ничего смешного –Вике уже хотелось заканчивать эту встречу.
– Так слушай дальше. Вот мужик этой самой Машки спросил у нее, показывая в мою сторону: «А твоя мама не будет возражать, если мы с тобой сейчас поедем ко мне?»
Люка расхохоталась. Вика же засмеялась только из приличия.
– Как видишь, Викочка, я не гожусь уже для таких заработков.
– А что, много заработали твои подружки?
– Да, прилично. Машка отхватила аж четвертной. И эти по пятнашке.
«Большие деньги» – с иронией про себя произнесла Вика…
Они еще немного поболтали. Но темы разговора менялись как в калейдоскопе.
Наконец, Вика сказала:
– Я отвезу тебя домой.
И, подхватив под руку шатающуюся Люку, направилась к выходу.
Уже в квартире на Моховой, глядя на узкую девятиметровую комнатушку с убогой мебелью, Ничего не сказав вслух, Вика твердо решила:
«Я помогу тебе выбраться из этой дыры, но и ты мне окажешь услугу. Сделаешь полный список известных тебе похождений капитана Монахова. Конечно, я и сама многое знаю, но лишние факты не помешают».










ЛЮКА


Ни ясли, ни детский сад Люся Кузьмина не посещала. В этом вопросе девочка проявляла такую стойкость, что родители, как не пытались, переломить ее упрямство не смогли.
Очень характерно было для этого ребенка, всегда добиваться своего.
Пути к этому не отличались разнообразием. Начиная с колыбели, любое недовольство выражалось вибрацией нижней губы, сопровождаемой такими громкими и продолжительными криками, что слушать их даже постороннему уху было невыносимо. Очень рано немного подросший ребенок сообразил, каким способом можно получать все, что не пожелаешь. Ведь вполне достаточно протянуть руку, например, к шоколадке, издать пронзительный рев, и она – у тебя. А, научившись ходить, Люся подкрепила голосовые извержения топаньем ног и жестикуляцией рук. Чуть позже этот репертуар пополнился еще одним номером: девочка приседала на корточки и, молча, опустив глаза, ждала, когда будет исполнено ее желание. Причем продолжительность такого сидения была практически бесконечна.
Так как, благодаря этим упражнениям, Люся сумела избежать посещения детских дошкольных учреждений, то отец и мать со страхом ждали осени 55-го года. Они уже рассматривали вариант, чтобы их дочь пропустила один годик и начала учебу в восемь лет. «Авось, поумнеет» – надеялись родители. Но неожиданно для них, дочка, наслушавшись своих дворовых друзей, а они были старше и уже учились, сама начала доставать родителей вопросами о школе. А затем, после вопросов, появились и требования, базирующиеся на нетерпеливом ожидании начала посещения учебного заведения.
У папы с мамой отлегло от сердца. Они радостно перешептывались, ожидая 1-ое сентября. О «подводных камнях» и мысли тогда не было.
Время подошло, и девочка стала первоклассницей. Вот тогда-то родители и окунулись во все «прелести» результатов воспитания. Кто же мог подумать, что школа для Люси – не что иное, как веселое времяпровождение со знакомыми по двору учащимися старших классов. Причем с такими, кого, как правило, выгоняли с уроков за плохое поведение. Бегая с ними по коридорам школы, заглядывая в классы, тем самым, нарушая учебный процесс, Люся чувствовала себя героем. Особенно она ощущала себя на высоте, когда ее отчитывали за плохое поведение перед одноклассниками. В эти минуты она смотрела свысока на своих сверстников, которых не иначе, как «мелочь пузатая» (термин заимствован у старшеклассников) Люся не воспринимала.
Регулярные вызовы родителей сначала не помогали. Но, когда отец побывал на педсовете, его терпение лопнуло. Вопрос решился быстро, в один вечер. Разъяренный родитель прибегнул к старому дедовскому способу. Ремень равномерно поднимался и опускался. Ни крики девочки, ни слезы жены не смогли прервать экзекуцию. Правда, после проведения такой воспитательной работы (а совершалось такое действие по отношению к любимому чаду впервые и единственный раз) отец и сам сутки отойти не мог. Болела голова и руки тряслись, как после пьянки.
Но положительный результат был достигнут. Люсе пришлось чуть-чуть изменить свое поведение. Правда, иногда она срывалась и выкидывала какой-либо фортель, но учителей это уже практически не волновало. Ведь лучше – что-то, чем ничего.
Справедливости ради, следует сказать, что отношение дочери к отцу изменилось не в лучшую сторону. Со временем, конечно, это забылось, но первые дни взгляд волчонка в детских глазах дочери преследовал отца постоянно.


Школьные дни первоклассницы Люси Кузьминой, независимо от препон со стороны взрослых, текли весело. Круг ее общения, как говорилось выше, не включал одноклассников, и окружение девочки состояло из ребят постарше, не пользующихся репутацией «пай-мальчиков». Благодаря этому, среди ровесников Люся чувствовала себя абсолютно защищенной. Стоило только намекнуть своим друзьям, что кто-то ее обидел, то момент расправы с обидчиком наступал моментально. Такое расположение покровителей девчонка заработала своими выходками, за которые, как уже известно, ей пришлось слегка поплатиться. Но, немного умерив свой пыл и прекратив срывать занятия, она все-таки не порвала своих взаимоотношений с «трудными детьми». Просто теперь их совместные безобразия перенеслись из школы на улицу.
Что же это за компания, и каким образом девчонка-первоклашка влилась в нее?
Ответ простой: дворовая территория.
Троица ее друзей проживала на улице Союза Печатников, в том же доме, что и Люся. Артем и Вадик – одноклассники, а также, Петя – на год моложе, когда еще были младшими школьниками, создали свой коллектив, с которым их сверстники из соседних дворов предпочитали не встречаться. Никому не хотелось получить синяк под глазом или остаться с разбитым носом. Жаловаться родителям на хулиганов было бесполезно. Все три матери и слышать ничего не желали о плохом поведении своих детей. Они растили сыновей без отцов. К тому же были довольно близкими подругами. Предпочитали они больше заниматься собой. Вот и предоставленные только себе ребята шатались по улицам, приставая к заведомо слабым и отбирая у них мелочь, выданную родителями на мороженое или конфеты.
Люсе было около шести лет, когда тройка хулиганов пригласила ее в свою компанию. Им понадобился четвертый партнер для игры в карты. А Люся случайно оказалась рядом. Тогда они были приятно удивлены. Девчонка проявила неплохое умение в этом вопросе. Дело в том, что в ее семье праздники не ограничивались застольем и танцами. Обязательно, часть гостей, а то и все усаживались за стол, на котором уже лежала наготове колода. Девочка ни на шаг не отходила от играющей компании. С интересом наблюдала она, как красивые картинки падали на стол. Взрослые и не предполагали, что таким образом происходил процесс обучения. В результате, Люся на шестом году жизни получила неплохие знания приемов в карточных играх, при этом ни разу не взяв эти листики в руки.
Естественно, что когда ребята предложили попробовать сыграть по-настоящему, она, несмотря на страх перед известными всей улице хулиганами, с радостью согласилась.
Сначала мальчишки со смехом наблюдали, как неумелые ручонки с трудом удерживали карты веером, не говоря уже о том, когда требовалось перетасовать колоду. Но, стоило начать игру, как мнение о ней тут же изменилось. И в дальнейшем, только лишь вставал вопрос о выборе партнера при игре двое против двоих, то за Люсю ребята чуть ли не дрались.
Ну а далее, все пошло по известному сценарию. Девочке очень нравилось, как на равных с ней общаются ее новые друзья, несмотря на разницу в возрасте. А, чтобы усилить в себе это чувство, она начала подражать им во всем. Довольно скоро ее речь буквально переполнили матерные выражения. Она также усиленно старалась не отставать, прыгая с крыши на крышу дворовых сараев. Но более всего ей нравились вечерние прогулки. Дух захватывало, когда в сумерках идешь по улице, выискивая очередную жертву. Лишь обнаруживалась подходящая кандидатура, тут же на нее обращалось Люсино внимание. Ее использовали в качестве «разведчика». Та уверенно шла вперед, чтобы произнести стандартную фразу: «Парень, сделай рублик». Ничего не подозревая, и видя перед собой маленькую девчонку, парень, и не думая «делать рублик», как правило, позволял в ее адрес словесную грубость, а то и легкий подзатыльник или щелчок по лбу. Этого было уже достаточно, чтобы на авансцену могли выйти «заступники». Теперь только быстрые ноги могли спасти Люсиного «обидчика», но очень редко.
Но даже среди этих самых отрицательных поступков обязательно находилось местечко, пусть очень небольшое, для чего-либо неплохого. Ведь Люсины «друзья», какими бы хулиганами они ни были, в силу своего возраста оставались детьми. И им так же, как и их сверстникам была присуща романтика тех лет. В 50-е годы «В войну» была любимой игрой мальчишек. Они делились на «русских» и «немцев». Причем, как правило, никому не хотелось «воевать» на стороне фашистов. Устанавливалась очередность того, кто должен изображать своих, а кто – врагов. Часто споры из-за этого переходили в драки.
Эти игры не были застрахованы и от курьезов.
Однажды, недавно переехавший в дом, где жила Люся, «шибко грамотный» первоклассник во время очередной игры заявил, что всем известный пулемет «Максим» изобрели американцы. Мальчика тут же побили и в дальнейших играх, если его туда допускали, он был обречен быть немцем. Еще бы?! Ведь, американские империалисты уже стали нашими потенциальными противниками. Разве можно тогда было даже представить, что с легендарной тачанки «по цепи врагов густой» пулеметчик строчил из американского оружия? А знаменитая Анка из Чапаевской дивизии? И так далее…
Ничего удивительного в этом нет. Ведь не прошло еще и десяти лет, как закончилась война. Фильмы, радиопередачи и книжки на эту тему заполняли умы всех, а мальчишек – особенно. Героизм советских солдат вызывал зависть у детей. Они искренне переживали, что поздно родились, что без них прошло освобождение Родины от фашистских захватчиков.
И такой всеобщий настрой не мог обойти стороной и нашу троицу.


Именно, такие «друзья» и сыграли главную роль в желании Люси поскорее пойти в школу. Понятно, что тяга эта объяснялась отнюдь не жаждой получения образования. Просто появлялась возможность общаться с ребятами весь день, а не только после обеда. Ну и, как следствие – все последующие безобразия, доведшие до использования ремня в запоздалом процессе воспитания.
Прогулы уроков, благодаря порке, прекратились, но отношения со старшими товарищами продолжали развиваться по нарастающей. Тем более, что с каждым годом разница в возрасте сокращалась, благодаря тому, что мальчишки по паре раз остались на второй год. В восемь лет Люся научилась курить. Еще через год она попробовала спиртные напитки. Девочка катилась по наклонной плоскости.
Но что-то должно было остановить ее. И чистая случайность оберегла от колонии. Не оказалась она там, хотя многие предрекали ей такое…


Люся Кузьмина с нетерпением ожидала летних каникул после окончания четвертого класса. Ее «соратники» учились в седьмом. Все трое в одном. К сожалению учителей, седьмой класс в школе был единственным. Преподавательский состав не мог дождаться конца учебного года, чтобы навсегда избавиться от трех хулиганов. Но произошло это раньше.
Весна 59-го в Ленинграде выдалась дружной. Выйдя из школы, Люся почувствовала дуновение теплого воздуха и с радостью расстегнула пальто. Ловким движением руки сдернула с шеи красный галстук и спрятала его в портфель. Оглянувшись по сторонам, она направилась вдоль Крюкова канала в сторону Театральной площади. Дойдя до моста, она заметила на противоположной стороне три знакомые фигуры и незамедлительно поспешила к ним.
– Какого хера стоите здесь, а не у школы? – спросила она приблизившись.
– Да нас директор турнул – ответил за всех Петька.
– И меня этот мудак заколебал своими вопросами. Да, ладно, черт – с ним. Чего-нибудь натрясли?
– И натрясли, и отоварили! – с гордостью, доставая из кармана четвертинку «Московской», произнес Вадик.
– А курево?
– Тоже присутствует. Пошли! Хватит ---деть.
Компания направилась по улице Глинки в сторону Мойки и свернула в первую же подворотню. Зайдя в парадную, расположились на подоконнике. Вадик достал «маленькую» и складной стаканчик.
– Мне чуть-чуть – Люся выпивала со своими дружками только лишь для поддержания компании. Вкус спиртного удовольствия ей не доставлял.
– А тебе много никто и не нальет – последовал ответ…
Последние капли водки поглощены. Четыре струйки дыма, направленные в сторону окна, периодически, поочередно и, перемешиваясь с кашлем, вылетали из детских глоток. Четыре пары глаз безучастно смотрели во двор, где магазинные грузчики заносили в помещение ящики с бутылками. Картина – обыденная для любого горожанина, живущего в доме, где на первом этаже расположен магазин. Практически всегда товары завозятся со двора. Так что, ничего необычного. И непонятно, какая муха укусила Люсю, что заставило ее произнести роковую фразу:
– А кто может стащить бутылку?
В мальчишках пятнадцати- шестнадцати лет постоянно живет бравада. Всегда хочется показать себя героем, особенно перед девчонкой. Пусть, даже ей всего одиннадцать. Вот, почему на Люсино предложение сразу же все трое пожелали откликнуться. Между ними вспыхнул спор, подогреваемый еще и алкогольным дурманом. Конечно же, до драки дело не дошло, но взаимных оскорблений прозвучало предостаточно. В итоге, решили тянуть спички.
Короткую вытащил Артем.
Ребята, затаив дыхание и нервно переглядываясь, следили, как их товарищ, спрятавшись за груженный ящиками с вином автомобиль, выжидал момент, когда можно будет забраться в кузов машины. Наконец, когда последний грузчик скрылся за дверями подсобки, Артем вышел из укрытия.
– Что он, дурак, делает? – вырвалось у Люси. Ребята тоже приоткрыли рты от изумления.
Дело в том, что их друг, вместо того, чтобы спокойно залезть в кузов, стащить бутылку и убежать, зачем-то последовал внутрь подсобного помещения магазина. Его товарищи, наблюдавшие все это широко раскрытыми глазами из окна лестничной площадки, находились в полном недоумении. Дар речи вернулся к ним лишь тогда, когда из-за распахнутых дверей показались рабочие, направлявшиеся за очередной порцией груза.
– Где же Артюха? – Петькин голос дрожал.
– Похоже, что его замели – с не меньшим волнением ответил Вадик и тут же добавил – Кажется, пора и нам смываться.
– Не пори горячку. Надо дождаться, когда грузчики уйдут, а то, и нас прихватят.
Люся недоумевала:
«Неужели мы бросим Артема? Он же – наш друг!..»
И в тот момент, когда последний рабочий скрылся в дверном проеме магазина, ребята, переглянувшись, начали спускаться вниз по лестнице. Люся, нехотя, последовала за ними. Уже дойдя до перил, она напоследок бросила взгляд в окно.
– Стойте – закричала она ребятам – Артюша вышел.
Действительно, мальчишка уверенно направлялся к парадной, за которой находились его друзья. Он, обхватив живот обеими руками, что-то поддерживал за пазухой. Поднявшись на второй этаж, увидев своих растерянных товарищей, злорадно рассмеялся:
– Что, зассали?!
Из-за пазухи на свет появились пол-литровая бутылка «33-го», батон за рубль тридцать пять и толстая палка колбасы «Докторская».
– Ну, ты даешь! – Петька, расплывшись в удыбке, протянул к вину руку и тут же отдернул ее, получив по кисти удар от Артема.
– Не здесь! – прозвучал командирский голос – Быстро все разобрали и бегом на наш чердак.


Горлышко бутылки поочередно обсасывалось. На колбасу уже никто не мог даже смотреть, тем более, что мягкая булка была уничтожена в первую очередь. Колода карт без дела валялась на бочке, служившей столом. Уже собирались расходиться, когда Артем торжественно провозгласил:
– Чуваки и чувиха, есть идея!
Далее последовал развернутый план. Поскольку, речь докладчика обычно составлялась из пары-тройки существительных и единственного глагола, то лучше будет перевести ее на русский язык.
Итак, поступило предложение ограбить магазин. Точнее сказать, замысел состоял в том, что предстоит вынести несколько рюкзаков еды и выпивки. Причем, следует это провернуть в ночь на 1 мая. Надо будет вечером проникнуть в магазин и спрятаться на складе продуктов между ящиками. Когда же магазин закроется, выждать время, наполнить рюкзаки и ждать утра. Перед самым открытием снова спрятаться, а затем тихо выбраться на улицу.
– А войти в подсобку и выйти оттуда, как не фиг делать – подвел итог Артюха – Я это показал.
– Ох, и справим праздник – весело выкрикнул Вадик.
С трудом покончив с портвейном, ребята разошлись.


После чердачного собрания, кроме как о предстоящем предпраздничном мероприятии, ни о чем другом Люся и думать не могла. Причина простая: какими словами объяснить родителям ее отсутствие на целую ночь? На поздние возвращения с улицы они уже давно не обращали внимания. Но, сейчас – другая ситуация. Ведь придется вообще не приходить домой.
«Ребятам хорошо. Их мамаши отправят сыночков к Петьке на дачу и знать не будут, где они на самом деле. Я в прошлом году только заикнулась, что хочу поехать с ними на Первомай. Так такой скандал был… Не разрешают мне с друзьями водиться».
– Ну, какого хрена ты паришься? – возмутился Петька, когда Люся поделилась с ним своими проблемами – Слаб; смыться?
– Как? Да, мои предки всю ленинградскую милицию на ноги поднимут, если не приду ночевать. Такое начнется!..
– Не визжи ты, дура! Чего проще? Идешь вечером, будь-то бы, гулять. А сама оставляешь записку, что уехала с нами в Ушково. Конечно, потом влетит…
– Да, и по--ать! – радостно перебила приятеля Люся.
Теперь она знала, что делать. Настроение приподнялось. Но, лишь, до вечера.
А вечером того же дня дочь услышала от матери, что предстоит поездка в Кронштадт на праздничные дни в гости к тете Тасе, одной из многочисленных сестер отца. Благодаря этой новости, все Люсины планы разрушились до основания.
Друзья посочувствовали девчонке, даже попытались успокоить ее:
– Не бабье это дело…


Тогда девчонка и не предполагала, что столь нежелательная поездка в Кронштадт станет для нее спасительной. Глупенькая и представить не могла, где она может закончить авантюру с магазином, если примет в ней участие.
А случилось то, что ребята вовсе и не планировали.
Они уверенно проникли в складское помещение и спрятались за стеллажами. С наступлением ночной тишины вышли из укрытия. При свете фонарика рюкзаки наполнились под завязку. А далее, события уже пошли по незапланированному сценарию.
Ребята подверглись искушению. Они перепробовали все имеющиеся на витрине и под прилавком спиртные напитки. Закусывали всем, что попадалось под руку, при этом не задумываясь о том, куда выкидывать фантики от шоколадок и банки из-под консервов. Спиртные напитки до предела затуманили мозги. Парни даже решили не дожидаться утра и попробовали открыть дверь. Не получилось. Тогда началось обсуждение возможности выхода на улицу через разбитое стекло витрины. Во время этой дискуссии, которая велась заплетающимися языками, силы их окончательно иссякли и все трое почти одновременно отдались во власть Гипноса. А поутру вся команда, еще плохо соображающая, была доставлена в отделение милиции.
Финал этой истории угадать не трудно: мальчишки оказались в колонии для несовершеннолетних.
На Люсю такой результат очень сильно повлиял. Она хорошо прочувствовала, чем грозило ей общение с такими приятелями. Особенно страшно стало тогда, когда участковый милиционер пришел к ней домой и стал придирчиво расспрашивать родителей, где их дочь провела ночь с тридцатого апреля на первое мая. Люся вдруг осознала, что если бы мама случайно не сохранила пропуска в закрытый город Кронштадт (тогда он был таким), то еще очень долго милиция подозревала бы девчонку в соучастии. Мало того, если бы семья не выехала на праздники из Ленинграда, то никто не поверил бы, что Люся не была со своими дружками в магазине. Ведь все четверо стояли на учете в детской комнате. И школа, и соседи по дому всегда их видели вместе и прекрасно знали об их хулиганских похождениях. В общем, чудо спасло девчонку.
Впервые она почувствовала одиночество. Никуда не хотелось идти. Ведь, кроме Артема, Вадика и Пети у нее друзей не было. Во дворе ее недолюбливали, в классе боялись. Прогулы уроков почти прекратились – никуда не тянуло. Несколько раз она забиралась на чердак, сидела там, разговаривая сама с собой, часто оставляя без ответов вопросы, поставленные в этих беседах.
Неожиданно появилось интересное занятие. Люся увлеклась чтением книг. Это позволило забыть пережитое. Для нее открылся новый многообразный мир. И познание его девчонка осуществляла не только дома, но и во время школьных уроков. Учителя смотрели на это сквозь пальцы – лишь бы не мешала…


Несколько лет спустя бывшие Люсины друзья вышли на свободу.
К тому времени сама Люся уже не была той наивной девчонкой, которая легко вовлекалась в любую авантюру. Поэтому, встреча с бывшими соратниками по прошлым приключениям протекала холодно. Девочка, получившая в свое время незабываемый урок, значительно поумнела и повзрослела. Следовательно, хорошо понимала, что такое общение ей не нужно.
– Мы тебя понимаем, подруга – покачал головой Артем – Обиды не будет. Но, если понадобится наша помощь, всегда рассчитывай.
На том и расстались. Случайные дальнейшие встречи ограничивались взаимными приветствиями.
Если, когда-то, четвероклассница Люся Кузьмина спаслась от неприятностей, благодаря стечению обстоятельств, то сейчас та же Люся Кузьмина, но уже восьмиклассница, совершила этот шаг самостоятельно.
А свободная жизнь ее бывших приятелей продолжилась чуть более полугода.
Парни, едва успев вдохнуть воздух воли, взялись за старое, но на более высоком уровне. Проще говоря, организовалась банда, собрав под свое крыло почти всех хулиганов из окрестностей Театральной площади. Даже название у них появилось: «Ребята Пятилетки». Естественно, что никто из них никакого отношения к одноименному Дворцу культуры не имел и в его кружках не занимался. Но грабили посетителей этого учреждения по завершении спектаклей и последних киносеансов постоянно.
Несколько месяцев вся Коломна жила в страхе. Это уже не походило на детские шалости. Ежедневно из уст в уста передавались страшные истории об очередных жертвах. С кого-то сняли часы или украшения, у кого-то обчистили карманы, а кого-то избили или изнасиловали, а то и порезали. Заявления в милицию результата не приносили, если не считать нескольких задержанных подростков. Серьезно органы взялись за работу лишь, когда в подвале одного из домов по улице Декабристов нашли тела двух изнасилованных и задушенных женщин.
Сколько времени продолжались бы поиски преступников? Неизвестно. Помогла правоохранительным органам борьба за сферу влияния между уличными бандами. Параллельно «Ребятам Пятилетки» на берегах Пряжки организовалась не менее агрессивная компания по кличке «Дюра». И, когда противоречия между ними достигли апогея, то в одну из майских ночей 63-го, на стыке Декабристов и Пряжки произошла большая поножовщина. В итоге кровавой стычки были даже жертвы со смертельным исходом.
Но главный результат этой резни – милиция арестовала всех ее участников, тем самым избавив жителей района от страха.
Далее – очень долгое следствие.
Затем – несколько дней судебного процесса (много эпизодов) и приговор.
«Вечерний Ленинград» опубликовал маленькую заметку на последней полосе об этой истории. Люсина мать положила газету перед дочерью со словами:
– Полюбуйся, с кем ты дружила.
Девушка несколько раз пробежала глазами текст. Мороз пробежал у нее по коже от строчек: «…Артем Стрижевич приговорен к расстрелу, остальные тринадцать подсудимых к различным срокам лишения свободы…»


– Не хочу учиться в школе!
– Вообще учебу забросишь?
– Нет, пойду в техникум.
– Хорошо, пробуй. Я не возражаю.
Типичный диалог между матерью и дочерью. После восьмого класса что-то подобное происходило почти в каждой семье. Разумеется, выражалось это разными словами, но глубокий смысл, заключавшийся в выборе жизненного пути, всегда при этом присутствовал.
Люся Кузьмина для себя твердо решила стать самостоятельной. Она считала себя уже вполне взрослой. Поэтому, предполагала, что школа – слишком детское учреждение для нее. Вечный учительский контроль, родительские собрания, замечания в дневнике и так далее и тому подобное.
«В техникуме ничего такого не будет. Возможно, еще и стипендию платить будут. Надоело выпрашивать у матери каждую копейку».
Насколько такие взгляды – ошибочны, она не предполагала.
Но решение принято, и осталось только выбрать учебное заведение. Пролистав от корки до корки «Техникумы и училища Ленинграда», Люся остановила выбор на книготорговом. Заявление подано, оставалось только сдать экзамены.
Вот здесь-то и начались дни, заполненные трудностями, связанными с подготовкой к вступительным испытаниям. Не потому, что существовал пробел в знаниях, это – преодолимо. Соблазн и привычка отдыха во время летних каникул – вот главная причина существования всех преград на пути к достижению поставленной цели. К тому же, в подобных ситуациях иногда случайные события играют далеко не последнюю роль. Вот и сейчас в момент подачи заявления она встретила знакомого по даче мальчишку. Он тоже решил посвятить себя книжной торговле.
– Как здорово! – воскликнул он, когда встретил Люсю в приемной комиссии – На дачу собираешься? Там вместе и будем готовиться.
Садоводство в Скачках, совсем рядом с Ленинградом, было одним из первых, где горожанам выделили по шесть соток для их удовлетворения тяги к земле. Дети садоводов, которых родители таскали по выходным на «сельхозработы», оказавшись в замкнутом пространстве, быстро сгруппировались. Их вечерние гуляния, продолжавшиеся далеко за полночь, поначалу беспокоили родителей. Но, поскольку это были летние месяцы, то очень быстро затянувшиеся прогулки перестали волновать старшее поколение.
Люся с Сашкой Розенфельдом (с ним-то она и повстречалась в приемной комиссии техникума) утром уходили в лес, где они облюбовали укромную полянку. Кроме учебников (якобы для занятий) с ними всегда была гитара и купальные принадлежности. Довольно скоро к ним присоединились другие парни и девушки из садоводства.
Загорание, пение под гитару, волейбол и прочее тому подобное занимали их времяпровождение. В таком графике места для подготовки к экзаменам не нашлось.
Но это – не самое страшное. Знаний для поступления им возможно и хватило бы. Но зачем же они сели рядом писать диктант? Или, хотя бы осторожно списывали друг у друга. Но они почему-то решили, что можно в открытую перешептываться. В итоге, дважды получив устные замечания от экзаменаторов, на третий раз были удалены из аудитории.
– Не переживай – сказал Сашка Люсе, когда они пришли получать документы – Поехали прямо сейчас в школу, где я учился. Там нас примут.
– Поехали – тихо ответила девчонка.
Ей не хотелось объяснять, что на душе кошки скребут. Не получилось избавиться от надоевшего за восемь лет учебного заведения.


– Неужели, Розенфельд решил в школу вернуться? – воскликнул Павел Михайлович, когда Сашка с Люсей вошли в канцелярию – Насколько я помню, ты уверенно прощался навсегда. Видимо, что-то не получилось.
– Не получилось…
– Хорошо, сдавай документы. Но из профессий осталась для мальчиков только одна – фрезеровщик. Пойдешь на нее?
– Пойду…
– Раньше приходить надо. Еще две недели назад был выбор – сказал директор, заметив опущенные в землю Сашкины глаза – Ну, а Вы, девушка, тоже решили поступить в нашу школу? – обратил он внимание на спутницу Розенфельда.
– Это я привел ее.
– Молодец. Но дай мне возможность самому поговорить с ней. Как Вас зовут?
– Кузьмина Людмила.
– Ну, Людмила, покажи свои оценки. Не ахти. Боюсь с такими результатами, как тройки по биологии и химии, в медсестры идти не следует. Могу предложить специальность чертежницы.
– Хорошо.
«Не все ли равно!» – подумала девушка.
Ей, правда, и теперь было совершенно безразлично, чем заниматься. Беспокоило лишь то, как мать отреагирует на ее поступки. Люся предвидела родительскую усмешку, направленную в ее адрес. Ведь проиграла она, а каждый проигрыш в любой самой безобидной игре переносился очень болезненно с раннего детства.


Но, на удивление Люси, отец вообще ничего не произнес, а мать даже обрадовалась.
– Школа – не хуже техникума. Учись! – сказала она.
Кузьмины, несмотря на рабоче-крестьянское происхождение, желали видеть свою дочь грамотной. Для них даже среднее образование выглядело, как что-то очень значимое и труднодоступное. Вот, почему между собой они решили не играть на нервах у дочери, а наоборот, подбодрить ее. А главное, считали они – образование открывает пути к профессиям, не требующим больших физических затрат. Им казалось, что сидеть за столом и писать отчеты, составлять графики, изучать чертежи намного проще, чем стоять у станка или закручивать гайки.
Они и не подозревали, что через год история повторится, но уже в другом ракурсе…


Переступив знакомый школьный порог, Люся уверенно стала подниматься на второй этаж. Но, по мере приближения к директорскому кабинету, ее шаги стали замедляться. Немного постояв перед дверью, девушка резко повернулась кругом, сделала всего лишь один шаг и остановилась. Перед ней стоял директор школы.
– Здравствуйте, Павел Михайлович – Кузьмина опустила глаза.
– Здравствуй, Люся – ответил директор – Решила вернуться в школу? Я предполагал, что такое произойдет, но думал, что не ранее, чем через год. А тут, не прошло и двух месяцев.
Это происходило за несколько дней до начала учебного года.
А в июне, после окончания девятого класса разговор с директором носил совсем иной характер. Девушка решительно и на повышенных тонах, требовала документы, чтобы уйти из школы. С учебой не ладилось, контактов с одноклассниками не было.
«Зачем мучиться еще два года» –думала она. К тому же, случайно увидела объявление, что валютный магазин «Березка» приглашает учеников продавца. Зашла в отдел кадров. Там спросили:
– Сколько Вам лет?
– Шестнадцать с половиной…
– Можем взять на неполный рабочий день. Если Вы согласны, то пишите заявление, документ об образовании принесите в ближайшее время и можете приступать к работе. Все понятно?
– Да.
Таким образом, пришлось идти в школу, чтобы там забрать «Свидетельство о восьмилетнем образовании».
Павел Михайлович тогда очень долго пытался убедить Людмилу Кузьмину в том, что она совершает большую ошибку, но та была непреклонна. Ничего не помогало. Даже разговор с матерью не принес результата. Пришлось уступить и выдать ей документы.
И, вот теперь, по прошествии летних каникул, испытав, как говорится, на своем горбу, почем трудовая копеечка, Люся решила, а точнее сказать, ее вынудили обстоятельства, вернуться в школу. Директор проявил тактичность и не стал читать нотации. Благодаря такому подходу, Люся осмелела и решилась обратиться с просьбой:
– Павел Михайлович, а можно мне учиться в классе «Г»? Я узнала, что туда перевели девочек, которые английский учат.
– Без проблем. Мне только непонятно, чем «Д»-то хуже?
Девушка опустила глаза.
– Ладно, больше вопросов не будет. Не забудь только 1-го сентября явиться на занятия.
Люся, не только не забыла, а, просто, не могла дождаться начала учебного года. Такое с ней было первый раз. Она ждала встречи с новым классом. И не только потому, что там учился ее давний приятель Розенфельд, а ей, действительно, хотелось, придя в школу, очистить ту грязь, с которой она столкнулась на работе.


Даже вспоминать не хотелось те дни, когда все, кому – не лень, гоняли ее с места на место. Постоянно оскорбляли, повторяя, какая она тупая и ничего не умеет делать. Чашу тогдашнего терпения переполнил один пьяный грузчик. Он схватил девушку за талию, приподнял и начал нашептывать на ухо разные пошлости. Люся, с трудом вырвавшись, и вся в слезах, под смех окружающих, побежала жаловаться начальнику. В ответ она неожиданно услышала:
– Здесь тебе, дорогая – не детский сад!
Такое, хотя и с трудом, она смогла пережить. Правда, появилась озлобленность. Теперь на любое хамство в ее адрес следовали резкие ответы, которые она научилась обрамлять крепкими выражениями, усвоенными еще в детстве. Коллеги по работе быстро усвоили, что Люся – девчонка строптивая, и перестали к ней цепляться. Но, то была мина замедленного действия. И это выяснилось, когда пришло время первой зарплаты.
За две недели предыдущего месяца Люся рассчитывала получить тридцать пять рублей, то есть половину обещанного ей оклада. Но сумма, которую выплатили, оказалась почти в два раза меньше.
– Почему? – спросила она.
– Иди к товароведу, он объяснит – ответили в кассе.
Для объяснения перед Люсей развернули множество бумаг.
– Твоя подпись? – задавался ей все время один и тот же вопрос.
Оказывается, несмышленая девчонка расписывалась, не задумываясь, везде, где только ей указывали. Благодаря этим документам получалось, что любая разбитая бутылка, сломанный сувенир и другие поврежденные товары возникали по вине ученицы Людмилы Кузьминой. Соответственно, за все это надо платить.
Страшный удар!
Люся проплакала весь следующий день. На работу идти сил не было. Только через сутки она смогла взять себя в руки. Уверенно войдя в магазин, она подошла к начальнику отдела и положила перед ним заявление об уходе.
– По закону Вам следует отработать еще две недели – услышала Люся.
– Зачем? А, понимаю, Вы еще очень мало наворовали за мой счет! Но я считаю, что хватит.
Начальник, не говоря ни слова, двинулся в сторону кабинета директора «Березки». Но на полпути резко повернулся кругом и вернулся к своему столу. Не говоря ни слова, написал несколько слов на Люсином заявлении и протянул его обратно девушке.
– Что мне делать теперь?
– Иди в отдел кадров. Там объяснят…
Объяснили и выдали «бегунок». Пришлось собирать более двадцати подписей.
Оказывается, при «Березке» существует библиотека, чуть ли не на другом конце города. Там, примерно, двадцать минут заведующая ковырялась в картотеке, пока не убедилась, что нет читателя по имени: Людмила Кузьмина. А убедившись в этом, поставила на Люсин документ прямоугольный штампик с надписью, говорящей о том, что все книги возвращены, и скрепила сие своей размашистой подписью.
Пришлось съездить в ЦПКО. Там, на спортивной базе магазина, ее промурыжили еще дольше: выясняли, брала ли Кузьмина лыжи напрокат? На Люсины попытки объяснить, что проработала она меньше месяца и притом – летом, никакой реакции не последовало…
Закончились похождения с «бегунком» получением трудовой книжки и восьми рублей с копейками…


Как же Люсю встретил новый класс?
Первое, что бросилось в глаза и удивило – количественное несоответствие юношей и девушек. Число последних более чем в два раза превышало равновесие. Затем, обнаружилась однофамилица с именем, начинающимся на ту же букву. Правда, уже недели через две, за каждой закрепилось свое имя: Люка и Лика.
Но на фоне этих внешних впечатлений она встретила то, чего не наблюдала ни в восьмилетке, ни в параллельном классе «Д». Роль изгоя, доставшаяся ей в предыдущей школьной жизни, побудила дважды бросать учебу. Даже в прошлом году, оказавшись в новом коллективе, Люся попала в такое разобщение, которое редко встретишь в нашей жизни.
А редкость заключалась в принципе размежевания на отдельные группочки. Трудно поверить, что в пятнадцать лет одноклассники могут сознательно формировать свой круг общения, основываясь на успеваемости. Но в 9-м «Д» такое явление присутствовало. По случайному совпадению большинство состояло из настоящих фанатиков учебы. Ребята четко видели цель – поступление в институт. И на это были направлены все силы. В результате, общение между учениками сформировалось на этой почве. Ну, а все остальные, не имеющие таких «высоких стремлений» оказались в разряде «недалеких». Разумеется, в лицо это оскорбительное слово не произносилось. Но, иногда, бывает все ясно и без слов.
В подростковом возрасте отношение к учебе у всех разное. Есть возможность даже составить некоторую классификацию, как по способностям, так и по трудолюбию и усидчивости. Но закладывается все это в раннем детстве.
Благодаря чему же, происходит деление на отличников и двоечников, примерных детей и хулиганов? Ведь на свет все появляются одинаково. Когда же начинается это расслоение? Кто подталкивает к этому? Попробуем разобраться.
Первое, что приходит на ум, это – отношение родителей к воспитанию своих отпрысков. Именно здесь, в зависимости от качества исполнения родительского долга начинается размежевание детишек на хороших и плохих.
Разумеется, деление – условное.
Ведь часто наблюдается, как отличники начальной школы к выпуску становятся жалкими троечниками. И, наоборот, бездельники берутся за ум и достигают неплохих результатов.
Понятно, что Люся Кузьмина, никогда не рвавшаяся грызть гранит науки, оказалась на задворках. Сначала ее такое положение вещей не волновало. Но по прошествии некоторого времени она почувствовала себя одинокой. Если другие, не входящие в элиту, как-то сумели сгруппироваться в пары или тройки между собой, то Люсю это не коснулось. Вот почему, после окончания девятого класса ей захотелось уйти из школы.
Оказавшись же в классе «Г», девушка ничего подобного не увидела. Наоборот, она встретила дружеское отношение со стороны каждого. Если год назад на попытку обратиться к сильным ученикам за разъяснением непонятного учебного материала она слышала один и тот же ответ: «Читай учебник. Там все написано». Здесь же таких высказываний не присутствовало. Наоборот, всегда шли навстречу и по мере возможности пытались объяснить непонятное.
И Люся, буквально, с первых дней вжилась в новый класс.
Неожиданная приветливость коллектива поразила ее. Впервые в своей еще очень короткой жизни она почувствовала, что с желанием по утрам приходит в школу. Правда, к учебе интереса не появилось. Но той ненависти к занятиям, как прежде, с новыми товарищами по классу Люка уже не испытывала.
В отличие от восьмилетки и девятого класса, здесь она стала своей в коллективе. Ей казалось, будто бы уже давно знакома с этими ребятами. Буквально – с раннего детства.
Весело потекли дни. Культпоходы в театры, загородные поездки, вечеринки. А, самое интересное, проведение каникул. Классная руководительница 10-го «Г» Кира Васильевна умела устраивать отдых своим ученикам. Ну, никак не отнять у нее этого.


«Никогда раньше я не выезжала на каникулы с классом. Да и не училась я никогда в таком классе. Впервые с сожалением ждала каникул, думала, что десять дней ребят не увижу. А оказалось, что почти весь класс едет в Грузино кататься на лыжах. И сегодня мы собираемся, чтобы все окончательно уточнить перед поездкой. Первый раз в жизни прихожу в школу во время каникул».
Человек двадцать из 10-го «Г» толпились на втором этаже перед спортзалом в ожидании классной руководительницы. Что-то бурно обсуждалось. И делалось это так увлеченно, что никто не обратил внимания на Люку, когда она подошла. Взгляды всех были направлены на стоящего у стены Мазаева. Тот смотрел в пол и молчал. Со стороны было ясно, что его в чем-то пытаются убедить, а он не соглашается. Наконец и он прервал молчание:
– Хорошо. Я дождусь ее, но это – бесполезно.
Дело в том, что накануне каникул было классное собрание. Обсуждался вопрос о поездке в Грузино. Кира Васильевна, как обычно, давала наставления по вопросам поведения, делая упор на то, что не потерпит никаких ночных прогулок парочками.
– А днем можно?
До этой реплики Мазай демонстративно делал вид, что спит, склонив голову на руки.
– Женя, ты лучше помолчи – отреагировала учительница – Мне еще много надо сказать. Так что, пожалуйста, не мешай.
– Кира Васильевна, мы же не первый раз едем туда. Каждый раз Вы предупреждаете об одном и том же. Наизусть уже все выучено…
– Хорошо, Мазаев. Ты свободен, если все знаешь. Только тебе это не пригодится. Так как, ты никуда не едешь! Давай побыстрее покинь помещение. Не мешай мне.
Женька не стал возражать и вышел в коридор.
Потом, во время встречи Нового года, одноклассники чуть ли не силой заставили его пообещать, что придет 2 января в школу на предпоходный сбор.
И, вот сейчас, Женька, сдержав слово, пришел, но лишь для того, чтобы сообщить, что не будет дожидаться классной руководительницы, а сам уйдет, ибо его присутствие ничего не изменит. Но стоило только сообщить об этом, как девчонки обступили его плотным кольцом, не давая сделать и шага.
– Мы все попросим за тебя – подвела итог Красавина.
А Кира Васильевна уже поднималась по лестнице. Даже не поздоровавшись, первое, что она произнесла, было:
– Женя, а ты что здесь делаешь? Иди домой, или куда хочешь.
Теперь не Мазаев, а учительница оказалась окруженной. Все наперебой просили ее изменить свое решение. Натиск учащихся настолько был сильный, что она, хотя и не сразу, но согласилась.
«Никогда не видела, чтобы так дружно всем классом заступались за ученика перед учительницей» – подумала Люка.


Впечатления, полученные в эти несколько дней зимних каникул, были настолько грандиозны, что затмили почти все эпизоды из прошлой жизни. Люка до этого и не представляла, как можно весело и интересно проводить время в большом коллективе. Она всегда полагала, что неплохо отдыхать вдвоем, вчетвером, не более. А оказывается, хорошо и тогда, когда много.
Очаровательные девчонки, замечательные парни, и это рядом. Как же все красиво, как же все обаятельно! Почему ранее не попадалось ничего подобного? Почему не было так хорошо? Да, просто – не везло. Ведь, ранее, с кем только не соприкасалась, и все они только и ждали, как бы унизить и обмануть. А здесь каждый готов придти на помощь, если тебе тяжело, всякий готов подставить плечо, чтобы ты не упала… Да, что говорить? Если все это не сказка, то, вероятно, лучшая сторона реальной жизни. И, пусть, досталась она совсем на незначительный промежуток жизни, измеряемый двумя-тремя годами. Но врежется он в душу и в память надолго.
Вот и в Грузине все оказалось реальным и близким. И забыть такое выглядело невероятным. Лыжные прогулки, вечерние песни и, даже, игры в снежки – все это интересно и так притягивает, что передать не возможно.
Но была и жалкая ложечка дегтя в огромной бочке меда. Мальчишки, находящиеся в абсолютном меньшинстве, вдруг быстро оказались разобранными девчонками. Те, которые не умели кататься на лыжах, или умело изображали, что у них ничего не получается в этом виде спорта, попали под наблюдательные взоры пацанов. И быстро воспользовавшись сложившейся ситуацией, наиболее активные девушки обеспечили себя кавалерами-тренерами, как минимум, до конца каникул.
Люка, поначалу, попыталась таким же образом по очереди подъехать то к Сашке Розенфельду, то к Вовику Свирскому, то еще к кому-либо.
У нее даже что-то получилось на короткий срок с Валеркой Голованом. Короткий срок – это меньше двух дней. Но они прошли насыщено. Был даже момент, когда Люка вообразила, что влюбилась. Мало того, почти убедила себя в ответных чувствах со стороны Валерки.
Повод для таких выводов был.
Однажды, морозным вечером, в ответ на приглашение Голована покататься на лыжах, она предложила просто прогуляться. Они пошли по лесной дорожке. Периодически из-за облаков появлялся месяц, и тогда на несколько минут было видно протоптанную широкую тропу. Но, лишь становилось темно, ноги начинали проваливаться в глубокий снег. И, как правило, следовала потеря равновесия. Это сопровождалось громким смехом до тех пор, пока, цепляясь друг за друга в попытке устоять на ногах, они не рухнули на снег. Мгновение, и Валерка обхватил Люку обеими руками. Девушка, не понимая, что происходит, только ощущала, как попеременно оказывалась то под Голованом, то над ним.
«Кажется, мы куда-то катимся…» – наконец догадалась она.
Далее рассуждения резко прервались. Валерка, оказавшись сверху, затормозил качение и буквально впился ртом в Люкины губы. Интуитивно ее руки крепко прижали к себе парня. Она целовалась впервые. Поэтому мозг абсолютно не работал. Люка чувствовала себя летящей высоко в небесах. На грешную землю ее возвратило ощущение Валеркиных рук у себя под свитером.
Девушка попыталась вывернуться, но парень, естественно, был сильнее. Тогда прозвучало:
– Отпусти!
Валерка ослабил руки. При очередном появлении луны Люка рассмотрела его разочарованную физиономию.
– Разве тебе плохо? – спросил он.
– Очень хорошо, но холодно.
– Ответ остроумный…
– Пошли назад, Валера.
По дороге они не проронили ни слова.


На следующий день, как ни в чем не бывало, лыжные прогулки возобновились.
– Интересно, что там происходит? – Валерка указал лыжной палкой на соседнюю горушку – Поехали, узнаем.
Оттолкнувшись, он заскользил вниз по склону. Люка посмотрела вслед. Но тот даже не оглянулся, чтобы проверить следует ли за ним его спутница. Переведя взгляд туда, куда так стремительно направился Голован, она увидела почти всех одноклассников, собравшихся на вершине холма. Судя по бурной жестикуляции, все они были заняты обсуждением какого-то вопроса. Но Люкины глаза привлекло красное пятно, выделявшееся на фоне остальных. Это была куртка Таньки Рогозиной.
«Вот, что его потянуло туда» – решила Люка. И, немного подумав, направилась в ту же сторону.
А там дискуссия была в полном разгаре. Мазаев, приехавший в Грузино со своими горными лыжами, пытался доказать всем их превосходство над беговыми при спуске с горы. Он, красиво виляя, проехал по склону и, остановившись, спросил:
– Кто повторит?
– Я! – громкий голос Голована прозвучал, как эхо.
И, вслед за этим, Валерка на своих узких беговых с жесткими креплениями повторил все Мазаевские пируэты. Затем, лихо «елочкой» проделал обратный путь.
– Еще вопросы есть? – спросил он.
– Есть! – ответил Мазай.
– Задавай!
– Фильм «Двенадцать девушек и один мужчина» видел?
– Да.
– Помнишь, как главный герой на руках со своей возлюбленной, повредившей ногу, спускается с гор на одной лыже?
– Ну, помню. Тони Зайлер – олимпийский чемпион, герой Кортина д’Ампеццо. Только не понимаю, к чему клонишь?
– А вот к чему. Ты сможешь на двух своих гробах сделать то же самое?
– Только после Вас, маэстро. Берите девчонку на руки, и вперед на двух Ваших так называемых «Карпатах».
– Согласен – спокойно ответил Женька – Только, девочку выберу я сам.
– Идет!
Мазаев обратился к Рогозиной:
– Будешь моей ассистенткой?
– Если гарантируешь сохранность жизни и здоровья, то – да.
Женька, не отвечая, воткнул палки в снег и подошел к Татьяне. Ловким движением поднял ее на руки перед собой и с этим грузом на мгновение остановился перед склоном холма. Затем, разогнавшись коньковым ходом понесся вниз под гору. Маневрируя по склону, он без труда достиг его подножия. Сверху до него докатились бурные аплодисменты. Но, видимо, этого Мазаю показалось мало. Он взвалил на одно плечо Татьяну, на другое свои новые горные лыжи и стал подниматься в гору. Таня попыталась сопротивляться и даже слегка поколотила Женьку по спине, но быстро успокоилась. Единственное, что ее волновало в тот момент: вдруг не донесет. Но Мазай с успехом продемонстрировал свою хорошую физическую подготовку, чем заработал дополнительное рукоплескание.
Подняв руку, тем самым прося тишины, Мазаев провозгласил:
– Состязание – незакончено. На старт вызывается Валерий Голован! Ну, Голый, выбирай боевую подругу.
Люка с надеждой посмотрела на Валерку. Но тот даже и не повернулся в ее сторону. И то, что он сказал, заставило Люку спуститься с небес на землю:
– Условия должны быть равными для всех. Рогозина, придется еще раз прокатиться.
«Дурак – прошептала про себя Люка – я, ведь, легче Рогозиной».
Татьяне, разумеется, было приятно то, как много внимания ей уделяется. Но оказаться на руках у Голована в этот момент ее не прельщало. Но, ничего не поделаешь, пришлось согласиться.
Она также легко взлетела на руки (Валерка был не из слабаков). И на этом закончилась идентичность событий. На беговых лыжах без палок уже тяжело выделывать повороты на склоне. А если на тебе висит еще груз массой более полуцентнера, то станет понятно, что и прыжки совершать практически невозможно. Поэтому, Валерка вынужден был выбрать путь по прямой. А здесь скорость резко возрастает. В итоге, на полпути – примитивное падение.
– Победил по очкам Евгений Мазаев! – провозгласил Розенфельд.
Люка почти не слышала этих восторгов. Она с грустью смотрела на Голована. Тот же, отряхиваясь от снега, старался улыбаться, делая вид, что ему безразлично все происходящее. Как истинный джентльмен он помог подняться Рогозиной и даже стряхнул с нее несколько комьев снега. А вот это уже совсем неприятно укололо Люку.
Она и ранее слышала о попытках ухаживания Голована за Рогозиной. Также, как и все, знала о бесполезности этих усилий. Решила воспользоваться такой неопределенностью. Но, увы…


Пришлось почувствовать себя лишней. Ибо Валерка Голован постоянно стремился оказаться там, где катались на лыжах Мазаев с Рогозиной.
Люка оставила идею о продолжении взаимоотношений. Поэтому, утром и днем с удовольствием проводила время, катаясь на лыжах с девчонками, издали наблюдая за играми «парочек».
А вот, вечерами, совсем другое дело. Все собирались вместе у теплой печки. Исключением был только Женька Мазаев. Ему Кира Васильевна всегда находила какую-либо работу. То котлы помыть (на морозе это, мягко говоря, не очень приятно), то дров заготовить, то еще чего-нибудь. И надо отдать должное, Женька стойко переносил эти тяготы. На насмешливые реплики учительницы: «Я тебе не обещала легкой жизни», он спокойно ей объявлял: «А я ни на что и не жалуюсь». Выполнив все работы за час-полтора, Мазаев присоединялся к остальным.
Войдя в теплое помещение, он громко провозглашал:
– Дозвольте погреться!
После этого он подходил к печке, присаживался и начинал греть руки, прикасаясь к теплым кирпичам. Большинство с улыбкой наблюдало за этим представлением. Причина простая: на скамье рядом, как бы случайно и одновременно с целью сохранить место, всегда оказывалась Таня Рогозина.
Единственное, чего не хватало, так это, музыки для танцев. В те годы с этим вопросом были проблемы. Эра громоздких радиол и магнитофонов – в самом разгаре. И, разумеется, о доставке сиих агрегатов на загородную лыжную базу ни у кого даже мысли не возникало. Зато, гитара присутствовала в любом походе. Вот и в Грузино Сашка Розенфельд захватил свою «подругу семиструнную». Если бы он решил оставить инструмент дома, его, мягко говоря, не поняли бы.
Таким образом, танцевальные вечера сами собой заменились песнями.
Кроме песен у молодых людей были и другие забавы. Юная кровь всегда требовала доказательства превосходства. Поэтому всяческие состязания (неважно по каким критериям) всегда присутствовали. Любой парень испытывал желание показать свое превосходство над другими. Особенно, перед девчонками.
Понятно, что превосходство одного над другим в разные периоды возраста выглядят по-разному. Если в 10 – 12 лет дети предпочитают показать свою индивидуальность за счет индивидуальности родителей, то в подростковом возрасте приходится надеяться только на себя. И вот здесь требуется поймать момент, когда твое то, что ты умеешь лучше других, пришлось кстати.
Вот и здесь, в Грузине, после успехов Мазаева на горных склонах, другим парням также захотелось, чтобы и о них говорили. А главное, чтобы девушки также смотрели на них как на героев, то есть понимали, что и они умеют что-то.
Первым и, как выяснилось позднее, последним этот решительный шаг сделал Вовик Свирский. Он решил, что борьба самбо, в которой добился некоторых успехов, должна стать его главным козырем. И в тот же вечер стал показывать то, что умеет.
Сначала это были простейшие приемы, которые Вовик показывал, объясняя окружающим, как их применять. Естественно, что девчонкам все это было мало интересно. И Свирский уже начинал разочаровываться в своих намерениях. Но в этот момент на авансцену выступил Розенфельд:
– Что ты показываешь какие-то детские игрушки? Ты, вот, скажи, если на тебя нападут с ножом, сумеешь постоять за себя?
– It is natural! Правда, есть одно условие, я должен видеть нож. Сам понимаешь, от удара в спину никто не застрахован.
– Хорошо – Розенфельда явно не удовлетворял такой ответ – Я сейчас возьму нож и буду на тебя нападать. Выбьешь ты его у меня из рук?
– Как два пальца об асфальт! – улыбнулся Вовик.
Дискуссия на свежем воздухе привлекла и девчонок. Они, почти в полном составе высыпали из избушки. Свирский ликовал. Он предвкушал, как сейчас своим умением отодвинет Мазая на второй план.
– У Щепкина прекрасный финорез – весело произнес он – Одолжи и нападай, я жду.
– Держи – Альчик протянул финку.
Розенфельд взял нож и, готовя удар снизу, начал приближаться к Свирскому. Тот, как ни в чем не бывало, бросал на Сашку издевательские взгляды. Наконец, тот оказался на таком расстоянии, когда можно было достать ножом противника. Осталось, лишь «нанести» удар.
Рука с ножичком резко двинулась вперед. Свирский молниеносно отреагировал на выпад. Он уже знал, какой прием требуется провести. Но, видимо, в тот момент Розенфельд испугался, что может поранить Вовика. Поэтому попытался отдернуть руку назад. В результате, Вовик почувствовал, что вместо Сашкиного запястья его кисть сжимает лезвие ножа, которое выскальзывало из его кулака.
Было мучительно больно, но Вовик терпел. Он улыбался, когда капли крови лились  на снег. Он смеялся, стараясь показать всем, что царапина – пустяки. Но, что он в это время про себя думал, останется загадкой навсегда.
Девчонки тут же, в основном те, которые собирались посвятить себя в будущем медицине, начали оказывать первую помощь. Тут же разворотили аптечку. Из нее извлекли йод, бинт, перекись водорода и стали обрабатывать рану. Свирского такое внимание со стороны слабого пола, до коего он был очень охоч, мало сказать, что радовало. Он вознес себя на неприступную высоту, ту, на которой к тебе обращаются взоры всех, кого ты хотел бы видеть в числе своих поклонников. На тебя направлены взгляды девичьих глаз, причем, только на тебя. Те, в ком еще вчера ты видел своих конкурентов на право быть в центре внимания, отходят на второй план. Ты – пуп земли! К тебе тянется основная масса. Ты чувствуешь себя на вершине. Ты – один, и вокруг все остальные.
Но, рана – глубокая. И будущие врачи бессильны.
В этот момент появляется учительница. Она быстро понимает, что пострадавшему требуется квалифицированная помощь. Немного времени потребовалось для выяснения обстоятельств случившегося. Из неразборчивых объяснений она четко делает выводы и успешно решает задачу о дальнейших действиях:
– Свирский, здесь, в трех километрах, войсковая часть. Там, наверняка, есть санчасть с врачом. Собирайся, пойдем туда. Розенфельд и Мазаев пойдете с нами.
Сашка Розенфельд и не думал о возражении. Ведь он, не желая того порезал Вовика. А вот, Женька Мазаев, хотя и понимал о необходимости сопровождения пострадавшего, не имел никакого хотения тащиться куда-то после дня, и без того изобилующего множеств событий.
– Кира Васильевна – делая вид, будто бы рыдая, простонал Мазай – ну, почему опять я? Я и дров наколол, котлы помыл, еще не согрелся, а меня опять на передний край.
– Поменьше разговоров, Женя. Вспомни, на каких условиях я согласилась на твое присутствие здесь. Забыл?
– Никак нет, товарищ преподаватель! Я – что? Я готов. Нечто неясно?!
– Вот и хорошо. Одевайся теплее. Дорога – неблизкая.


Заснеженный тракт, казалось, никогда не кончится. Уже с трудом передвигая ноги, путники достигли цели своего путешествия. На КПП, после недолгих объяснений, учительницу с ребятами проводили в санчасть.
Врач, молодой лейтенант, уверенно обработал рану, приговаривая:
– Удружили тебе твои подруги… Кто же льет йод и перекись водорода в таком изобилии?
Зашив рану и сделав противостолбнячный укол, он подвел итог своей деятельности:
– Не волнуйся. Через пару недель будешь играть в волейбол.


Было уже за полночь, когда они вернулись на базу. Там почти все спали. Ну а те, кто не успел уснуть, то все равно находились в горизонтальном положении на своих спальных местах.
Только за предбанником, у печки, сидели Муза с Муней. Подруга безуспешно пыталась успокоить Галкину. Но та только утирала слезы и постоянно бормотала одно и то же:
– Впервые мне представилась возможность на практике оказать первую помощь. И не кому-нибудь, а дорогому человеку, а я не справилась!..Час ходьбы с больной рукой… Как он там?..
– Не ной и вытри сопли. Встречай своего милого – Ире Муниной в отличие от подруги рыдания не помешали услышать движение и голоса на крыльце.
В дверях, помахивая забинтованной рукой, с геройской улыбкой на лице стоял Вовик в окружении сопровождающих.
И только присутствие учительницы остановило Музу. Иначе она, не задумываясь, бросилась бы на шею Свирского…
Еще не уснувшая Люка наблюдала за этой сценой из своего угла:
«А я тоже умею так любить!..»


И, когда учеба в десятом класс подходила к концу, у Люси даже в мыслях не промелькнуло желание бросить школу, как в прошлые годы. Она, как и большинство ее одноклассников собиралась в трудовой лагерь. И об этих летних каникулах остались также самые приятные воспоминания, несмотря на конфликт учащихся с классной руководительницей.
«Как было бы хорошо ходить в школу, но не учиться, а просто общаться с ребятами»…


Время в одиннадцатом классе промелькнуло незаметно.
С грехом пополам школа была окончена. Об институте Люка и не думала:
«Хватит учиться! Каждый день по радио только и слышишь: «Требуются,.. требуются…». Значит, не пропаду. И родители, кажется, удовлетворены. Хотели видеть дочь со средним образованием, получили. Все!»
Действительно, найти работу оказалось несложно, хотя первая попытка, устроиться на курсы бортпроводниц в «Аэрофлот» успехом не увенчалась. Не прошла по состоянию здоровья. Но эта неудача совсем не обескуражила Люку. Наоборот, только подхлестнула к продолжению поисков работы. Единственное, что тормозило поиски, это – неопределенность в выборе будущей профессии.
Лишь, учитывая опыт, полученный в «Березке», девушка сразу же отбросила торговлю.
Поэтому объявление: «Требуются ученики официанта» хотя и заинтересовало, но сомнения первое время не отпускали ее:
«А вдруг, и там какое-нибудь воровство на меня повесят?»
Но другая мысль со временем затмила все остальные:
«Главное, не подписывать ничего, не читая».
Теперь ноги уже сами понесли ее на Двинскую улицу. Там располагался ресторан «Бригантина». Войдя в вестибюль, Люсю сразу же охватило такое огромное желание работать, именно, здесь, что на все вопросы, задаваемые в отделе кадров, звучали только восторженные ответы.
Уже через несколько дней девушка была уверена, что нашла свое место в жизни. Ее устраивало буквально все. И добрые отношения сотрудников, и график работы, особенно, когда выходные приходились на будние дни, и появившиеся после короткого ученичества чаевые, несмотря на то, что ими приходилось делиться. Правда, периодически возникали недовольства клиентов, но от них Люся еще не успела утомиться.
А уж получив первую зарплату, чувство материальной независимости от родителей затмило полностью все мелкие шероховатости, присутствовавшие в профессии.


Теперь, когда много свободного времени (домашние задания – в прошлом), а на работе приходится часто видеть, как отдыхают клиенты, Люсе и самой захотелось весело провести вечерок, другой.
Тем более, когда ощущаешь полную свободу, которая так здорово контрастирует с еще очень памятной школьной жизнью. Как известно, хоть Люка никогда не утруждала себя учебой, но все равно какой-то неприятный груз висел над ней. Такое чувство преследовало почти ежедневно. Причем название этому чувству подобрать тяжело. Совесть? Непохоже. Страх? Тоже – не то. А, впрочем, не важно. Главное – сейчас ничего подобного больше нет. Пришла с работы, и делай, что хочешь. Никаких обязательств. Сплошной отдых.
Но, и отдых имеет свою особенность. Ведь он не любит однообразия. Одно и то же, даже приятное, приедается. Отсюда следует, что, если не напрячь мозги на фантазии, то и праздники превращаются в будни.
Люся очень быстро подошла к такому рубежу. Надоело бездельничать. И, следовательно, она теперь ждала не выходных, а рабочих дней. Они для нее стали интересней. Ведь, девушка начала постигать тонкости и тайны профессии. Не предполагала Люся, сколько ухищрений, наработанных годами, следует освоить, чтобы иметь полноценное материальное благополучие, работая официанткой.
Хорошей учительницей по изучению этих премудростей стала коллега по цеху Анна Михайловна Банщикова. Она, хоть, и была старше Люси почти на десять лет, но сразу же, заявила, что ненавидит обращение на «Вы», а также, по имени и отчеству. Они быстро сошлись. И, благодаря этой «дружбе», старшая очень многому научила младшую. А та, в свою очередь, оказалась способной ученицей.
Очень быстро научилась разбавлять пивом красную икру. На работу приходила с сумкой водки, купленной в магазине. Затем на этикетку каждой бутылки аккуратно ставила штамп ресторана «Бригантина». А в кассовый аппарат вводила только те суммы, которые официально сдавала в конце смены. Также хорошо были усвоены и многочисленные другие хитрости, позволявшие увеличить заработок.
И вот, совсем юная девчонка почувствовала, что такое достаток.
А здесь образовался подводный камень. Лишние деньги хочется потратить с удовольствием для себя. А удовольствие – веселое препровождение времени. Где же его проводить? Есть еще одна статья расходов – красивая одежда. Где ее брать? В магазинах – нет. Можно назвать еще несколько официальных мест, где, якобы, можно потратить деньги. Но, не надо забывать, что для этого необходимо иметь доступ к дефициту. А таковой появляется только со временем. Естественно, что для вчерашней школьницы это невозможно. Правда, работая в ресторане, она пополнила свой стол хорошими продуктами и напитками, но, как говорится: «Ни хлебом единым…»
Ну, хлеб – хлебом. А, что касается питья, то здесь Люся быстро пристрастилась к напиткам. Иногда, зайдя на свою кухню и случайно проходя мимо холодильника, ноги сами останавливались. Дверца открывалась, а на ней изнутри всегда находилась початая бутылочка крепкого напитка.
А вот, с проведением свободного времени дело обстояло совсем неважно. Как правило, это были встречи с молодыми людьми, знакомство с которыми происходило накануне в ресторане, во время обслуживания. Разнообразием эти мероприятия не отличались и обычно заканчивались примитивными приставаниями и грязными намеками.
Почему-то считалось, что профессия официантки не для порядочной девушки.
Этот комплекс преследовал Людмилу повсюду. Даже, просто идя по улице, ей казалось, что все прохожие смотрят вслед, замечая во внешности нечто вызывающее. Такое преувеличение действительности приклеилось к ней, независимо от личного желания. Как последствие – агрессия, иногда неоправданная.
Порою, можно было бы не заметить или, просто, отшутиться от случайно услышанного вслед замечания. Но дух противостояния, независимо от себя самой, заставлял «дать сдачи».
Как-то, прогуливаясь перед работой, Люся услышала у себя за спиной:
– Какие очаровательные ножки! Был бы счастлив, если бы их хозяйка села мне на плечи.
Что ответила другая бы на ее месте, вариантов – множество. А она выбрала то, что далеко не каждому придет в голову. Обернувшись, Люка посмотрела в улыбающееся лицо восхищенного ее нижними конечностями юноши и сурово высказала:
– А не боишься, что обоссу?!
Или, другой пример…
А впрочем, ее подобные выпады происходили постоянно. Объяснить эту ситуацию можно лишь тем, что пора девичьей школьной влюбленности канула в вечность. На смену пришло время общения со взрослыми. Регулярно от своих товарок по работе она слышала: «Все мужики – сволочи». И, понятно, что подобные тезисы не могли проскочить мимо несформировавшегося до конца юного мышления.
Но…


– Как хочется познакомиться с хорошим парнем – жаловалась Людмила своей соседке по коммуналке, с которой последнее время сблизилась – Кажется, никому не интересно со мной. Нет, я понимаю, что моя внешность – неидеальна, умом тоже не блистаю… Но, ведь – не уродина и не дура.
– Что ты из-за ерунды терзаешь себя? – возмутилась Жанна.
– Совсем не из-за ерунды. Это тебе легко рассуждать. Лучше ответь, почему у тебя все так легко? Ты – красивей меня, или умней?
– Да не в этом дело.
– В чем же тогда?
Жанна прочитала целую лекцию на эту тему. Она подробно рассказала, как, используя служебные возможности театральной кассирши, знакомится с мужчинами. Схема – простая. Требуется, внимательно наблюдать, кому продаешь билеты. Вернее, один билет. И, если человек, купивший этот билет, интересен, то свободное место рядом Жанна оставляла для себя.
– Вот и все секреты – закончила свое изложение соседка.
Люся слушала, раскрыв рот.
– Неужели, так просто? – спросила она.
– Разумеется, не совсем. Ведь надо найти повод для знакомства. Не думай, что каждый раз получается. Один раз из трех повезет, уже – здорово.
– Жанночка милая, устрой мне, пожалуйста, такой билетик.
– Да, сколько угодно. Кстати, могу уступить тебе свой – на завтра в БДТ. «Мещан» смотреть пойдешь?
– Конечно!


Понятно, что заядлой театралкой Люся не была. Если не считать школьные культпоходы, то это был ее первый в жизни самостоятельный визит в мир Мельпомены. Однако она хорошо знала, что в ее сумочке лежит дефицитный билет.
Большой Драматический театр в те годы блистал не только в Ленинграде, но и по всей стране. Чтобы это почувствовать, достаточно в семь часов вечера прогуляться в километровом радиусе от театра. Через каждые два шага слышится вопрос о лишнем билете.
Девушка шла и про себя рассуждала:
«Кто же будет моим соседом? А вдруг место рядом со мной окажется свободным? Хотя, такого не должно быть. Вон, сколько желающих попасть в театр. Если он (а Жанна клялась, что продала билет молодому мужчине) даже продаст свой билет, то все равно кто-то окажется на этом месте… А если рядом со мной окажется старик, или, хуже того – женщина? Потерянное время… Да, хватит себя накручивать! Скоро сама все увижу».
И увидела.
В кресло справа плюхнулся молодой человек с животиком и пушкинскими бакенбардами. На подлокотники моментально опустились массивные предплечья с удивительно маленькими кистями. Люка едва успела убрать свою левую руку. Но, главное она заметила: на безымянном пальце – явный след от обручального кольца.
«Значит, влипла» – подумала девушка.
Уже представилось в воображении, как этот тип, войдя в театр и оглянувшись по сторонам, постарался незаметно снять кольцо и спрятать в карман. Сейчас, видимо, будет ждать антракта, чтобы в фойе рассмотреть подходящую кандидатуру, за которой можно приударить.
«Нет, такая перспектива не для меня. Зря послушалась Жанну. Если она готова встречаться с кем угодно, то мне это не по душе…»
– Извините меня – услышала Люся шепот в самое ухо, сопровождаемый обжигающим дыханием – я первый раз в БДТ и никогда не видел вживую так много знаменитых артистов. Как я завидую ленинградцам. Вы – ленинградка?
– Да.
– Еще раз, извините. Не согласитесь Вы показать мне город?
Со всех сторон послышались возмущения с требованием не мешать смотреть спектакль. Пришлось прервать беседу.
– Дождемся антракта – шепнул сосед.
«Зачем?» – подумала Люся…


В антракте – буфет. Все второе действие – тот же буфет. А в следующем антракте их в театре уже не было. Вечер продолжился в ресторане «Кавказский».


Бывает, что случайная встреча переворачивает всю оставшуюся жизнь.
И ничего не обещающее вначале свидание Людмилы, спроектированное ее соседкой, со случайным командировочным из Новосибирска закончилось образованием новой советской семьи. Совместные прогулки, якобы с целью знакомства с городом Ленина, продолжались недолго. Павел (так звали нового Люсиного знакомого) не стал ждать окончания срока своего пребывания в Ленинграде и сделал ей предложение. Та удивилась, но согласилась.
Дальше события развивались стремительно.
Стремительность же заключалась в том, что Николай очень быстро и очень аккуратно намекнул Людмиле, мол, не мешает прописать мужа. Потом, родители Люси, не без влияния того же Николая, однокомнатную кооперативную квартиру, на которую копили, можно сказать, всю жизнь, отдали детям, а сами остались в коммуналке на улице Союза Печатников. Вроде бы родительская любовь, а в действительности – результат планомерного расчета их «зятя». Потому что, далее последовал развод и размен жилплощади.
Таким образом, Людмила Барсова, урожденная Кузьмина, оказалась в девятиметровой комнатенке густонаселенной квартиры на Моховой.


«Уже не первый раз в моей несчастной жизни я натыкаюсь на обман. То ли, мне просто не везет, то ли, кругом все – не так. Ведь я не стремлюсь, как некоторые, куда-то наверх. Мне достаточно простого счастья. А я, как заговоренная. Думала, вот – он! Моя судьба. А что вышло?.. Мама сказала: не переживай, дочка, у тебя все впереди. Так ей – за сорок. Я для нее – ребенок. А я выросла, даже замужем побывала… Эх, если бы кто-нибудь, даже старик-инвалид, нашел бы меня лучшей в мире, я для него отдала бы все, что у меня есть. Но, как такое определить? Колька так красиво ухаживал. Я поверила. А что получилось? Обвел он меня вокруг пальца. Скотина!»


Изменилась личная жизнь. Резко и неожиданно.
Пощечины судьбы получал каждый. Кто сильнее, кто слабее. Разумеется, и реагируют на них все по-разному. Но в юные годы, непременно возникает желание моментально все изменить и начать жизнь с чистого листа.
Видимо поэтому (а как еще объяснить иначе?), Людмила Кузьмина решила поменять работу.
И первое, что подвернулось, было предложение потрудиться официанткой на судах загранплавания.
Такое изменение в ее жизни одобрили практически все родственники и знакомые. Ведь в советское время попасть за рубеж, при этом получая зарплату, считалось для большинства наших граждан чем-то абсолютно недосягаемым. «Повезло!» – самое повторяемое резюме окружающих.


Первый рейс в дальние страны протекал, как сладкий сон. Даже морская болезнь, слегка волновавшая в начале путешествия, к приходу на Кубу исчезла. Гуляя по улицам Гаваны, Люся наслаждалась солнцем. Выходя на морскую набережную, с восторгом ловила ртом легкий ветерок. Не было ничего, что могло бы помешать ей радоваться тому, как удачно все сложилось.
Моряки также расслаблялись перед еще не скоро предстоящей дорогой домой. Судно – на приколе. Ждет разгрузки. Очередь движется медленно. Постоянно, вне очереди, становятся к причалу представители капстран.
Кубинская линия характерна именно тем, что там работают те, кто еще только начинает ходить в загранку, и те, кому уже успела опостылеть суматоха коротких денежных рейсов в Европу.
Особенно, вторые, прибыв на остров Свободы, как его тогда у нас называли, желали лишь одного: расслабиться.
Таких расслабляющихся Люся обнаружила при возвращении на борт.
Стоящее на приколе судно «Сантьяго-де-Куба» очень удачно отбрасывало тень на пирс. И в этом оазисе прохлады несколько моряков убивали время. Среди них был и капитан. Он первым обратил внимание на приближение к ним молодой женщины:
– О, Людочка, украсьте нашу компанию. Расскажите что-нибудь свеженькое, а то мы перебрали, кажется, все «бородатые» анекдоты.
– Да, я не умею рассказывать. И анекдоты забываю, не успев дослушать до конца.
Люка направилась к трапу.
Но капитан оказался настойчивым.
– Людочка, да Бог с ними с анекдотами. Главное, посидим  вместе. Поймите, в этом тропическом, так называемом «рае», кроме тоски ничего не существует. Это для Вас заграница – новинка. Но, поверьте, что через пару рейсов это пройдет. И Вы поймете, что вдали от Родины нет ничего лучше, чем провести время в кругу соотечественников.
Это было первое неофициальное общение капитана Юрия Монахова и официантки Людмилы. А далее, как в кино, эпизод за эпизодом все ближе и ближе к развязке. Это – естественно в ограниченном коллективе, находящемся, к тому же, вдалеке от вышестоящих организаций. Здесь полный хозяин – руководитель. В данном случае таковым является капитан. Ослушаться его равносильно потере работы.
Правда, не мешает отметить, что не всегда отношения начальника с подчиненной затягиваются так надолго, как это получилось у Люси…


Вика достала из сумочки записную книжку. Нашла нужную страницу и начала быстро вращать телефонный диск.
– Алло. Кого надо? – услышала она не только хриплый, но и грубый недовольный женский голос в телефонной трубке. Уже не хотелось вежливо поздороваться, появилось желание поскорее услышать того, кому звонишь:
– Мне – Людмилу!
– Какую? Их у нас три.
«Вот задача – подумала Вика – Я и не представляю ни отчества ее, ни фамилии».
– Ждать-то долго?! – еще громче и на грани хамства.
– Ту, у которой комнатка в самом конце коридора – нашелся подходящий вариант ответа.
– Люська! Барсова! Тебя!
«Значит, она не вернула девичью фамилию…»
– Я слушаю.
«…Похоже, уже наклюкалась».
– Привет, Люка.
– Ой, Вика, здравствуй. Рада тебя слышать.
– Я, тоже. Но хотелось бы с тобой и увидеться.
– Так приезжай. Я, как раз, сегодня выходная.
– Хорошо. Жди, скоро буду.
Спустя некоторое время, бывшие одноклассницы сидели друг против друга за маленьким столиком в тесной комнатушке. Люка, превозмогая алкогольный дурман, старалась внимательно слушать:
– Я принесла две общие тетрадки по 96 листов. Одна под черновики, в другую будешь записывать начисто. Главное, чем больше фактов, тем – лучше. Причем, каждый факт желательно сопровождать точной датой…
– Ну, точный день я не всегда смогу вспомнить.
– Хорошо. Не вспомнишь день, вспомни хотя бы месяц, время года. Наконец, половину года. Главное, опиши, как можно подробнее, любовные похождения твоего капитана…
– Вика, зачем тебе это?
Вопрос заставил задуматься. Но не о том, «зачем», а как сказать об этом Люке, не вызывая дополнительных расспросов. Очень не хотелось вытаскивать на поверхность подробности. Но ничего лучшего сообразить не получилось, чем просто ответить:
– Юрка Монахов – мой муж.
Хорошо, что обе собеседницы находились в положении сидя. В противном случае одна из них точно бы не устояла на ногах. Через слегка затянувшийся промежуток времени Люка наконец нашла в себе силы сказать:
– Получается, мы с тобой – «молочные сестры»?
– Это как?
– Да, очень просто: нас с тобой имел один мужик. А ****и так называют друг друга, после того, как побывали под одним клиентом.
«Ты, дорогуша, права – подумала Вика – Пожалуй, для нас с тобой это самое подходящее название».
– Ладно, «сестра», продолжим. В общем, берись за работу. Как ты теперь понимаешь, мне это очень нужно. Не бойся, я тебя не выдам. Наоборот, хорошо отблагодарю.
Вика вкратце объяснила, что материально поможет с кооперативом.
Это предложение так вдохновило, что Люка еле дождалась, когда Вика уйдет. Тут же страницы в тетрадке начали заполняться. Она еле успевала фиксировать свои воспоминания. Но иногда слезы мешали разглядеть написанное.
Далеко за полночь Люка решила остановиться. Глаза слипались, да и коньяк закончился. Засыпая с улыбкой на лице, она уже видела себя в новой квартире без соседей.
«Неужели и мне повезет? Не хочется думать, что Вика меня обманет. Буду надеяться на лучшее…»


Вика не обманула. Несколько месяцев спустя Люка начала обустраивать свое новое жилье на Пионерстроя.
Состоялся, даже, праздник новоселья, если можно так назвать застолье двух женщин.
Они сидели за небольшим журнальным столиком, заваленным яствами и напитками, которых хватило бы на значительно большее количество едоков. Но, в основном, уничтожались коньяк и шоколад. Вика, очень редко употреблявшая спиртные напитки, на этот раз решила расслабиться. Автомобиль, без которого она практически не выходила из дома, на сей раз был оставлен в гараже.
Слегка заплетающимся языком Вика пыталась объяснять хорошо захмелевшей Люке то, что, как она считала, обязана знать одинокая женщина, проживающая одна в отдельной квартире:
– Пойми, теперь ты – невеста с приданным. Скоро женихи выстроятся в очередь у твоих дверей. Я, также, не сомневаюсь, что очень скоро посыплются и приглашения в ЗАГС. У тебя будет большой… Я, не боюсь этих слов, огромный выбор… И вот здесь не оплошай, как уже у тебя было однажды. Помнишь?..
– Такое не забывается…
Люка опустила глаза.
– Ты, что?! – Вика схватила ее за руку – Обиделась?.. Не надо. Я, Людочка, хочу лишь предостеречь тебя от необдуманных поступков. Ведь, полно авантюристов, особенно иногородних… А впрочем, это ты проходила… Второй раз на грабли не наступишь… Есть, правда, и наши, желающие улучшить свою жилплощадь. Поэтому, готовься услышать в свой адрес кучу комплиментов. Наверняка, начнутся приглашения в театры, рестораны, где в твои глаза полетят тонны пыли… В общем, как говорится, доверяй, но проверяй!
Вика перевела дух. Она сама от себя не ожидала такого красноречия.
«Никогда в жизни я еще никого не поучала – пронеслось у нее в голове – Что это вдруг на меня нашло? Видимо, питье – мне не на пользу. Ладно, еще глоток, и все».
– За новоселье! – Вика подняла рюмку.


А, ведь Вика, как в воду, глядела.
Действительно, от ухажеров вдруг не стало отбоя. Но Люся, даже без Викиных советов, уже и сама понимала, что им надо от нее.
Моментально отметались все (хотя, от чего отметались?), кто лишь чуть-чуть давал понять об истинности своих намерений. Дурачки, как правило, выдавали себя быстро, проговорившись на каком-либо пустяке. А те, кто поумней, обычно из осторожности перегибали палку, то есть, изображали из себя слишком положительных индивидуумов..
Благодаря этим общениям, Люся, сама того не ожидая, стала неплохим психологом в данном вопросе. Непонятным образом она чувствовала ложь, каким бы лоском ее не пытались прикрывать.
Но, однажды, после очередного веселого времяпрепровождения со своими коллегами по работе, возвращаясь домой, на подходе к своей парадной, ее обогнал молодой мужчина, бросив на ходу:
– Здравствуйте!
Смотря вслед вежливому незнакомцу, она задумалась: «Кто такой? Не знаю, где я его могла видеть. А точно, видела».
Через несколько минут их встреча повторилась. На лестничной площадке первого этажа. Он держал створки закрывающихся дверей лифта, ожидая ее. И в этот раз, ответив на следующее приветствие, Люка решилась задать вопрос:
– Мы с Вами знакомы?
– Были когда-то – прозвучал ответ.
– И когда же? – любопытство разбирало все сильнее и сильнее.
– Да, уже давно. Мы учились в параллельных классах. Вы – в «Г», а я – в «В».
Люка с трудом начала обнаруживать что-то знакомое в чертах лица стоящего рядом с ней. Но, все равно, память работала смутно и выборочно.
– Я не помню, как Вас зовут – продолжал разговор незнакомец – но точно знаю, Вы уходили из школы после девятого класса, а потом вернулись. Ведь так?
– Та-а-ак. Хорошая память…
– Значит, я не ошибся. Что ж, предлагаю познакомиться по новой, поскольку имена друг друга, как я думаю, в нашей памяти стерлись со временем. Есть возражения?
– Нет.
– Тогда, разрешите представиться. Мое имя – Леонид Константинов.
– Тот самый Леонардо? – неожиданно для себя выпалила Люка. Видимо, крепкие напитки, употребленные в конце рабочего дня, давали о себе знать. Мгновением перед ней промчался эпизод из школьной жизни. Дело в том, что Константинов обычно на обращения к нему, как то: Леня, Ленька и тому подобные – в ответ многозначительно озвучивал: «Я – Леонард». И, однажды, Женька Мазаев, которому, видимо, как и многим другим, надоело это слышать, ответил: «Хорошо, будешь отныне: Леонардо Недовинченный».
Щеки Люкиного собеседника после этих слов немного порозовели. Сделав над собой усилие, он улыбнулся:
– У Вас тоже хорошая память…
– Может мы все-таки поедем? Мой этаж…
– Я знаю! Но сначала, я хочу услышать и Ваше имя.
– Мое имя – Людмила. А фамилия, когда я ходила в школу, была Кузьмина.
Леонид нажал кнопку с цифрой пять.
Лифт заскользил вверх и… застрял между третьим и четвертым этажами.
– Ой! – вскрикнула Люка, с трудом удержавшись на ногах, благодаря усилиям Леонида.
Весьма банальная ситуация. Двое молодых людей – между этажами. Более примитивной истории и не придумаешь. Можно в красках описать, что там происходило до момента освобождения из неожиданного плена. Понятно, что полупьяная женщина, слабо контролирующая свои действия, и здравомыслящий мужчина наедине не подумают читать «Отче наш». А насколько прав Гюго в своем гениальном утверждении, многие неоднократно убеждались.
Но, более интересно продолжение подобных историй. Вот здесь-то разнообразие велико. Понятно, что большинство разбегается моментально в разные стороны. Незначительное количество некоторое время поддерживает отношения. И совсем незначительные проценты, выйдя из лифта, решают связать свои судьбы кольцами Гименея.
Людмила с Леонидом вопреки большинству этой статистики попали в число тех, для кого итогом мимолетного свидания становился ЗАГС.
И, надо сознаться, этот брак стал удачным и даже, более того, счастливым какое-то время.
Почему?
Да, потому, что у обоих за спиной неудачный опыт на этом поприще. А здесь, несмотря на солидный возраст, избыток нежности и взаимопонимания. А, когда после нескольких неудачных попыток, на свет появился Сергей Леонидович Константинов, то казалось, что эту чету можно смело ставить всем в пример.
И, в действительности, оба переживали этап возрождения. Оба почувствовали такой прилив сил для построения будущего, что каждый сумел буквально с первого дня общения изменить укоренившимся привычкам предшествующего периода существования. Для подтверждения сего достаточно привести по примеру на каждого. Леонид, разрушивший свою первую семью постоянными походами на сторону, практически завязал глаза и не видел никого кроме супруги. А Люся, неожиданно для себя самой, поставила жирный крест на алкоголь. И такое, при ее-то работе!..
Но, разве бывает, что все – хорошо? Возможно, да. Но чаще наблюдается отрицательный итог. Почему-то разумные поступки совершаются реже, чем ошибки. А еще, бывает, что его величество случай нарушает все планы на самые благородные поступки. И, иногда к великому сожалению, таковой случай бывает трагическим.


Люся радовалась своей судьбе:
«Наконец-то у меня все сложилось хорошо! Квартира, заботливый муж. Скоро стану матерью. Чего еще лучшего можно пожелать?»
Пожелать, может и нечего. Но происходит непредвиденное, диаметрально переворачивающее все намеченное и пускающее ход событий туда, где и в самом страшном сне не хотелось бы оказаться. Ведь все – великолепно. Ничего лучшего не надо. Зачем же судьба ставит подножки? Причем, как правило, она преследует тех, у кого лишь, совсем недавно, все было хуже некуда. Вдруг им свалилось счастье. Пусть – просто повезло... Совсем случайно…
Но почему же ты фортуна не изменяешь тем, у кого всегда все благополучно? Почему ты отворачиваешься от тех, кто, длительное время, работая не покладая рук, строя свое счастье, добивается лишь временного успеха? И, даже в этой временной удаче от тебя поддержки не дождаться. Неужели, на роду написано то, чего не избежать никакими усилиями?


Вот и Люся была безгранично счастлива, когда услышала первый крик своего ребенка. Ее беспредельную радость в тот момент не могло смутить никакое самое мрачное предсказание будущего. Но через восемь месяцев на ее голову свалилось такое, чего и предвидеть было невероятно.
Счастливая семья прогуливалась. Светило яркое солнышко, такое редкое в Ленинграде. Отец вел коляску с сыном. Мать шествовала рядом. Все прекрасно, все благополучно. Никаких препятствий для общей радости нет… Почему же происходят события, которые способны в одно мгновение перевернуть всю последующую жизнь? Причем неожиданность их наступления гарантирует самые нежелательные последствия.
Вот и здесь, о чем думал Леня, отталкивая коляску с ребенком от себя в очередной раз. Видимо, предполагал, что также, как и минуту назад, он помашет рукой сыну, а тот в ответ улыбнется. Он, уже, улыбался. Открывался мир для ребенка. Но коляска наскочила на камень и перевернулась по ходу. Мальчик, сидевший и обозревавший окружающий мир, радовался всему, что видел вокруг и не заметил, как вся картина вдруг поехала перед его глазами и исчезла после сильного удара в затылок…
Он не слышал, как мать неистово кричала:
– Серый, Серенький, Сереженька!..
Не мог Сереженька ответить. Душа его уже общалась с высшими силами. Короткая жизнь оборвалась. И началось то, от чего нельзя уже было отворотиться.
Понятно, что имел место несчастный случай.
Но объяснить такое Людмиле было невозможно. Она не могла даже видеть Леонида. Для нее он сформировался, как убийца сына. Понятно, что совместное проживание в дальнейшем уже было невозможно.
А в чем же оказался виновным Леонид? Да, ни в чем. Несчастный случай, и ничего более. Но объяснить Люсе таковое не был способен никто.
И в результате, ее ненависть к мужу привела к разводу.
Для объективности, следует добавить, что Константинов сам ушел от Людмилы. Он, действительно, не мог более ужиться с пьющей женой. Ведь Людмила, после смерти сына, опять запила…


«Кажется, я избавилась от алкоголя. Так другой наркотик захватил меня. Постоянно тянет в казино. Очень, очень хочется. И, почему, если человек бросает пить, ему приходят новые испытания? И, вот теперь, я сижу перед этим чертовым автоматом, прекрасно знаю, что проиграю последние деньги… Сколько раз повторяла себе, что сюда больше ни ногой? Не получается!.. О, призовая игра! Повезло. Сейчас дождусь результата, сниму выигрыш и пойду домой. А что дома? Одна – в четырех стенах. И сюда, видимо, большинство ходит из-за одиночества. От этого одиночества и все пристрастия: алкоголь, наркомания, игромания… Да, верно! Помню, раньше, захочу выпить сама с собой, то, пока все не прикончу, не успокоюсь. А с собутыльниками-то, поначалу, даже и не очень хочется. Правда, стоит сделать первый глоток, так захватывает, что и не остановиться… О, сегодня, похоже, мой день! Надо увеличить ставку!»
Такие мысли сопровождали Людмилу постоянно, когда она оказывалась в игровом зале. А оказалась она там впервые в день своего пятидесятилетия. В свой юбилей она не захотела никого видеть. Да и приглашать-то было некого. Из-за неумеренного увлечения спиртным круг ее общения сузился, можно сказать, до нуля. Это и побудило «завязать» с алкоголем.
Примерно за неделю до дня рождения, как-то поутру, после бурно проведенного накануне вечера Люся задумалась:
«И почему вся моя жизнь – через пень-колоду? В чем я провинилась перед Господом? Да, грешила! Много грешила… Но сколько я встречала грешников, которым и в подметки не гожусь. А в их жизни все – o’key. А у меня – наперекосяк…»
Такие рассуждения посещали Люку все чаще и чаще. Они и подвели ее к тому, чтобы сделать решительный шаг. Шаг тяжелый и для многих невыполнимый. Потому что, как говорят в народе, пить бросают абсолютно все, но меньшинство совершает это при жизни.
Тогда, в день юбилея, не выпив даже капли горячительного напитка, она отправилась гулять. В ее Красносельском районе достопримечательностей мало. Вот и потянуло посмотреть город, в котором родилась полвека назад. Иными словами: потянуло в центр.
Приехав на «Площадь Мира», еще поднимаясь по эскалатору, Люка почувствовала, как сжимается ее сердце:
«Сейчас, уже скоро, увижу те места, где я еще девчонкой-хулиганкой вытворяла то, о чем страшно подумать. Обязательно пройдусь по Союза Печатников, Крюкову каналу, Декабристов, непременно загляну на Маклина…»
Но, к сожалению, не всегда планы, даже далеко не глобальные, выполняются.
Идя по Садовой, Люка всматривалась в здания, почти не узнавая, знакомые с детства места. Ее поразило невероятное количество залов игровых автоматов. Буквально, через каждые двадцать-тридцать шагов, то на одной, то на другой стороне улицы бросались в глаза яркие заманивающие рекламы. Любопытство нарастало. В конце концов, оно было удовлетворено.
Переступая порог игорного заведения, человек моментально попадает под его магию. Светящиеся дисплеи с огромным набором красочных живых картинок притягивают к себе. А, если рядом с этим, так называемым «волшебством», юноша или девушка в униформе отсчитывает N-ое количество денежных купюр, поздравляя с выигрышем, то желание оказаться в кресле перед игровым автоматом становится  почти непреодолимым.
Подобно многим в таковую ловушку попала и Люся. Правда, ей немного помогли. Она, войдя в первый раз в казино, уже собиралась уходить, но миловидный юноша в униформе предложил:
– Не торопитесь. Я, если Вы пожелаете, покажу автомат, который принесет удачу.
Люся посмеялась про себя и шагнула в сторону выхода. Но какая-то неведомая ей сила заставила остановиться и оглянуться. Увы, она в тот момент и не подозревала, какой роковой шаг совершает.
– И Вы можете такое гарантировать? – спросила она.
– Процентов на семьдесят.
«Хитрец».
– Ну, как? Рискнете?
– Да я, даже, не знаю, с какого конца подходить к этим автоматам?
– Ну этому-то я Вас быстро научу…
И научил!
То ли примета, то ли правило гласящее, что новичкам везет; иными словами, что-то из них сработало и на этот раз. Людмила выиграла. И выиграла неплохо. Но, к чему приведет такое начало, она и не подозревала.


Появился новый круг «друзей», среди которых быстро выделился некий Василий. Сначала он, якобы случайно, постоянно оказывался рядом с Люсей, давая ей советы. Затем однажды поступило предложение поближе познакомиться и отметить это событие в ресторане.
Люся, для которой посещение подобных заведений не было новинкой, все же была удивлена той манере ухаживания и заботе, свалившейся на нее. Она в тот момент  испытывала давно забытое чувство, когда ей приходилось слушать комплименты. Вдруг вспомнилось, что она – женщина. Вспомнилось-то – вспомнилось. Но не забылось и то, что она к тому же – азартный игрок.
Василий тут же за столом с угощениями начал рисовать на салфетках схемы расчета вероятности выпадения чисел на электронной рулетке. С пафосом доказывал преимущество игры на ней по сравнению с «тупыми» автоматами. И эта увлеченность передалась Людмиле. Ей тут же захотелось попробовать на практике, как действует теория:
– Пошли, попробуем!
– При одном условии – заявил Василий тоном, нетерпящим возражения – Ставишь двести рублей и, если проигрываешь, то уходим.
– Так, ты же обещал 80% выигрыша…
– Во-первых, я не обещал, а предсказывал. А во-вторых, 80% означают, что в среднем из ста попыток приблизительно восемьдесят будут удачными. Причем, неизвестно в каком порядке. Возможно, придется проиграть двадцать раз подряд, прежде, чем выиграешь. Понятно?
– Да, понятно, ну пошли же скорей. Я буду тебя слушать.


Двадцати проигрышей подряд не состоялось. Василий умело контролировал события. Он мгновенно погасил все вспышки азарта, которым Люся постоянно подвергалась:
– На сегодня достаточно!
Таких слов вполне хватило, чтобы остановиться.
И, в дальнейшем, с каждым разом, так как их отношения с этого дня продолжились,  доверие Люси к своему учителю росло. И к этому была причина. Ей не приходилось более рассчитывать каждую копейку от зарплаты до зарплаты. Иногда выигрыши превосходили ее месячную зарплату. Разумеется, проигрыши тоже были. И на много чаще, чем 20%. Но, в этих случаях, ситуацией грамотно управлял Василий. Он не позволял Людмиле рисковать, делая крупные ставки для отыгрыша. Вынуждал ее покидать игровые залы, если лимит проигрыша был исчерпан. Благодаря его установкам, Люся и сама научилась следить за своими порывами.
Наступил отрезок жизни, позволивший на время забыть прошлые тяготы.
Отношения с Василием становились все ближе, несмотря на то, как выяснилось, Люся была старше на целых десять лет.
Теперь совместному времяпровождению мешала только работа с ее рваным графиком.
– И зачем ты держишься за это свое кафе? Нужны тебе эти жалкие гроши? Не надоело получать наравне с гастарбайтерами? Не унижает тебя, что какая-то таджичка работает рядом с тобой лишь потому, что больше нигде работу ей не дадут? Существую же я. И, заметь, неплохо! Тем более, что за так называемое тунеядство теперь не привлекают.
С подобными заявлениями Василий выступал все чаще и чаще. Ну, а к какому итогу могли привести такие мозговые атаки, догадаться не трудно.
Люся уволилась.
Теперь, когда торопиться было некуда, ритм жизни стал совсем беспорядочным. Ни одни сутки не походили на другие. Бывало, что двадцать четыре часа бдения сменял такой же срок сна. Невозможно было даже предположить, в каком месте, буквально через час, могла очутиться эта парочка. Причем, могло то произойти совсем не обязательно в Петербурге. Путешествия по игровым залам страны так захватили их, что связанные с постоянными переездами неудобства почти не замечались. Бывало, что иногда приходилось и на вокзалах ночевать, питаясь шавермой с пивом.
А электронная рулетка кормила неплохо. Деньги появлялись и тратились почти с одинаковой скоростью. Следовательно, чем выше выигрыш, тем шикарнее он и проматывался. Но всегда Василий контролировал тот минимум, который являлся неприкосновенным запасом. Однажды они возвращались из Пушкина в Петербург пешком, несмотря на то, что в кармане лежала кругленькая сумма. Даже на электричку из НЗ нельзя было брать. Ибо точный расчет на предстоящие ставки в казино не позволял отклонений.


Через небольшой срок сюрпризом для Людмилы явилось помпезное заявление Василия:
– Люська, давай поженимся!
– Не понял – она всегда употребляла это выражение в мужском роде.
– Ничего другого я и не ожидал услышать.
– А что ты хотел услышать? Ведь, и так мы проводим все время вместе. Днем и ночью. Едим за одним столом. Спим под одним одеялом. Что изменит штамп в паспорте?
– Есть у меня одна мысль… Но изложу я ее только тогда, когда подадим заявление в ЗАГС.
«Заинтриговал, больше – некуда» – отметила про себя Люся. Вслух же было сказано то, что и желал услышать Василий:
– И когда мы это сделаем?
– Завтра. Сегодня уже поздно.


А то, что услышала Люся на следующий день, после похода в ЗАГС, удивило ее так, что слово «сюрприз» кажется здесь очень слабой характеристикой:
– Дорогая моя невеста, то есть, будущая супруга, я полагаю, что ты не передумаешь за следующие две недели узаконить наши отношения.
Люся открыла рот, чтобы ответить. Но Василий приложил свой указательный палец к ее губам:
– Помолчи! Выслушай сначала, что я скажу. Уже полгода я прорабатываю идею нашего с тобой семейного бизнеса. Хватит таскаться по игровым залам. Пора открыть наш собственный. Сейчас мы поедем на Кирочную, и я покажу тебе помещение, которое арендовал несколько недель назад.
Теперь Люсю совсем не надо было призывать к молчанию. Она и сама словно онемела. Что ответить на такое заявление? Как отреагировать на только что услышанное предложение об организации своего дела?..
Минуту спустя, дар речи вернулся к ней:
– Вася, я в бизнесе – полная дура. Лишь предполагаю, что это занятие опасно. Так, по крайней мере, мне это представляется.
– В таком случае у тебя есть право выбора. Первый вариант – довериться мне. Но, если ты – против, то и я буду вынужден отказаться от этой затеи. Это – вариант номер два. Решай.
«Кому же мне доверять, – закипели мысли в Людмилиной голове – если не тебе? Бешеное количество авантюр провернули мы с тобой. Практически каждая из них увенчалась успехом. И здесь, видимо, ты продумал все до конца».
– Поехали на Кирочную – был ее ответ.


На первом этаже здания, на углу проспекта Чернышевского и Кирочной улицы, кипели ремонтные работы. Четверо работников, явно родом из Средней Азии, приостановили свою деятельность, когда в помещение вошли Василий с Людмилой.
– Постой пока здесь – сказал Василий своей спутнице – Мне надо поговорить с ребятами.
Оставшись стоять у порога, Люся не слышала, о чем шептался ее друг (а теперь и жених) с рабочими. Она только увидела, как Василий в конце разговора достал из кармана бумажник и выдал каждому по сторублевке. Приближаясь к Людмиле, уже довольно громко и на ходу он декламировал:
– Все! Производственные вопросы улажены. Выдал мужикам внеочередную премию за хорошую работу. Теперь я тебе покажу, где что будет у нас располагаться здесь.
Шагая по будущим залам и комнатам, он, красочно жестикулируя, не закрывал рта. Люсе оставалось только восхищаться тем, как все было хорошо спланировано и грамотно продумано. Она не находила слов, чтобы выразить свой восторг. Правду сказать, если бы она и пожелала вымолвить несколько слов, то ничего не получилось бы. Прервать Василия было невозможно. Лишь, очутившись на улице, он замолчал, переводя дух, и Людмила, наконец-то, смогла произнести:
– Уж сколько раз я восхищалась твоей сообразительностью и практичностью, но сегодня ты, как мне кажется, превзошел самого себя.
– Ты, откровенно?
– Да! Да! И еще раз: «Да!» Но, Вася, я ничего не понимаю в бизнесе. Лишь краем уха я слышала о налогах, рэкете, откате и прочих гадостях…
– Доверься и в этом мне. Я предварительно все просчитал. Сейчас я уже вложил почти все мои сбережения. Этого должно хватить на завершение ремонта. Подал заявление на кредит. Эти деньги пойдут на закупку игровых автоматов, среди которых обязательно будет и наша любимая рулетка. Ну, а далее – открытие нашего с тобой игрового зала. И, поверь мне, уже за первые три, максимум четыре, месяца мы выйдем на ноль. Это – с учетом всех, перечисленных тобой «гадостей». Правда, для выплаты кредита придется сдавать одну из наших квартир.
– А я о том и сама давно думаю. Даже, без этого нового нашего бизнеса – хватит жить на два дома.
– Умница!


Началась новая, уже деловая, жизнь.
Василий уходил из дома довольно рано, а возвращался поздно. Вечером без умолку рассказывал Люсе о том, какие удачные комбинации он сумел провернуть за день, какие материалы для ремонта умудрился приобрести с хорошей скидкой, какие продвижения в работах на Кирочной и многие другие подробности.
Однажды он принес пухлую пачку денег и, отдав ее Люсе, торжественно сказал:
– Чуть больще недели осталось до регистрации нашего брака. Надо будет отметить это событие. Тебе, как бывшему работнику общепита, поручается подобрать ресторан для этого события.
– Да на эти деньги можно целую ораву накормить.
– Совершенно верно. Рассчитывай человек на двадцать.
– Откуда столько? У нас и друзей-то нет.
– Правильно, друзей нет. Так как, их в бизнесе не бывает. Но есть нужные люди. Я собираюсь пригласить на нашу свадьбу кое-кого из Администрации города, Законодательного собрания и других полезных людей. Например – из банка, где очень долго тянут с кредитом. А мне уже в ближайшие дни придут автоматы из Израиля. Очень выгодная сделка, даже, несмотря на то, что за ними придется ехать в Москву.
В очередной раз, испытав восторг, Люся, бросившись на шею своему суженному, стала покрывать поцелуями его лицо:
– Молодец, милый мой, как же я тебя люблю! Делай все, как считаешь нужным. Я тебе верю как себе. Нет! Больше, чем себе.


Через пару дней Василий неожиданно появился дома днем. И, буквально с порога, начал объяснять Людмиле причину столь раннего визита:
– Люся, я только что отказал людям, которым хотел сдать мою квартиру, так как придется ее продать. Срочно нужны деньги. Уже надо ехать в Москву за оборудованием. Слава Богу, нашлись товарищи из южных стран, готовые хоть сегодня оплатить наличкой покупку жилья. Правда, пока они колеблются. Их, видите ли, не устраивает центр города. Хотят окраину. Ну ничего, попытаюсь уговорить…
– Может быть, мою предложить? А поживем в твоей.
Было ощущение, что эти слова вырвались у Людмилы сами собой. Она уже давно жила мыслями своего Васи. Много раз ловила себя на том, что думает только об их семейном бизнесе. Уже неоднократно пыталась высказывать свои предложения и очень радовалась, когда Василий одобрял некоторые из них. Но на этот раз ее идея – очень серьезная. Поэтому одобрение было получено лишь после долгого раздумья:
– Хорошая идея! Ты – молодец (Люся расплылась в довольной улыбке). Действительно, какая разница, где жить. Даже удобней на Басковом переулке. Ведь отсюда, с Пионерстроя, я часами добираюсь до Кирочной… Решено! Завтра, нет сегодня же, (завтра может быть поздно) показываю твою квартиру. Хорошо, что у меня есть знакомый, который поможет быстро подготовить все необходимые документы для продажи твоей жилплощади. На свою у меня – все готово. Пусть выбирают. Надеюсь, дней за пять я все это проверну.


На столе лежала приличная кипа стодолларовых купюр. Стоя в обнимку и улыбаясь, Людмила и Василий довольные смотрели на нее.
– Слава Богу, все позади. Еле успели. Сегодня ночью еду в Москву. Знаешь, Люся, правильно мы поступили, что продали твое жилье вместе с мебелью. Куда бы ее пришлось деть? Не представляю. А так, я смогу оставить тебе побольше денег на подготовку к свадьбе. Ведь я смогу вернуться лишь через три-четыре дня. А это, практически, к самому торжеству.
– Не волнуйся, милый, я все сделаю. Сегодня провожу тебя и сразу же соберу чемодан. Завтра утром отдам ключи новым жильцам и перееду к тебе.


«… Следующая станция «Площадь Восстания» – прозвучало в динамиках вагона метро.
«Наконец-то» – произнесла про себя Люся и, подхватив легкий чемоданчик, встала со скамьи. Пробираясь сквозь толпу к выходу, она уже представляла, как через каких-то десять-пятнадцать минут вступит в квартиру Василия, выпьет горячего чая и сядет за составление меню к свадьбе.
Пройдя арку и войдя в парадную, она, как на крыльях, взлетела на третий этаж, вставила ключ в скважину, и… Ключ почему-то не поворачивался. Никакие усилия и вращения в разные стороны результата не дали.
«Что такое? Ведь неделю назад замок работал исправно».
Несколько раз она вытаскивала ключ и направляла его обратно в скважину. Но ничего не получалось. Уже неизвестно после какой по счету неудачной попытки она поняла, что таким способом ничего не добьется. Надо приглашать слесаря.
– Мадам, вы не ошиблись адресом?! – услышала она громкие слова, произнесенные возмущенным тоном, у себя за спиной.
Обернувшись, Люся увидела женщину лет пятидесяти, смотрящую пронзительным взглядом сквозь толстые стекла очков.
– Вы не подумайте ничего плохого – начала оправдываться Люся – Не пойму, что случилось с замком? Еще совсем недавно все было в порядке…
– Значит, Васька, все-таки, давал ключи. А я, ведь, неоднократно ему говорила: «Сколько хочешь, води баб, только ключи от квартиры им не давай». Вот – гад! Не послушал меня. Очень правильно я делаю, что меняю замок после каждого жильца. Научили умные люди.
– Извините – неуверенно пробормотала Люся – а кем Вы приходитесь Василию?
– Никем. Снимал у меня квартиру. На днях съехал. Так, что теперь всем его, так называемым подружкам, путь сюда заказан. И ты, голубушка, будь здорова.
– Да, что Вы несете?! Он уехал в Москву всего на три дня… – Люся осеклась. Ей в голову полезли всякие неприятные предположения, перебивающие одно другое. Наконец, она взяла себя в руки и спросила – Так это – не его квартира?
– Разумеется, не его, а моя. Скажи-ка, лучше, мне: неужто, и в нашем возрасте зарабатывают этим?
– Чем «этим»?
– А то, не понимаешь. Просто верится с трудом, что на твой передок есть спрос.
Люся не нашла, что ответить.


«Ничего не могу понять. Вот же – вкладыш в паспорте, где четко сказано, что я выписана с Пионерстроя для прописки на Басковом. И Вася говорил, как вернется, то все это оформим. Но как он умудрился указать не свой адрес?.. А, вот почему, когда мы заполняли заявления в ЗАГС, он отшучивался: «Не подглядывай, что я пишу!.. Фамилию узнаешь на регистрации…» Следовательно, надо идти туда и смотреть, что он там написал. Только так я смогу узнать его настоящий адрес».


«Оказывается, зовут его Василь Гуцу. Гражданин Молдавии. Временно зарегистрирован на Лермонтовском проспекте, дом 8, квартира 1. Хорошо, хоть знаю, где искать».


«Заколоченная дверь в полуподвальную квартиру №1. В жилконторе никто про эту жилплощадь ничего не знает. С трудом удалось выяснить, что там за деньги регистрируют всех подряд так называемых иностранцев. Может он уже в Молдавии? Ехать туда и искать его все равно, как иголку в стоге сена. Да и паспорт заграничный кто же мне выдаст без прописки? Кругом – тупики!.. Пора уже взглянуть правде в глаза: меня кинули. И уже не впервые. Но это – всему венец. Так круто меня еще не обманывали…»


– Да, не тяни ты кота за яичницу! Наливай!
– Не торопи, а то накажу.
– Интересно, как?
– Очень просто: --ать не буду.
– Нашел, чем пугать. Желающих и без тебя найдется. Наливай же!
Люся сжимала в дрожащей руке пластиковый стаканчик.
– Держи крепче, не трясись, а то пролью.
И, действительно, наполненный стаканчик выскользнул из руки. В результате, значительная часть вина оказалась на грязном бетонном полу.
В сумраке подвала собралась компания, которая каждый вечер приходила сюда, чтобы поровну разделить складчину. Здесь никто не считал, сколько принес каждый. Здесь главенствовал принцип: от каждого по способностям, и всем поровну. А поровну, прежде всего, распределялись спиртные напитки, как правило, вино за двадцать два рубля бутылка.
Приблизительно, в середине девяностых, на прилавках винных магазинов появились бутылки емкостью 0,7 литра и с надписью на этикетках: «777», «33», «№13» и так далее. Люди, хорошо помнящие эти напитки, довольно популярные в 70-х годах, не могли отказать себе в удовольствии попробовать. Попробовали, сплюнули и отвернулись навсегда.
Но нашелся слой населения, для кого эти напитки явились манной небесной. Легко догадаться, о ком идет речь. Их мир, хоть и своеобразен, но существует и живет по тем же правилам, что и другие сообщества. Маленькое государство в государстве со своими законами, правительством и, даже, валютой (пустыми бутылками, макулатурой и прочими продуктами вторсырья).
И вот, подобный анклав собрался в своем подвале, чтобы встретить новое тысячелетие. В связи с таким знаменательным событием стол накрыли «побогаче». То есть, закуска была не только из помойных бачков, но кое-что приобреталось и в магазинах. Все-таки, Новый Год. Да, еще какой! 2001-й!
Давно уже, наши люди рассматривают любой праздник, как дополнительный выходной день. Особняком в этом списке всегда стоял Новый Год. Его все отмечали, отмечают и будут отмечать.
И люди без определенного места жительства исключением не были. Ничто человеческое им также не чуждо. В своих подвалах, собрав по мере возможностей всяческие «яства», они вместе со всей страной, слушали бой курантов, выпивали, поздравляя друг друга с праздником…
– Так я и предполагал – мужчина неопределенного возраста грустно взглянул на бетонный пол, где темным пятном растекалось зелье непонятного цвета.
Люся виновато потупила взгляд:
– Мальчишки, я – случайно…
– За случайно бьют отчаянно! Не слышала о таком? Бить, конечно, не станем, но и наливать не будем. Считай, что первый тост ты уже выпила.
– Толян, ты о--ел! – Люся трясущейся рукой попыталась ухватить за лацкан бывшего пиджака, мешком висящего на теле человека, наложившего вето на то, что она ожидала с нетерпением – Ты, скотина, хочешь, чтобы я не выпила за Новый год?! Тебе жалко этого пойла? Упейся, сука!
Схватив бутылку и, перевернув ее к верху донышком, Люся стала поливать вином лысеющую голову Толяна.
Еще четверо бомжей обоего пола, наблюдавших за происходящим, решили, что лучше будет, если они отойдут подальше. Так полагалось по их не писаному закону. Но было бы лучше остаться им и вмешаться. То есть попытаться предотвратить конфликт.
А Люся и Толян, вцепившись друг в друга, не замечая ничего вокруг, опрокинули импровизированный стол вместе с керосиновой лампой. Вот, если бы в это время кто-нибудь оказался рядом, возможно, и не произошло бы то, что впоследствии стало милицейским протоколом.
Сначала вспыхнула чья-то «постель». Но, лишь огонь перебрался к коробке с китайской пиротехникой, принесенной кем-то для праздника, остановить пламя стало невозможным. Горело все. Едкий дым моментально заполнил помещение…


На следующее утро из подвала извлекли несколько обгоревших трупов. Среди них была и Людмила Кузьмина, никем неопознанная…









Невероятно случайная встреча.


«Никак не могу поверить. Неужели я стою рядом с пирамидами, которым больше четырех тысяч лет? Что же такое мой возраст? Молекула невидимая? Действительно, лишь здесь до тебя доходит, как понимать вечность» – подобные мысли постоянно вертелись в голове у Музы c того момента, как она ступила на египетскую землю. Будь, то – Гиза, или Национальный музей в Каире, или постамент маяка в Александрии.
Нигде, в любом другом месте Земного шара, не возникало подобных рассуждений.
Едва прекратил свое существование «железный занавес», как россияне толпами рванули завоевывать зарубежные курорты. Муза Ушакова (фамилия второго супруга) сразу же затесалась в их первые ряды. Объездив почти полсвета, она никак не могла успокоиться, ибо одно желание, живущее в ней с пятого класса, продолжало оставаться неудовлетворенным.
Не любя историю, неожиданно для себя, она с интересом отнеслась к этому предмету, когда изучался Древний мир, а именно – Египет. Тогда учительница произнесла то, над чем даже пятиклассники откровенно рассмеялись:
– Ребята, пирамиды – единственное из семи чудес света, сохранившееся до наших дней. И, если когда-нибудь вы окажитесь в Египте, то обязательно посетите их.
В то время нельзя было серьезно воспринимать такие слова из-за другого чуда света двадцатого века – «железного занавеса». Даже, если тебя просто приглашали в гости, пусть, в соцстрану, то и тогда, не пройдя множество инстанций, поехать за границу, не спросив разрешения у государственных и партийных органов, не представлялось возможным. Более того, могли отказать в разрешении со стандартным объяснением: политически ненадежен. Подобная формулировка могла быть вынесена претенденту на заграничную поездку даже за неточный ответ на вопрос о количестве населения того государства, куда собираешься. Короче, если не хотели выпускать, то, как не старайся, найдут, в чем ты – неблагонадежен.
Теперь же остался лишь один барьер – финансовый…
«Если я – здесь, то уж следует попасть и во внутрь».
Решение – разумное за исключением одного маленького «но». Муза не обратила внимания на предупреждение экскурсовода о том, что не рекомендуется тем, у кого слабое сердце, посещать гробницу Хефрена.
Следуя по узкому и низкому туннелю, то спускаясь вниз, то вновь поднимаясь вверх по наклонным плоскостям, Муза, согнувшись в три погибели, инстинктивно нащупывала ногой каждую следующую ступеньку. Перед ней продвигалось гораздо медленнее, чем ей хотелось, целое семейство, судя по внешнему виду, приехавшее из какой-то страны Северной Европы.
«Ох, и какие же вы непривычные к пикантным ароматам» – подумала Муза, видя, как они все без исключения морщат носы. Да еще и прикрывают платочками.
Наконец переход закончен. И вот она гробница Не очень просторное помещение. На первый взгляд и впечатления-то нкакого не производит. Видимо, хотелось увидеть нечто большее. Но стоило задуматься о том, что находишься в склепе, которому почти пять тысяч лет, как немедленно начинаешь ощущать величие творения, созданного человеком.
Муза разглядывала каждый камень. Ходила из угла в угол и все более проникалась тем, что все, что она созерцает, сохранилось в первозданном состоянии. Увлекшись своими наблюдениями, она не уловила тот момент, когда незаметно подкралось головокружение. Лишь почувствовав, как подкашиваются колени, стало ясно – пора возвращаться.
Но такое решение оказалось трудно осуществимым. Ноги не слушались. Шатающейся походкой она направилась к выходу. Но удалось сделать всего несколько шагов. Стены склепа зашатались, в глазах потемнело.
«Что происходит?» – промелькнуло в голове. И в следующее мгновение Муза почувствовала, что падает. И, как сквозь сон, прозвучали слова:
– What happened? Need help you?
– Help, please... Thanks.
Перед глазами по-прежнему все плыло. Но слух, хотя и немузыкальный от рождения, в этот момент обострился.
«Знакомый голос» – промелькнула мысль, но тут же была отброшена. Действительно, откуда здесь, на другом континенте, могут быть знакомые голоса? Если только в галлюцинациях.
– Lean on me.
– Что? – познания в английском закончились.
– Везде теперь наши люди!
Несмотря на сонное состояние, Муза теперь была уверена, что слышит знакомый голос. Сделав над собой усилие, она повернула голову в ту сторону, откуда прозвучали последние слова. Даже в полумраке гробницы невозможно было ошибиться, хоть и прошло немало лет.
«Неужели, он тоже здесь? Невероятно. Совсем, как в юные годы, куда не пойдешь, обязательно его встретишь».
Как в тумане промелькнули те времена, когда только зарождались взаимные симпатии Музы Галкиной и Владимира Свирского. Какая-то неведомая сила сталкивала их в самых неожиданных местах. Будь то Невский проспект или новостройки Ленинграда. Но тогда они оба благодарили судьбу за такой шаг…
Свирский, наконец-то разглядевший ту, кому оказывал помощь, ошарашен был не менее:
«Просто удивительно. Рассказать – не поверят. Со дня развода не виделись, а встретились в Египте. Сколько же лет прошло?.. Потом, непременно, посчитаю».
– Идти можешь? – уже вслух произнес Свирский – Выход отсюда – низкий и узкий. Рядом передвигаться не получится. Я пойду, не торопясь, первым, а ты обопрись на меня сзади. Если не будешь успевать, то не стесняйся, дай знать об этом.
На свежем воздухе, под африканским солнцем, Муза почувствовала себя лучше. Она перевела дух и достала сигареты.
– Вспоминаю – прокомментировал Свирский – когда-то ты говорила, что участь хирурга быть курящим.
– Я и сейчас это могу повторить – ответила Муза – Присоединяйся.
– Не получится. Лет десять не курю.
– Сердечко прихватило?
– Нет, просто решил, что эта глупость – не для меня.
– Такого не бывает. Как врач могу безапелляционно заявить: курить бросают лишь тогда, когда припрет, или на том свете.
– Думай, как хочешь.
Музе уже явно стало легче. Она улыбалась и насмехалась. А разве не смешно, встретить своего первого мужа на краю Земли? Двадцать пять… Нет, двадцать четыре года, почти четверть века не видели друг друга. И – вот!..
– Какими же судьбами тебя сюда занесло? – решила продолжить разговор Муза – Предполагаю, очередная заграничная командировочка. Ну, и как же дела на твоем дипломатическом фронте?
– Теперь, я точно вижу, что ты очухалась. Язвить-то столько лет спустя – некрасиво. Зачем делать вид, будто не знаешь, что институт я не окончил?
– Извини. Знала, но забыла.
– Да и за границей я первый раз…
Муза сделала глубокую затяжку и встала, чтобы выбросить окурок в ближайшую урну:
– Все. Хватит пререкаться, как это делают супруги накануне развода. Пошли, прогуляемся, если никуда не спешишь. Заодно расскажем друг другу о себе.
– Можно, если ты способна уже передвигаться…


«Внешне она, конечно, изменилась. Хотя выглядит великолепно. Но снобизм от нее, что не говори, никуда не ушел. С каким, свойственным только ей, упоением рассказывает, что объездила полмира. До Австралии, видите ли, только не добралась, и об этом сожалеет. Видите ли, это – единственный континент, где не ступала ее нога. А как же Антарктида? Если бы она ведала, с каким трудом я накопил на эту поездку, представляю ее презрительный взгляд. Да, как бы я сейчас испытывал все эти унижения, не расстанься мы тогда…»


Ну, а Музу как прорвало. Не умолкала ни на секунду. Вовик только слушал. Точнее сказать, пытался делать вид, что интересуется тем, что слышит. Несколько раз он попытался вставить хотя бы слово. Не получалось. Пришлось прекратить это бесполезное занятие.
«У нее все хорошо. Разумеется, в первую очередь, на семейном фронте (подчеркнуто неоднократно). С каким же упоением и восторгом она повествует о своих успехах! Ну, пусть продолжает думать, что я ей завидую. Как же много у нее планов на будущее. Почему у меня никаких? Почему плыву по течению, и, даже, не пытаюсь стремиться к какой-либо цели?.. К черту выражения, вроде: «Per aspera ad astra». Ведь полно наших русских пословиц и поговорок, по которым следует жить. Например: как аукнется, так и откликнется. Или: что не делается, все – к лучшему»…


Они сидели в ресторане напротив знаменитого сфинкса, смотрели в глаза друг другу, вспоминали юность. И оба знали, что было, то было, и уже никогда не возвратится. Случайная встреча в далеком краю, свалившаяся на них, возможно, по воле Господа, начинала тяготить обоих.
– Ну, пора расходиться – неожиданно произнесла Муза, прервав очередной рассказ из своей биографии.
– Пожалуй…















ВОВИК


– Фамилия? – строго произнесла медсестра.
Мальчик выпучил свои и без того огромные карие глаза, открыл рот и замер. Громадное чувство страха перед незнакомой обстановкой окончательно парализовало язык. Со стороны казалось, что заданный простой вопрос он слышит впервые в жизни. Мысли в его головке свились в не распутываемый клубок:
«Мама говорила: имя – Свирский; фамилия – Владимир. Нет, наоборот! Имя…»
– Долго мне ждать? Ты, что забыл свою фамилию?
Теперь уже, думать не о чем. Суровый взгляд медсестры в мгновение прогнал все мысли. Остался только страх. Мальчишка уставился в пол, почему-то щеки начали надуваться, и слезы подступили к глазам.
– Ну, что ты с ним будешь делать? Ты можешь сказать хотя бы, как тебя зовут?
Небольшое просветление от услышанных последних трех слов помогло мальчику выдавить из себя:
– В-во-в-вик…
– Владимиров сейчас больше, чем Иванов когда-то.
Медсестра сменила строгое выражение лица на добродушное и направилась к двери:
– Кто скажет, как фамилия Вовика?
Из-за дверей медкабинета послышалось несколько версий:
– Вовиков много…
– Где хоть он живет?..
– Из какого класса?..
– Если и фамилию свою не знает, то, как учиться-то будет?..
– Дайте взглянуть на него…
– Может Свирский?..
Последнее произнесла женщина, стоявшая ближе всех к дверям. Ее тихие слова были услышаны. Сама же она опустила лицо и задумалась:
«Неужели даже такое простое он не может усвоить? Опять имя с фамилией перепутал. Страшно мне за него… Может, стоит переждать годик?..»
– Ты – Владимир Свирский? – громко крикнула медсестра в сторону не на шутку напуганного мальчугана.
А тот, как утопающий за соломинку, схватился за знакомые слова и радостно закивал головой.
– Надо же какой тихоня?! Повезло Марии Порфирьевне. Не знаю, как он будет учиться, но уж хулиганить точно не станет. Ладно, беги к своей мамке.


Первое знакомство со школой состоялось.
Впереди десять лет учебы. Тогда еще не было известно об увеличении этого срока на год. Поэтому, мама первоклассника Свирского, ведя его 1-го сентября в школу и давая последние наставления, неоднократно внушала ему, что нужно быть готовым к трудностям на протяжении всего десятилетия.
Первый же день учебы показался Вовику длинным и нудным. Он никак не мог понять, зачем его сюда привели. Мама обещала, что каждый день ему будут объяснять что-то новое. А вместо этого учительница задает какие-то смешные вопросы. Некоторые ребята тянут руки, чтобы показать свои знания. А ему неудобно, что и он знает, как ответить. Поэтому, сидит, молча и сложа руки.
Но утомительней уроков оказались перемены. Учителя выстраивали парами свои классы и запускали их на круговую прогулку по залу. При этом продолжали следить, чтобы все двигались медленно и равномерно. Бегать и толкаться – нельзя. Хорошо, хоть можно разговаривать, даже громко, но не кричать. Не нравится такое? Стой у стенки, но не прислоняйся к ней.
В общем, что на уроке, что на перемене – сплошное нельзя.
Вот почему, когда уроки закончились, Вовик был рад беспредельно. И на мамин вопрос, понравилось ли в школе, очень естественным прозвучал его ответ:
– Нет!
«Тяжело ты на свет белый появлялся. А жить, похоже, тебе еще тяжелее придется» – с грустью подумала мать…


Пылающие ракеты падали буквально к ногам. Но почти никого это не волновало. К зажигательным бомбам ленинградцы были привычны. И грохот залпов салюта после бомбежек и артобстрелов казался почти затишьем.
– Вот и заштопали меня окончательно.
– Больше не болит?
– Раны уже давно не беспокоят, а вот душа побаливает.
– На фронт страшно возвращаться?
– После рассказов, услышанных мною в госпитале (а там со всех фронтов нашего брата предостаточно), я понял, что такой мясорубки, как на нашем пятачке, нигде не было. Четыре пули в моем теле – счастье, многие ребята остались там навсегда. Повезло мне…
Лейтенант Виктор Свирский прощался с Лерой. Его ждала Прибалтика, а ее продолжение работы в ленинградском госпитале. В том самом, где они впервые встретились.
Навсегда в память лейтенанта врезался портрет голубоглазой медсестры, который он увидел, очнувшись после операции.
– Все позади, родненький – ласково сказала она.
Захотелось что-то прошептать в ответ, но из губ вырывалось только хриплое дыхание.
– Молчи, молчи – услышал он предостережение…
Некоторое время спустя, Виктор и Лера уже старались не упускать даже малейшей возможности, чтобы провести хоть несколько мгновений вместе. Пусть получалось такое не часто, но каждое очередное свидание содействовало укреплению неожиданно возникших чувств. Но ход времени – неумолим, и настал час разлуки. Виктор вылечился и должен был отбыть из Ленинграда.
Приближался конец войны. Немецкие войска отступали на всех направлениях, и двоякие чувства не давали покоя молодому офицеру:
«До сих пор о смерти думал, как о чем-то обыденном. Синявинские болота научили. А вот сейчас жить хочется, как никогда. Ведь теперь у меня Лера есть… Не был же трусом, да и не стану им! Честно воевал и воевать честно буду – ничего не изменится. Просто очень обидно, если придется погибнуть в канун победы».
Волнения, как показало время, были напрасны. Судьба и на этот раз оказалась благосклонной к Виктору. Он завершил войну в Кенигсберге без единой царапины. А вскоре – долгожданная демобилизация и дорога в Ленинград. Отцу в Киев он отправил письмо, где сообщалось, что в связи с женитьбой проживать теперь будет на берегах Невы, а не Днепра. Отец сыну не возражал.
Жили молодожены душа в душу. Каждый пытался угодить другому в любой мелочи. Не было даже проблем в отношениях и тещи с зятем. И это несмотря на проживание в тесной квартирке.
Кстати, о жилплощади следует поговорить особо.
Сейчас трудно представить, что в центре Питера может расположится квартира с печным отоплением, дровяной плитой и туалетом на лестничной площадке. Следовательно, чтобы разогреть обед, надо растопить плиту, а для отправления естественных надобностей приходилось, взяв ключ, идти за пределы жилища. При этом зимой не мешало накинуть на плечи ватник, который висел в прихожей на гвозде рядом с ключом от туалета. Кстати, прихожая одновременно являлась и кухней. Для полноты картины требуется добавить, что жилую часть составляли две смежные девятиметровые комнатушки. Разумеется, о ванной и горячей воде и речи быть не может. Но, именно о таком жилье Лерина мать не уставала с гордостью повторять:
– У меня – отдельная квартира!
А подобную фразу произнести тогда мало кто мог...


В конце1946 года, когда уже выпал первый снег, в семье Свирских появилось прибавление. Родилась девочка. Назвали Анной. Но записать это пришлось не в свидетельство о рождении, а в свидетельство о смерти. Дочку Лера видела только дважды. Первый раз в родильном отделении, когда врач после долгого колдовства за соседним столом показал ей сморщенное тело новорожденной, тяжело дыша и приговаривая: «Смотрите, какая красавица! Не дал ей уйти. Правда, я – почти трупп». Действительно, девочку в тот момент удалось спасти. Благодаря этому, на первое кормление Лере ребенка принесли. То был последний раз, когда она увидела дочь. В следующее кормление молодая мать, ничего не подозревая и наблюдая, как соседки по палате ласкают своих детей, томилась ожиданием. Примерно через час, когда всякое терпение иссякло, Лера решилась обратиться к медсестре. Та, не говоря ни слова, вышла и возвратилась с врачом. Тот и поведал горькую правду.
Супруги с трудом пережили такой удар. Ласково называя Нюрочкой ту, для которой уже в квартире был приготовлен детский уголок, они успокоились, лишь, когда Лера сообщила Виктору, что снова беременна.
И в конце лета 48-го на свет появился Владимир Викторович Свирский.
Сразу же к нему приклеились материнское ласковое Вовик и отцовское суровое ВВС (ФИО ребенка). Если мать никак не объясняла свой выбор, то отец приговаривал: «Летчик родился».
Ласкам и заботам не было конца. Сказывалась потеря первенца. Причем, не только со стороны матери. Виктор в присутствии других напускал на себя суровость, изображая строгого отца. Но жена неоднократно заставала мужа, когда тот, предполагая, что его никто не видит, ласкал своего сыночка, употребляя при этом такие нежные слова, что сразу в голове Леры мелькали мысли, подобные таковой: «Виктор ли это?»
Следовательно, избалованный нежностями ребенок рос, как мимоза в оранжерее. Родители и бабушка сдували с него, буквально, пылинки. Полгода жил в Ленинграде, а вторую половину года, приходящуюся на теплые месяцы, проводил в Киеве, у дальних родственников отца. Ибо ближних не было.


Вовику еще не было и пяти лет, когда произошло событие, всколыхнувшее всю страну. 53-ий год, март, смерть вождя. Он – еще ребенок, но детская память запечатлела это событие. Впрочем, практически у всех его ровесников то время осталось незабытым. Но у всех по-разному. А то, как встретили траурные дни родители Вовика, а главное, его бабушка, отпечаталось в памяти ребенка навсегда. Хотя никогда, в течение нескольких последующих десятилетий вслух об этом он не говорил.
Видя на улице, как плачущие люди переживают «великую утрату», мальчик не мог понять, почему дома звучит веселая музыка из патефона? За столом родители не перестают чокаться бокалами и чему-то радоваться.
Праздники в доме Свирских происходили постоянно. Множество их друзей любило встречаться в гостеприимной квартирке на Декабристов. В те времена главным атрибутом праздничного стола наряду со спиртным была песня. А, так как, в основном гостями были фронтовики, то чаще всего звучала «Волховская застольная». Во время ее исполнения на суровых мужских лицах иногда появлялись слезы. Причем пелась эта застольная независимо от причины сбора. Даже на самом веселом мероприятии находили время, чтобы помянуть погибших товарищей.
А в этот раз песен не пели, только время от времени звучало непонятное для Вовика: «За избавление!» Да и все остальное ясности не добавляло.
Но отец сумел доходчиво объяснить сыну:
– Запомни, Вовик, все, что сегодня происходит в нашем доме, не должно выйти за его стены. То есть, то, что здесь ты видишь, об этом никто не должен знать. Короче говоря, держи язык за зубами!
Сын, хотя, до конца и не понял отца, но рассказывать то, что запрещено, очень долго не решался. А, со временем, уже сам сообразил, чем был вызван сей обет молчания.
Будучи же взрослым, он и сам убедился, что его родители правильно поняли, как принимать то, разбегавшееся в разные стороны время.
А время, действительно, разбегалось.
Одним хотелось туда. Другим – обратно. А куда правильно, никто не знал. И в этом самом хаосе безумно хотелось найти правильное решение…
И, постепенно взрослея, анализируя детские воспоминания и рассказы родителей, Вовик сделал для себя много выводов. Пришлось понять трагедию семьи, пролившую свет на празднование смерти тирана. Ведь, многих родственников отца, проживающих в Киеве, арестовали. И его отец избежал такой же участи, лишь из-за того, что находился значительно севернее столицы Украины. Только благодаря, медленно действующей бюрократической системе, он избежал лишения свободы. Но, членом семьи «врага народа» пришлось остаться.
Все это и многое другое Владимир Свирский стал осознавать до глубины вопроса, только лишь, когда стало ясно, что в его любимой стране не все в порядке. А тогда, будучи еще совсем ребенком, подобные соображения были ему не под силу.
И пятилетний мальчишка, не понимая происходящих событий, сообразил лишь одно, что неплохо было бы вообще не обращать никакого внимания на то, что происходит и, что еще произойдет.


Но прошло несколько лет и, возможно, то, что было в 53-м году, натолкнуло ребенка на мысль о будущей профессии.
«Политика – слово смешное».
Эту фразу произнес отец, обнаружив у сына тягу к чтению газет. Особенно, еженедельник «За рубежом» пользовался успехом. Когда же «Голос Америки» и «БиБиСи», прерываемые помехами также начали интересовать десятилетнего мальчика, родители решили, что их чадо найдет свое будущее именно, в этом смешном слове.
Ну, почему это слово запало в мозг мальчугана? Что двигало его мысли? В одиннадцать лет он уже и сам решил, что его будущее связано с этим словом
Стоит задуматься, от чего же юнец, который осознано произнесет отцовскую фразу, когда ему уже будет за двадцать, начал интересоваться международным положением еще в детском возрасте.
Да все – элементарно. Здесь сыграло свою роль радио. Если ежедневно на слуху (в те годы репродуктор в семье Свирских почти не выключался) были одни и те же имена и фамилии, что могло зайти в мозг ребенка? У мальчика стали возникать вопросы к родителям на щекотливую тему довольно рано. Родился и такой вопрос: что нужно делать, чтобы стать Хрущевым? И отец не придумал ничего, как объяснить сыну, что для этого необходимо хорошо учиться, изучать иностранные языки, читать газеты и так далее…
В итоге – мальчик, приходя из школы, прежде всего, исследовал почтовый ящик и бывал беспредельно рад, вынимая из него газету «Правда», которую выписывал его отец, как и все коммунисты СССР. Тут же он штудировал ее от корки до корки. Далее, делая попытку, анализировать статьи, наперебой кричащие о приближающемся коммунизме, он искренне гордился тем, что родился в такой прекрасной стране, как Советский Союз. Еще бы, у нас не угнетают негров, мы не голодаем, как дети Африки, уверенно движемся к светлому будущему, а не загниваем, как капиталистические страны Запада. И, уже в детском возрасте, появилась мечта – управлять самым передовым государством мира.
Но, стоило Вовику чуть-чуть подрасти, как мысли о руководстве Советским Союзом исчезли. Пусть совсем крохотный, но все-таки, жизненный опыт заставил более реально смотреть на свое будущее. Ему очень рано стало понятно, что не следует витать в облаках, а надо заниматься конкретной работой. И слово «политика» уступило слову «дипломатия».
И это слово услышал впервые он также от отца.
А дело было так. Сын пришел к папе с просьбой о 15-ти копейках на мороженое. Вероятно, мальчик заранее чувствовал, что отец постарается найти предлог для отказа. Или, хотя бы, скажет, что недавно перенесенная простуда является тем фактом, который не позволяет покупать охлажденные продукты ребенку.
Но сын сумел накрутить на просьбу такие удивительные доводы, свойственные только его возрасту, что обескураженный папа, не только выдал сумму, превышающую просьбу, но и со значением торжественно произнес:
– Сын, а ты – дипломат.
Разумеется, далее последовало очень долгое объяснение смысла сказанного. И, как результат, ребенок перенаправил свое увлечение на эту новую идею.
Трудно объяснить, откуда у двенадцатилетнего мальчишки такие конкретные мысли о будущей профессии. Нет, конечно же, многие дети тогда мечтали в будущем стать обязательно выдающимися, а то и известными на весь мир, артистами, космонавтами, учеными, поэтами, художниками и тому подобными. Но, здесь-то, речь идет о профессии, явно выходящей за рамки этого ряда. Видимо, такой серьезный взгляд в будущее был почерпан от родителей, которые очень серьезно относились к своей работе. Их постоянное стремление к совершенствованию в своем деле было постоянно на глазах Вовика с самого раннего детства. Он наблюдал, как они регулярно большую часть свободного времени посвящали чтению специальной литературы, как с интересом рассказывали друг другу о своих успехах и неудачах на работе. И это, несмотря на то, что их профессии были абсолютно обыденными и не имели никакой связи между собой. Но инженер и медичка проявляли интерес к профессиональной деятельности друг друга. А главное, в их разговорах ни разу не звучало слово «деньги».
Все это и подтолкнуло сына к серьезному подходу к вопросу: «Кем быть?» К особому рвению к изучению иностранных языков добавились интересы к истории и литературе. То есть, самостоятельно и невероятно сложным путем (просто спросить у старших Вовик не пожелал) выяснив, какие предметы сдают на вступительных экзаменах, он уже в шестом классе сделал первые шаги к своей цели. И с каждым годом эти шаги становились все увереннее.


Но Вовик Свирский не был зациклен только на своей мечте. Он, как и большинство его сверстников, рос нормальным живым ребенком.
Все-таки, справедливости ради, следует сказать, что в первые годы учебы он не испытывал доброго отношения со стороны одноклассников. И это – естественно. В этом возрасте маменькины сынки и отличники (а Вовик был и тем, и другим) редко имеют авторитет среди ровесников. И он быстро понял, что надо уметь постоять за себя. Причем, не только физически. Он быстро научился язвительно отвечать на насмешки. А в пятом классе Свирский начал посещать секцию борьбы самбо во Дворце пионеров.
Затем, уже в восьмом классе, он решил, что спортсменом быть не интересно. Для себя навыки элементарной самообороны были приобретены и неоднократно проверены на практике.
«Достаточно!» – сказал он себе и стал заниматься бальными танцами.
В результате, в старших классах, Владимир Свирский стал пользоваться успехом у девчонок. Еще бы, остроумен, говорит на трех языках, начитан, красиво танцует, знает приемы самбо. И завершает этот образ смазливая физиономия. Вывод напрашивается сам собой: от девочек отбоя не было.
И Вовику это нравилось. Время от времени он направлял свои чары на кого-либо, но ненадолго…


Но не бывает правил без исключений.
В десятом классе сердце Свирского распахнулось. Муза Галкина заняла его. Вовик вдруг почувствовал, что эта девушка – не временное увлечение. Даже слово «люблю», которым он до этого разбрасывался направо и налево, прозвучало по-особенному. А ответ Музы: «Я еще не знаю, любовь ли это? Но с тобой мне хорошо» – так зацепил Вовика, что думать о ком-нибудь еще было невозможно.
Вероятно потому, что первый раз Вовику на его признание прозвучала расплывчатая неопределенность вместо радостной взаимности, и состоялось таковое. А положительный ответ Муза заставила ждать Свирского почти полгода. Ну а когда это случилось, Вовик вновь почувствовал себя Дон Жуаном. И, уже в одиннадцатом классе, отъезд Музы в Карпаты на зимних каникулах подтолкнул его на флирт с Верой Грановой…


23 февраля, на большой перемене, к Вовику подошла Вера и, протянув ему зажигалку, кратко произнесла:
– Поздравляю.
– Danke – ответил Свирский, а сам подумал:
«Сейчас начнется».
И оказался прав. Вера начала задавать вопросы на тему: почему ты меня избегаешь? И, не дожидаясь ответов, поясняла:
– Я, ведь, ни на что не претендую. Я хорошо понимаю, ты встречаешься с Музой. Но мне-то было бы достаточно и малой доли того, что ты уделяешь ей. Разве плохо было нам на каникулах…
– Вера, но то было просто краткосрочное увлечение…
– Добавь, ни к чему не обязывающее – Вера опустила глаза.
– Да прекратишь ли ты, наконец, терзать себя? Столько парней вокруг…
– Замолчи! – девушка резко переменилась в лице.
Даже, сквозь стекла очков чувствовались уверенность и жесткость в ее взгляде. И в голосе появились металлические нотки:
– Володя, я не хотела говорить тебе об этом. Не хотела, чтобы ты подумал, будто я тебя шантажирую. Но теперь, слушай: я – беременна.
Свирский потерял дар речи. А Вера продолжала:
– Знай, что рожать я не собираюсь. И от тебя мне ничего не надо. Выкручусь сама и деньги на аборт найду. А тебя пусть мучает совесть, если она есть! Прощай!..


Совесть у Вовика была. Только понимал он это по-своему. Для разрешения свалившегося на него щекотливого вопроса, по его мнению, требовалось лишь финансовое решение.
Все его помыслы сосредоточились теперь только на одном вопросе: где найти деньги?
«К родителям обращаться нет смысла. Обмануть их у меня не получится, а правду сказать я не смогу… Друзей богатых нет. Да, честно говоря, и небогатых я не нажил. Остается, по-моему, один вариант – трясти всех подряд. C’est la vie!»
Начались поиски. Вовик не брезговал и копейками. Список кредиторов возрастал, а собранная сумма к нужной цифре приближалась очень медленно.


– Свирский, ты мне нужен! Я жду тебя на улице.
Розенфельд уже минут двадцать поджидал Вовика у школьных дверей. Падающий огромными хлопьями снег начинал его раздражать. Наконец-то, появился тот, кого он ждал.
– Желаешь, чтобы я превратился в сосульку?
– А в чем дело, Сашенька? Зачем я тебе понадобился?
– Сам же говорил, что нужны деньги. Так, пошли зарабатывать.
– De quelle mani;re?
Розенфельд стал подробно объяснять тонкости фарцовки. Особенный упор он делал на то, что Свирский может здорово преуспеть в этой деятельности, благодаря знаниям иностранных языков.
Вовик слушал молча. В голове – огромное число противоречий. Вопреки пониманию риска данного мероприятия, его, буквально, глодало чувство безвыходности из сложившейся ситуации. Ведь недельный поиск денег имел минимальный результат.
«А может, и правда, попробовать себя на этом поприще, если ничего другого не светит? В общем: семь бед – один ответ».
– Хорошо. Когда начнем?
– Да, хоть сейчас! – обрадовался Сашка.


Февраль 1966 года в Ленинграде был особенно снежным и ветреным.
Свирский и Розенфельд шли по Невскому проспекту, постоянно отряхиваясь от снега. Сашка внимательно рассматривал встречных прохожих и недовольно морщился. Периодически он возмущался погодой, бросая фразы, фиксирующие в разных интерпретациях пословицу о хорошем хозяине и его собаке. Вовик же не обращал никакого внимания на эти причитания и продолжал думать о своем.
– Еще немного, я и, в правду, превращусь в сосульку – Розенфельд судорожно потирал руки – Пошли в метро. Погреемся.
Они спустились в подземный переход и встали у колонны, недалеко от эскалаторов.
– Dites-moi.Ну, и что же далее?
– Твоя ирония, замечу, справедлива. Я и сам жалею, что втянул тебя в эту авантюру.
– Так это еще и авантюра?! – Свирский негодовал.
– А ты как думал? Фарцовка – дело серьезное и, между прочим, незаконное.
Вовик прикусил губу.
«Зачем я теряю время? Чувствую, что сегодня моя казна не пополнится. И, дай Бог, не попасть в пикет».
– Sorry… Hotel «Московский»? – послышалось за спиной.
Двое мужчин и две женщины – явно иностранцы (по внешнему виду) рассматривали схему метро, тыча пальцем в станцию «Московская».
– Финики – констатировал Розенфельд – Если мы им не поможем, они уедут к площади Победы вместо площади Восстания.
– Do you speak English? – спросил Вовик.
Иностранцы отрицательно закачали головой.
– Я по-фински ни бум-бум!
– Я – тем более – произнес Розенфельд.
Вовик сначала попытался объясняться при помощи указательного пальца, застывшего на схеме метрополитена рядом со станцией «Маяковская», но, поняв, что это – бесполезно, схватил ближайшего к нему гражданина страны Suomi за руку и потащил его к турникету. Пожертвовав пятачком (правда, лишь на одного), Свирский дал понять всем остальным, что проводит гостей Ленинграда до места их временной дислокации. Сашка моментально сообразил, что ему делать. Быстро разменяв два двугривенных в автомате, торжественно вручил каждому иностранцу по пятикопеечной монете и указал им, куда следовать. Он был в восторге от сообразительности Вовика, даже не подозревая, что тот действует, абсолютно не имея никакой коммерческой идеи.
Далее события развивались по сценарию Розенфельда.
Он пытался заговорить с финнами, используя слова, обозначающие приветствия и цифры, так как других не знал. Иностранцы смеялись, что-то непонятное сообщая друг другу. Свирскому было стыдно наблюдать за Сашкиными потугами:
«Как же можно так унижаться перед какими-то куратами? Зря я согласился на это мероприятие! А, все же, интересно, каким образом он умудрится, что-то у них выпросить?..»
А выпрашивать ничего не пришлось. Когда Вовик с Сашкой вывели гостей города на площадь Восстания и указали, где расположена их гостиница, то те протянули им руки, как бы прощаясь. И самое удивительное для Свирского случилось в этот момент. Он почувствовал, как после рукопожатия в его ладони остался небольшой целлофановый пакетик с красивой этикеткой.
– «Sultan» – выразительно произнес Вовик, прочитав единственное знакомое слово на упаковке только что полученного подарка. Остальные надписи были на незнакомом языке, то есть на финском.
– С ума сошел! – Вовик заметил, как Розенфельд быстро сунул в карман какую-то упаковку – Прячь немедленно, пока нас ментура не замела! Уходим – Сашка быстро зашагал в сторону Невского.
Свирский последовал за ним.
Отойдя на значительное расстояние, Розенфельд продолжил свое возмущение:
– Неужели, ты не понимаешь, чем может закончиться такое выступление?..
– Да, что я такого совершил?..
– Хочешь в обезьяннике провести ночь?..
– Объясни же, наконец, в чем дело?
Розенфельд объяснил. Свирский понял.
– Хорошо. Все выяснили – Сашка уже не был так возбужден – Давай думать, как реализовать мои чулки в сеточку и твои презервативы.
– Ах, вот, что такое «Sultan». А я думал это – жевательная резина.
Сашка рассмеялся:
– Я чувствую, что тебя еще долго придется просвещать… Ладно, к делу. Улов, конечно, слабенький. Но, на безрыбье и рак с пивом – вкусно. Чулки за десятку – минимум. Гондоны – пара рубликов, максимум. Думаю по шестерику мы с тобой заработали. Точнее – заработаем. Надо все это еще толкнуть.
– C'est int;ressant, кому же ты собираешься все это предложить? Чулочки – нашим девочкам, презервативчики – нашим мальчикам?
– О--ел?! Едем на Маклина, 21. Там, в соседней с Лискиной и Мазаевской парадной, живет сестра Шурки Токарского. Помнишь, он учился в параллельном классе. Я ей часто шмотки приносил. Правда, нижнее белье и, тем более, презервативы еще не предлагал ни разу.
Минут через двадцать они были на месте. Вовик остался во дворе, а Сашка пошел заниматься коммерцией.
Время тянулось медленно. Свирский уже начал замерзать, когда вновь появился Розенфельд.
– Ну, businessman, как дела?
Сашка задумчиво почесал затылок:
– Завтра я тебе принесу шесть рублей.
– Неужели, покупатель оказался неплатежеспособным?
– Понимаешь, тут – другое дело. Эта дамочка решила при мне чулки примерить. Достала из шкафа черный пояс и туфли-шпильки, нацепила все это на себя. Потом скинула халатик, стала себя в зеркале разглядывать. И… В общем, я использовал один презерватив. Остальные она предложила оставить до следующего раза. Обещала в дальнейшем иногда так расплачиваться.
– Слушай, Розочка, ей же почти тридцать. Тебя не тошнило?
– Наоборот!..
– Ах, да-а! Еще бы, туфельки на шпильках, капрончик в сеточку на черных резиночках. Ну прямо, порнографическая открытка…
– Ладно. До завтра.
Ребята отправились по домам. Каждого занимали свои мысли. Вовик судорожно подсчитывал, сколько еще рублей и копеек надо где-то найти, а Розенфельд просто бесился от того, что опозорился перед женщиной, не сумев выглядеть перед ней достойно. Да еще, Свирскому пришлось врать, изображая из себя опытного обольстителя.
«Не рассказывать же о том, что я спустил в штаны, не успев их снять – успокаивал себя Розенфельд.


«Где же взять деньги? Программа «с миру – по нитке» на грани провала. Сколько человек пришлось обойти? А главное, моментально всех интересует, зачем я это делаю?.. Возможно, у Лиски есть деньги? Все время покупает «толстые» книги» – Вовик закрыл глаза, продолжая машинально покусывать авторучку…
– Свирский, Вы сюда спать пришли?
– Pardonnez-moi, Стелла Феофановна. Просто я материал усваиваю лучше с закрытыми глазами. Это – у меня с первого класса!
Ответ Вовика вызвал несколько девичьих улыбок, но ни на йоту не удовлетворил учительницу. Она поднесла к глазам его тетрадку, там лишь считанное количество слов было записано на понятном ей языке.
– Приятно осознавать, что Вы неплохо владеете иностранными языками. Но экзамен по обществоведению придется сдавать на русском и с открытыми глазами. Так что, рекомендую делать записи на том языке, на котором я диктую.
Вовик изобразил на лице мину, показывающую глубокий интерес к предмету. А, так как эта очередная гримаса вызвала легкий всплеск смеха, то учительница тут же решила, что хватит Свирскому оставаться в центре внимания, и следует продолжить урок. Она открыла свой конспект и громко, уже для всех, произнесла:
– Продолжим!
Далее, стараясь, чтобы каждый ученик успел записать, стала четко диктовать:
– «Коммунизм это есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Все записали? Отлично! Теперь подчеркните эту гениальную формулу Ленина.
Свирский приготовился провести линию под словами, только что занесенными в тетрадку, но рука с пером повисла в воздухе. Он смотрел на свои каракули, не веря собственным глазам. Запись выглядела так:

«К-зм. = Сов. вл. + Эл. в. стр.»

– C'est impossible! – вырвалось у него достаточно громко.
Стелла Феофановна, еле сдерживая гнев, посмотрела в его сторону:
– Что еще не устраивает? Вы не довольны, что я не дала Вам дремать? Поэтому мешаете вести мне урок?
Вовик, не отрывая взгляда от тетрадки, пробурчал:
– Мне не понятно…
– Довольно, Свирский! Мне надоело выслушивать твою болтовню – учительница быстрыми шагами направилась к столу «непонятливого» ученика. Она посмотрела на его математические изыски и уже более спокойно продолжила – Идите к доске и будьте любезны изобразить для всех то, что я увидела в Вашей тетради.
Когда Вовик при помощи мела закончил писать, Стелла Феофановна обратилась к классу:
– А я уловила, что непонятно товарищу Свирскому. Надо же умудриться зашифровать ленинские слова так, что самому невозможно разгадать их смысл. К высказываниям вождя нужно относиться бережно, и недопустимо даже одну букву менять в них. Поскольку, даже маленькое несоответствие может привести к непредсказуемым результатам. Кстати, этим часто пользуются наши идеологические противники. Надеюсь, Свирский, теперь Вам все понятно?
Вовик выслушал учительницу, показывая своей мимикой максимум внимания, и сообразил, что настал его звездный час:
– Это я все понимаю, Стелла Феофановна. Мне неясно другое. Вот смотрите: из ленинской формулы следует – он снова взял в руку мел и быстро стал писать:

«Сов. вл. = К-зм – Эл. в. стр.»

– Такое еще можно понять. Даже я с большой натяжкой понимаю. Ведь, действительно, на первых порах Советская власть строила коммунизм практически без электричества. Но, если мы захотим из ленинской формулы с помощью математики вывести понятие электрификации всей страны, то получим:

«Эл. в. стр. = К-зм – Сов. вл.»

А как может быть такое? Понять не могу. Вот об этом я и хотел Вас спросить. Разве может существовать коммунизм без Советской власти, да еще в образе электрификации всей нашей великой страны? Видимо, здесь скрывается что-то недоступное для моего разума. Peut ;tre, глубокая ленинская мысль?
Произнося этот монолог, Свирский видел, как становились серьезнее лица ребят и увеличение степени бледности учительницы. В полной тишине прозвучал звонок с урока.
– Все свободны кроме Свирского – сказала Стелла Феофановна, забыв о домашнем задании.
Учащиеся начали медленно выходить из кабинета.
– Глубоко копаешь – проходя мимо Вовика, шепнул Мазай. Шедший рядом с ним Лиска, молча, покрутил пальцем у виска.


– Свирский, ты же хочешь стать дипломатом! – директор почти кричал – Готовишься представлять нашу страну за рубежом. Откуда такие крамольные мысли?
– Павел Михайлович, никакой крамолы. Я, лишь, просил растолковать мне то, что я не понимаю…
– Это рассказывай своим одноклассникам! Меня – не проведешь. Цирк устроил из урока. А ты подумал, что за эту выходку получишь такую характеристику, что ни то, что в МГИМО, а даже разнорабочим тебя никуда не примут? В твоем возрасте уже пора соображать, прежде чем что-то ляпнуть.
Последние фразы директора школы заставили Вовика задуматься. Такого поворота событий он не ожидал. Мысли в голове судорожно сменяли одна другую. Идя в кабинет директора, он поймал на себе восторженный взгляд Музы Галкиной. Чувство героя дня переполняло его. А что теперь? Придется выйти отсюда в образе побитой собаки?
«Как быть? Как быть? Как быть?..»
– Что же ты замолчал? Куда исчезло твое красноречие с иностранными вставками? – Стелла Феофановна ликовала. И причина была: самодовольство Свирского исчезло. Тот смотрел в пол, и чувствовалось даже на расстоянии, что в его душе усиленно заскребли кошки. Практически вся школа знала о мечте Вовика стать студентом института международных отношений. И вот сейчас неожиданно наступил момент, способный разрушить все, к чему он стремился с детства.
«Как быть? Как быть? Как быть?..»
– Понятно, ты не ожидал, чем может закончиться твоя клоунада – директор чуть-чуть смягчил свой строгий тон – Как будущий дипломат, ты, просто, обязан предвидеть все последствия своих действий, чтобы избежать, как можно больше, ошибок. Ведь в международных делах нельзя даже слегка споткнуться. Самая мелкая оплошность может привести к непоправимому результату. Надеюсь, что сейчас до тебя это дошло. А ошибки следует исправлять. Так что, изволь при всем классе извиниться перед Стеллой Феофановной. Но очень серьезно тебя предупреждаю, если подобное повторится, то на положительную характеристику не рассчитывай! Все понятно?
– Да… – Вовик медленными шагами направился к дверям.
До звонка на очередную перемену оставалось почти полчаса. На урок идти не хотелось. В коридорах и залах стояла мертвая тишина, заставлявшая судорожно перебирать в голове события последних дней.
«Что за черная полоса наступила? Одно за другим так и прет…»
Стук каблучков прервал мрачные размышления. Вера Гранова, грустно улыбаясь, приближалась к нему.
«Эх! Только тебя мне и не хватало».
– Привет. Что сказал директор? – без предисловий начала Вера.
– Ты-то откуда знаешь, что я был у Макарова?
– Да об этом уже все знают. Причем, половина из них уже исключила тебя из комсомола, а другая гадает, будет тебе испорчена характеристика или нет?
– Et toi? – насмешливо спросил Вовик.
– Я изучаю немецкий, но догадываюсь, о чем ты спрашиваешь. Отвечаю: я просто за тебя волнуюсь. Verstanden?
«Очень нужно мне твое волнение!»
– Nichts, was ich nicht verstehe, Вера. Но, тем не менее, меня глубоко тронуло твое волнение. А в данный момент другие мысли будоражат мой мозг. Я тебе обещал за три дня найти деньги, и сделаю это, как бы трудно не было…
– Умерь слегка свой пыл. Вероятно, мне Наташка поможет. Сейчас, в первую очередь, надо думать, как загладить то, что ты устроил на обществоведении.
– Не волнуйся, это-то я улажу.
Свирский повернулся и, больше не говоря ни слова, стал спускаться по лестнице. Вера хотела последовать за ним, но тут же передумала и осталась стоять на месте, глядя в след человеку, перевернувшему в ней все, что только было возможно.


Можно сказать: свершилось чудо. Неожиданно для себя Вовик очень быстро и легко решил обе свои проблемы.
Выйдя перед классом на следующем уроке обществоведения, он довольно легко произнес хорошо выученный текст извинения. При этом сумел так с достоинством и раскаянием одновременно выступить, что в искренность его слов поверила даже учительница. Лишь Муза Галкина, снаружи серьезная, как и другие ребята, про себя усмехнулась. Она-то хорошо знала, какие усилия приложил ее друг, чтобы произвести нужный эффект.
Вовик же, понимая серьезность своего легкомыслия (если можно так выражаться), глубже переживал по другому поводу. Беременность Веры его волновала более. Прекрасно понимая, что если она не согласится на аборт, то последствия могут стать настолько критическими, где уже никакие обещания и извинения не спасут. Узнает Муза – полбеды. Узнают родители – три четверти беды. Но полная беда – окончательный отказ от карьеры.
«Слава Всевышнему! – шептал про себя атеист Свирский, когда и здесь сошлись концы с концами – Все разрешилось. Какой же молодец Лиска. Жалко, что он – не мой лучший друг. Хоть и много мы с ним накуролесили, но близко не сошлись. Мазай всегда стоял меж нами. Смешно сейчас вспомнить то, когда первый раз я его увидел. Неуклюжий, угловатый – полный набор для насмешек. Правда насмешек он не допускал, сразу же бил по морде, не думая, что ему достанется в несколько раз больше… Ну, ничего не боялся… А сейчас он и не подозревает, что почти каждая девчонка школы, готова на все, лишь бы получить его внимание. А он – молодец! Презирает их всех… Правда – Наташа… Ох! Молиться ей на него надо. Уверен на все сто, не окажись у него денег, сделал бы все возможное, чтобы их достать, даже не зная на что. Лиска – святой… Неужели рождаются такие люди на нашей Земле?..»


Прекрасное настроение. А Муза не понимает. Ей, ведь, известна только одна проблема Свирского. Трудно даже вообразить, чем бы закончились их отношения, если бы Галкина узнала, как далеко зашло общение ее обожаемого с Верой Грановой, пока она проводила каникулы под горным солнышком. Разумеется, со временем ей донесли о том, что Вовик во время ее отсутствия позволил себе вольность и погулял с другой. Так всегда бывает в подобных обстоятельствах, нашлось, кому рассказать. Но все это преподносилось и воспринималось, лишь как легкий флирт. Потому что, правду никто доложить не мог, по причине незнания. А самостоятельно думать об этом, да еще строить предположения Музе не хотелось.
– Ну что? Погеройствовал, и хватит – сказала она Вовику – Постарайся в дальнейшем быть серьезнее. Ведь в следующий раз, хоть расшибись в лепешку, сочиняя всю ночь текст извинения, ничего не поможет!
– Но класс-то слушал меня с интересом…
– Да, скажи спасибо Мазаеву. Это он успел всех нас предупредить, чтобы не вздумали смеяться. «Неизвестно – говорит – что Вовик там насочинял. Исковеркает дурак себе всю оставшуюся жизнь».
– Так и сказал?
– Да, так и сказал.
– Предположим, за «дурака» придется ответить…
– И мне тоже? Я, между прочим, с ним в этом вопросе согласна на все сто. Да и смешно даже предположить, каким образом ты сможешь с Женькой разобраться. Тебе, видимо, мало морального унижения. Хочется и физическое испытать? Давай! Вперед! Надеешься, что знание нескольких приемов самбо тебе поможет? Сомневаюсь! Я же, так и быть, сбегаю в аптеку за примочками.
«А впрочем, что я завожусь? Ну, окунули меня мордой в грязь. Но я же сумел встать и отмыться. Но, теперь придется быть осторожнее. Буду думать немного больше, чем раньше, перед тем, как что-то сказать. Веселить товарищей, конечно, интересно. Но, если в характеристике обозначат, что я пропагандирую антисоветчину, то в Москву ехать будет бесполезно. А из всех ВУЗов Ленинграда, может быть, лишь Духовная семинария не закроет передо мной двери».
Тогда Вовику было невдомек, что учителя – тоже люди. Мало того, многие из них – родители. Если их подопечные не станут переходить постоянно границы дозволенного, то не станут они ломать будущее своим ученикам. А, что уж точно не надо педагогическому составу, так это – клейма районного, а может быть, и городского масштаба.
На этот раз Владимир Свирский выскользнул из неприятных клещей…


Самые трудные препятствия, выдвигаемые летом выпускного года, преодолены; студенческий билет в кармане. Радость перемешивается с опустошением. Радость победы и пустота от того, что не надо больше готовиться к экзаменам, волноваться во время ответа и ожидания результата.
Огорчал Вовика лишь один факт – Муза не прошла по конкурсу. Следовательно, она отправится в Ленинград, а он останется в Москве.
– Ничего не поделаешь, Володя – Муза с трудом сдерживала слезы – Главное, что ты поступил. Я же могу годик переждать. Ведь мне в армию не идти…
– В октябре обязательно постараюсь приехать на вторую субботу. И на зимние каникулы тоже. А ты, я уверен, на будущий год поступишь, и мы снова будем вместе.
– В следующем году я подам документы в Первый мед. Хватит рисковать.
– Почему?
– Потому, что пора повзрослеть. Романтика закончилась.
– Муза, я ничего не понимаю!
– А ты, все-таки, пойми! В Ленинграде мне есть на что рассчитывать, есть кому помочь. А в Москве, скорее всего, я еще год потеряю.
«В принципе, она права. Мать приложит все силы, поднимет все свои связи, и Муза Галкина обязательно станет студенткой 1-го медицинского института города Ленинграда. И будем мы учиться в разных городах…»
– Муз, а Муз, но ведь готовиться можно и в Москве – вдруг осенило Вовика – А летом поедем в Ленинград вместе. Зато, всю зиму будем рядом…
– А, где я буду жить? – перебила Муза – Общежитие я должна освободить. На работу, даже санитаркой в больницу, меня не примут. Прописка ленинградская.
– Давай поженимся…
– Это для решения жилищного вопроса?
– Муза, ты о чем?
– Вовка, мы, обязательно, поженимся. Через год, когда я тоже буду студенткой. Иначе мои родители не поймут. Да и твои – тоже. Ну, давай, потерпим. Мы – все-таки, еще зависим от них.
– Хорошо, Муза. Но ты представляешь, что будет у нас за семья? Я учусь в Москве, ты – в Ленинграде. А совместная жизнь только на каникулах?
– Вовик…
– Хватит с меня школьных кличек!..
Неожиданно они оба замолчали. Глядя друг другу в глаза, кинулись навстречу и обнялись. Далее последовали взаимные извинения и самобичевания. В итоге, придя к соглашению, они договорились, что год, пожалуй, можно и потерпеть.


Учебный год тянулся долго.
Во всяком случае, так казалось Вовику. Ведь, завалив два экзамена в зимнюю сессию, каникулы пришлось посвятить пересдаче.
Зато сдав весеннюю сессию, он сразу же рванул в Ленинград. Теперь казалось, что и поезд движется со скоростью черепахи. Потом автобус, почему-то, долго пришлось ждать на остановке. Ну, а самое невыносимое ожидание было на углу Лермонтовского проспекта и улицы Декабристов. Там – детская инфекционная больница, в которой Муза Галкина работала медсестрой. А до конца рабочего дня было далеко.
Наконец на ступенях показалась знакомая фигурка. Свирский рванулся навстречу. Букетик тюльпанов, до сих пор бережно охраняемый, неожиданно выскользнул из рук и случайно оказался у Вовика под подошвой ботинка.
«Ну, что за непруха целый день?!» – подумал он.
Вовик бросал взгляды то на Музу, то на цветы попеременно, не зная, что предпринять. Но продолжалось это недолго. Муза решительно подбежала к Вовику и, обняв его, даже не обратила внимания, как ее каблук уничтожил последний бутон.
– Я с утра торопила время, думала, не дождусь – Муза, скороговоркой приговаривая, покрывала поцелуями лицо Свирского – Сегодня работала последний день… Наступают новые волнения. Скоро экзамены… Но теперь будет легче, ведь ты – здесь!..


На этот раз Муза в институт поступила. Серьезная подготовка во время зимы дала результат, несмотря на то, что летом свидания со Свирским были регулярны.
Они уже было решили, что свадьба состоится в ближайшее время. Но пришлось подождать. Препятствие этому событию было одно – родители обоих. Те и другие считали, что торопиться не следует. И позиция их была настолько прочна, что «ближайшее время» отодвинулось почти на два года…


Наконец-то, образовалась чета Свирских (слово «семья» кажется здесь неуместным). Ведь, практически, ничего не изменилось. Муж – в Москве, жена – в Ленинграде… Штамп в паспорте?.. В нем, конечно, есть смысл. Например, в гостинице беспрепятственно разрешат поселиться вместе. А что еще?..
Семья держится не на официальной регистрации. Она рождается, как правило, в любви страстной. Но страсть со временем слабеет. И проистекает этот процесс быстрее, если духовная близость почти отсутствует. Именно она помогает перерасти страсти в человеческую привязанность. И только такая любовь хранит семью.
Можно возразить, поскольку имеется еще один безоговорочный фактор, укрепляющий ячейку общества. Это – дети. Хотя и бесспорное утверждение, но маленькое «но» присутствует и здесь. Ведь, известно всем, что большое количество семейных пар продолжительное время остаются вместе, дабы не травмировать своих отпрысков. А сколько бы они оставались рядом друг с другом, если эта сдерживающая нить не существовала? Что может тогда спасти семью? Волей неволей приходится возвращаться к первоначальному тезису. И, хочется еще раз повторить, что главная связь есть духовная. Причем, глубоко духовная, а в идеале, подкрепленная физиологией…
Что же из сказанного выше связывало Музу и Вовика?
Процентов пять, не более. Подтверждение – маленький исторический экскурс.
Регистрация их брака явилась не только рубежом, но и вершиной их отношений.
К ней они шли долго. Даже долгие расставания не были помехой. Постоянные письма и частые телефонные звонки скрашивали их одиночества. А главное, при первой же возможности, хотя бы на несколько часов, несмотря на 650 километров, они стремились увидеть друг друга. А какими были эти встречи! Сказать, что полностью посвящены мечтам о будущем, значит, почти ничего не сказать.
И вот, мечты осуществились.
А далее – опустошение, которое обычно наступает после достижения цели. Причем, пришло оно к обоим одновременно. Письма и телефонные звонки становились все реже и реже. А, что касается встреч, если таковые не согласовывались заранее, то случались очень комичные ситуации. К примеру, приехав в Ленинград, Вовик узнает, что Муза накануне выехала в Москву…


«Зачем я приперся в Ленинград? Хотел на зимних каникулах с Музкой повидаться. А вот она хотела ли? Похоже, что – нет. Иначе была бы здесь, а не укатила по «Золотому Кольцу». И самое главное – мне ничего не сказала…»
Эти рассуждения Свирскому не давали покоя. Телефонный разговор с женой в новогоднюю ночь показался ему очень странным. Холодок в их беседах присутствовал и ранее, но на сей раз, равнодушия в словах Музы было предостаточно. Он тогда попытался не придавать этому значения. Но уже в следующий раз непонятные подозрения заставили вспомнить предыдущее телефонное общение. Повлиял спокойный и с подчеркнутым безразличием ответ: «Делай, как хочешь» – на сообщение Вовика о том, что в ночь с 25-го на 26-е число января «Красной стрелой» он едет в Ленинград.
Но, как говорится: чем дальше в лес, тем больше дров.
Последовало отсутствие ответа на звонки в дверь квартиры Галкиных. С корабля на бал не получилось. Пришлось направиться с канала Грибоедова на улицу Декабристов, в родительскую квартиру. Там и пришлось перекантоваться весь день. Бабушкины пироги немного подняли настроение. Но вечером, при повторном визите, родители Музы вернули Вовика на грешную землю. С лукавой улыбкой теща объявила, что супругу следует искать где-то в средней полосе России.
«Туризм она любила всегда» – подвел итог Вовик, и тут же вспомнился 11-ый класс, когда желание Музы освоить азы горнолыжного спорта поставило Свирского, мягко говоря, в неловкое положение.
«Тогда также были зимние каникулы. Последние зимние школьные каникулы. Сейчас – студенческие… Кстати, тоже – последние… Надо же, пять лет прошло. Правда, тогда я очень лихо загулял с Веркой… А интересно, где она сейчас? А, почему бы, не позвонить ей? А вдруг проживает по старому адресу?»
Откуда появление подобных мыслей? Муж соскучился по жене, ведь не виделись почти полгода. А она, даже не предупредив, уезжает отдыхать. Он пытается понять причину. Одновременно нахлынули воспоминания. В результате – телефонная будка, двухкопеечная монета и набор номера, нестертого еще из памяти…
– Не ожидала, что ты мне еще повстречаешься в этой жизни.
– С каких пор ты веришь в переселение души?
– Причем здесь это?
– Ну, судя по сказанному тобой, на встречу со мной ты надеялась лишь в последующих жизнях.
– Ни в каких жизнях я не надеялась, как ты изволил выразиться, на встречи с тобой. Ну, а манера цепляться к словам, видимо, будет с тобой до конца «этой» жизни. Ну, а так как, о религии индусов ты сам вспомнил, то, если существует следующее существование, вряд ли ты выступишь там в человеческом образе.
– Круто! Следовательно, согласно христианской религии – гореть мне в аду.
– Как и всем нам… Ладно, переменим тему. Расскажи-ка, лучше, о себе, будущий посол Советского Союза.
– Ошибаешься, сия должность есть ссылка.
– Что-то я не врубаюсь… А, впрочем, поняла: ты метишь выше. Вот, только, куда? Снова не врубаюсь!
– Да, все – не так. Просто, на должность посла назначают, как правило, в форме наказания, представителей партийной элиты, а нас готовят для конкретной работы.
– Надо же?! Хотелось бы и мне быть так наказанной. Назначили бы меня, скажем, за плохую работу послом, ну, например, во Францию… Ой, хватит болтать всякую чушь. Скажи-ка лучше, с чего, вдруг, позвонил-то?
– Соскучился.
– Неужели, ничего лучше придумать не мог?
– Придумал бы, будь времени поболее.
– Ну, хватит трепаться. Ближе к делу!
– Да никакого дела нет, Вера. Честно говоря, как раз, именно безделье толкнуло меня на этот звонок.
– Мне кажется, что я первый раз слышу нормальные слова, неприкрашенные никакой витиеватостью, так характерной для тебя. Да, ты ли это, Вовик? Не верю, как говаривал Станиславский.
– Вера, теперь ты начинаешь трепаться. Короче, давай встретимся и поговорим нормально.
– Давай! Ежели «соскучился».


Они встретились у памятника Грибоедову на площади перед ТЮЗом. Иными словами, там, куда в январе 66-го, во время зимних каникул, ежедневно приходили в 10 часов утра и затем не расставались целый день. Но, это – в прошлом. А зачем понадобилось встречаться сейчас? Кому из них это было нужнее? Ведь, оба уже повзрослели, у каждого семья. Вероятно, юношеские чувства трудно забыть.
– У меня всего полчаса – вместо приветствия произнесла Вера.
– Зато, у меня времени навалом.
– Это неважно, так как будем общаться по моему графику.


Вера оказалась не права.
Мало того, не только эта встреча затянулась до полуночи, но и во все последующие дни каникул, как и в школьные годы, они были вместе.
Страсти юных лет быстро воскресли в памяти и развивались стремительно.
Мало того, в начале февраля, когда Муза вернулась в Ленинград, Вовик на это событие даже внимания не обратил. Теперь он сам избегал встреч с женой. Ему вдруг надоело то, что последние два года его семейная жизнь носит какой-то условный характер.
«Да, не пора ли все это закончить – думал он – Зачем пытаться изменить то, что уже необратимо катится к своему логическому завершению? Лишь первый год было что-то издалека напоминающее супружество. Я каждый раз на каникулах рвусь в Ленинград, жду с нетерпением встречи, иногда и в течение семестра нахожу возможность повидаться… А что в ответ? Приезжаю и слышу, как некогда, как мало времени, как уже заранее все распланировано. Встречи с друзьями, мне незнакомыми, неожиданные поездки в другие города и прочее, прочее, прочее… А что мешает мне также весело проводить время?! Вот, сейчас, Верка мне здорово помогла понять это».


С легкостью на сердце Свирский возвращался в Москву. Расставание с Музой на этот раз не было похоже на прошлые. Садясь в поезд, он прощался не с ней, а с Верой. Та решила проводить его. Зачем? И сама не понимала. Просто было свободное время. Правда, чем закончится такое мероприятие, она не представляла.
Выйдя из здания вокзала, Вера направилась в сторону метро. Но, после нескольких шагов, вынуждена была остановиться. Путь ей преградила Муза:
– Ну, привет. Давно не виделись. Я даже тебя сразу не узнала.
– Муза, ты?
– Да, я. Не ожидала?
– Нет, и предположить не могла. Сколько же мы не виделись? Да, почти пять лет прошло. Страшно подумать, как быстро время летит. Рада тебя видеть…
– Извини, но я радости не испытываю. Я видела, как ты с Вовкой прощалась. Надо же? Можно сказать, в двух шагах от них стояла и в упор разглядывала, а они так увлеклись друг другом, что ничего вокруг не замечали… Ладно, я пойду. Счастливо.
Муза резко развернулась и быстро зашагала прочь.
Обескураженная Вера смотрела ей вслед. Мысли путались в голове:
«Почему она так поступила?.. Ведь могла еще на платформе подойти к нам… Самое смешное, я же не собираюсь разбивать их семью. Да, и свою рушить не думаю… А пошли они оба к чертям собачьим. Пусть сами разбираются»…


Разобрались.
Для Музы измена Свирского произошла вовремя. Уже почти два года она откровенно считала свой брак ошибкой. И вдруг, подворачивается повод, дающий возможность исправить эту ошибку, причем самой остаться незапятнанной.
А вот, Вовику расставаться-то с Музой совсем не хотелось. Во всяком случае, в его планы это не входило. Тем более, перед государственными экзаменами. Теперь о распределении за границу можно было забыть…
Ну а сам развод прошел на удивление мирно. Подписи в ЗАГСе, и – все.


Случись это событие после окончания ВУЗа, Свирский, видимо, так не переживал. Пусть, закрылись бы для него заграничные командировки, но, хотя бы диплом был в кармане. Теперь же его неожиданно охватила депрессия (это словечко тогда начинало входить в моду).
Не обращая внимания на уговоры и требования однокашников, Вовик дни напролет проводил в общежитии, лежа на койке. На занятия не ходил. В итоге, неявка на все экзамены, отчисление и повестка…


– Рядовой Свирский!
– Я!
– Ко мне!
– Есть!
Лейтенант Кочкин про себя злорадствовал:
«Сейчас я рассчитаюсь с тобой, землячок. Причем сделаю это в присутствии командира части. Пускай он сам увидит, какой ты – никудышный солдат, и какой я – отличный офицер, несмотря на гражданское образование. Одним выстрелом сразу убью двух зайцев».
Такие, на первый взгляд, странные мысли возбужденно прыгали в голове «отличного офицера», пока к нему строевым шагом приближался «никудышный солдат».
– Рядовой Свирский,..
– Я!
– …немедленно отправляйтесь в радиомастерские. Взять там автомобильный аккумулятор и доставить сюда.
– Есть!
– Пять минут – туда, пять минут – обратно!
– Есть! Разрешите приступить к выполнению приказа?
– Кругом! Шагом марш! Выполняйте – улыбнулся лейтенант, а про себя добавил несколько матерных выражений и подытожил:
«Устав-то ты изучил не плохо, но поглядим, как ты сейчас будешь смотреться при полной амуниции и еще с аккумулятором. А он весит немало».
Ровно через десять минут, разумеется, строевым шагом, рядовой Свирский подошел к офицерам, что-то обсуждающим, козырнув и, глядя в глаза старшему по званию, отчеканил:
– Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту Кочкину!
– Обращайтесь.
– Товарищ лейтенант, разрешите доложить, Ваше приказание выполнено!
Кочкин смотрел на солдата, ничего не понимая:
– А где же аккумулятор?
– В радиомастерской, товарищ лейтенант.
– Не понял… Дураком прикидываешься?! Почему не принес аккумулятор?! – лицо офицера, с каждой секундой меняя окраску, становилось все злее и злее. Его уже не на шутку бесила невозмутимость Свирского. Тот же, не моргнув глазом, спокойно отрапортовал:
– Докладываю. Согласно «Уставу Вооруженных сил СССР» из двух и более приказов, если они противоречат друг другу, выполняется последний. Следовательно, я был вынужден выполнить приказание: «пять минут – туда, пять минут – обратно»…
– Интересно, и в чем же состоит противоречие? – вмешался командир части.
– Докладываю. За пять минут и рекордсмен мира в комфортных условиях, по стадиону, не пробежит три километра. Даже солдат Советской Армии не способен…
– Все понятно, Свирский. Можешь быть свободен – командир дождался, пока рядовой отойдет подальше, и произнес так, чтобы его слышали все стоящие с ним рядом офицеры – Кочкин, не быть тебе никогда зампотехом. Отправляйся-ка сам за аккумулятором. Не можешь соображать головой, не смотря на высшее образование, работай руками и ногами. Хотя бы, догадайся сделать это так, чтобы не видели солдаты срочной службы… Остальные, за мной!
Лейтенант Кочкин почувствовал себя оплеванным в очередной раз. И, опять, случилось это из-за Свирского.
«Когда же это закончится?»
А лучше бы подумать: зачем это началось?
«Ну, погоди, Свирский, я еще с тобой разберусь!»
А лучше бы стоило подумать: пора оставить его в покое.
Но, увы…


На военную службу по известным причинам Владимир Свирский попал, когда ему уже было «далеко за двадцать», как он любил говорить.
«Если верить прочитанным мною книгам – рассуждал он – то, армейская жизнь мало чем отличается от тюремной. Но, виноват сам. Эти два года лишения свободы надо рассматривать как наказание за собственное безволие. Каким же надо быть дураком, чтобы из-за разлада семейной жизни забросить учебу на последнем курсе. Ну, ничего. Дембель неизбежен, как восход солнца. А там – новая жизнь».
Ежедневно засыпать под такие мысли вошли у него в привычку.


Сначала была учебка в Урюпинске. Затем – отдельный батальон радиопомех в Резекне. Нигде не наблюдалось то, что привычно было видеть на гражданке по телевидению о военной службе. На вопрос: «Чему ты научился в армии?» Свирский довольно быстро нашел подходящий лаконичный ответ: «Койки заправлять».
Сам же никак до конца не мог понять, откуда у него появился авторитет среди сослуживцев? почему к нему сразу же все стали относиться, как к «старику» и удивлялись, когда он продолжал служить очередные полгода? Может, благодаря возрасту? Нет. Встречались такие же, как он, призванные в ряды СА, мягко говоря, не вовремя. Большинству из них доставалось наравне с восемнадцатилетними. Вовик же этот период прошел как неприкасаемый.
А вот, почему офицеры очень по-разному смотрели на его персону, он понял незамедлительно. Все заключалось в простой истине: по уставу легче подчиняться, чем командовать. И, когда он от корки до корки проштудировал все узаконенные армейские наставления, то те из командного состава, кому не нужны были лишние приключения, а таких – большинство, просто напросто от него отстали. Как ни странно, нашлись в офицерской среде и умные люди, которые по достоинству смогли оценить находчивость солдата. А вот, так называемые «службисты» не пожелали допустить наличие «неуправляемых» под их командованием. Они-то и решили, что таких, как Свирский, надо переламывать. И некоторые из них рьяно взялись за это.


Среди таковых на первое место очень быстро выдвинулся лейтенант Кочкин.
Еще, будучи школьником, Митя Кочкин мечтал, как и многие ленинградские мальчишки, стать моряком. Но, если у большинства других ребят это желание с возрастом уменьшалось, то для него, к моменту окончания школы, настолько укрепилось, что кроме, как о карьере морского офицера, он ни о чем другом и не думал.
Но мечта – мечтой, а жизнь иногда преподносит сюрпризы, каких и не ждешь. Юноша никогда не жаловался на здоровье, а медицинская комиссия его забраковала. Поэтому, вместо училища имени Попова пришлось поступить в близкое по профилю гражданское учебное заведение, а конкретно, в институт имени Бонч-Бруевича. К моменту распределения Кочкин предпринял еще одну попытку увидеть на своих плечах офицерские погоны и в связи с этим изъявил желание получить направление в организацию, кратко именуемую МО СССР. Он долго колебался, так как в детстве представлял себя в морской форме на корабле в дальнем походе. Теперь же придется облачиться в защитный цвет и оказаться в точке, где до ближайшего моря сотни, а то и тысячи километров.
На сей раз (то ли здоровье поправилось, то ли в сухопутных, а тем более в радиотехнических войсках, требования к этому фактору ниже), желание выпускника было удовлетворено. А когда он оказался в Латвии, всего в пяти часах езды на поезде от Ленинграда, то, уже через несколько дней службы, в нем родилось желание посвятить военному делу не два года, а все двадцать пять лет жизни.
Знакомство со Свирским у Кочкина состоялось в его первое дежурство на командном пункте. Ленинградцы моментально нашли общий язык. Содействовали тому воспоминания о студенческой жизни, о родном городе и принадлежность к одной возрастной группе (рядовой был старше лейтенанта на два года).
Дружеские связи обычно складываются между людьми, когда находятся общие интересы. Одним из таковых оказался преферанс. Как известно, для этой игры надо четыре участника, но достаточно трех. Но есть еще вариант – «гусарик». В этом случае играют двое. Третий – так называемый «слепой», и ему тоже раздают карты. Только открывают его карты и выкладывают на стол не в масть, как положено, а – как получится, в зависимости от очередности.
Несколько дней Кочкин и Свирский проводили вечера за «гусариком». Разумеется, даже для преферансиста среднего уровня такое занятие доставляло мало удовольствия. Любой игрок скажет, что в данном состязании приоритет за случайностью, а не за мастерством. Но, как говорится: на безрыбье и рак – рыба.
Неожиданно появился третий.
После окончания Череповецкого училища на службу в Резекне прибыл молодой лейтенант Зиатдинов. Переход от курсанта до офицера складывается у каждого по-своему. От этого периода зависит вся дальнейшая карьера. Лейтенант хорошо понимал это. Но какое-то мальчишество, оставшееся от ученического периода, да еще встреча со вчерашним студентом Кочкиным привели в каптерку, где, почти ежедневно, собирались любители преферанса.
Пару раз сыграв для удовольствия, азарт взял свое.
– Надо играть хотя бы по одной десятой за вист – предложил Кочкин.
– Правильно, не более! – поддержал Зиатдинов – У рядового Свирского денежное довольствие, если не ошибаюсь, три рубля восемьдесят копеек в месяц.
– Так точно. Но, ведь совсем необязательно, что я должен проиграть – рассмеялся Вовик.
Разрисованный «пулькой» листок появился на центре стола. Зашелестели карты. Время летело незаметно. Уже далеко за полночь Свирский, используя все четыре арифметических действия, тщательно производил подсчеты. Наконец произнес:
– Интересные цифры получаются…
– И чем же они интересны?
– Не томи, Володя.
– Объявляю результаты. С товарища Кочкина – три рубля шестьдесят две копейки, то есть бутылка водки. А с товарища Зиатдинова…
– Рядовой Свирский, Вы – в армии.
– Так точно, товарищ лейтенант. Разрешите доложить. С Вас пять рублей восемьдесят копеек или бутылка «Рижского бальзама». Готов получить натурой, а лучше деньгами.
– Получите натурой, когда поедете на дембель – Зиатдинов вышел из каптерки.
Свирский недоуменно пожал плечами. Он поймал взгляд Кочкина. Тот тоже пожал плечами и, как могло бы показаться со стороны, тушуясь и избегая встретиться взглядом с Владимиром, почти уверенно произнес:
– Володя, не обращай внимания и не бери в голову… Не захочет больше играть с нами, ну и хер с ним… На, держи четыре рубля, и сдачи не надо.


Но нормальные человеческие отношения продлились недолго. Причина разрыва – простая. На недопустимость панибратства с подчиненным Кочкину было указанно со стороны начальства. Тот же, как всегда, недолго думая, решил, что карьера важнее. Он, даже, попытался объяснить это Свирскому. Но сделал это очень неуклюже. А Вовик в ответ откровенно рассмеялся:
– Никогда не думал, что Ленинград способен породить солдафона. Но это, Митя, не есть твоя вина. C’est la vie, как говорят французы…
Он хотел еще добавить, что прекрасно понимает Кочкина, что никакой обиды на него держать не будет. Еще собирался сказать, что приложит все силы, чтобы никто даже и не смел подумать об их неуставных отношениях. Но тот его перебил, пытаясь произносить слова командным голосом:
– Рядовой Свирский, в следующий раз обращайтесь ко мне по Уставу. Вам понятно? Сейчас же, я предполагаю, что никто и никогда не сможет меня упрекнуть в том, что я – солдафон!
– Так точно, товарищ лейтенант! Разрешите идти?
– Володя, только не перегибай палку. В неслужебное время, надеюсь, мы останемся друзьями?
– Никак нет, товарищ лейтенант. Согласно «Уставу Вооруженных сил СССР», у солдата срочной службы даже личное время считается служебным. Разрешите идти?
– Идите – Кочкин закусил губу.
Непонятное двоякое чувство бушевало в нем. Глядя в след удаляющегося солдата, хотелось выкрикнуть просьбу, чтобы тот забыл обиду, и что все должно вернуться на прежние места. Но заметив приближающегося к нему старшего по званию, не посмел.
– Молодец Кочкин – одобрительно произнес капитан Демченко – Я не слышал, что ты втолковывал Свирскому, но то, как он от тебя отошел, явно говорит, что ты указал ему на его место.
Кочкин молчал, но мысли в голове уже вертелись в другом направлении:
«В конце концов, кем приходится мне Свирский? Брат, сват, кузен? Через год дембельнется, и поминай, как звали. А мне служить и служить. О себе думать надо».
– Я, конечно, понимаю: вы оба – ленинградцы – продолжал капитан – Но не о землячестве хочу поговорить. Погоди, тебе еще и другие расскажут, сколько мы натерпелись от этого парня. Представляешь, никто не может его поставить на место? Подчас такое придумает, хоть караул кричи. Поначалу, когда он прибыл из учебки, каждый ротный хотел видеть его в своем подразделении. Еще бы?! Взрослый человек. Вдобавок все выполняет по Уставу. Выправка, и та – идеальна. Один Бог ведает, с каким трудом я добивался, чтобы он проходил службу в моей роте. В общем, добился на свою голову.
– Да я уже наслушался рассказов о нем. Вот, только понять не могу, неужели никак нельзя приструнить его?
– А ты сам попробуй – Демченко рассмеялся – Завтра, если я не ошибаюсь, ты заступаешь дежурным по части вместе с моей ротой. Поставь Свирского в караул на серьезный пост. Явись с неожиданной проверкой в самое спящее время. Наверняка, поймаешь его. Вот здесь и отыграться можно по полной программе. Дерзай, Кочкин!
Капитан отправился по своим делам. Лейтенант же остался в недоумении:
«Почему же мне надо отыгрываться за других? Почему все мои командиры настраивают меня против неплохого парня? А, может, они правы. Не должен военный человек свои личные чувства ставить выше служебных. Я сейчас работаю на обороноспособность своей страны. Я – государственный человек. Поэтому все личное – в сторону! Я – офицер Советской армии. И этим все сказано…»
Эх, Кочкин! Хочется сказать ему. Ты же, в прошлом – питерский студент. За каким дьяволом, ты, решивший сделать военную карьеру, совершаешь идиотские попытки идти по накатанному пути за счет других. Что тебе мешает служить, а не выслуживаться? А еще правильнее сказать «прислуживаться». Чацкого вспомни, ему это было тошно…
Вечером следующего дня Свирский заступил в караул. Да ни куда-нибудь, а на Пост №1, охранять Знамя части. Перед этим Кочкин «погонял» его по уставу. Здесь придраться не получилось.
«Теорию знаешь хорошо, а практика – критерий истины. Ничего, ночью я тебе устрою настоящую проверку» – решил лейтенант.


«Через двадцать пять минут смена – подумал Свирский, взглянув на часы – Отосплюсь, если служака Кочкин не придумает чего-нибудь».
Снизу послышался звук открывающейся двери.
«Часы врут что ли? Вроде рановато».
Заскрипели ступени деревянной лестницы. На площадке между первым и вторым этажами показались две знакомые фигуры: сержант Приешкин и лейтенант Кочкин.
– Стой! Кто идет? – прокричал часовой, вскидывая автомат.
– Начальник караула, с ним дежурный по части – ответил сержант.
– Начальник караула – ко мне. Остальные – на месте.
Свирский сразу же понял, что часы не врут, и это – не смена караула. Похоже, что это – проверка. Что ж придется держать ухо востро.
После соблюдения уставных формальностей, лейтенант Кочкин стоял перед часовым и внимательно разглядывал его мундир. Свирский был спокоен, так как был заправлен строго по уставу, вплоть до того, что до миллиметра было выверено расположение комсомольского значка на гимнастерке. Выискивая непорядок в форме одежды, лейтенант взглядом добрался до чересчур серьезного выражения лица рядового. Ясно было, что за этой маской скрывалась откровенная насмешка, и ее хорошо чувствовал Кочкин. Но и Свирский отлично представлял, как дежурного по части коробит его наглое спокойствие.
– Пожар в штабе! – неожиданно прозвучало в полупустом помещении.
Излишняя самоуверенность, сопровождаемая желанием доказать свое превосходство, сыграла отрицательную роль в этом «спектакле». Она лишь чуть-чуть заволокла память проверяющего. Ведь по правилам, прописанным в воинском уставе, перед тем, как такое крикнуть, надо было произнести всего два слова: «Даю вводную».
Офицер моментально понял свою ошибку, хотя и поздно. Он, было, понадеялся, что «проскочит», как говорят в народе. И «проскочило» бы, если на посту окажись кто-либо другой, а не тот, от внимания которого уж не мог ускользнуть просчет Кочкина.
И Свирский, не теряя времени, сорвал с плеча автомат и вдребезги расколотил стеклянный кожух, за которым хранилось Знамя части, запакованное в брезент. В следующее мгновение он схватил его и бросился бежать вниз по лестнице с намерением, как можно быстрее покинуть штаб. Лейтенант и сержант попытались преградить ему путь.
– Ты что натворил, ненормальный?! – яростным голосом и, выражаясь явно не по уставу, заорал Кочкин.
– Если сгорит знамя, часть расформируют! Надо спасать символ батальона – серьезная маска не исчезала с лица Свирского. Он уже успел проскочить оба лестничных пролета и приближался к выходу из штаба. Выскочив на центр плаца, остановился и огляделся по сторонам. Ночная прохлада взбодрила его, настроение поднялось, в душе играла веселая музыка. Впервые за всю службу он почувствовал удовлетворение от проделанного и радостно улыбнулся. Но через несколько секунд, услышав приближающиеся сзади шаги, снова принял серьезный вид, повернулся кругом и встал по стойке смирно.
Офицер и сержант бежали к нему, быстро сокращая расстояние. Уже можно было разглядеть, несмотря на сумерки, злой взгляд Кочкина и прищур Приешкина, еле сдерживающего себя, чтобы не расхохотаться. Когда оба остановились в двух шагах от Свирского, тот, не дожидаясь, когда они отдышатся после бега, четко, громко и быстро, дабы не прервали, произнес:
– Товарищ лейтенант, докладываю! Знамя части спасено. Пожар в настоящий момент не наблюдается, видимо, ликвидирован. Разрешите вернуть знамя на место.
Когда Кочкин снова приобрел дар речи, то из его рта полился такой словесный понос, что изобразить его при помощи письменности не представляется возможным. Немного успокоившись и взяв себя в руки, он все-таки сумел цензурною фразою закончить свою тираду:
– Свирский, ты не прав. И скоро это почувствуешь.
Далее он обратился к начальнику караула:
– Приешкин, снять с поста Свирского. Проследите, чтобы он убрал все осколки и отправьте его под арест.
– Есть!


Лежа на голом топчане, в специально отведенной для арестованных комнате караульного помещения, Вовик рассуждал про себя:
«Ну, теперь – полный порядок. До завтрака точно не разбудят. Да и в караул больше не поставят. Правда, еще могут поставить к тумбочке, но там, по крайней мере, придираться будут меньше. Да, что это я раньше времени планирую будущее?.. Дали тебе возможность поспать, так пользуйся этим»…


«Видимо, я родился в рубашке. Очень часто жизненные критические ситуации складываются в мою пользу. Интересно, как долго это будет продолжаться? Удивительно, но Кочкин оказался порядочней, чем я ожидал. Элементарно мог сказать, что дал вводную команду. Скорее поверили бы офицеру, а не рядовому… А может, ему не удалось уговорить Приешкина? Хотя произошло, видимо, все по-другому. Кочкин – не дурак. Он сообразил, что сдаваться я не буду, и пойдет долгое разбирательство. А в его процессе туповатый Приешкин, в конце концов, расколется. Правда, имеется еще одно предположение: комбат объяснил молодому лейтенанту, что совсем не надо, чтобы его часть «полоскали» в штабе округа… Много получается вариантов».
Такие раскладки вертелись в голове Свирского, когда инцидент со знаменем пришел к неожиданному для него финалу.
Утром, после ночи, проведенной в камере, Вовик был вызван на утренний развод. Заняв место в строю, он стал ждать, прекрасно понимая, что из-под ареста его вывели лишь для того, чтобы объявить приказ о дальнейшей участи рядового Свирского. После обычных процедур, заключающихся в докладах командиров подразделений, он был вызван на середину плаца.
Свирский смотрел на лица своих сослуживцев, читая на одних любопытство, на других насмешку. Равнодушных не наблюдалось. Еще бы, все утро в батальоне только и обсуждался его поступок. А сам он успел за ночь продумать огромное количество вариантов продолжения своей «шутки». На каждый из них у него уже была выработана линия поведения. Но, если бы он продумал даже миллион возможных последствий, то получил бы миллион первое продолжение. Такой результат базировался на том, что Вовик не ожидал ничего положительного в свой адрес.
Командир части тоже осмотрел строй и начал:
– Сегодня ночью произошло событие, которое показало, что наш батальон умеет нести караульную службу. За бдительность и находчивость, проявленную на посту, объявляю рядовому Свирскому от лица службы благодарность!
Гробовая тишина над плацем.
– Свирский, устав забыли? – командир в упор посмотрел на удивленного солдата.
– Служу Советскому Союзу!..


Понятно, за свою «проверку» Кочкин получил взыскание. Естественно, что о мере наказания офицера личный состав ничего не узнал, только догадывался. Но от насмешек других офицеров избавления не было. Такое унизительное положение для молодого лейтенанта было невыносимым.
Виновник же случившегося, сам того не ожидая, оказался в ореоле славы. Но он не желал зла Кочкину. Просто не следует из-за своих карьерных амбиций унижать другого, ведь можно получить достойный отпор. И самонадеяность – плохой советчик.
Ну а месть – еще хуже. Тем более, что принцип «у сильного всегда бессильный виноват» может и не сработать. Да, и понятие «сильнее» – очень относительно.
Вот и случай с аккумулятором – тому подтверждение.
В итоге: восстановить нормальные отношения более не представлялось возможным. Все зашло очень далеко. Теперь оба стали, на всякий случай, избегать друг друга. И это выглядело вполне естественно. Неестественным в армии может быть лишь доброе общение подчиненного с командиром.
Свирский твердо решил, что никогда, вплоть до дембеля, не позволит себе панибратского общения с офицерами. Но и тогда, правильнее сказать, отношения с его стороны будут лишь презрительными. Впрочем, таковое осталось в нем надолго, но только внутри…


Поезд «Львов – Ленинград» затормозил у низкой платформы. Из здания с надписью «Резекне» выскочил молодой человек. Он обвел взглядом подошедший состав, нашел нужный вагон и, весело размахивая рукой, в которой был зажат билет, быстро зашагал к поезду.
То, что это – демобилизованный солдат, сразу и не скажешь. Лишь присмотревшись, можно заметить, что его костюм – не что иное, как парадная форма с гражданскими пуговицами. Вместо рубашки защитного цвета – белая, галстук бежевый. В руке большой портфель, и через плечо небрежно перекинут плащ-болонья.
Такой «дембельский» мундир придумал себе Владимир Свирский, теперь уже бывший рядовой Советской Армии.
«Все! Финиш! Я свободен. Завтра утром буду на Варшавском вокзале. Почти два года, а точнее, год и одиннадцать месяцев не был в родном городе. Скоро, через три-четыре недели наступят белые ночи. Ох, нагуляюсь!..

«…Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад – Онегина глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский…»

Просто и гениально сказано. Давно уже знаю эти строки. А душой стал их чувствовать только вдали от родного города. Хоть и не первый раз я возвращаюсь в Ленинград, но подобного желания поскорее завершить эту дорогу еще не испытывал. В прошлом частенько случалось приезжать домой из Москвы… Москва. Что за смешное место на Земле? Вся страна рвется туда. Зачем? Ладно, я. Мечта детства пожелала, чтобы там я проходил науки. Но другие-то штурмуют столицу СССР, желая занять место под ее солнцем. А чем ленинградское солнце хуже? Пусть оно не такое жаркое, но оно неповторимо. Оно строгое и гармоничное. Вечное сравнение двух городов, даже не сравнение, а спор, считается бесконечным и бесполезным. Мол, каждый кулик свое болото хвалит… Вот именно, болото. А это – наша привилегия!.. Вообще-то, в Москве тоже есть свои места. Например, Арбатские переулки или ночная Ордынка. Но, как меня раздражает их выговор. Это тягучее «а», или «ш» вместо «ч». Не едят они булку, а кушают белый хлеб. Не ссат они в парадных, а гадят в подъездах. Сигареты не продаются в ларьках, а только в палатках… Ну, и черт с ними с москвичами! Больше у меня с ними никаких дел не будет. Впереди – Ленинград!.. Да, но надо подумать и о будущем. Восстанавливаться в институте, естественно, не стану. Хватит сидеть на шее у родителей. Найду работу…»


И, действительно, Свирский, не теряя ни дня, быстро оформил прописку. Работу нашел с первой попытки. Прочитал объявление, что в торговом порту требуются докеры. Зарплата в размере трехсот рублей понравилась…


– Ты, кошкодав тупорылый, долго будешь мышей ловить? Хватай мешок! Я за тебя вкалывать не намерен!..
Подобные окрики Вовик слышал на первых порах постоянно. Ведь любая работа, даже такая примитивная, как такелажная, требует определенных навыков, которые появляются по мере практики. В порту никого не удивляли случаи, когда люди увольнялись, проработав одну смену. И у Свирского поначалу были подобные помыслы. Но, проявив силу воли, заслужил уважение «стариков».
К сожалению, в этой организации понятие стажа твердо обосновалось на главной позиции. Армейская «дедовщина» меркнет по сравнению с портовской. В вооруженных силах можно это простить, там не умудренные жизненным опытом юнцы пытаются таким способом утвердить себя. А здесь? Сформировавшийся индивидуум солидного возраста иногда доказывает свое превосходство тем, что работает в порту уже девять лет, в отличии от оппонента, лишь восемь лет назад впервые прошедшего через проходную.
Все это поначалу веселило Свирского. Но, когда нечто подобное коснулось его, то он решил, что никому не позволит «вытирать о себя ноги».
И это оказалась довольно значительная победа. Он, видимо, благодаря своей образованности, колкому языку и веселому нраву, стал интеллектуальным лидером портовых грузчиков. К нему постоянно обращались с вопросами и просьбами помочь. Он с готовностью составлял различные письменные прошения для нуждающихся в этом. Это напоминало ему армейское время, когда он писал любовные письма для своих сослуживцев…


– Мазай, это – ты?!
– Я! Вовик Свирский, а это – ты?
– Это, действительно – я.
– Сколько лет, сколько зим!..
– И, не говори…
Очень краткий диалог. В то же время – очень конкретный и все объясняющий.
Неожиданная встреча бывших одноклассников случайно произошла на Сенной площади, вернее сказать, на площади  Мира. Почему-то Сенная, как и Гороховая, задержались в мозгах горожан надолго. Даже, рожденные намного позже переименований, тоже тяжело привыкали к новым именам. Называя Дзержинского Гороховой, они искренне верили, что таковое изменение названия произошло не более двух-трех лет назад.
Если быть географически точным, то следует отметить, что встретились старые знакомые не на самой площади, а на расположенном поблизости рынке. Евгений Мазаев стоял за прилавком и торговал брусникой. Стоит ли описывать удивление Свирского?
– Какими судьбами тебя занесло на этот пьедестал? – спросил он.
– Очень красивое и правильное слово прозвучало у тебя в конце предложения – ответил Мазаев – Я, действительно, ощущаю себя на высоте. И, заметь, не потому, что стою на тридцать сантиметров выше покупателей. Просто, приятно продавать свой труд за достойную плату.
– Ты хочешь сказать, что все эти ящики с ягодами собраны твоими руками?
– Не только моими. Примерно половина – результат добычи Вольки Митина. Мы с ним уже третий год подряд берем отпуск в сентябре, чтобы съездить в Карелию набрать бруснички. Далее – реализация, которую ты и наблюдаешь в данный момент…
– Молодой человек – раздался женский голос, прервавший Женьку – почем Ваша брусничка?
– Четыре рубля за килограмм, сударыня – четко произнеся и с вежливой улыбкой на лице, Евгений Мазаев профессионально зачерпнул рукой ягоды из стоящего перед ним ящика и высыпал обратно.
– Совсем обнаглел. Торгаш проклятый. Это же два килограмма мяса – женщина гневно сверкнула глазами на продавца – Дешевле отдашь?!
– Вообще-то, если мне не изменяет память, мы а Вами на брудершафт не пили – начал свой монолог Женька – К тому же, я очень не люблю, когда меня незаслуженно оскорбляют, называя наглецом. И последнее, не понимаю, как можно, сначала обозвать человека, а затем обращаться к нему с просьбой.
Женщина попыталась открыть рот, чтобы ответить, но Мазаев не позволил ей осуществить задуманное. Слегка повысив голос, он отчеканил:
– Отсюда, вывод: Вам я не уступлю ни копейки, если даже Вы пожелаете приобрести оптом весь товар. Прощайте, сударыня, и поверьте, что даже самый ничтожный «торгаш» – человек. Следовательно, чувство собственного достоинства ему не чуждо!
Ответная тирада не заставила себя долго ждать. Было ощущение, что женщина вспомнила все неприличные слова, какие знала с детских лет. И понятно, что все эти выражения были направлены на продавца, от которого они отскакивали, как капли дождя от металлической крыши. Мазаев спокойно повернулся в сторону Свирского и продолжил прерванный разговор:
– На чем я остановился? А, да! Так вот, в результате удачной реализации данного продукта мы полностью оправдываем использование наших отпусков не по назначению. Я давно пришел к выводу, что любимой и интересной работой может быть только лишь высокооплачиваемое хобби. Но, скажу честно, сбор брусники не стал для меня таким увлечением, как для Митина… Впрочем, более подробно, если тебе интересно, могу поведать позднее. Как раз сегодня вечером мы с Волькой подводим промежуточные итоги. Делаем мы это обычно в ближайшем ресторане под названием «Балтика». Присоединяйся. Через пару часов рынок закрывается. А сейчас, извини, работа с покупателем.


Свирский принял приглашение.
Они втроем сидели за столиком ресторана. И, уже слегка подогревшись крепкими напитками, вели разговор на темы, несвязанные с серьезными проблемами. Так называемое подведение промежуточных итогов закончилось на третьей минуте застолья.
– Ты, Вовик, знаешь, кто сидит с нами за столом? – Женька сделал артистический жест рукой, указывая на Митина.
– Догадываюсь – ответил Свирский – Это – гигант мысли и отец русской демократии.
– Ты, как ни странно, близок к истине. Именно, благодаря ему, я раз в год испытываю чувство присущее даже не всем толстосумам. Приятно ощущать, что тратишь деньги с такой же скоростью, как и зарабатываешь. Заметь, я сказал «зарабатываешь», а не «получаешь зарплату»! А точнее сказать «зряплату»…
– Молодые люди, не хотите пригласить девушек поужинать? – неизвестно откуда появились три красотки.
– При одном условии – раздраженный тем, что его прервали, ответил Мазаев.
– И каком же? – вызывающе произнесла одна из девиц.
– А таком, что вам, девушки, придется остаться и на завтрак!
– О! Предложение заманчивое. Надо подумать.
– Вот, идите и подумайте.
– А куда идти?
– Подальше! – процедил сквозь зубы Волька.
– Фу! Как грубо!.. – последнее, что услышали трое товарищей от удаляющихся девиц.
Свирский бросил взгляд им вслед. Разглядев их походку, выразительно подчеркиваемую вихлянием бедер, он повернулся к Мазаю и, слегка осуждая, произнес:
– Зачем ты так резко их отшил? Ты, насколько я помню, никогда не упускал случая пообщаться с женщиной.
– Да, я обожаю распущенные ухаживания за красивыми женщинами и ненавижу красивые ухаживания за распущенными женщинами. Это – во-первых. То есть, я предпочитаю выбирать сам, с кем мне общаться. Во-вторых же, у этих девиц на рожах написано, что в мыслях только одно: пожрать за чужой счет.
– И, не просто пожрать – добавил Волька – а раскрутить на полную катушку. И уйдешь ты из ресторана с пятачком на метро…
– Хватит об этих бабах! – Мазай явно был не доволен, что разговор ушел от основной темы – Ты, Вовик, лучше скажи, твердо решил ехать с нами на промысел? Сразу хочу предупредить, мы в свою артель всех подряд не принимаем. Твое преимущество лишь в том, что мы тебя давно знаем. Очень надеемся, что не будешь стонать из-за шестнадцатичасового рабочего дня.
– Это меня не пугает. Почти пять лет работы докером меня физически закалили. Я о другом думаю. Хватит ли двух недель на поездку?
– Достаточно – Мазай повернулся, чтобы подозвать официанта для заказа очередной бутылки водки и напомнить ему о горячем. Но неожиданно его взгляд столкнулся с глазами одной из уже знакомых девиц, направляющейся к их столику.
«Кажется, меня не поняли» – подумал он, а вслух добавил:
– Сейчас будет весело.
– Только не заводись – предостерег Волька.
В следующий момент Женька почувствовал, как женская рука легла ему на плечо, а в самое ухо влетела тихая фраза:
– Пошли танцевать.
Мазаев, глубоко вздохнув и изобразив слащавую улыбку, нежно проговорил:
– С удовольствием удовлетворил бы Вашу просьбу, милая девушка, но я боюсь танцевать.
– Почему?
– Да потому, что, когда я танцую, я потею. А, когда я потею, я воняю. А, когда я воняю, я плохо пахну! Понятно?!
– Нашел причину! Да я и сама испытываю похожее – прозвучало в ответ.
– Тем более. Я терпеть не могу потных баб!
– А я дезодорантом пользуюсь.
Женька повернулся к своим друзьям:
– Она – непробиваема!
– Ну, и балда! Я ему как раз и предлагаю «пробить» меня, как можно скорей и как можно глубже. А он делает вид, что не понимает.
Последние слова возмутили Мазая до предела:
– Сдаюсь! Словесную дуэль я проиграл. Посему, выражаюсь просто: вали отсюда.
Та, к которой были направлены эти слова, решила удалиться с достоинством, бросив напоследок:
– Я – баба. Меня не оскорблять, а --ать нужно!
Вздох облегчения вырвался из Мазаевской груди:
– Надеюсь, меня правильно поняли. Теперь мы сможем спокойно поговорить… Товарищ официант! Будьте любезны…


Два автомобиля, «Москвич-401» и «горбатый» «Запорожец», двигались по шоссе в сторону Лодейного Поля. Скорость, если можно дать подобное определение, была чуть выше лошадиной. В «Москвиче», на переднем до предела вперед сдвинутом сиденье, расположились Митин и Мазаев. Теснота – невыносимая. Волька, чтобы добраться к рычагу переключения скоростей, вынужден был поднимать правую коленку чуть ли не выше головы. Женька, на пассажирском месте мучился не меньше. Ноги совсем затекли.
В другой машине – простора не больше. Лишь за счет роста сидящих в ней «комфорт» слегка чувствовался. Саша Соколов, друг детства Вольки Митина, уверенно крутил баранку своего автомобиля, тщательно соблюдая дистанцию. Свирский слипающимися глазами смотрел на дорогу. В ночной темноте его взору открывалась только узкая полоска шоссе, освещаемая фарами. Сон периодически брал свое. В результате голова Вовика падала на Сашино плечо и мешала управлению. Водитель в этих случаях резко отбрасывал помеху и Вовик с небольшим ускорением соприкасался головой с дверцей. Гематома с правой стороны лба постепенно росла.
– Слушай, Вовка, трави анекдоты, пой, мели всякую чушь, только не спи! – возмущался Соколов – Иначе, окажемся на обочине колесами к верху.
– Уговорил. Буду петь. Какой репертуар тебя устроит?
– Любой!
– Хорошо. Начну с народных песен.
Набрав воздух в легкие, Вовик затянул:

«По диким степям Забайкалья…»

Через пару часов состоялась первая остановка.
На территорию бензоколонки один за другим въехали два ретро-автомобиля. Первый остановился у самой точки заправки, второй – чуть поодаль. Далее происходило настоящее представление. Когда «Москвич» был заправлен бензином, четверо молодых людей встали вокруг машины и оттолкнули ее на несколько метров вперед. Далее они подошли к «Запорожцу» и, при помощи той же мускульной силы, подогнали автомобиль на то место, где только что находился «Москвич». Заправив вторую машину и несколько канистр, настал момент ехать дальше. Митин сел за руль своего «Москвича», а остальные трое толкали его до тех пор, пока двигатель не начал издавать характерные звуки, сообщающие о том, что автомобиль готов продолжать путь. За тем все четверо возвратились бегом к «Запорожцу» и повторили операцию с той лишь разницей, что за рулем теперь сидел Соколов.
Причина всех этих манипуляций понятна каждому, кто имеет хоть малейшее представлении о принципе работы автомобиля. Заводка двигателя «с толкача» в те годы не являлась редкостью. Покупка подержанной, а то и новой машины, как правило, требовала от ее владельца большего по продолжительности времени пребывания под ней, чем за рулем. Советские граждане, как правило, приобретали автомобили с целями: выезжать летом на дачу, на загородные пикники и так далее и тому подобное. Следовательно, девять месяцев в году владельцы личного транспорта занимались профилактикой своих «скакунов». А, учитывая тот факт, что преобладающим большинством среди автомобилистов были мужчины, то легко догадаться, чем они занимались в своих гаражах. Очень удобно сообщить семье, что уходишь заниматься машиной. Для правдоподобности даже что-то делалось. Но такие мероприятия продолжались лишь малую часть времени. А остаток дня посвящался посиделкам в чьем-либо гараже. Понятно, что на капоте автомобиля, используемом в качестве стола, кроме завтраков, принесенных из дома, обязательно присутствовали граненые стаканы.
Мечта нашего человека того времени об отношении к личному автомобилю, показанная в гениальном фильме Рязанова, в общем, соответствует истине. Но, если сбросить комедийную оболочку, то можно представить, какие препятствия приходилось преодолевать в процессе приобретения или продажи машины. Многие, получив в собственность долгожданную развалюху, начинали вкладывать в нее средства, иногда превышающие стоимость покупки. И все это делалось лишь с одной целью, чтобы хоть пару раз проехаться на ней в нужном направлении.
Вот, и Митин с Соколовым приобрели свои транспортные средства на вторичном рынке с целью раз в год съездить на сбор брусники. И 401-й «Москвич», и 966-й «Запорожец» были куплены за бесценок, через случайных знакомых и в незнакомых местах. В связи с этим и, разумеется, с подачи своей матери шестилетняя дочка Владимира Митина часто напевала популярную в конце 70-х годов песенку Аллы Пугачевой:

«…Кузов поношенный, весь перекошенный,
Годный, скорей, на утиль,
Где-то за городом очень недорого
Папа купил автомобиль…»

Понятно, что подобные агрегаты не могли быть окончательно доведенными до совершенства. Митин и Соколов, периодически привлекая Мазаева, примерно за два месяца до поездки начинали интенсивно готовить своих «коней» к походу. Причем, каждый раз, завершая сезон, клялись, что, отдохнув не более пары недель, приступят к ремонту автомобилей. И, действительно, приступали. Только производительность труда оставляла желать лучшего. Отвинтив несколько гаек, начинали перекур, после которого кто-то бежал в магазин… Расходясь по домам, давали слово, что следующий раз все будет серьезно. Но, как говориться: «Пока гром не грянет…»


И вот, в сентябре 79-го выше описанная автоколонна двигалась по направлению в Карелию. Километры, которые на нормальном автомобиле можно было преодолеть в два раза быстрее, подошли концу. На берегу Нелгом-озера во всю кипела работа. Прежде всего, колеса машин были подперты солидными камнями, препятствующими случайному съезду с пригорка. Две надувные лодки, у одной из которых вместо весел использовались совковые лопаты, быстро загрузились палатками и ящиками с провизией.
Мазаев, уверено работая веслами-лопатами, продолжал высказывать свои возмущения Митину, начатые еще на берегу:
– Третий год подряд ты обещаешь выстрогать весла и каждый раз не успеваешь. Ты добьешься, что я откажусь грести. Вот тогда я с удовольствием посмотрю, как Волька ибн Алеша будет жалеть об отсутствии среди его друзей Старика Хоттабыча. Это я – Женька ибн Коля, тебе говорю.
– Интересно, почему же?
– Да потому, что мозоли на его руках будут своим количеством превосходить все возможные рекорды Гиннеса.
– Не получится, Женечка. Ты же прекрасно знаешь, я не умею грести…
Их пререкания закончились лишь по достижении противоположного берега озера. Там уже было не до этого.
Быстро в центре поляны выросла палатка. После этого Женька занялся заготовкой дров, а Волька установкой печки для отопления их временного жилья.
Когда причалила вторая лодка, перед палаткой вовсю пылал костер.
– Черт побери! – возмутился Мазаев – С такими классными веслами плететесь как черепахи. Уже смеркается, а во рту ни крошки.
– Что ты кричишь?! – Сашка Соколов был возмущен не менее – Сам загрузил нашу лодку до предела жратвой. Мог бы часть взять и сам.
– Прекрасно! Тогда бы господин Соколов прибыл еще и к накрытому столу. С корабля на бал. Так?!
– А почему бы и нет?
– Ладно, хватит трепаться. Я пошел разводить спирт. Вовик, возьми побольше консервов. Лучше голубцы. Разогрей на костре прямо в банках. Поставишь их на треногу, минут на десять. А с разгрузкой Сашка справится и без тебя.
Пока продолжались эти дебаты на берегу, Митин затопил печку в палатке и прилег вздремнуть. Когда с бутылкой воды Женька вернулся с озера, то услышал, как храп, доносящийся из палатки, буквально сотрясал брезент. Улыбнувшись, он присел на пенек и приступил к приготовлению напитка. Тем временем Соколов закончил разгрузку и зашел в палатку просушиться. Волька проснулся и, увидев Сашку, хотел спросить, готов ли ужин, но не успел. Прогремел взрыв. По стенке палатки заколотило нечто, напоминающее камни. Тут же раздался крик Мазая:
– Не походи к костру! Ложись!
Эти слова были адресованы Свирскому. И, тут же, один за другим, как автоматная очередь, только значительно громче, прозвучали три выстрела. Снова, как камнями, забарабанило по стенкам палатки.
Кратковременное затишье прервал громкий голос Мазая:
– Отбой воздушной тревоги!
Затем, дождавшись, когда из палатки выбрались Волька с Сашкой, он уже со смехом продолжал:
– Уважаемая публика, перед вами, изображая трупп, лежит исполнитель главной роли в только что просмотренном фильме «Голубцы летят по свету». Вовик, вставай! Опасности больше нет. Поведай народу, кто тебя научил разогревать консервы, не открывая их?
Свирский с трудом отделил горячий капустный лист от шеи и почесал обожженное место. Затем медленно поднялся с земли и присел на пенек. Но, тут же вскочил как укушенный. Его уколол кусок консервной банки, вцепившийся сзади в штаны. Вышедшие из палатки Митин и Соколов одновременно схватились за животы и, издавая гортанные звуки, не могли произнести ни слова.
– Никто не соизволил подсказать? – сердито прошипел Вовик. Ему-то было не до смеха.
– Делаю вывод: товарищ не понимает, что здесь обиды не приняты – Мазай многозначаще бросил взгляд в сторону Митина и Соколова – Предлагаю, в качестве назидания, исполнить пару куплетов.
Парни, не особо считаясь с музыкальной грамотой, ибо слух не позволял, запели:

«…Если им грустно не плачут они, а смеются
Если им весело, – вина хорошие пьют
Женские волосы, женские волосы вьются
И неустроенность им заменяет уют…»

– Такие у нас принципы, Вовик – Мазай весело подмигнул друзьям.
– Понятно – Свирский глубоко вздохнул.
Но, уже через несколько секунд, озорная улыбка играла и на его лице:
– Да, мне все понятно. Неустроенности – до хрена. А вот, как насчет хороших вин и вьющихся женских волос?
– Объясняю! – Мазай явно чувствовал себя оратором на высокой трибуне – Нет ничего лучше разбавленного озерной водой спирта, пусть и гидролизного. Вот тебе и хорошее вино. Ну, а что касается девичьих кудрей, то их будет очень приятно приласкать по возвращении, ощущая в карманах шелест купюр…
– Началось! – перебил Мазаева Соколов – Ну, почему практически всегда мужской разговор, с чего бы он не начинался, заканчивается рассуждениями о бабах?
– Я не сказал бы, что люблю точить лясы об этом, но изредка могу. Хотя бы здесь, ввиду того, что объект, определяющий тему, отсутствует физически. И, возможно мой краткий рассказ в сочетании с вашим воображением слегка восполнил бы этот пробел.
– Так зачем дело стало? – вмешался в разговор Митин – Дерзай!
– Да, желания большого нет.
– Почему же?
– Не нравится мне их современная мода: юбки удлинились. Приятно вспомнить, как во времена нашей юности появилось мини. Материала – чуть-чуть, зато информации – до и более. Девушка присаживается, ножки оголяются до предела. Приятно было посмотреть. А еще приятней потрогать. Кладешь ладонь ей на колено и медленно двигаешь руку под юбочку, пока не ощутишь, что чулок закончился, и ты касаешься обнаженной части бедра. А для полного кайфа слегка оттянешь резиночку и отпустишь. Раздастся слабенький щелчок по ляжке… А сейчас? Мало того, что из-за дурацкой длины платья с трудом добираешься до коленей, так еще ощущаешь сплошной капрон до самого пупка. Колготки, видите ли… Ни ей не дать, ни мне не взять!..
– Фетишист – ты, Мазаев, и пошляк! – не выдержал Свирский.
– Пожалуй, ты не прав. Просто, я – циник, но у меня доброе сердце… А теперь, серьезно. Не бери ты это в голову, Вовик. Лучше, возьми еще четыре баночки и разогрей их по всем правилам. Тем временем водка охладится.


Четверо молодых мужчин, выпив и хорошо закусив, готовились ко сну. Завтра предстоял тяжелый труд.


– Товарищ Свирский, laissez-moi vous informer que не стоит так ломать кости, чтобы догнать меня по количеству собранной брусники.
– Товарищ Мазаев, я не могу сделать комплимента Вашему французскому.
– Главное, ты должен понять, Вовик, у нас – артель. Сколько бы ты не набрал, барыш, за минусом амортизации транспортных средств, делится поровну.
– А, как же рабочая совесть?
– Хороший вопрос. Для ответа на него требуется объявить перекур.
Опорожнив комбайны в корзины, парни присели под сосной.
– Ну что ж, поговорим о рабочей совести. На мой взгляд, именно, артельный труд стимулирует такое понятие. Ведь любой нормальный человек не станет прятаться за спины своих товарищей. Он будет стараться, если что не получается. Ну, а ежели ты специалист крутой, то снисходительно будешь относиться к новичку. Во все времена артель формировалась на практике. В результате оставались только морально крепкие и сознательные, то есть те, у кого с рабочей совестью все в порядке.
Первый рабочий день подходил к концу. Вовик чувствовал, как ноет спина. Ноги слушались с трудом. Наконец-то, из уст Митина прозвучали слова, которые, хотя и не являются литературными, но смысл их очень обрадовал Свирского.
– Правильно! – радостно воскликнул он – А то ни черта не видно: люксов не хватает.
– Замечание верное. Я, пожалуй, занесу его в список крылатых брусничных выражений – Мазай взвалил свой огромный короб на спину – Кажись, четверть центнера будет.
– А у меня? – Вовик с трудом выпрямился, держа в каждой руке по большой корзине.
– На пуд рассчитывать можешь. Ладно, идем в лагерь, а то через полчаса люксы вообще исчезнут. А я – не Митин, в темноте мое зрение здорово притупляется.


Пока Волька ужин готовил, остальные трое пересыпали весь сбор в ящики.
– До сотни далековато, следовательно, тонну не наберем – констатировал Соколов.
Волька бросил взгляд на заполненные ягодой ящики:
– Видимо, брусничка уже отходит.
– Значит, перевозить на другой берег будем раз в три дня, а не в два – подвел итог Мазаев.
На сей раз ужин был более плотным и без спиртного. Ели молча. Усталость сказывалась. На мытье посуды время тратить не хотелось. Выкурив по сигарете, отправились спать.
Последняя мысль, посетившая Свирского перед уходом в сонное забытье, была следующей:
«Получается, что послезавтра мы сбором заниматься не будем. Будем перевозить бруснику на другой берег».


Но Вовик заблуждался.
Через два дня работа ничем не отличалась. Также закончили с заходом солнца. И, уже после завершения сбора и ужина началась погрузка ящиков с ягодами в лодки. По окончании этой деятельности Мазай, указывая рукой, пригласил Свирского занять место за веслами:
– Ориентируйся на ветер. Надо, чтобы он дул тебе в левое ухо.
Женька устроился на корме:
– Греби! Я буду следить за тем, чтобы вторая лодка (ну та, что на буксире) не столкнулась с нами. А то, не дай Бог, проткнем ее своим железным бортом.
Поезд из двух лодок металлической и резиновой медленно двигался к противоположному берегу озера. Не видно ни зги. Свирский старательно пытается держать курс, ориентируясь на ветер. Поэтому линия движения получалась чем-то напоминающей ломанную кривую.
– Вовик, ты решил добраться до места к утру? – Мазай явно был недоволен – Вообще-то, я мыслил в эту ночь поспать.
– Я – тоже.
– Так, какого лешего, ты плетешься черепахой? Прибавь!
– Гребу, как могу…
– Меняемся!..
Движение выровнялось. Когда пристали к берегу, то обнаружили, что отклонились от курса всего лишь метров на пятнадцать.
– Отличная работа! – похвалил сам себя Мазаев – А представляешь, если бы мы наткнулись на неподалеку отсюда лежащий островок? Тогда до рассвета пришлось бы совершать вокруг него кругосветки. В темноте-то все берега на один пейзаж… Ну, хватит лирики. Приступаем к разгрузке.
Ящики с брусникой быстро перекочевали на крутой берег. Когда же их аккуратно накрыли брезентом, Свирского, уже не первый раз за вечер, поразило очередное Мазаевское заявление:
– Краткий перекур, и – на тот берег.
– А я думал, что заночуем здесь, а с рассветом двинемся обратно – предвкушение скорого сна, навязчиво сидевшее в голове Вовика, моментально испарилось.
– С рассветом, дорогой мой, мы должны уже быть на плантации – услышал он ответ, нетерпящий возражений.
– Сколько же времени мы будем сегодня спать?
– Если повезет, то, возможно, целых полтора часа.
Оставалось только загасить сигарету, встать с пенька и идти к веслам. Женька, с иронией посмотрев на товарища, сжалился:
– Иди на корму, устройся удобней и постарайся уснуть.


– Просыпайся, завтрак стынет – сквозь пелену сна услышал Свирский голос Митина.
Еще не поняв до конца, насколько сонным остается его состояние, Вовик все-таки сумел сообразить, что провел остаток ночи в лодке. Видимо, товарищи по промыслу решили не перетаскивать его тело в палатку, а проявили заботу и укрыли шерстяным одеялом. Все тело ныло. Но, взяв себя в руки и плеснув на лицо озерной воды, он, как ни в чем не бывало, направился к костру. Там его ждала объемистая миска варева…


Через неделю, когда уже обратный отъезд был близок, Свирский чувствовал себя намного увереннее, чем в первые дни. Ягоды собирал наравне с другими. В лесу и на озере ориентировался также достаточно прилично.
Сумел он заработать даже дополнительные очки.
Как-то вернувшись в лагерь после очередного трудового дня, перед палаткой были обнаружены разорванные и смятые пустые консервные банки из-под сгущенного молока. Через некоторое время показался и виновник, свершивший сей акт вандализма. Он привлек к себе внимание, громко рявкнув.
– Медведь – прошептал Соколов и бросился в палатку за ружьем.
Мазаев и Митин продолжали молча наблюдать. Свирский же, схватив первую попавшуюся под руку лесину, смело двинулся на зверя. Что его вдохновляло в тот момент, он не сможет объяснить никогда. Ну, а медведь внимательно смотрел на приближающегося к нему человека.
– Интересно – улыбнулся Мазай – сегодня мы будем есть медвежатину или хоронить товарища?
Раздался выстрел. Медведь вздрогнул и, моментально повернув в сторону леса, быстро удалился сквозь заросли высокой травы.
– Не поверю, что ты промазал – Волька внимательно посмотрел на Сашку.
– Я стрелял в воздух – Соколов вытер пот со лба – Представляешь, если бы я только ранил его? Возможно, что тогда вообще некому было бы организовывать траурную процессию.
После этих слов никто ничего более не произнес. Молча, пересыпали бруснику, молча, готовили ужин. Только за едой словесную тишину прервал Мазаев:
– Что же побудило тебя схватиться за дубину, несчастный?
Свирский, еще до конца не осознавший, что произошло и чем могло закончиться, спокойно ответил:
– Ведь надо же было показать животному, кто хозяин на земле. Или я сделал что-то не так?
– Откровенно говоря, ты – молодец. Решиться пойти на медведя, буквально с голыми руками, способен не всякий. Поступок, разумеется, безумный, но уважения заслуживает. По такому случаю, предлагаю сегодня нарушить сухой закон.
Возражений не было…


Экспедиция, если можно так назвать, приближалась к завершению. Собранный урожай, по предварительным подсчетам, составлял около тонны. Подготовка к обратному пути Свирского вдохновляла более, чем завершившаяся ежедневная рутина в ракообразной позе. И, когда он занял место в автомобиле, направляющемся в сторону Ленинграда, то радостное чувство того, что самое тяжелое позади, охватило его. Даже, неминуемые транспортные поломки в предстоящем пути не пугали. Ведь, впереди – финиш…


Вот и снова итоговое собрание в ресторане «Балтика».
Четверо молодых мужчин обсуждают итоги поездки. Они не оценивают результаты. Об этом прозвучало лишь несколько слов в начале застолья. Затем касались в разговоре только забавных эпизодов, произошедших в Карельских болотах и на Ленинградском рынке. Под конец перешли к обсуждению будущего сезона. Запланировали провести профилактику транспортного парка в ближайшее же время. На это заявление Мазаев ответил следующим вопросом:
– Значит, мне в гараж бутылку не брать?
– Почему? – почти хором выразили протест Митин и Соколов.
Ведь все в глубине души прекрасно понимали, что все будет так же, как и в предыдущие годы. Единственный ответ на вопрос, касающийся будущей осени, в который поверила вся компания, это то, что Свирский обязательно поедет на промысел и на будущий год.
В этом был убежден и сам Вовик.


Но, случилось по-иному. Родители (Вовик так и жил с ними, не женившись снова) взяли садоводство в ста километрах от города. Естественно без сына решиться на такое они не смогли бы. А он и сам был не против.
Затем Вовик так увлекся этим, что ни двухчасовая тряска в электричке до Мшинской, ни пять километров от станции до участка не пугали его. Отпуск? Только там.
Исчезло душевное опустошение. Есть занятие, нет времени ковыряться в итогах жизненного пути. Есть цель, пусть она и далека от тех высоких, к которым предлагалось стремиться, но она – необходима. Человек карабкается к ней, радуясь крохотным победам. И не славы ради, и не ради материального благополучия, а, просто, для себя.
В советские годы таковому существованию было навешено позорное клеймо под названием «мещанство». Слово, которое в своей основе не имело ничего общего с тем смыслом, что ему навязали, беспощадно унижало любого. Ведь большинство, используя сей лексикон, знают ли они что произносят?
И, все-таки, грандиозное количество индивидуумов закрылись каждый в своем микромире. Они пытались жить для себя. И у многих это получалось...
Владимир Свирский, после поездки на сбор брусники и после начала освоения садового участка, перестал заниматься поисками в себе. Никаких далеко идущих планов.
«Хватит великих стратегий, ограничимся мелкими тактиками» – такое высказывание стало теперь главным девизом на ближайшие годы…


Время приближалось к полуночи. Свирские, молча, слушали радио.
Голос Собчака призывал всех мужчин, считающих своим долгом защитить демократию, придти к зданию Ленсовета.
– Господи, неужели, все так серьезно? – причитала Валерия Львовна.
– Да, не хнычь ты! Все будет нормально. Лучше скажи, куда ты схоронила мои брюки?
Виктор Григорьевич уже несколько дней не вставал с постели. Военные раны дали о себе знать на восьмом десятке. И, чтобы он не натворил глупостей (например, вздумает отправиться в магазин за выпивкой или куревом), жена предусмотрительно спрятала всю его одежду.
– Что это ты задумал? Куда собрался? Да еще, в ночь.
– Угадай с трех раз!
Сын, до этого молчавший, вступил в родительский спор:
– Папа, мама права. Лежи. Тебе же врачи запретили вставать. Справимся без тебя. Ты повоевал достаточно. Пришло время других.
После этих слов Вовик отправился в прихожую переобуваться.
– Не пущу!.. – почти плача, крикнула мать.
Отец ее перебил:
– Замолчи! Лучше вспомни, где сложил голову твой отец? А моя мама и мои братья? Мы даже не знаем, где их могилы. Сгнили в лагерях. Из всех моих родственников лишь отец уцелел, чудом вернувшись из этого ада. Вспомни-ка его рассказы. Или, хочешь повторения кошмара?.. Немедленно уйди с дороги! Не мешай сыну!
Валерия Львовна, заслонившая собой дверь, опустила глаза и отошла в сторону.
– Я и сама знаю, что не права – прошептала она.
Но и это не смогло остановить красноречие обычно молчаливого отца:
– Я родился в Киеве. По паспорту и по крови я – украинец, хотя на мове никогда не балакал. Россией называл свою Родину, а не Украиной или Советским Союзом. За Россию я сражался на Невском пятачке. Ленинград стал моей второй Родиной. Здесь я встретил День Победы, здесь 12 апреля я восхищался своей страной, здесь я радовался триумфам «Зенита» в 44-м и 84-м. И теперь, здесь же я увидел, как на выборах мой любимый город показал всей стране, как нужно бороться с коммунистами…
– Витя, побереги себя, не нервничай – тихим голосом остановила мужа Валерия Львовна.
Вовик подошел к матери и нежно обнял ее:
– Не волнуйся, все будет хорошо. Ленинград – не Москва, танки сюда не войдут. Да и я – уже давно не ребенок. Сегодня, или ты забыла, я вступил в сорок четвертый год своей жизни… А ты, отец, чтобы матери слушался!
Уже открывая входную дверь, он услышал:
– Молодец, сын.
Почти в унисон произнесенные родителями, эти два слова еще более взбодрили его.


Выйдя на улицу, Вовик, будучи легко одетым, почувствовал ночную прохладу. Пришлось ускорить шаги. Улица Декабристов была пустынна, поэтому Свирский решил идти непосредственно по трамвайным линиям. У Мастерской улицы неожиданно рядом с ним остановился автомобиль.
– Товарищ, тебе на Исаакиевскую? – спросил таксист.
– Да.
– Садись, подвезу.
– Я деньги дома оставил, да и здесь – недалеко.
– Садись, садись. Туда я работаю бесплатно.
Свирский пожал плечами и открыл дверцу машины. В салоне сидело еще двое мужчин, которые тут же потеснились.
А в наши дни разве рискнет кто-нибудь ночью сесть в машину с тремя незнакомыми людьми? А бесплатное такси – вообще, из области фантастики.
Буквально, через минуту, они уже свернули на Майорова и уверенно приближались к цели. Но у самой площади пришлось затормозить. Дорогу перегородили бетонные блоки.
– Выходите здесь – произнес водитель – А я сделаю еще несколько рейсов.
Свирский направился вперед. Снова почувствовалась прохлада. Увидев несколько костров, он подошел к одному из них. Впопыхах Вовик не надел куртку и теперь, стоя в одной футболке, начинал понимать, что сделал большую ошибку. Совершенно незнакомая женщина обратила на него внимание, заметив, как он начинает мерзнуть:
– Не стесняйтесь, идите ближе, погрейтесь. Неизвестно, сколько еще здесь нам предстоит находиться.
– А чего мы ждем? Я не уверен, что баррикада на Майорова сможет сдержать танки.
– Баррикады не только на Майорова. Они на всех улицах вокруг Исаакия. Перегорожены и Антоненко, и Мойка, и Герцена, и набережная Невы. Ну, а если, не дай Бог, они прорвутся, то придется нам встать в цепь.
– А я, почему-то, думаю, что танки не войдут в Ленинград.
Здесь Свирский был прав. Ибо, так оно и случилось.
Но, случилось позднее.
В тот же момент напряжение только нарастало. Никто не знал, что делать далее. Оставалось лишь ждать. А, как известно, это занятие не из приятных. Единственное, что скрашивало сложившуюся ситуацию, это – несколько пожилых женщин, угощавших всех подряд домашней выпечкой, горячим чаем или кофе. Одна из них заметила мужчину, слегка подрагивающего от холода, несмотря на костер, и предложила согреться стаканом горячего кофе с пирожком:
– Ешь, сынок, не стесняйся. Я живу не далеко. Сейчас все раздам и еще напеку.
«Да никакие танки никогда не смогут сломать наших людей!» – подумал Вовик, с благодарностью приняв угощение.


Светало. Солнышко начало прогревать остывший за ночь воздух. Хаотичное движение людей по Исаакиевской площади, не прекращавшееся всю ночь, вдруг обрело четкое направление. Все двинулись к Ленсовету.
Вовик, оказавшийся в задних рядах, ничего не видел и не слышал. Информация передавалась из уст в уста.
«Собчак говорит…»
«Псковская дивизия повернула назад…»
«Баррикады разберут…»
«У ГКЧП ничего не получилось…»
«В Москве есть жертвы…»
«Победа!..»
«Можно расходиться…»


Вовик, еще подрагивая от ночного холода, быстрыми шагами приближался к дому. Кроме радости, вызванной событиями на Исаакиевской, его также согревала мысль, что, уже скоро, можно будет полакомиться остатками праздничного стола. Особенно приятно вспоминалась почти целая бутылка «Столичной» в холодильнике.
«Сейчас окончательно согреюсь» – рассуждал он про себя.
Войдя в квартиру, первое, что бросилось в глаза, это родители, по всем признакам не ложившиеся спать.
– Мы победили! Предлагаю это отметить – воскликнул Вовик.
– Прекрасное предложение, сын. Можешь ничего не рассказывать. Мы с матерью все по радио слышали… В общем – наша взяла!
Такими были последние слова Виктора Григорьевича Свирского.
Улыбка застыла на лице старика.
«Этот день рождения я запомню надолго» – пронеслось у Вовика в голове. Кинув взгляд на рыдающую мать, он вышел на кухню. Там наполнил до краев граненый стакан водкой. Осушил его, даже не поморщившись.







Неслучайная встреча, или тридцать лет спустя.


«И, все-таки, наша вторая суббота октября уникальна – еще, будучи в полудреме, размышляла Галина – Правда, были моменты, когда я не испытывала большого желания готовить очередную встречу. Но, это – в прошлом. Сейчас – по-другому. Не люблю только рано вставать».
Действительно, обычно в выходной день ее сон продолжался до двух-трех часов дня. Такая привычка у нее появилась сразу же после окончания института, с началом трудовой деятельности. Она с детства ненавидела активный отдых и готова была проспать оба выходных напролет. Разумеется, что исключений из этого правила было предостаточно. Как пример: день традиционного сбора, когда она не позволяла себе покидать постель позже полудня, так как долго спать не получалось. Телефонные звонки все равно разбудят. Одноклассники будут обращаться с вопросами на тему, не будет ли каких изменений, хотя до сих пор не было случая, чтобы вечер встречи не состоялся или переносился на другую дату. Да и наверняка, кто-то подойдет заранее, чтобы помочь подготовиться.
Вот, и сейчас, она нежилась в кровати, ожидая, когда старинные настенные часы начнут бить двенадцать раз…
Но, неожиданно, когда стрелки на циферблате почти слились, вместо боя часов раздался звонок в дверях.
«Так рано еще никто и никогда не являлся» – подумала она и, накинув халат, пошла открывать двери. На пороге стояла женщина с двумя увесистыми сумками в руках.
– Здравствуй, Галя – сказала она – Вижу, что адрес на открытке – верный. А ты, кажется, не узнаешь меня?
Галина надела очки:
– Теперь узнаю, когда наладила зрение. Здравствуй, здравствуй Вика. Хорошо выглядишь. И, не скажешь, что прошло тридцать лет.
Женщины обнялись.
– Галя, я специально приехала пораньше, чтобы помочь тебе. Когда-то я неплохо готовила. Ребята знают. Вот решила вспомнить юность.
– Это хорошо. Но скажи, почему как-то, однажды, ты дошла до моей квартиры и повернула обратно?
Вика опустила глаза. Вопрос – неожиданный. Ведь она надеялась, что ее поступок многолетней давности уже позабыт.
Ничего не хотелось объяснять. Поэтому ответ прозвучал уклончиво:
– Не будем вспоминать, что было тогда…
– Хорошо, как хочешь. И, по-моему, хватит топтаться в прихожей. Проходи-ка в комнату.
– Лучше, сразу на кухню.


Подготовка праздничного стола была в полном разгаре, когда в прихожей прозвучал следующий звонок. Удивление Красавиной продолжалось. На этот раз на пороге стоял Свирский. На традиционном сборе последний раз его видели где-то в конце 70-х. Потом он исчез. Да и последний раз он и часа не провел со своими бывшими одноклассниками. Он удалился тихо, по-английски, когда на вечере появилась Муза.
– По-моему, сегодня состоится вечер встречи пропавших одноклассников – вместо ответа на приветствие произнесла Галина.
– И много нас таких «пропавших»?
– Пока двое. Давай, раздевайся, проходи. Рада тебя видеть.


Прибытие на традиционный сбор, как правило, растягивалось на два-три часа. Никто никогда толком не помнил, в какой час следует появиться, чтобы не опоздать или прийти слишком рано. В итоге четко назначенное время исчезло само собой. И, если кто-либо накануне интересовался о начале встречи, Галина всегда отвечала: «Тогда, когда считаешь нужным. Пришедших рано не выгоняем, опоздавших пускаем».
И в этот раз появление участников встречи не отличалось от предыдущих лет. Каждый приходил тогда, когда для него было удобно, или, как получалось в зависимости от обстоятельств. А вот количество прибывающих в разные годы постоянной величиной не являлось. Характерно для круглых дат – возрастание числа желающих увидеть тех с кем бок о бок прошел лучшее время своей жизни.
И сейчас звонки в дверь раздавались чаще, чем в ближайшие предыдущие годы.
К двум часам дня собралась уже солидная компания.
– Галя – обратился Мазаев к хозяйке – Мне кажется, что на столе уже достаточно угощений. К тому же, необычно вкусных. Может, будем рассаживаться?
– Сегодня командую не я.
– Кто же?
– Зайди на кухню, увидишь.
Женька, заинтригованный таким заявлением, моментально направился туда, где за закрытой в течение почти двух часов дверью готовился праздничный стол.
– Вика, ты? – удивился он.
– Я, Мазаев. Пришел помогать?
– Да! Могу дров наколоть, воды натаскать, печь разжечь. Командуй, как в Кингисеппе.
– Не надо. А ты, Мазаев, по-моему, с годами не меняешься – перевела разговор на другую тему Вика.
– И в чем же это выражается? Вроде бы морщин и седины хватает.
– Да я не о внешности. Просто вижу, что такой же болтун и, видимо, бабник. Небось, жене изменяешь направо и налево?
– Изменять некому.
– Развелся?.. Понятно, какая баба станет терпеть такое сокровище. Наверное, с тех пор, как тебя моя Юлька соблазнила, так и остановиться не можешь…
– Довольно, Вика. Уже, не смешно.
Женька решил прервать эту тираду и расставить все точки над «i»:
– Если тебе интересно, то могу сообщить, что дважды чуть не оказался в ЗАГСе. Первый раз меня пытались обмануть беременностью. Не вышло. А второй раз моя, так называемая, невеста заявила, что до свадьбы никакого секса. Я ей и ответил: «Позвони, когда замуж выйдешь».
Вика рассмеялась:
– Иди-ка ты бутылки открывать. И скажи народу, что минут через двадцать можно будет сесть за стол.


– Женька?! – Красавина посмотрела на Мазаева.
Тот, не дав себе труда подняться, стал медленно и спокойно говорить:
– Есть у меня предложение: отказаться от произнесения традиционного первого тоста. Ведь с самой давней нашей встречи, состоявшейся еще в 66-м, мы начинаем с того, что поминаем ушедших от нас. А их, к сожалению, добавляется… Так, давайте сейчас и в будущем без разных красивых слов просто встанем и молча, выпьем. А тост каждый произнесет про себя.
Только звук отодвигающихся стульев нарушил тишину.
Когда все снова уселись, вечер встречи начал постепенно возвращаться в свое веселое прежнее русло.
– Чем мне всегда нравился Мазай – выступила Рогозина – это тем, что хорошо умеет сделать так, чтобы его несколько раз попросили. Но сейчас, Женечка, ты постарался зря. Сам виноват, слегка перегнул и незаметно для себя не просто уже сказал тост, а заложил фундамент и на будущее. Молодец!
– Чем мне всегда нравилась Рогожка – парировал Мазаев – это тем, что хорошо умеет сформулировать любую глупость так, что покажется простым все гениальное. Но сейчас, Танечка, ты постаралась зря…
– Break! – закричал Свирский – Быстро разошлись по разным углам. Довольно делать инъекции друг другу. Уже сегодня наслушались ваших реплик с избытком. Что с вами такое происходит? Непохоже, что детство вспомнили. Тогда, если не ошибаюсь, сохли друг по другу. А сейчас, столько не виделись, и… В общем, надоели уже всем ваши перепалки. Хватит!
– Действительно, ребята, вы, уже, «внешкольники» – давно. Скоро полтинник стукнет – подвела итог Галина.
После этих замечаний напряжение, которое с первой минуты, лишь увидев друг друга, постоянно нагнетали между собой Татьяна и Евгений, немного ослабло. Кто первый начал подкалывать другого, уже никто и не помнил. Да и для них самих это уже стало загадкой. Вот и сегодня, с первых же минут, по непонятным причинам, если кто-либо из них собирался что-то сделать или сказать, тут же рядом оказывался другой, чтобы «навести критику». Понятно, что такое положение вещей быстро надоело всем окружающим.
Да и самим «спорщикам» стало понятно, что продолжать пререкания не следует. Правда по разным углам не разошлись, так как стол был круглый, за который и сесть-то они умудрились рядом. Но, теперь уже в продолжение всего вечера очень тихо вели беседу. Со стороны можно было догадаться, что взаимных выпадов более не существует. На смену пришли нормальные человеческие отношения.


Вечер продолжался, как обычно. Воспоминания о прошлом, и вопросы о настоящем. Молчали о будущем, как и раньше. А что можно сказать о будущем? Кто знает, что будет завтра, послезавтра и так далее? Никто! Да и в связи с возрастом возникает еще один риторический вопрос: а сколько осталось?
Естественно, что вопрос на эту тему вслух не произносился.
А других, как всегда – невероятное количество: «Помнишь?.. Как ты?.. А что сейчас?.. Семья?.. Дети есть?.. Что, уже внуки?.. Чем занимаешься?..»


Очередной звонок.
Галина быстро встала из-за стола и пошла открывать дверь. За ней увязался Вовик.
– Привет, Розочка. Несолидно опаздывать. Ну, и как твое ничего? – Свирский изобразил загадочную улыбку.
– Ничего – место пустое. А ты, как я вижу, без дурацких намеков, по-прежнему, не умеешь. Лет десять не появлялся, а новых вопросов так и не придумал. К тому же, непонятно, как у человека, опоздавшего на годы, хватает совести делать замечания другим?
– Саша, ты, ради Бога, не обижайся.
– Какая к черту обида? – Розенфельд был доволен своим ответом.
– Да мне показалось. Не обращай внимания. Давай, скорее, раздевайся и садись за стол, пока водка не выпита.
– Не волнуйся, я свое наверстаю.
Они давно не видели друг друга. Но школьная привычка говорить «гадости» не исчезла. Именно, «гадости» в кавычках. Да, потому что, их совместное выступление в роли весельчаков, в юные годы, всегда было ожидаемым. И эти двое в тот момент чувствовали себя, как на сцене. Остальные же всегда готовы были аплодировать их очередной репризе. Ну, а сами «актеры» (в кавычках), обычно раскланявшись, с достоинством покидали «сцену» (тоже в кавычках).
И сейчас, Розенфельд, вспомнив азарт школьных годов, уже не мог угомониться:
– Глядя на тебя, Вовик, неожиданно на ум пришел один бородатый анекдот.
– Не стесняйся, рассказывай.
– Понимаешь, мы все смертны, и, даже, ты, Вовик, когда-нибудь умрешь…
– Начало, конечно, печальное…
– Не перебивай, а слушай!.. Итак, ты умираешь…
– Слава Богу, ждать недолго осталось…
– Дело в другом. Ты, как я уже сказал, умрешь, и тебя, естественно, закопают. На могиле твоей вырастет травка. Подойдет корова и съест эту травку. Отойдет в сторонку, видимо, она – воспитанная, и сделает кучку. Тут появляюсь я, смотрю на эту кучку и грустно излагаю: «Здравствуй, друг Вовик, а ты совсем не изменился».
– Круто и, даже, остроумно. Мне понравилось. Но, лучше было бы и корректней с твоей стороны, если использовать в данном повествовании другое, какое-нибудь, вымышленное имя.
– Согласен. Тебя, может быть, это и устроило бы. Но, как быть с окружающими?..
– Да, ладно, хватит вам – вмешалась Галина – А то я чувствую, что сегодняшний наш вечер превратится в вечер взаимных подковырок.
– Интересно, кто же нас опередил? – спросил Розенфельд.
– Да Мазаев и Рогозина столько уже успели наговорить друг другу…
– Ну, это они умеют… – попытался ерничать Розенфельд.
– Сколько можно болтать?! Пошли за стол – не выдержал Свирский.
– Так, ты же всех и задерживаешь.


За столом уже исчезла общая тема. Разбившись на пары, тройки, беседы продолжались с не меньшим азартом. Но, когда из прихожей вместе с хозяйкой квартиры в комнате появились Свирский и Розенфельд, общие разговорные интересы восстановились.
Сашка сразу же взял инициативу в свои руки. Он предложил выпить за «девочек» и, опрокинув в себя рюмку водки, продолжил развитие этой мысли:
– Милые девчонки, вспоминаю, как в школьные годы с восторгом смотрел на вас. Вот, к примеру, в десятом классе сидел я за одной партой с Маришкой Угаровой… Жаль, что сегодня ее нет.
– Она звонила, что задерживается – вставила Галина.
– Вспоминаю, с каким восторгом я, как бы случайно, ронял что-либо под стол и, доставая этот предмет, попутно любовался Маришкиными ножками. А там было что разглядывать…
– О, сейчас пойдут подробности! – воскликнул Свирский, потирая руки.
– Подробностей не дождешься! Я скажу только одно: вспомни нашего великого классика Александра Сергеевича Пушкина.
– А я его никогда не забывал…
– Молодец. Так вот, есть у него очень хорошие строчки:

«…Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки...»

– Маришки Угаровой?
– Разумеется.
– Розенфельд, ты же из «троек» не вылезал! А «Евгения Онегина» наизусть цитируешь.
– А я, между прочим, всегда с интересом относился к высказываниям классиков о бабах. К примеру, Лермонтов про женский нос говорил, что…
– Хватит! Вновь сели на своего конька – Галина вышла из другой комнаты и вынесла оттуда гитару – Вот, Саша, займись-ка лучше этим.
– Галя, побойся Бога. Я даже затрудняюсь сказать, сколько лет инструмент не держал в руках.
– Тем более, пора закончить это воздержание. Народ петь желает.
Пришлось подчиниться. Несколько настроечных аккордов, и мелодия полилась:

«Изгиб гитары желтый я обнимаю нежно.
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба большой и звездноснежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!..»

– Подхватывайте, я не намерен за всех отдуваться – возмутился Розенфельд. На такой призыв ответ был незамедлительным:

«…Качнется купол неба большой и звездноснежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Романтика юности проснулась в каждом. Никто в этот момент не считал себя человеком, которому осталось два жалких шага до пятидесятилетнего юбилея. В душе – семнадцать, максимум – восемнадцать. Прекрасно в зрелости, вспомнить юность и представить себя в том возрасте, когда казалось, что нет ничего невозможного, что все еще впереди и можно смело делать ошибки, так как в будущем достаточно времени для их исправления. Но это так только думалось. А сейчас, невольно вкрадывается мысль: вернись я назад, сумел бы выйти тогда из того или иного, как казалось, безвыходного состояния?
Время вспять не повернуть.
Но, это – в реальности. А в мечтах?
Да, почти каждый неоднократно определял для себя тот период, в котором хотелось бы оказаться. Как правило, это время заключалось где-то между 14-ю и 23-мя годами. Ибо более молодой возраст еще не успевает заложить фундамент на будущее. А после 23-х уже накапливается много ошибок, об исправлении которых следовало подумать ранее…


На кухне Мазаев и Свирский дымили в открытую форточку.
– Вовик, ты, как политик со стажем, может, объяснишь, почему развалилась наша великая страна? Что у нас было не так? Почему и за что нашему народу достаются испытания, через какие не проходила никакая другая нация? Чем же мы заслужили такое проклятие? Почему…
– Не продолжай – прервал Мазая Свирский – Я, заранее, знаю, что услышу.
– Что?
– Да ничего нового. Просто, подобное я слышу на каждом шагу. Ответь-ка ты, лучше, на мой вопрос: чем может привлекать страна, не имеющая даже названия?
– Как?
– Очень просто! Что такое СССР? Есть в этом имени хотя бы одно (а более и не надо) слово, указывающее на национальную или, в крайнем случае, географическую принадлежность? Есть в мире хотя бы еще одно государство, из названия которого не понятно, где оно расположено, или кто там проживает?! «Фигвам» –  национальная народная индейская изба, как сказал бы Шарик из Простоквашина.
– Да не в названии дело. Хоть горшком назови…
– И здесь ты ошибаешься. «Вначале было слово».
– Вовик, смысл моего вопроса в другом.
– Тебе, и это – не аргумент? Хорошо, я не буду насиловать тебя фактами вокруг и около. Я объясню тебе, что некогда один человек, неудовлетворенный личной жизнью, к тому же увлеченный идеей, якобы, о всеобщем братстве, но это – прикрытие, решил, что революция для России есть прекрасный путь к власти. Он пришел к власти, но через пару лет свихнулся. И, вот, все его прихвостни, провозгласив, незадолго до этого, его, как всеобщего кумира, вдруг поняли, что он, всего лишь – простой смертный. И, вероятно, очень скоро отойдет в мир иной. Ну, и естественно, появились мысли, что неплохо бы, занять это место. Вот тогда и полилась кровь. Им, понимаешь ли, мало было, этим сволочам, кровушки, пролившейся за пять лет гражданской.
Вовик залпом выпил стакан воды.
– Слушай, Женька. Почему уже не первый раз на наших встречах ты достаешь меня какими-то дурацкими вопросами? То – о нашем назначении в жизни, то – о несчастной нашей стране. Зачем?
– Вовик, я оглядываюсь на свои никчемные прошлые годы, и прихожу к выводу, что, хоть на старости лет, должны мы задуматься, да, не удивляйся, должны понять, для чего, вообще, мы явились на этот свет.
– Твое мужское естество знает об этом!
– Свирский, ты, опять, не о том. Понимаешь, жил человек, которого я с детства любил. Которому, ни ты, ни я в подметки не годимся. Его нет. Но, мы-то живы! Я понимаю, что заменить его невозможно. Но, хотя бы, чуть-чуть…
– Мазай, ну что чуть-чуть? Ты, что не понимаешь, – нам под пятьдесят? А, если бы Лиска дожил до этих лет? Ты уверен, что он остался бы таким, каким его запомнили? Ведь от меркантильных интересов никто не застрахован. Вообрази то, что представить трудно. Лиска женится на Наташке и начинает зарабатывать деньги для семьи. Да, это – нормально. Правда, с нашей точки зрения, и не более!
– Но, что-нибудь святое в этой жизни существует?!
– Не ори! Ничего не найдешь!..
– Понимаешь, Вовик, самое лучшее, что было в моей жизни, это – детство. Еще, в первом приближении – юность. Это есть то, когда все – хорошо, когда не нужно думать о будущем. Когда, смерть – далека. И мы можем ни о чем не рассуждать, хотя бы о том, почему вдалеке ничего не светит. Это время – прекрасно, но оно завершилось. А, что теперь?..
– Теперь – детородный орган тебе в клоаку! И более – ничего.
– Я не понимаю тебя. Вовик. Ну, хоть на минутку, несмотря на то, что мы выпили, скажи серьезно, мы туда идем?
– Хочешь серьезно? Получи!.. Только, сначала ответь мне на элементарный вопрос: ты желаешь вернуться в те времена? Разумеется, я имею в виду не возраст, а, именно, то государство!
– Не знаю, Вовик…
– Ах, не знаешь?! Тогда, все по порядку. Представь себе: жила великая страна, великая Россия. Жила нормально триста лет. Была сверхдержавой. Она могла такой, и остаться, но ее увели с магистральной дороги в дебри на три четверти века. А, срок – большой! Например, ты заблудился в лесу, и надо выйти на тропинку, ведущую к знакомой тебе дороге, ведущей к дому. Ты готов вернуться на ту точку, с которой начались блуждания. А в глубине души хочется, если есть возможность, срезать путь. И, вот теперь, мы пытаемся сделать такую срезку. Но, не всегда возможно осуществить то, что желаешь. Да и не исключена вероятность заблудиться снова. Понимаешь, Мазай?
– А ты меня, пожалуй, озадачил…
– Ах, озадачил? Ну, слава Богу, хоть один задумался! А то, талдычишь, талдычишь некоторым, а толку – ноль. В ответ один аргумент: как хорошо мы раньше жили. А по мне – лучше мерзнуть на свежем воздухе, чем греться в теплом дерьме!
– Тогда, почему же многие хотят вернуться?
– Да, потому что, к запаху привыкнуть можно, а к холоду – нет…
– Может, ты и прав. Но еще другим ты меня озадачил.
– Интересно, чем же?
– Да, если все так, как ты говоришь, то – ясно, что «жить в эту пору прекрасную, не доведется ни мне, ни тебе».
– А, неизвестно – засмеялся Свирский – Я с 68-го был уверен, что рухнет советская власть. Но также, я был уверен, что в лучшем случае это увидят мои правнуки.
– Согласен. Мало кому приходило в голову такое… Ну, хорошо. А вспомни другое, как в восьмом классе мы вступали в комсомол. Ведь, мы искренне верили, что тем самым присоединяемся к прогрессивной части молодежи нашей страны.
Вовик уже закипал. Несчетное количество раз приходилось спорить ему на эту тему. Почти никогда не получалось убедить собеседника. Ностальгия по советским временам была сильна. Практически всегда ему задавали один и тот же вопрос: «А ты сам?» И отвечать было тяжело. Приходилось давать развернутый ответ, который, если и слушали, то лишь из вежливости. Теперь же бывший одноклассник хотел услышать от него то, что излагать не было никакого желания.
– Молчишь? – спросил Мазай, выждав некоторое время, – Вот и я не понимаю, как быстро все переродились и забыли прошлое. Только и слышно со всех сторон: «Как же мы были зашторены от очевидных истин?!»
– Женька, ты же – умный мужик. Не верю, чтобы ты не понимал тривиальных вещей…
– Ты, лучше, причисли меня к когорте тупиц и растолкуй то, что мне не дано осмыслить с твоей точки зрения!
Свирский понял, что спрятать голову в песок не получится:
– Излагаю! Вступали мы с тобой в ряды союзной молодежи, если я не ошибаюсь, в 62-м году. Теперь вспомни: какие события предшествовали этому времени? что мы слышали тогда ежедневно по радио и телевидению?
– Так сразу и не вспомнить.
– Напомню! Еще у всех в памяти великая победа над фашизмом. Прошло чуть больше года, как полетел Гагарин. Принята Программа КПСС о построении коммунизма. Разгромлен культ личности Сталина, вовсю идет реабилитация невинно осужденных. Кажется, что коммунизм завоевывает мир. Пример тому – невиданная популярность Фиделя Кастро в Советском Союзе… Я мог бы продолжать, но, пожалуй, и этого достаточно, чтобы понять какая мозговая атака шла на умы наших граждан. Как во всем этом круговороте отличить зерна от плевел?! Нам четырнадцатилетним? Тогда и взрослые-то в большинстве своем искренне верили в светлое будущее. Правда, через пару-тройку лет, практически все поняли, что это – утопия. Но тогда, мы еще по убеждению вступали в комсомол, а не для того, чтобы нам не задавали лишние вопросы при заполнении анкет при поступлении в ВУЗ.
– Ты прав, в выпускном классе в комсомол вступали поголовно.
– Еще бы! Не знаю, как в других институтах, а в нашем некомсомольцев откровенно валили на вступительных.
– Да и у нас я слышал о подобном.
Оба на мгновенье задумались, вспоминая связанные с этим истории из прошлого.
– Слушай, Мазай – Свирскому явно надоело перетирать политические процессы – Мужики обычно начинают разговоры с обсуждения последних футбольных матчей. Затем, переходят к политике и заканчивают бабами. Футбол мы пропустили. Понятно, «Зенит» сейчас играет отвратительно. Мы сразу начали с политики. Может, пора перейти к прекраснейшему полу? Ты, – как, не против?
Женька посмотрел на Свирского. Ему стало понятно, что Вовик не хочет более возвращаться к тому, на что Мазай так и не получил всеобъясняющий ответ. А предложенный новый поворот в разговоре не возбуждал особого интереса:
– Не знаю, что заставит меня рассуждать об этом?..
– А хочешь, я подберу тему?
– Ха-ха! Попробуй!
Вовик схватил со стола граненый стакан и поднес его к раковине. Открыв кран, он дал время, чтобы стекло довольно большое количество воды, и наполнил стакан до краев. Выпив залпом, и хитро улыбнувшись, сказал:
– А, давай поговорим о твоей бывшей невесте!
– Не пойму, куда ты клонишь?
– Объясню. Как сейчас, помню единственный раз, когда Евгений Николаевич Мазаев явился на традиционный сбор не один. С девушкой. А девушка, будь-то бы, сошла с рекламы: «Летайте самолетами «Аэрофлота». Все обалдели. Еще бы, закоренелый холостяк, в возрасте Иисуса Христа, представляет всем нам юную девицу, едва переступившую рубеж совершеннолетия, как свою невесту. При этом бегает глазами по сторонам, явно разыскивая кого-то…
– Куда ты клонишь? Еще раз спрашиваю – Мазай и сам хорошо понимал, о чем речь, но не имел ни малейшего желания показать, что ему все ясно.
– Да, ты не перебивай. Может правда и глаза колет, но, все же, выслушай.
– Продолжай!..
– Браво! Смирился!.. Не желаешь сам сказать, кого ты хотел увидеть? Хотя, можешь не объяснять. Это – не загадка для наших одноклассников. Для нас было непонятно лишь одно, каким образом тебя обошла новость о том, что Рогозина переехала жить в Крым? Извини за откровенность, но видок у тебя тогда был… слов не подобрать. Но, это – полбеды. Печальнее было другое. Ты, именно ты – Евгений Мазаев, а ни кто-либо другой, то ли язык в задницу засунул, то ли в рот воды набрал! Сенсация!..
– К чему весь этот базар? Еще раз повторяю вопрос: куда ты клонишь? И вообще…
– А ты помолчи, как тогда. А я продолжу.
– Продолжай. Хрен с тобой. Но, честно говоря, понять невозможно, чего ты добиваешься?
– А добиваюсь я, между прочим, того, чтобы ты понял, наконец, что есть неприятные вопросы, на которые не хочется отвечать.
– Вовик, не суди по себе. Я ответить готов на любой вопрос. А ты увиливаешь…
– Ах, готов? Тогда, отвечай.
– Ну и отвечу…
– Тогда вернемся к тому, на чем прервались. Вот та, твоя, так называемая невеста, каким образом смогла подмять тебя до такой степени, что тебя невозможно было узнать?
Мазай прокрутил в памяти тот вечер встречи, о котором ему хотелось забыть раз и навсегда. Да, действительно, он ушел тогда в себя. Его же девушка вела себя так, как будто, она – всеобщий центр внимания. Одно заявление о том, что очень веселый и дружный класс по рассказам Евгения Мазаева, очень скучен и тем удивляет ее, стоило дорогого. «Что же вы так грустны?» – вопрошала она, когда все вспоминали тех, кто уже ушел из этой жизни. Лишь Галя Красавина смогла тогда дать правильный ответ: «А мы не веселимся, потому что, Женька молчит».
– Вовик, с каждым может случиться такое – Мазай в этот момент был невероятно близок к тому образу, который желал стереть в своей памяти.
– Ах!.. С каждым, говоришь? Ну, предположим. Согласен. А, как ты объяснишь другое? Ты же был перспективным спортсменом. Сам Кондрашин на тебя обратил внимание. Вместе с Сашей Беловым он хотел и тебя видеть в рядах центровых международного класса…
– Откуда ты это взял?
– Ты опять меня перебиваешь?! Прошу, помолчи. Сам начал,  так терпи. И не надо делать вид, что ты не знаешь о том, что известно всем.
– Хорошо. Будь, по-твоему. Да, я, действительно, тренировался рядом с Александром Беловым. Но потом-то, у каждого своя дорога.
– Пытаешься оправдаться? Это – мелко, Женечка.
– Пытался бы, если знал в чем.
На этом разговор и прекратился.


Воспоминания в этот день перебивали одно другое. Каждый хотел оживить то, что казалось ему наиважнейшим. Но в один момент, когда кто-то напомнил эпизод из школьной жизни, в котором Олег Щепкин принимал участие, все почти одновременно умолкли. Не прошло и полгода, как его не стало.
В прошлом году, в канун традиционной встречи, он позвонил Галине и сообщил, что, к сожалению, не может присутствовать, так как захворал. И тут же бодро добавил:
– На следующий юбилейный сбор умирать буду, но явлюсь!..
И говорил-то он об этом вполне искренне. Тогда никто не мог предположить, что Олег уже больше не встанет с постели. Все, кто видел его незадолго до болезни, наблюдал здорового, крепкого мужика, то есть такового, каким его знали еще со школьной скамьи. Но чума двадцатого века сделала свое грязное дело.
Траурная тема моментально завладела умами всех присутствующих.
– Дорогие наши мальчишки, было вас – восемь, осталось – четыре – Нина вытерла слезы – Берегите себя. Рано покинули нас Генка, Юрка, Егорка, Алька…
– Да и вас, девчонок, ушло не менее – буркнул Валерка.
– Дело-то не в количестве – задумчиво произнесла Ирина – Я о другом подумала. Практически, у всех нас раньше были прозвища. Кто чемпион по придумыванию кличек?
Все посмотрели в сторону Мазаева.
– А, ведь, некоторые – очень обидны. Так, Мазай?
– Так, Муня. Только, непонятно, к чему ты это говоришь?
– А к тому, что теперь, когда уже некоторых нет, у меня в голове не укладывается, как можно было давать им такие обидные клички. Сколько насмешек досталось Блохину? Сосчитать невозможно.
– Не могу сказать, что я насмехался над Юркой…
– А кто дал ему кличку Вшивый? – вступила в разговор Галина – А высказывание: «Нас семеро и Вшивый» – чего стоит?
– Так это же – в шутку – попытался оправдаться Мазаев.
– В шутку, говоришь? Шутка слегка присутствовала лишь тогда, когда Леньку Константинова из параллельного класса, захотевшего, чтобы его называли Леонард, ты, на мой взгляд, очень удачно обозвал Леонардо Недовинченным. А с Блохиным, ты, явно, перебрал. Согласись?!
– Ира, Мунечка, радость моя. Поверь, я никогда никого не хотел обижать. Заметьте все, большинство школьных прозвищ есть производные от фамилий. Так и появилась цепочка: Блохин – Блоха – Вошь – Вшивый. Причем, я не являюсь автором первых трех. И если бы, хоть на секунду в мои тупые мозги зашло пророчество о том, что Юрку через каких-то двадцать лет после школы мы будем хоронить, то и в мыслях не позволил бы себе даже самой безобидной шутки в его адрес.
– Неужто, Мазаев кается? – вставила реплику Красавина.
А Мазаев посмотрел на всех серьезным взглядом. Этого оказалось достаточно для прекращения ненужного спора.


Женьку продолжала мучить какая-то неудовлетворенность заканчивающимся вечером. Но, что ему мешало быть довольным, он и сам понять не мог. Очередные рюмка водки и сигарета не помогли. Вернувшись в комнату, он обратил внимание на Рогозину, задумчиво сидевшую в одиночестве. Непонятная сила направила его к ней.


И вот, Мазаев и Рогозина, уже укалывая друг друга не так агрессивно, как в начале вечера, почти без остановки выпивали, с пожеланиями здоровья, счастья и прочего принятого в подобных случаях. Ну а градусы внедрялись в кровь.
– Мазай, миллионы твоих женщин и десятки моих мужчин за прошедшие тридцать лет…
– Рогожка, ты в цифрах не заблуждаешься?..
– Не перебивай! Итак, повторяю: миллионы…
– Это, я слышал. Давай дальше… Теперь ты перебиваешь?! Помолчи!.. Я тебе просто предлагаю – переходи к сути вопроса.
Татьяна первый раз за этот вечер посмотрела в упор в глаза тому, который, как постоянно представлялось, вмешивался в ее судьбу все эти годы. И, вдруг, она заметила, что даже намека на шутовство, которое она полагала увидеть, нет.
«Как же это не похоже на того, кого, как я предполагала, давно хорошо знаю» – подумала она.
В связи с этим, все, что хотелось высказать, моментально испарилось из Татьяниных мозгов. Пришлось смягчиться, ибо желание что-то говорить этому человеку из того, что вызывает ответную негативную реакцию, уже исчезло. Захотелось, наоборот, произнести невероятно огромное количество добрых слов:
– Женька, неужели, кроме гадостей больше нет ничего, что можно нам сказать друг другу?
– Есть, Танька, есть…
Их лица придвинулись. Ощущая обоюдное дыхание и глаза в глаза, наконец-то, забыв о том, как они выглядят со стороны, Евгений и Татьяна обнялись. И в этих объятьях было намного больше чувств, чем в простых дружеских, даже сопровождаемых поцелуями. Давно забытая юношеская нежность, неожиданно проснувшаяся в двух солидных людях, затмила все остальное.
– Почему, ты тогда опоздал? – спросила Татьяна.
Евгений понял ее вопрос. И ответил бы, не задумываясь, если бы та же пресловутая, так называемая мужская гордость, не заставила самодовольно улыбнуться и свысока, как таковое было еще и в школьные годы, снисходительно сказать:
– А, почему же ты не подождала?
– Дурак!
«Она права. Я – дурак! Зачем говорить такое? Сколько уже раз мое самодовольство подводило меня? Неужто, я – неисправим? Как теперь быть? Сам не знаю».
Татьяна тоже пожалела, что обозвала Женьку. Еще более было жаль в связи со сказанным высвобождаться из Мазаевских объятий. Но виду не подала, так как ей вновь безумно захотелось, чтобы он почувствовал себя неуютно. Она разжала руки, оттолкнула его и отвернулась. В тот же момент, уже независимо от нее самой, по щеке скатилась слеза.
– Рогожка дорогая, прости меня – услышала Таня очень тихую речь за спиной – Я, и правда, дурак.
Татьяну растрогали такие примитивные слова. Это стало неожиданным даже и для нее самой. Обида ушла. В душе, конечно, все пело от радости, что видит Мазаева в образе «побитой собаки». Ведь перед приходом сюда она мечтала об этом. Но сейчас, что-то внутри подсказывало: не надо злорадствовать. Поэтому, еще раз смерив Женьку взглядом от опущенной головы до обуви, очень мягко и спокойно спросила:
– Женя, а я здорово постарела?
– Ты для меня – всегда юная Рогожка. Моя одноклассница.
Их ладони вновь соединились. Крепкие пожатия. Нежные поглаживания.
– Оба, мы с тобой – дураки.
Сказав это, Таня приложила Женькину руку к своему лбу.
– Старая дружба, милая Рогожка, к сожалению, разделяет наши теплые отношения…
– Ты опять в ту же степь… Что ты творишь, Мазай?
– Танька, я – дубина! Прошу, не обращай внимания на мои дебильные реплики. Я, и сейчас, как и много лет назад, готов сказать то, что произнес тогда, на мосту, через Крюков канал. Ты помнишь?
– Помню…
Глаза в глаза, рука в руке, как в юности. А, ведь и в зрелости, бывает подобное. И в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят, а вероятно, и в более зрелом возрасте возможна красивая романтическая история. Ведь в любви главное – душевное отношение друг к другу, а не страсть, которая с годами по физиологическим причинам утихает. Вот почему, теперь, много лет спустя, двое, когда-то пылающие друг к другу самыми высокими чувствами, пусть и не совпавшими тогда по времени, уже не способны выкинуть прошлое из своих сердец. Волей-неволей возрождается в памяти то, что когда-то мешало крепко спать и лишало аппетита. И, вероятно, лишь оно способно вернуть к жизни затухающий с годами огонь чувств, разжигая спасительную искру, родившуюся, благодаря очередной или случайной встрече. Но, сколь долго способно просуществовать такое пламя, одному Богу известно.


Мазай и Рогожка (смешные школьные прозвища), после окончания вечера, все-таки уехали вдвоем. Но, к сожалению, их совместное проживание не затянулось надолго. Через пару месяцев начались чуть ли не ежедневные ссоры по пустякам. Закончились взаимные комплименты вроде таких, как: «Сколько же времени мы зря потеряли?.. Как долго я ждал(а), что наконец-то мы – вместе!.. и т. д., и т. п.»
Ну а кульминацией, приведшей к окончательному разрыву, явилось событие, состоявшееся в Татьянин день. Тогда Женька явился домой навеселе, а вместо букета принес в подарок кактус в цветочном горшке.
«Зря мы это затеяли – рассуждал Евгений Мазаев, покидая квартиру Татьяны Рогозиной – Прекрасные детство и юность. Лучше было бы, если это осталось все в воспоминаниях. Красивая и чистая юношеская любовь бывает у всех. И остается она таковой лишь в памяти. Этого уже не вернешь… А предположим, была бы такая возможность? И, что же? Все ошибки молодости можно поправить?.. Да, никогда! И, вернись я сейчас в шестидесятые, уверен, что наворотил бы такого, о чем и подумать-то страшно. Так что, дорогие мои ровесники, не утомляйте себя мыслями о невозможном. Каждому на нашей планете отведен свой срок. И, ежели не успели сделать что-либо полезное, то, как говорится, поезд ушел… А самое главное, смешно на пятом десятке пытаться воскресить молодость… Черт побери, всю жизнь я опаздываю!..»



Конец второй книги