Караси в крапиве

               

        Знакомый моего брата как-то похвастался ему, что на реке Великой под Пушкинскими горами есть места, где хорошо ловятся крупные лещи. Вот мы с братом, когда я гостил летом у него в Бежаницах, и решили поехать туда на рыбалку, а заодно и навестить его знакомого.

     От Бежаниц до Пушкинских гор километров семьдесят. Дорога на удивление отличная, хотя и районного значения. Мои старые  «Жигули»  не подвели нас– ни разу не заглохли. До Пушкинских гор мы доехали минут за пятьдесят. А дальше дело пошло медленнее. Брат  точно не знал, где находилась деревня его знакомого. И название ее подзабыл, то ли Захонье, то ли Заболотье.  В одном только брат не сомневался, что деревня стояла на берегу Великой, потому что знакомый-то его рассказывал, что лещиное место в реке  он обнаружил минутах в пяти ходьбы от своего дома.

     День был солнечный. Небо голубое. Воздух прозрачный. По обеим сторонам дороги, когда мы вынырнули из горбатого увалистого города, утопающего в  густокроннных  деревьях и кустарниках, зеленели луга, золотились на взгорьях куртины льна, стоя млели на солнышке, пережевывая жвачку, насытившиеся с утра  коровы, рядом с ними щипали  изумрудную траву овцы и козы. От такой удивительно светлой живой картины веяло вечностью, и тихой радостью наполнялась душа.

      Вдали справа зеркалом блеснула река. На высоком ее берегу показались избы.

     - Наверно, это деревня моего приятеля, - сказал неуверенно брат. – На указателе  написано – Заболотье. Завернем?

     Мы свернули на проселочную дорогу, поднимавшуюся по косогору к  избам. Деревня из десятка домов, располагавшаяся на плато, встретила нас безлюдьем и тишиной. Ни человечьего голоса, ни лая собак, ни кудахтанья кур, ни пенья петухов не было слышно. С заколоченными окнами, в которых зияли дыры из-за разбитых стекол, скособоченные  избы, обшитые тесом, который выцвел и посерел от старости и дождей, выглядели уныло. Когда-то они были наполнены жизнью и людскими страстями. А теперь одинокие, старые и, выходит, никому не нужные, доживали свои дни в запустении.

    Грустно  на них было смотреть. Но ведь приятель-то брата каждое лето навещал свою деревню. Стало быть,  дом его должен быть не увечным.
 
    Мы проехали в конец деревни, где такие же убогие избы стояли впритык к лесу, опускавшемуся по склону к реке. В стороне от них, за старыми яблонями, ветки которых ломились от краснобоких  яблок, виднелась небольшая избушка с высоким крыльцом. На перилах крыльца кверху дном покоились два пластиковых ведра. На дверях висел замок величиной с ладонь.

     Внезапно, будто из-под земли, как гном, вынырнул  бородатый старичок в черных джинсах с колом в руке.
     - Вы к Савелию?- молодым голосом спросил он.- Дак, его нет. Токо через неделю обещал быть.
     - Жалко, - сказал брат. – Он на рыбалку меня приглашал. Где-то тут у вас лещи здорово клюют. Не покажешь нам, дед, это место?
     - Нет, не покажу, - старичок покачал головой.
     - Почему?- изумился брат. – Боишься, что мы всех переловим?
     - Да мне все едино – сколько вы наловите. Мне это место не известно.
     - Как так!  Тут живешь и не знаешь. Не рыбак, что ли?
     - И не рыбак, и не местный я.
     - А где же ты живешь?
     - Да живу-то я тут, у Савелия. Он меня попросил за хозяйством присматривать. – Старичок помолчал и, усмехнувшись, произнес: - А вобче-то, я бомж. Спасибо Савелию, приютил. – Он с прищуром, внимательно оглядел нас и добавил: - Коли вы приятели Савелия, дак машину оставляйте тут. Я посторожу. Да и никто не тронет, сами видите  - некому. А река вона внизу. За избой тропиночка есть, по ней и ступайте.
     - Куришь, дед? – спросил брат.
     - Не, не балуюсь.
     - Зря. А то бы я тебе пачку  «Золотой Явы» подарил.
     - Мил человек, ты меня лучше водочкой угости.
     - Можем и водкой. А ты не загуляешь, пока мы рыбачим?
     - Да я опосля, когда вы уедете. Истоплю баньку и приму.

     Брат достал из багажника бутылку «Пшеничной «и отдал старику. Тот, смущаясь, нерешительно взял и недоверчиво посмотрел на брата, будто ожидал подвоха.

     - Ядрена вошь, это все мне!
     - Тебе, тебе.
     - А как же вы?
     - У нас в закромах еще есть, - засмеялся  брат.
     - Ну, щедрые вы ребята!.. Век не забуду… За ваше здоровье опрокину стопарик.
     - Ладно, давай, а мы пойдем, пожелай нам удачи.
     - Да, да, ступайте по тропиночке. Она вас и выведет к рыбному месту.

     Мы взяли из багажника удочки, сумку с рыбацкими принадлежностями и спустились по тропинке в пойму. Река Великая тут была  совсем не велика: в ширину метров пять-шесть, мелкая, со стремительным  течением, по песчаному дну шустро сновали пескари.

     Брат пошел искать омут, где могли обитать лещи, а я прицепил к леске блесну и закинул удочку на перекате. Мне показалось, что где-то рядом охотились щука или окунь: из воды пулями  выпрыгивали испуганные  рыбешки, спасаясь от хищников.

     Неожиданно леска туго натянулась и начала сматываться с катушки. Я подумал, что блесна запуталась в прибрежной траве, закрепил упор на катушке и сильно дернул вверх удилище, чтобы освободить ее из плена. Но не тут-то было. Леса натянулась, как струна, удилище изогнулось дугой и чуть не вырвалось  из моих рук. Леску с бешеной скоростью потянуло к противоположному берегу. Волнуясь, я стал торопливо наматывать лесу на катушку, по-прежнему  ощущая сопротивление какой-то крупной рыбины.

      Вдруг  из воды показалась щучья пасть. Я вытащил щуку на берег и крикнул на радостях брата. Тот прибежал, поднял трепыхавшуюся рыбину на руки, подкинул ее вверх и сказал:
     - Ого! Да  она не меньше пяти килограммов потянет! - Он порадовался вместе со мной и снова пошел на свое место. А я, воодушевленный удачей, решил ловить только на спиннинг.

     Но больше мне не везло. Я ходил по берегу, закидывал блесну на быстрины, около травы, где обычно затаиваются щуки. Безрезультатно. Терпение мое стало иссякать. Я двинулся к брату. Он,  будто статуя, стоял на одном месте, вцепившись взглядом в поплавок. Услышав мои шаги, обернулся и приставил палец к губам. Я замер и тоже уставился на поплавок, который слегка покачивался на тихой глади омута. Прошло несколько минут, но поклевка леща, как ни ожидал брат, так и не состоялась. Я отцепил блесну, привязал к лесе большой крючок, насадил на него бантом крупных  красных червей, которых обожают лещи, закинул удочку в омут и стал терпеливо ждать поклевки.

     Поплавки наши словно застыли и в течение часа ни разу не качнулись. Когда их стали атаковать стрекозы, мы поднялись и перешли к другому омуту. Но и там, как будто сговорившись, не то, что лещи, никакая рыба не клевала. Мы переходили с места на место, закидывали удочки под коряги, в траву - все напрасно. День, видать, выдался не клевый. Но жаловаться на судьбу  было бы нечестно. Крупная щука-то была наша.
     Солнце уже перекочевало далеко на запад и клонилось к закату. Надвигались сумерки. Воздух стал прохладнее. Позади нас, над поймой поднимался  реденький  белесый туман.

     Мы смотали лески, спрятали удилища в чехлы и пошли к машине, но не по тропке, а по середине поймы, и в густой высокой траве наткнулись на круглое озерцо, окаймленное могучей осокой. Во время половодья, когда заливало пойму, в озерцо наверняка заходила рыба из реки, метала в нем икру. Так что, по нашему с братом представлению, тут должна водиться рыба.Мы расчехлили удочки, насадили на крючки червей и закинули лески подальше от берега.
 
     Тотчас же  поплавок моей удочки  притонул, склонившись на бок, на миг застыл, а затем стремительно рванул в сторону. Я резко дернул удилище, подсек, и, ощутив сопротивление рыбины, потянул леску на себя. Через несколько секунд в моих руках трепыхался серебристый карась величиной с ладонь. Не прошло и минуты, как снова началась поклевка. И опять такой же карась.

      У брата не клевало. Он стоял, нахмурившись, и время от времени посматривал на меня с завистью, будто я был виноват в том, что караси обходили его наживку стороной, а у меня брали один за другим. Я дал брату кусок батона, завалявшийся в кармане  моей куртки. Он разжевал его и бросил в воду, вокруг своего поплавка. И тут начался такой жор, что он только успевал снимать карасей с крючка. Все рыбины были словно калиброванные, одинаковой величины, как и мои.
 
     Мы так увлеклись, что не заметили, как стемнело. Густой туман коснулся уже и воды, а караси по-прежнему неистовствовали. Но пора было заканчивать, ведь нам еще предстояло ехать до дому не меньше часа, а по темноте, пожалуй, и еще больше. С неохотой мы смотали удочки, карасей уложили в полиэтиленовый мешок, напихав в него крапивы, чтобы они не протухли в дороге.

     Домой мы вернулись в полночь. Жена брата, поджидавшая нас на крыльце, с облегчением вздохнула, а потом долго костерила нас всякими словами, что, мол, думаем только о себе, а ей неведь что лезло в голову, пока мы не приехали. Мы, конечно, чувствовали свою вину и не прекословили ей, лишь лениво отшучивались.
 
      После ужина нас так разморило, что чистку рыбы решили отложить до утра, уверив себя, что в крапиве ей ничего не сделается, крапивные фитонциды не дадут протухнуть.

     Спали мы крепко и долго. Вдруг сквозь сон из сеней я услышал голос брата:
     - Кончай дрыхать, посмотри, что с карасями-то стало!

     Я открыл глаза. Во все окна, выходившие на юг, било солнце. Первое, что пришло мне в голову: рыбу съели коты, которых у брата было трое, да еще соседние часто наведывались, потому что он любил их подкармливать свежей рыбкой, выловленной из пруда, выкопанного в огороде.

     - Неужели всех сожрали? – с досадой спросил я.
     - Да ты иди сюда.
     Выбежав в сени, я увидел брата, склонившегося над тазом. Вода в тазу словно кипела от мельтешивших карасей. Некоторые из них, от переполнившей радости, что ожили,  выпрыгивали из воды, били хвостами, да так сильно, что  по сторонам  разлетались брызги.

     - Ну, очумелые!.. Ну, до чего же очумелые! – восторженно приговаривал брат. – А ты их на сковородку хотел. Нет уж, про сковородку забудь. Таких живучих надо в мой пруд выпустить.
     - Чудеса какие-то! – удивился я. -  Полсуток  в пакете без воды пролежали и хоть бы что. Будто кто заворожил их.
     - Крапива их заворожила. Я уж и забыл, да вот сейчас вспомнил, как наш  дед Федор когда-то говаривал: «Караси в крапиве, что акулы в заливе»

     На завтрак жена брата поджарила щуку, пойманную мною, а оживших карасей, всех до одного, мы выпустили в домашний пруд, чтобы они  дали живучее потомство.

     На другой год караси нерестились. Когда мальки подросли и  выплывали на  поверхность воды, чтобы погреться на солнышке и порезвиться,пруд переливался серебром. Но это уже другая история.