Глава 24. Потерянный ад

Под язык мёртвым клали мелкую монету – обол. Такая плата называлась навлоном. Считалось, что навлон предназначен Харону за перевоз через реку Стикс. И мало кто догадывался, что Харон тратит деньги на проституток – в свободное от работы время. Проститутки у него были отборные, (ш)тучные – и звали их гетеры…
     Вход в Аид лежал на западе. Последнее слово можно написать с большой буквы, но поискам ада это вряд ли поможет. И если всё время двигаться за солнцем, волей-неволей попадёшь на восток - в страну гипербореев. Эллины этого не знали…
   
Ну, а теперь описание ада того времени, когда всё было разложено по полочкам, не то, что ныне…
     Когда души мёртвых спускаются в Аид, они минуют рощу из чёрных тополей. Харон встречает тени покойников на западном берегу Стикса, трёхглавый пёс Кербер – на восточном.
     "Обратной дороги нет" [1] - гласит надпись. Под этой надписью сидит пёсик, которому палец в рот не клади. А ещё говорят, что собака - друг человека. Нет, милые мои, собака собаке – рознь. Человек человеку - тоже…
     Если тень умершего окажется без денег, ей так и придётся тосковать на бесплодном и безлюдном берегу или искать путь в Аид в ином месте. Человек, кстати, всегда ищет окольных путей, даже после смерти. И ведь находит!..
     Кроме парадного, существуют и другие входы в Аид, но каждый, кто знает о них, молчит, словно прячет во рту обол.
     Стикс означает "ненавистный". В него впадают бурные реки: Ахерон – поток печали, "стенающий" Кокит, река забвения Лета и Флегетон – "пылающий" поток раскалённой лавы, в котором сгорают души грешников.
     Если опустить в предыдущем абзаце греческие наименования, текст потеряет мифическую магию, завораживающую отзывчивое русское сердце.
     "И память юного поэта поглотит медленная Лета…"
     Попавшие в Аид, оказываются на Асфоделевых лугах среди бесчисленной толпы бесплотных существ, попискивающих полевыми мышами.
     За лугами лежит Эреб с дворцом Гадеса и Персефоны.
     У развилки дорог сидят сыновья Зевса - Минос, Радаманф и Эак. Они судят прибывающие тени. Когда-то Зевс хотел избавить сыновей от бремени старости, но богини судьбы возроптали, и Зевс уступил, дав хороший пример другим олимпийцам. Собственных детей не пожалел, говорят люди - и некуда спрятаться от их злых языков. Даже Зевсу.
     Радаманф судит азиатов, Эак – европейцев, в сложных ситуациях к ним приходит на помощь Минос.
     Законы для теней написал, естественно, Эак, сын Европы. Одинаковы ли они для азиатов и всех остальных народов нашего славного шарика – неизвестно.
     После вынесения приговора тени путешествуют по одной из трёх дорог. Если человек прожил жизнь неправедно, тень его отправляется по дороге, ведущей на поле мук. Праведные души скользят в Элесиум. Если судьи затруднились с решением, тени возвращаются на Асфоделевые луга.
     И попискивают… попискивают… попискивают…
     С ума сходят тени от собственного писка…
     Элесиум находится рядом с владениями Гадеса. Из окон Эреба видна эта на первый взгляд  счастливая земля незакатного солнца. Тошно становится от такого непреходящего счастья и лицезрения тех, кто наскучил ещё в прошлой жизни. И некуда от них деться. Впрочем, обитатели Элесиума, если пожелают, могут повторно родиться на земле. И многие, говорят, пользуются этой возможностью - от безнадёги и не на такое решишься.
     Филиалами Элесиума являются Острова Блаженных, куда попадают только те, кто трижды испытал перевоплощение в обоих мирах. Когда-то один из этих островов назывался Левка и располагался он в Понте Евксинском напротив устья Дуная. В те времена этот лесистый остров был полон диких зверей и героев, павших в Троянской войне. Ныне он гол и безлюден, если, конечно, мы не утеряли способность видеть заблудшие души и призраки оперетт…
     Элесиумом правит Крон. Он создал его по образцу и подобию мира, которым когда-то руководил.
     Почему-то невообразимо приятно, что и в Аиде Крон остался верен своим принципам.
     А с другой стороны, что стоит мироустройство, если модель общества, где люди свободны и счастливы, возможна только в аду?
     Тартар – это внушающая ужас преисподняя, расположенная ниже Аида. Он находится в глубинах земли на таком же расстоянии от её поверхности как земля от неба. И окружён тройным слоем мрака и железной стеной. Теперь возвели бы бетонную. Бетонная стена опоясывает Израиль…
     Тартар - место заключения злейших врагов Зевса, таких как титаны… и отец родной - Крон. Только как же он правит Элесиумом, находясь в Тартаре? Или это выдумка глупых философов и не властвует он в Элесиуме?..
     Стараниями поэтов и мудрецов Аид ещё при жизни посещали многочисленные герои. О многих из них вы уже знаете. Последним из смертных, спускавшихся в Аид и возвратившихся на землю, был Данте. Фундаментальное описание Аида оставил он людям, и я настоятельно рекомендую каждому, кто собирается в долгое и опасное путешествие, изучить его книгу.
     Впрочем, вход в мир иной утерян, и можно ли его отыскать – неизвестно. Да и сам Аид давно уже упразднён, позабыт – позаброшен…

Персефона, как известно, была насильно выдана замуж за Гадеса. Тем не менее, она ему верна [2], хотя и разочарована в нём.
     - Я думала он Плутонище, а он - Гадес.
     Брак этот бездетен. Оно и правильно: к чему плодить детей в Аиде?
     Гадес тоже по-своему верен Персефоне [3]. Попробовал было он ухлестнуть за двумя нимфами – Ментой и Левкой, так жена тут же пресекла эти нечестивые помыслы, обратив первую в пахучую мяту, а вторую – в шелестящий на ветру белый тополь.
     И потому живут они тихо и мирно, редко посещая Олимп, где их особенно и не ждут. Помянут, плюнув через левое плечо, - и тут же забудут.

Когда-то Гадесу принадлежали все природные ресурсы, спрятанные в земле.
     Гадеса редко называли по имени - боялись и именовали Плутоном – "богатым".
     По сегодняшним временам он был бы самым обеспеченным существом на свете, если б не уступил свои права на недра смертным людям. А может быть, они заставили его это сделать силой?
     Рядом с Гадесом и Персефоной живут безобразные существа, например, Геката, колдунья, каких поискать! У неё три тела и три головы - львиная, собачья и кобылья. Несмотря на это, Персефона дружит с ней, ибо Геката - приятная собеседница. Очень приятная – то, как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…
      А ещё в Эребе живут эриннии – своеобразный конституционный суд древности. Они выслушивают жалобы смертных на притеснение властей и жестоко карают тех, кто нарушает людские обычаи. Эринний не принято называть по имени, дабы не навлечь на себя неприятности, и я не хочу нарушать эту традицию. Нередко их называли эвменидами - добрыми.
     "Добрая- добрая… – пели в русских деревнях. – Добрая-добрая…"
     Это о них...
     Жили когда-то в подземном мире и такие загадочные существа, как демоны. Они олицетворяли всё чудесное, необъяснимое, роковое. Каждый человек имеет своего демона, сопровождающего его от рождения до смерти.
     Римляне отождествляли демонов с гениями, но так ли это не знали даже они, варвары, а уж на что, кажется, были ближе к природе…

Оба любили покушать. Едва лишь занималась заря, садились за стол. Солнце, впрочем, в Элесиуме не заходило, так что все эти приметы времени и стилистические обороты "стемнело", "полуденный час", "сумерки" носят в моём рассказе условный характер. Жили, не замечая часов, но жизнь ли это, когда нет счёту времени?..
     - А что, - спрашивал Гадес, спустя пару часов после завтрака, - не пора ли нам закусить?
     - Почему же не закусить? – отвечала Персефона. – Можно и закусить. Сейчас распоряжусь – и закусим.
     И на столе появлялись устрицы, анчоусы, зажаренные дрозды и непременные, как запор, неполовозрелые оливки….
     Незадолго до обеда Гадес выпивал чарочку вина и потом бродил по дворцу как неприкаянный, проще говоря, нагуливал аппетит. После обеда шёл отдохнуть, и спал крепко-крепко, почти как ночью, которой, повторюсь, в Элесиуме не было. Проснувшись, спрашивал: "Чего бы мне такого поесть, милая Персефона?" – "Разве что персиков, - отвечала она, - или коржиков с кунжутом, съешь, дорогой, со вчерашнего дня остались".
     Едва стемнеет, садились ужинать. После ужина тотчас отправлялись спать.
     - Вот и день пролетел, будто его и не было! - говорил хозяин Аида, укладываясь в постель. – Даже вспомнить нечего. И сколько таких дней в череде нашей жизни!
     - Скоро к матушке поеду – отвечала ему верная Персефона. – Встряхнусь чуток, переведу дух – поперёк горла мне это неспешное существование. А, впрочем, и там всё размерено и расчерчено на пару тысячелетий вперёд – не очень-то и разгуляешься. Не то, что давеча, во времена оно…
    - Во времена оно всё было по-другому… - соглашался Гадес, засыпая. - Веселее что ли?.. Занятнее…

Хорошо было на земле, тихо.
     Харон изнывал от безделья и, сидя на левом берегу Стикса, латал парус.
     - Вот вечер близится, а я ни одного обола не заработал. Что они там, наверху, с ума посходили? Надо Персефоне пожаловаться. И Гадесу. Не дело это – без работы сидеть… Я ведь и уволиться могу… На фига мне эта печаль? И этот Аид – на фиг? Что я себе места наверху не найду? Хорошие перевозчики на берегу не валяются, нас – раз-два и обчёлся… Мы - на вес золота…
     В это время сверху посыпались камушки, мелким бисером растревожили воду в Стиксе, и на берег спустился глашатай Его Величества Гадеса собственной персоной.
     Харон заглянул ему за спину и ахнул:
     - Никого?
     – Никого, - ответил Гермес.
     – Совсем никого? – не поверил Харон.
     - Совсем,  – ответил глашатай.  – Полное бездушие. А отвези-ка ты меня, милейший, к хозяину – страсть хочу с ним увидеться…
     - Что новенького на Олимпе? - угрюмо спросил Харон, загребая не золото, но мутную воду величайшей реки в истории человечества.
     - На Олимпе тучи ходят хмуро, - ответил Гермес.
     - С чего бы это?
     - А где ты видел весёлые тучки. Весёлые тучки - это облака.
     - Ну да, ну да, - согласился загребущий. – Тучки… облака…. Эх, хорошо!..
     - Хорошо там, где нас нет, - ответил Гермес.
     - А где нас нет? – поинтересовался Харон…

Хозяева Элесиума встретили его радушно – так встречают гостей, от которых зависит собственное материальное  благополучие. Гадес наговорил Гермесу кучу комплиментов, Персефона улыбалась и приветливо поводила руками. Аморгин просвечивал и манил, а на границе света и тени – под белым тополем – со всей очевидностью выявлял нюансы её физического совершенства.
     "Красивая, сучка! – восхитился Гермес, мысленно, конечно. – Вот что значит порода!"
     Тут же, как водится в Элесиуме, сели за стол.
     В прошлый раз, пригласив Гермеса на ужин, Гадес предложил ему человеческие мозги с кореньями и под хреном.
     – Объеденье! – сказал властитель Аида. – Ну, что смотришь, пошутил я, пошутил.
     И клялся при этом рекой Стикс и всеми притоками, притоптывая ногами как в танце.
     И кто его знает, шутил он или подначивал...
     На этот раз он угощал его молочным поросёнком, поджаренным на вертеле.
     Вкуснятина…
     - Гроб не нужен? – спросил Гадес у Гермеса. – Хороший гроб, добротный. Из кипарисовых досок. – И пояснил то, что хорошо было известно Гермесу: - Лучшие в мире гробы производятся из кипарисовой древесины. Возьми, задарма отдам
     – Да зачем мне твой кипарисовый гроб? – отказался глашатай. – Что мне с ним делать? Разве что папашу заколотить осерчавши?..
     – Гы! – засмеялся Гадес.
     – Хи-хи-хи… - захихикала Персефона…
     Встав из-за стола, они направились в тронный зал.
     - Нет, дружище, - неожиданно сказал Гадес, - нам и здесь неплохо – в Аиде. Правда, дорогая?  - Персефона кивнула в ответ. –А вы - уезжайте, если хотите. Я, правда, не советую: куда бы вы ни уехали, получится то же самое, что и здесь. Не лучше и не хуже – так же: по-иному мы не умеем и вряд ли научимся... А теперь я принесу тебе гроб – глянь хотя бы одним глазом. Это же произведение искусства, а не домовина!
     - Не надо! – вскричал Гермес…
     Куда там – его и след простыл.
     - Ну что ты будешь делать? Какой неугомонный… - посетовал глашатай. А потом повернулся к Персефоне и, воспользовавшись моментом, промолвил:
     - Привет тебе от Ареса.
     Она вздрогнула и, ничего не сказав, отошла к окну.
     Из окна открывался вид на залитую солнцем поляну и череду тополей, тянувшихся к горизонту. Очерчивая натянутую, как тетива дорогу, они убегали вдаль, унося в беззаветное прошлое нашу неуёмную память. Умершие, как водится в Аиде, должны были выпить воды из реки Лето и забыться навеки - вечным наказанием считались жизненные воспоминания...
     Тихий голос Персефоны вернул его к действительности.
     Она читала стихи. Многого он, конечно, не услышал, ибо она стояла к нему спиной, многое – не домыслил, но что-то даже запомнил: "Как капля воска соскользнёт слеза. Умножат ток прекрасные глаза. Ты тёплый воск размажешь по вискам, по скулам, подбородку и щекам. И вот уж, кажется, понять нельзя - слезятся щёки, плачут ли глаза. Я капли пью на выпуклой губе, смакую соль рождённую в тебе".
     Потом она обернулась и, вытирая воск, улыбнулась:
    - Скажи ему, что я помню его… и буду помнить всегда, если такое понятие, как вечность, можно отнести к категории времени…


1. Вариант: На воротах Аида, утверждают математики, написано: "Не знающим геометрии вход воспрещён". На эту надпись, правда, никто не обращает внимание. Кроме математиков.
2. Адонис не в счёт
3. И тёща не в счёт, за измену такой проступок никогда не считался.