Атака

Отцу-герою.
   
        Хотелось лежать без движения, закрыть глаза, не слышать весь этот грохот и лязг. Ты пытался  заставить себя думать, что это сон. Вот сейчас ты откроешь глаза  и всего этого не будет. Страшное видение останется в прошлом. И ты в мягкой теплой постели, в соседней комнате мама жарит баурсаки, притягательный аромат будоражит аппетит, выделяется слюна и ты в предвкушении, в ожидании мягкого голоса любящей тебя матери, которая позовет тебя к завтраку, сладко подтягиваешься, вытягиваешь руки  и готовишься сказать:
       - Мама, еще несколько минут, ведь нам сегодня некуда торопиться.
       Страшный визг падающего рядом снаряда выводит тебя из этого оцепенения. Нет, это не сон, это  правда, как бы это ни было страшно, но  это так - ты лежишь в холодной грязи  размокшего от этого совсем не летнего  дождя, окопа. Насквозь промокшая гимнастерка  не согревает,  она тяжелым  холодным мешком висит на обессиленном теле. Ранее утро, светает.
       Где остальные бойцы  пулеметной роты,  на позицию которой поздней ночью обрушилась артиллерия врага? Вслед за этим градом из смертоносного металла, который разрывал  на мелкие кусочки твоих товарищей, с которыми ты еще недавно перебрасывался парой- тройкой слов, пришел этот холодный дождь. Он словно хотел смыть кровь, бурыми пятнами покрывшую землю и свежую еще зелень.
      Ты, вглядываясь в  предрассветную мглу, пытаясь понять, что это, видишь вдруг сияющую  белизной  обескровленной плоти оторванную руку того, кто еще вчера рассказывал тебе о своей девчонке, которую он так и не успел поцеловать.  И ты вдруг вспомнил, что у тебя-то и девчонки никогда не было. Не успел.
       В восемнадцать  лет  примерил ты армейскую одежду.  А теперь, в двадцать, лежишь среди  остатков втоптанной в землю роты. Да и есть ли они, эти остатки? Остался ли кто- нибудь живой  после того, как  чуть забрезжил рассвет,  вражеские самолеты,  низко паря над расположением части, расстреляли  из пулеметов всех, кто еще мог двигаться.   
       Страшные звуки пикирующего самолета, поливающего огнем землю, еще звенят в голове.  Наверное  поэтому  не хочется  шевелиться, дабы не стать мишенью для фашистских летчиков,  хочется закрыть глаза  и опять заставить себя думать, что это сон.
        - Боец! Подъем! Я получил приказ  идти в атаку, -  молодой, чуть старше тебя лейтенант, с вытаращенными от ужаса глазами, подполз по глиняной жиже и лег возле тебя.
         - На нас идут танки, мы должны их пропустить через себя и пойти в атаку, чтобы отсечь следующую за ними пехоту, а танки поджидают  и уничтожат те подразделения, что находятся за нами.
        Пропустить через себя танки – это был ад. Но они все же прошли.
        - Лейтенант вынул из кобуры пистолет  и сказал неуверенно:
         - Ну что, боец, в атаку? За Родину, за Сталина?
         - За Родину? За Сталина? Ты еще до конца не осознал, за что убила твоего отца и его братьев  эта страна,  признав врагами народа. Какого народа? Против кого они замышляли что-то?  И за кого тебе сейчас  идти в атаку?
             Рассвело. Ты оглянулся и не увидел вокруг ни одного своего товарища. Лишь дымящиеся воронки.
        - Вдвоем пойдем в атаку? – спросил ты испуганного командира.
       Тот, озираясь по сторонам, недоуменно спросил:
         - Почему вдвоем? Всей ротой!
       И понимая сам, что ляпнул что-то не так, виновато  умолк.

       - Ты понимаешь, я же команду получил, надо идти! Давай,  боец, пойдем, хоть вдвоем, но пойдем. Пойми меня, иначе мне хана, ведь это  приказ.
      И ты решил, что пойдешь в атаку, конечно, пойдешь. За те березки, что растут вокруг деревни, в которой ты родился, за своих родителей, невинно обвиненных тиранией; за ту девушку, которую ты еще не успел встретить, за будущее своего народа, за честь и правду, за всех тех, кто будет жить на этой земле потом, когда вы вдвоем с этим испуганным лейтенантом останетесь лежать на  промокшей от дождя, крови, пота и слез, земле. 
     Встать и идти, идти навстречу смерти, не боясь ее, а презирая, могли  только такие, как ты и этот мальчишка-лейтенант.   
     И когда вы побежали   с негромкими сначала криками  « Ура!», удивилась сама природа, прекратился дождь и солнечные лучи пробились сквозь свинцовые тучи.
     А вслед за вами,  вставали не менее удивленные,   казалось, из- под земли, выжившие в этой страшной  мясорубке  воины. И горстка  молодых парней  побежала  в атаку, забыв обо всем на свете, думая лишь об одном: « Мы смогли, мы встали, мы победим……»
      Ты чудом выжил, один из всех. Тот молоденький лейтенант остался там навечно. По- детски свернувшись калачиком, он прижимал руки к животу, стараясь удержать  внутренности, которые вывалились из его  разорванного  тела. Он посмотрел на тебя  глазами, полными слез, и простонал:
       - Беги боец! Беги! Ведь это был приказ!
     И в больничной палате, очнувшись, ты долго не мог понять, где это ты. И этот седой полковник, что принес тебе медаль, не смог сдержать слез, увидев худенького смуглого мальчишку, израненного безжалостным железом.
    - Сынок! Я бы тебе звезду героя принес, но сейчас не время, отступаем мы пока! Но эта медаль  сейчас дороже всего на свете, недаром ее зовут солдатской звездой Героя.
     Я держу в руках «Медаль за отвагу»,  и слезы гордости и благодарности  наполняют мои глаза, ведь я понимаю, что тогда, в то июньское  утро далекого 1941 года, ты, будучи совсем мальчишкой, пошел в атаку и за меня, и за других своих детей, за внуков и правнуков;  за то время, что принесло нашей стране независимость, и за тот воздух, которым мы дышим,  и за солнечные лучи, растопившие белый снег, и за те минуты нашей радости, которые мы позволяем себе сегодня, когда тебя нет уже с нами.
     Прости, если кто-то из нас  был или будет недостоин той минуты, когда ты встал в эту утреннюю атаку.