Дети-робинзоны

Еще классик детской психологии Жан Пиаже отмечал, что дети до 3 лет совсем не нуждаются в общении со сверстниками. Даже тогда, когда кроха играет рядом с другими детьми, никаких контактов между ними не возникает. Все, что малыш видит и слышит, он воспринимает только «со своей колокольни»: он не способен понять точку зрения другого человека. Пиаже назвал эту особенность совсем маленьких детей «детским эгоцентризмом». «Эго-центризм» можно перевести как «зацикленность на себе», отсутствие подлинного интереса к окружающим.
Однако уже с 3-4 лет нормально развивающийся ребенок начинает испытывать достаточно сильную потребность в общении со сверстниками. К сожалению, так бывает не всегда. Есть дети, которые и в 5-6, и даже в 7-8 лет по-прежнему совершенно эгоцентричны, несоциализированы, необщительны: им не нужны сверстники, они не нуждаются в общении с ними. Это – очень опасный симптом!
В чем же причина такого отклонения в развитии ребенка? И что делать родителям, если они заметили, что у их малыша есть такая проблема?

Настя – самая маленькая в нашей группе и ужасно хорошенькая: таких детей называют «куколками». Крошечные, словно точеные, ножки; ручки с ямочками у локтя. На щечках тоже ямочки. Черные волосы аккуратно причесаны; темные, медового цвета, глазки умные, сдержанно-веселые и немного загадочные (Настя слегка косит). Ушки маленькие, аккуратные; носик маленький, аккуратненький; бровки тоненькие, аккуратненькие; одета всегда красиво, к лицу и рассчитанно по-детски (платьице с передничком, комбинезончик). Чистенькие гольфики. Изящные туфельки. Куколка!
Манеры у Насти степенные и достойно-сдержанные, как у светской дамы. Она не любит бегать, не любит шума, суеты, резких движений. В группе она всегда сидит одна на диванчике или за столиком, где рисуют. Она уважает живопись, потому что это тихое и достойное воспитанной интеллигентной дамы занятие. Правда, учительница рисования никаких специфических способностей у Насти не находит, но говорит, что она «любит экспериментировать с цветом».
Я сказал, что Настя «сидит одна»: это не надо понимать буквально. Конечно, рядом притулились еще человек пять: все они рисуют, толкают друг друга, пачкают друг другу «полотна», обижаются, ругаются и иногда даже дерутся. Настя тоже чрезвычайно ревниво относится к порче своих незаконченных произведений, хотя, разумеется, не дерется и не ругается, а возмущается исключительно в интеллигентном тоне. Но почему-то, где бы она ни сидела, пусть даже бок о бок с другими детьми, все равно кажется, что она одна, отдельно от всех. Между всеми остальными существует какая-то незримая связь, иногда положительная, иногда отрицательная. Настю ничего ни с кем не связывает. Ее случайное пространственное соседство с другим человеком связи не создает. И Настя не ощущает этого, она хорошо себя чувствует, вполне довольна, весела, жизнерадостна.
Играют ли дети в группе, гуляют или едят, я смотрю на них и буквально вижу: есть вся группа, все дети – и есть Настя. Все они вели бы себя иначе, будь они одни. Настя точно так же степенно, не торопясь, гуляет вдоль окон (как светская дама по бульвару); задумчиво (словно дегустируя) хлебает суп; часами пеленает куклу, что-то ей нашептывая; листает на диванчике книжку; на прогулке – отдельно от всех – сооружает снеговика или домик из песка. И все это так, будто она одна, словно вокруг никого нет. Она никогда не играет с другими детьми. Никогда! Никогда не обращает на них никакого внимания, если только они чем-то не мешают ей. Она совершенно самодостаточна.
Сегодня музыкальное занятие (готовимся к Новому году). Все должны идти. Настя это прекрасно знает. Пришла Светлана Павловна (музрук). Все построились. Настя спокойненько сидит за столиком и продолжает «экспериментировать с цветом». На ее хорошеньком личике – выражение сдержанного довольства (все ушли: весь стол теперь в ее распоряжении).
Подходит Любовь Борисовна, садится рядом:
- Настя, надо идти. Мы тебя ждем.
Настя поджимает губки, задумывается, говорит:
- Нет, я не пойду. Мне надо закончить вот рисунок.
И это – совершенно спокойным тоном: мило, приветливо, вежливо!
Другой ребенок может закапризничать, но он все равно внутренне чувствует, что должен идти: он ощущает эту ниточку, которая связывает его с группой, с другими детьми; признает принятый в детском саду порядок, хотя и не всегда его соблюдает. А у Насти в душе этой связи нет. Вообще нет!
Конечно, ее возьмут за руку, поставят в строй. Но и там она останется одинокой, как Робинзон на необитаемом острове, но, в отличие от него, не страдающей от своего одиночества и не замечающей его.
Постоянная история на прогулке: мы возвращаемся в группу, все давно пришли, встали в пары. А где Настя? На-стя!! Ау! Ариша и Вика бегут ее искать. Находят. Пытаются убедить идти с нами, не могут и волокут силой. Настя страшно недовольна.
А однажды было так: Маша решила прыгнуть с пожарной лестницы через три ступеньки, споткнулась о нижнюю и упала, ударившись коленями об асфальт. Рядом Настя копалась в земле. Маша громко заплакала, мы все сбежались, долго ее утешали, потом обсуждали это происшествие. Когда же пришли в группу, я, разговаривая с Настей, обнаружил: она ничего не заметила! Не видела, как Маша упала, как мы все собрались вокруг нее; не слышала ее плача. И ничегошеньки не знает! До ее Острова не доносятся голоса с Большой Земли.
Как же спастись Робинзону, если он не догадывается, что живет на необитаемом острове и если этот остров – внутри него самого?

Почему Настя такая? Это заласканный сверхблагополучный ребенок. У нее есть папа, мама, бабушки, дедушки (кстати, довольно молодые), дяди и тети. Все они любят Настю, тетешкают ее, умиляются ей. У Насти ведь прекрасная память, она умна, хорошо говорит и читает. У Насти хорошая дикция, она любит читать стихи. Когда семья собирается вместе, а это бывает часто: праздники, дни рожденья, людей-то много – Настя влезает на специальную табуреточку и читает. И все приходят в восторг, все ее хвалят, умиляются ей.
Ее социальная роль в своей семье – быть хорошенькой Куколкой. Она чувствует себя Центром Вселенной (ведь свой дом, семья для ребенка – микрокосм, маленькая Вселенная). И ей даже не нужно прикладывать для этого никаких усилий.
Почему дети стремятся общаться со сверстниками? Почему, начиная с определенного возраста, их уже не удовлетворяет общество взрослых?
Прежде всего, дети исключительно жаждут самоутверждения: тем больше, чем они меньше и слабее. А как утверждать себя среди взрослых? Они-то большие и сильные! Им приходится подчиняться. У них масса своих, совершенно непонятных, дел, так что на малыша они часто и внимания не обращают.
Другие дело – сверстники. Они – такие, как я. С ними можно почувствовать себя и сильным, и умным, и умелым. Ведь у ребенка все его самоощущения носят относительный характер (относительно других людей). «Умный» для него – умнее кого-то. «Сильный» – сильнее кого-то.
Социальный статус ребенка среди взрослых, как правило, очень низок, и на то есть простые и естественные причины. Ребенку хочется повысить свой статус – поэтому он стремится общаться со сверстниками.
Вторая причина: вместе с другими детьми можно делать что-то такое (копаться в песочке, бегать по лужам, гонять мяч), чего нельзя делать со взрослыми – а очень хочется.
Третья: в компании сверстников малыш чувствует себя более свободно и комфортно, здесь нет бесконечных «нельзя!», «упадешь!», «измажешься», «ударишься!» – и пр., и т.п.
Но у ребенка-Робинзона особая ситуация. Его статус среди близких взрослых запредельно высок – он Пуп Земли, Центр Вселенной, Принц, Инфант. Все взрослые – спутники, которые обращаются вокруг него. Они живут только им, дышат им, ловят каждое его слово.
Как можно променять ТАКОЕ социальное положение на сомнительный статус среди сверстников, который еще надо завоевывать?
Ребенку-Робинзону почти все дозволяется, и он чувствует себя хорошо со взрослыми, он вполне доволен. Ему не хочется ничего другого, не хочется ничего менять в своей жизни.
И вот это – очень опасно для развития ребенка!

Дети-Робинзоны часто растут в семьях, где мама не работает: все ее силы, все время отданы ребенку. Или есть, опять же неработающая и чрезмерно любвеобильная, бабушка.
Оказывается, что чрезмерные забота и внимание для малыша тоже вредны. Да, это так.
Взрослые должны быть взрослыми. У них должны быть свои дела, загадочные и непонятные, но именно поэтому притягательные. Свои друзья, свой круг общения.
Мы любим своих детей, это естественно. Но они не должны становиться для нас Всем-Всем-Всем, заслонять от нас всю жизнь и все человеческие интересы.
Ребенок должен знать, что близкие взрослые существуют не только и не главным образом для него – хотя и для него тоже.
Стремление к развитию ( а общительность – одно из его проявлений ) вызывается внутренней неудовлетворенностью, недовольством собой и своим положением. Если же малыш всем и полностью доволен, то зачем ему развиваться, зачем что-то менять?
Такое чадо мечтает об одном: навсегда остаться всеми любимой, лелеемой крошкой, никогда не взрослеть, чтобы детство не кончалось никогда. И это едва ли не самое страшное, что может случиться с ребенком.

Детей-Робинзонов не так много, но, к сожалению, с каждым годом их становится все больше и больше. И это очень тревожная тенденция.
Таких детей искусственно создают сами взрослые, прежде всего, родители ребенка. Хотя и не ведают, что творят.
Никогда нельзя забывать: ребенок – это, прежде всего, незрелый, несовершенный человек. Умиляться им, восторгаться им – нет оснований.
Взрослые должны так поставить себя с ребенком, чтобы малыш не сомневался: быть взрослым лучше, интереснее, к этому стоит стремиться.
В противном случае мы получим вечно инфантильного Робинзона, который никогда не захочет взрослеть.