Сказка последних времен

В конце концов Ирэна сдается и уходит на кухню курить – осторожно, медленно, стараясь ни на что не наткнуться в кромешной тьме комнаты. Едва за ней закрывается дверь, я перестаю притворяться спящим и сажусь на кровати.

Я не знаю, что мне делать и делать ли что-то вообще. Я не попадал в такие ситуации раньше, и кроме Ирэны, мне посоветоваться не с кем. А если я войду в кухню и спрошу, что мне делать с ней у нее же, это будет как-то уж совсем глупо, не правда ли?

Не зная, как поступить, Ирэна всегда вспоминает о. Дмитрия, предугадывая, что он сделал бы на ее месте. Но я не знал о. Дмитрия – и мне сложно на него равняться.

Поэтому я просто сижу на кровати и пялюсь в темноту, прислушиваясь к тому, что происходит на кухне. Я знаю, что мне нужно спать, что терять драгоценные минуты сна – самая большая из возможных глупостей, но не могу с собой справиться. Потому что точно я знаю одно – ни о. Дмитрий, ни Ирэна на моем месте спать бы не стали.

Сегодняшний день выдался на редкость паскудным – даже на фоне остальных мерзопакостных дней.

Все утро шел кислотный дождь. Вообще-то по местным меркам это считается удачей – если подсуетиться, то можно успеть подобрать несколько еще живых ворон, а ожоги на лице, шее, руках – небольшая плата за возможность поесть теплое свежее мясо. Тут главное – сориентироваться, схватить птицу раньше других и успеть убежать от тех, кто оказался медлительнее. Когда-то я был мастером в этом, но Ирэна никогда не собирала птиц сама – и запретила это делать мне. Она говорила, что это грех и что о. Дмитрий никогда бы этого не одобрил. И хотя мне очень хотелось порадовать ее настоящим мясом, я не смел ее ослушаться.

А в обед казнили еретика. Как и все казни христиан, эта была публичной и жестокой. Все три часа «представления» Ирэна крепко держала меня за руку. Я хоть и боялся, что это могут увидеть, вырываться не стал: вдруг бы Ирэна натворила каких-то еще больших глупостей.

Нет, она достаточно умна, чтобы понимать, что этот «христианин» - такой же безумный фанатик, как и казнившие его «антихристиане». Но я очень боюсь, что однажды Ирэна вдруг решит, что о. Дмитрий никогда бы не стал спокойно смотреть на подобное и вмешался бы. Потому что она все время забывает о том, что о. Дмитрий жил в совсем другое время.

Ирэне было 8, когда мир начал катиться в бездну, и 10, когда он окончательно сошел с ума.

Она очень редко вспоминает дни старой жизни. Сначала я думал, что она боится – вспоминать дни до Великого Излома строго запрещено. Потом мне стало казаться, что она мало что помнит – или просто запрещает себе помнить. И только недавно до меня дошло: она просто дозирует воспоминания, чтобы свет памяти продержался как можно дольше.

… Третья мировая война превратила землю в место, малопригодное для проживания. Города лежали в руинах. Леса выгорели. Почти вся вода оказалась отравлена. Большинство животных погибло. Но человечество оказалось неисправимым. Первая отчаянная паника очень быстро переросла в спор: кто был виноват в случившемся, Бог или дьявол. Спор традиционно быстро перерос гражданскую войну между христианами и антихристианами.

Христианская версия событий поначалу казалась убедительнее: Бог специально уничтожил землю, чтобы люди покаялись перед последними временами, и совсем скоро за каждым придет его ангел-хранитель, чтобы отвести на Страшный суд. Но никто ни за кем ни приходил, а потом еще и упала космическая станция «Радуга», сдвинув земную ось и уничтожив 1/3 и без того скудного человечества. И победа автоматически перешла к антихристианам, которые тут же провозгласили начало Темных  Времен.

Оплотом нового порядка сделали церковь. Священников переименовали в служителей и обязали излагать Закон Сатаны – новые правила новой жизни, где каждый был сам за себя и против всех, где больше не признавались ни браки, ни кровные узы, а главной целью провозглашалось выжить любой ценой.

Выживших поименно закрепили за церквями. Каждая служба начиналась с переклички. Пропустить службу можно было только по очень уважительной причине – причем с каждым разом допускаемые причины становились все важнее, а наказания за пропуски, признанные неуважительными, все серьезнее. Вскоре были созданы специальные комиссии, которые изучали каждый такой пропуск и выносили по нему официальный вердикт, который не подлежал оспариванию.
Из того, что я знаю наверняка, Ирэну закрепили за приходом о. Дмитрия. Он был из старых священников – тех, кто принимал сан еще до Темных Времен, когда в церковь шли не за деньгами и властью.

У о. Дмитрия была своя версия событий. Он говорил, что в происходящем виноваты не потусторонние силы, а сами люди. Призывал прекратить обманывать себя и прикрываться несуществующим антихристом, начать каяться и трудиться в поте лица, молиться Богу, любить ближнего и верить в лучшее. На него быстро донесли, и он навсегда исчез из жизни своих подопечных – всех, кроме Ирэны. Она не только постоянно вспоминала его, равнялась на него, спрашивала у него советы, но и верила, что он жив и молится за нее. Я знаю, что это не так – даже в первые, самые либеральные годы за такое бы не получилось отделаться ссылкой, но не спорю с Ирэной – я никогда с ней не спорю.

Ирэна мне не мать. Пять лет назад она подобрала меня на улице, полумертвого от  холода и голода. Тогда таких, как я, повсюду был легион – затяжные дожди уничтожили жалкий урожай, а свиная холера добивала последних выживших животных. Ирэна тоже переживала не лучшие времена – она болела, потеряла работу, ее паек урезали до минимума. Ирэна понимала, что долго не протянет и решила дожить последние дни так, как говорил о. Дмитрий – делясь последним теплом с тем, кому еще хуже. Таким человеком оказался я.
Ирэна возвращается из кухни неожиданно и неслышно – я так и не успеваю ничего придумать, да и притвориться спящим не успеваю тоже. Я  замираю на секунду, не зная, как она отреагирует, но Ирэна не ругается – просто прижимает меня к себе крепко-крепко, и несколько секунд наши сердца бьются, как одно.

Среди вещей, которые я никогда не смогу понять, первое место, пожалуй, занимает то, почему Ирэна  так доверяет мне. Одного только моего намека на то, что она иногда обнимает меня, пытается рассмешить или отдает лучшие куски за едой, хватило бы для того, чтобы ее отправили вслед за о. Дмитрием. Нет, я не сделаю этого никогда – но как она может знать об этом? Как она может доверять кому-то так безоглядно в мире, где доносительство считается работой, а придумывание ложных обвинений – призванием? 

У Ирэны есть свой план на случай, когда все станет совсем плохо. Когда такое случится, она хочет, чтобы мы ушли искать о. Дмитрия. Пожалуй, это хорошая идея, достойный выход для обреченных. Но я не пойду с ней.

У меня есть своя страшная тайна, и я не знаю, как отреагирует Ирэна, если ее она раскроется. И уж точно о. Дмитрий, если, конечно, он все-таки жив, не будет рад меня видеть. Дело в том, что я – тот самый Антихрист, которым люди пугают друг друга. И да, у меня хватает ума молчать об этом.

А еще у меня есть свой план. Я пойду искать Христа. Он должен был родиться через два года после меня. Надеюсь, ему повезло с кем-то так же, как мне повезло с Ирэной. Строя планы по захвату мира, наши отцы сильно просчитались. Но мы должны что-то придумать, как-то спасти этот мир. Даже если Ирэна осталась такая одна, она стоит того, чтобы за нее бороться.