СОНЯ

Нора Гайдукова

СОНЯ

Много нас тут, но все разбились на группы и редко друг с другом пересекаются. Так получается, что куда ни пойдешь, все одних и тех же людей видишь. Потому что есть привычные места, куда одни и те же люди ходят. Все эти бесплатные самодеятельные концерты или чтения, все для пенсионеров  В других местах другие люди. Но опять же в своей компании.
Куда бы я ни пришла, всюду встречала Соню. Наверное она была самым активным участником всяких русско-украинских тусовок. Как-то поехала я с нашими на пароходике по озерам, Тегелю и другим, которые Берлин окружают.  Это был праздник – Первое Мая, в нашей прошлой жизни мы на демонстрацию ходили и потом активно на кухнях праздновали с салатом Оливье, селедкой под шубой и холодной водкой, настоянной на рябине. Эти приятные воспоминания здесь в Германии нам покоя не дают. Поэтому в конце поездки наши бабушки стали петь хором любимые советские песни. Среди них выделялся звонкий голос и активность одной из них – крашеной блондинки с большими голубыми глазами по имени Соня. «Лучше нету того свету, когда миленький идет...» затягивала она и другие девушки 50-х годов подхватывали «лучше нету того свету когда яблоня цветет...» Глаза Сони горели она улыбалась и широко окрывала большой рот. Когда я работала в женско-лесбийском ферайне «Тутти», Соня и туда заглядывала. Она была всегда в хорошем настроении и заражала окружающих пионерско-комсомольским оптимизмом.
Последний раз  я видела ее на вечеринке в одном ферайне, где несколько десятков пожилых женщин, ярко разряженных по моде 80-х годов, чрезмерно и не к месту накрашенных, выпивали и закусывали, а потом отчаянно отплясывали друг с другом. Дамы вскрикивали, притопывали коблуками и подпевали на знакомые мотивы.  По углам жались несколько сильно пожилых или очень нетрезвых кавалеров, вид которых не оставлял надежды даже для совершенно нетребовательных претенденток. На столе стояли незрелые фрукты, слишком сладкие русские пирожные и традиционные бутерброды с селедкой. Вдруг я увидела Соню. Она была одета в ярко-голубое платье с рюшами. Сильно накрашенные щеки, ярко-малиновые губы и широко-раскрытые голубые глаза – ее нельзя было не заметить. Соня держалась за громоздкий роллатор и, о ужас, когда заиграла очередная танцевальная мелодия, которую довольно фальшиво затянула под гормошку толстая самодеятельная певица на сцене, кажется «созрели вишни в саду у дяди Миши...», Соня пошла танцевать с ее неуклюжей тележкой, это было не смешно, это было больно...
О Соне рассказывали удивительные истории. Во время войны, в оккупированной Беларуссии, девочку прятали в подвале добрые люди. Они носили ей в подвал еду и она несколько лет оттуда не выходила. Но когда война закончилась, все разбежались кто куда и о Соне позабыли. Несколько дней никто к ней не приходил и она решилась выйти из своего укрытия. Так ее обнаружили советские солдаты и сдали в детский дом, где она выросла и поселилась в большом хорошем городе Днепропетровске.
У Сони была  мечта – она хотела найти свою маму. Была она необыкновеным  человеком, ей удавлись многие вещи, для других невозможные. Ей и это удалось. Престарелую маму привезли в Берлин. Где она еще несколько лет прожила в уютном и дорогом еврейском Доме Престарелых. Соню она не признала и вообще не узнавала.
Прирожденная актриса, Соня имела неизменный успех у мужчин. Два раза ей удалось выйти замуж. Первый муж, белорусс, друг детских лет из того же детдома, продержался недолго. Витя не имел ни образования, ни профессии. Он уехал по комсомольскому призыву поднимать целину, больше Соня его не видела. Как многим послевоенным женщинам, ей пришлось одной поднимать детей – двух мальчиков погодок Федю и Гену.
Федя, старший, стал предпринимателем в Белоруссии. Он покупал и продавал ни то белорусские молочные продукты, ни то неплохую белорусскую обувь. Гена уехал сначала в Израиль,  потом неизвестно куда, и следы его затерялись.
Соня приехала в Германию уже за 50, тем не менее она имела неизменный успех у вялых немецких мужчин. Она быстро нашла себе мужа – вдовца с большим домом в Кепенике и четырьмя взрослыми детьми.   У вдовца Райнера было типично немецкое хобби. Он выискивал по интернету недорогие путешествия и они с Соней отправлялись в Тунис, на Майорку, даже в Париж или Лондон.  Так продолжалось счастливых несколько лет, но в одной из поездок  Райнеру стало плохо — сердце. Его сняли с автобуса на скорой и отвезли в больницу. Несмотря на все усилия старательных немецких врачей, через три дня он умер.  Соня  осталась одна, а было ей уже хорошо за семьдесят.
Среди толпы пожилых евреев она заприметила одинокого мужчину, который всюду ходил с фотоаппаратом. Он был примерно ее возраста, но выглядел еще крепким и энергичным. Его звали Лева. Соня подошла к,  одинокому джентельмену и пригласила его в гости. «Вы любите рыбу?» - спросила Соня, глядя на Леву большими голубыми глазами, - Лева расплылся в улыбке. «Конечно, люблю»- и Лева был тут же приглашен на обед.  Соня была, ко всем своим достоинствам, отменная хозяйка. Накрашенная и причесанная в парикмахерской, нарядная и пахнущая духами «Латинский любовник», она встречала Леву в чисто убранной кухне. Рыбу сменяли салаты, гуляши, солянки, куриные шейки. Лева ел за двоих и рассказывал Соне, как можно пройти на любой спектакль в Берлине практически «на халяву». Но Соню это не интересовало — она получала, как жертва нацизма, вполне приличную пенсию. Да и вообще театры и концерты не были сониной стихией. Она была человеком действия, а не пассивным зрителем в этой жизни.
Так прошел месяц  сытой жизни Левы. Он заметно пополнел, но попрежнему активно бегал по городу. Наконец, Соне надоело просто так стоять у плиты и мыть посуду и она прямо спросила Леву: «Я тебе нравлюсь?» Лева растерялся, никак не ожидая такого поворота событий и промямлил что-то невнятное. Но Соня не отступала: «Давай вместе жить!» предложила она. Тут Лева по-настоящему испугался. В следующие пять минут его и след простыл, и больше никакими рыбами его было к Соне не заманить.
Соня немного поплакала на плече у своей лучшей подруги Любы, а потом нашла себе новое занятие. Она вспомнила, как Райнер находил недорогие путешествия, и стала делать это сама. Замечательный организатор, она собирала одиноких пожилых женщин и они вместе ехали обживать Европу и окрестности. Тут-то и случилось несчастье. Выходя их автобуса после длительной поездки, где-то под Мюнхеном, Соня вдруг упала без сознания. У нее случился инсульт. Это было как раз в День Рождения, когда ей исполнилось семьдесят пять лет.
Долгие месяцы в больнице и в санатории поставили ее на ноги, но передвигаться она могла только с роллатором. К ней ходила нянечка из фирмы по уходу, многочисленные подруги тоже ее охотно навещали.
Но Соня серьезно загрустила и решила для себя, что все интересное уже позади, и стала подумывать о красивом уходе из жизни. Тут как раз ей попалось объявление о том, что в Швейцарии в роскошной клинике, спрятанной от суетливого мира высоко в горах, делают за приличное вознаграждение эвтаназию — то есть помогают добровольно уйти из жизни. Соня позвонила туда и попросила назначить ей термин.
Потом она стала всюду ходить со своим роллатером и вроде бы опять повеселела. Она уже стала забывать о Швейцарии, как вдруг раздался звонок. Соня растерялась и рассказала обо всем Любе, та расплакалась и стала Соню вовсю отговаривать «Ты еще много лет проживешь, радуйся жизни, мы все тебя любим» - говорила она. Соня заколебалась. Она позвонила в клинику и услышала по-немецки жесткий ответ: «У нас люди годами ждут места, Вам повезло. Если Вы сейчас не приедете, Ваша очередь пропадет!»
То есть эти «акулы капитализма» хотели получить Сонины деньги, а не потерять еще одного клиента. А стоило это легальное убийство не мало не много, десять тысяч Евро. И Соня, не в силах сопротивляться, испытывая кроме всего любопытство и желание эпатировать публику, отправилась в Швейцарию.
Ее подруга Люба все еще пыталась с ней связаться и остановить ее безумный поступок. Она позвонила Соне на мобильник и услышала следующее: «Меня уже одели и причесали. Я такая красивая ухожу к Нему!» после этого мобильник отключился. Видимо, бедная Соня уже была нафарширована какими-то препаратами и сделать было уже ничего нельзя. Похоронили ее, видимо все-таки не считая самоубийцей, на еврейском кладбище на Вайсензее в Берлине.
27.12.2013, Берлин