Житейские истории. Плетень

ПЛЕТЕНЬ

   Дремотно - липкие, вяло - растянутые вечера в деревне. Протяжное мычание коров, надоедливо - однозвучное жужжание мухи на оконном стекле, ленивый лай собаки вдали, в надежде, может кто ответит с другого конца. Но нет тишина, лень даже гавкать. Кажется, ничто не сможет взбудоражить, взволновать деревню. Никакое обстоятельство не заставит выплеснуть эмоции, поддаться искушению, повысить голос или просто даже поговорить о самом событии. Всё умиротворённо и спокойно. Так ли это?
   Если бы вы знали, как ошибаетесь! Стоит только поднести огонёк, как всё вспыхнет, затрещит, заволнуется, перекинется от дома к дому, и вот уже не унять, всё вокруг бушует, и кипят нешуточные страсти, не погасить сразу. Воды! Воды! Чтоб охолонули, одумались, утихомирились.

   Вот вам история, всколыхнувшая однажды село, взбудоражившая население и разбившая его на два лагеря. Но начну повествование издалека.
   В тридцатых годах прошлого, двадцатого века в одном селе поженились сразу три пары в один день. Свадьбы, объединив в одну большую, отпраздновали тоже сообща. Председатель колхоза объявил, что все получают по одинаковому участку земли и пусть строятся, лес тоже выписали молодожёнам. Дружно принялись за работу. Дома, как грибочки, выросли быстро. Два рядом, один напротив. Потом пошли дети в каждой семье. Ввиду того, что дома стояли обособленно, как-то немного в стороне от основного поселения, молодые дружили, общались и приходя на выручку всё делали сообща. Началась Великая Отечественная война и всех троих мужчин, в один день, вызвали в военкомат. Так как были они трактористами, то и воевать стали в танковой дивизии, все вместе. Жёны, получая письма, читали их вслух узнавая и о своих мужьях тоже. А потом, в разгар боёв, зимой 1942 года, когда немцы рвались к Москве, одна за одной пришли три похоронки, в каждую избу пришли. Отплакав, отрыдав по своим дорогим, женщины поняли, что надеяться не на кого теперь, надо жить, поддерживая друг друга. Так и повелось. Присмотреть за детьми, помочь в огороде, ссудить деньгами всё делали вместе, дружно. Когда дети подросли и уехали в город учиться дальше, остались матери втроём. Как-то незаметно, тишком-мышком подкралась к ним старость. Старухи стали, а как же, по семьдесят с лишком каждой. Силы не те, ум тоже не тот. Порой не сам думаешь, а живёшь по подсказке других. Вот тут-то и произошла история, которая взбудоражила всё село.
   Звали тех старушек Мария, Лукерья и Зинаида. Были они с разными характерами, да и по внешнему виду тоже. Мария - высокая и сухая, жилистая, трудолюбивая, но ворчлива. Зинаида наоборот полная, улыбчивая, при ходьбе переваливалась, как утка с ноги на ногу, нрава веселого, певунья. А уж Лукерья рассудительна и степенна, среднего росточка с приятными чертами лица. Подруги с ней считались, уважали её мнение, всегда советуясь. Жила Лукерья особнячком, напротив подруг, а усадьбы Марии и Зинаиды разделял только старый плетень. Вечерами сидя на лавочке над рекой, старушки, ещё довольно шустрые, за разговорами неустанно вязали, звеня спицами, носочки и варежки для своих городских внучат. Надо сказать, что после учёбы дети ни к одной из них не вернулись в село, осели все в городе. Иногда заходил разговор о наследстве. Сами-то они были не меркантильны, воспитывались в другой среде, да и в другое время, а вот дети уже не такие. Постепенно вводили матерям в уши, что надо бы написать завещание, перемерять свои владения, позаботиться об этом заранее. Всё мало-мальски ценное оформить по закону. Не нравилось это старушкам, но вода, как говориться и камень точит. Сидя на лавочке как-то Мария вдруг завела разговор:
 - Ты бы Зина поправила свой плетень, он почти рассыпался и завалился на мой огород, а я там чеснок под зиму хочу посадить. Дочь собиралась привезти из города землемера, участок оформить. А у нас непорядок.
 - Ладно, сговорюсь с плотником Семёном, он мне обещал подправить его и закрепить,- заверила её Зинаида.
 - Вот и ладно.
   Через неделю плетень был восстановлен.
   Приехавшей дочери Марии показалось вдруг, что он передвинут в сторону их огорода примерно на полметра. Не годится так!
   Мать с дочерью пошли к соседке с претензией, а та их отправила назад, сказав, что всё верно и плетень стоит на прежнем месте. Раздосадованная дочь, уезжая, наставляла мать не быть дурой, не позволять себя обкрадывать. Напомнила, что через пару недель приедет и к этому времени спорный плетень должен стоять, где положено ему.
   Скандал постепенно разгорался. Обе стороны были уверенны в своей правоте, и это придавало им силы для борьбы.
   Лукерья увещевала обеих:
 - Угомонитесь, бабоньки! Не позорьтесь на старости лет! - всё впустую.
   Каждой стало казаться, что противная сторона вознамерилась мстить и вредить, и это подталкивало их к решительным действиям. Мария увидев, что соседка поковыляла в село, в церковь к вечерне, решив сделать гадость, взяла пузырёк с валерианой и забросила той на крышу. Ударившись о трубу, пузырёк разбился. Что тут началось! Со всей окрестности сбежались коты. Они лезли на крышу, свисали гроздьями с карниза, пытаясь потереться и насладиться валерианой, срывались и падали вниз с громкими криками и опять карабкались вверх. Всю ночь буйствовали коты, и всю ночь провела без сна Зинаида. К утру у неё созрел план мести. Как только, дня через два Мария опираясь на палку, поплелась на почту, прокравшись задами к уборной соседки, Зинаида кинула в дыру большой брусок, на килограмм примерно, дрожжей. Осень в тот год стояла тёплая, днями даже жарко было, а туалет немного на взгорке. Не прошло и пары дней, как всё, многолетнее в уборной поднялось и, вырвавшись наружу, рекой потекло по тропинке к дому несчастной соседки. Сколько было криков, а сколько - вони! Собака Марии два дня не выходила из конуры, видно глаза щипало. А куры спрятались на насест от греха подальше и на призыв хозяйки: цыпа, цыпа! - не отзывались.
 - Как ты додумалась до такого?- в ужасе спросила Лукерья.
 - Да кто-то такую историю рассказывал, не помню, давно было, да вот пригодилось. Так ей и надо, чтоб не наговаривала зря, мне её земля ни к чему - и трясла кулачком, грозясь в сторону дома Марии. Село просто « валялось» от смеха, разделяясь во мнениях, а бедная старушка дня три скребла и чистила дорожку, присыпая песком и между делом придумывала, как отплатить подруге.
   Осень пора заготовок. Люди солили огурчики и помидоры в бочках, картошку ссыпали, грибы заготавливали, а по первому морозцу это уже в октябре, квасили капусту. Мария любила мочёные яблоки, антоновку. У неё удачно всегда получалось, на зависть всем. Да она и не скупилась, угощала каждого, кто зайдёт в дом, детям в город передавала. Рецепт свой многим говорила, да так ни у кого больше вкусно не получалось. И вот теперь Зинаида решила замахнуться на «святое» - мочёные яблоки. Увидев через щель в воротах, что соседка работает в огороде, сгребает и сжигает сухую картофельную ботву, разведя сразу три больших костра, решила, что пора действовать.
   Шмыгая тапками, тихо просочившись прямо в «логово врага», во двор, Зинаида направилась к сараю и быстро стала спускаться в погреб, держа в руках мешочек, килограмма два соли, намереваясь высыпать её в бочонок с уже замоченными яблоками. Тапок соскользнул, и она скатилась на коленках вниз, при этом сломав ими две нижние ступени. Кошмар! Как теперь выбраться?
А вскоре во дворе раздался голос хозяйки, зовущий гусей:
 - Тега, тега, тега!
   Решив закрыть на ночь дверь в сарай, Мария почувствовала вдруг что-то неладное и заглянула в открытый погреб:
 - Ба! Да у нас гости! Какая радость!
 - Я думала мой петух залетел сюда,- не нашла лучшего объяснения Зинаида,- ты в огороде, не хотела беспокоить, думала сама поищу.
 - Вылазь, подлая! Сейчас разберёмся.
 - Не могу я,- заныла Зинаида,- ступеньки у тебя гнилые, сломались, я коленки расшибла, замёрзла тут.
 - Ну что ж, еже ли хочешь вылезти, то кукарекай! Говоришь, петух потерялся? Давай, не стесняйся, кукарекай, да погромче.
   Что оставалось делать бедной пленнице  в таком бедственном положении, только кукарекать.
   Мария же направилась через дорогу к Лукерье, к той приехал старший внук из города за картошкой.
 - Пойдёмте, поможете петуха Зинкиного из моего погреба вызволись. Да возьмите с собой верёвку покрепче.
   Лукерья и внук с недоумением последовали за соседкой. Подходя к сараю, услышали уже охрипший голос Зинаиды откуда-то из под земли:
 - Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
   Надо ли рассказывать с каким трудом извлекли замёрзшую и пристыжённую Зинаиду из погреба. А Мария, не зная о её подлом плане, всё размышляла:
 - И чего Зинке понадобилось в моём погребе, не могу взять в толк.
   На следующее утро новость о позоре бабы Зины докатилась до основной части села, вот уж было хохоту и пересудов!
   Позвав всё того же плотника, решила Мария поправить лестницу в погребе, здесь и нашёл Семён засунутый под бочонок мешочек с солью. Вот оказывается, в чём состоял коварный план Зинки! Мария содрогнулась! - На что подлая баба покусилась, ну погоди у меня!
   Выждав несколько дней, и тщательно всё продумав, Мария настригла грязной, свалявшейся шерсти из под хвоста своей овцы, порубила старый лежащий давно в сарае коровий рог, собрала куриные лапы и два гусиных крыла, которыми долгие годы обметала шесток печи, завернула всё это в тёмную тряпку, что бы не было заметно, прокралась, когда Зинаида кормила в хлеву свинью, к ней в дом и сунула поглубже, в устье печи, зная, что по пятницам та печёт всегда хлеб. Что же началось после этого!
   Осадив второй раз тесто в квашне, мурлыча себе под нос старинную песню, как делала всегда в благодушном расположении духа, растопила печь Зинаида, наложив много дров, чтобы углей было больше, а печь жарче. Утерев потное лицо фартуком, присела к столу глядя в окно. Вдруг нос её почуял какой-то неприятный запах, постепенно превратившийся в смрад. Вонь нарастала, из печи раздался треск и оттуда вырвалось облако едкого, смердячего, сизо - голубого дыма. Унюхав запах палёного, перьев, костей и рога, Зинаида поняла в чём дело, она, горько заплакав, выскочила во двор.
   Смрад заполнял каждый уголок комнат, вырывался с дымом из трубы, стелился над домами, дотянувшись и до центра села. Лукерья, выбежав на крыльцо, принюхавшись и поняв в чём дело сурово произнесла:
 - Это уж слишком!
   Три дня прожила Зинаида в своей баньке, не желая оставлять хозяйство и отказавшись от гостеприимства Лукерьи.
   А прекратилось бесчинство старушек так же неожиданно, как и началось.
Вечером, через несколько дней после этого события зазвала Лукерья к себе соседок и усадила, не без труда за стол переговоров.
 - Вы что, ополоумели, что ли? Позорите себя и своих детей! Всю жизнь выручали друг друга, а под старость совесть потеряли, Бога не боитесь? И из-за чего? Плетень вам виноват. Плетень он ведь как вся наша жизнь. Вытащи один прут, весь завалится. Жизни переплетены наши этим плетнём. А помнишь Зина, плёл-то его твой мужик, а Машкин подсоблял. Ещё радовались, красивый, мол, получился, крепкий, всё гадали сколько простоит. Хотя и не нужен вовсе, дружба настоящая меж ними была. А вы память их запачкали. Эх, подруженьки! Мужики ваши лежат в земле сырой, а вы тут выкабениваетесь! Уходите, видеть вас боле не могу!
   А вечером, скорая увезла Лукерью в больницу, с сердечным приступом. Соседки вышли её проводить, осознавая свою вину, суетились возле машины. А как поехала она почувствовали старушки себя несчастными и одинокими. Кинулись в объятия друг друга и ну рыдать, просить прощение и целоваться.
Так война и закончилась к общей радости всех.