Фракийские псы и край акведуков

      Краем глаза я заметил движение в кустах и, не останавливаясь, повернул голову. Три большие собаки выбрались на дорогу и уверенно потрусили за мной. Им было жарко. Розовые языки свисали до земли, жилистые лапы пружинили, тощие тела заметно вихлялись из стороны в сторону - жара расслабляла. Решил не обращать на незваных попутчиков внимания, но отметил, что собаки разномастные. Один был рыжий лохматый увалень, возможно, даже породистый, двое других – я почему-то сразу решил, что они местной, фракийской породы, и оказался прав – были светло-палевыми, с острыми черными мордами. Прибавил шагу, чтобы, что называется, выявить намерение зверей – уж если решат догонять, то пустятся рысью… Собственно говоря, опасался я только за теплый дёнер, завернутый в два пакета и лежавший в рюкзаке - вдруг учуют? Очень уж не хотелось его отдавать попрошайкам, он им на один зубок, а мне потом сгодится.

Впрочем, наверное, лучше все по порядку.

Я решил сделать вылазку из Константинополя во Фракию и поискать византийские акведуки. Лоция достаточно ясно указывала, как их найти, но не была рассчитана на пешехода. И все же я рискнул, ведь на карте была обозначена важная трасса, идущая в сторону Болгарии параллельно берегу Понта… Трасса оказалось скромным двухполосным шоссе, и большие автобусы по ней ходили редко, пришлось добираться с пересадками. На автовокзале сидельцы билетных стоек долго совещались на мой счет, передавали меня с рук на руки. По их озабоченным физиономиям можно было бы подумать, что обсуждается выдвижение мехкорпуса к западной границе…

Но вот, наконец, я в глухом Калфакёе. Вывалился из автобуса и под удивленными взглядами деревенских мужичков, попивавших чай на террасе кафе «Дурак» (остановка), бодро зашагал по шоссе. Солнце палило, но дул сильный ветер, по небу неслись какие-то клочки, временами слегка заслоняя солнце. Воздух там – не надышаться! Свежий, теплый и какой-то вольный, видно, с Черного моря ветер приносит изысканную струю. Повсюду были леса, они взбирались на холмы, все выше и выше, синели, растворялись вдали, сливаясь с небом.

Селянки поливали огороды, никакой им сиесты… Разогретая дорога слегка пахла битумом и почему-то угарным дымком. – Ах, ведь это работают угольщики! Разбили вдоль дороги летние шалманы, возят дрова, складывают их в кучи и пережигают, засыпав землей и золой. Потом этот уголь, конечно, отправится в Город, его будет раздувать в маленьких кафе для любителей кальянов, он сделается ярко-красным и горячим, гораздо горячее, чем летнее солнце… Но ведь так, наверняка, было и в византийское время: фракийские дубки превращались в уголь для жаровен, у которых зимой грелись императоры, красавицы и всякие там спафарокандидаты… Сколько же возов в день нужно было привезти в столицу?

От этих-то мыслей, собственно, псы меня и отвлекли. Кстати, отставать они не собирались. То есть им, очевидно, было трудно поспевать за пешеходом, они по временам отставали, но потом переходили на рысь и снова оказывались рядом. Верховодила маленьким отрядом молодая энергичная сука, она все время оглядывалась на товарищей – не отставайте, дескать – и бежала дальше. На мои вдохновенные, но лживые уверения, что еды у меня нет, она не обратила никакого внимания.

– Ну и пусть, - подумал я, – видно, так надо, чтобы они бежали рядом со мной. Они здесь хозяева, я гость, почему бы не отдаться на волю событий? Лучше меньше оглядываться на собак, да внимательнее следить за темпом и часами: десять минут – километр...
Впрочем, вскоре уже нужно было сворачивать на проселок. Рыжая каменистая дорога уводила вглубь леса – настоящего, тенистого, очень непривычного. Там, казалось, росли сплошь знакомые деревья, но выглядели они странно. Дуб не дуб, а похож не него. Невысокий, с мелкими листочками. Клен не клен, но листьями клен напоминает, только они тоньше, изящнее, на так похожи на растопыренную ладонь… Но ботаник из меня плохой, лучше попытаюсь представить, как здесь жили фракийские племена. В голове обрывки мыслей: дикие Трибалы, людоеды, Троянская война. Несчастная Гекуба превращается в собаку под градом фракийских камней… (Потом узнал, что собак во Фракии часто приносили в жертву).

Но местность эта сейчас вовсе не дикая и не пустынная – судя по мусору, местные жители любят пикники. Бородатый дедушка в рубахе с длинными рукавами собирает на обочине лопухи, хочет мне что-то объяснить. У него белая борода, обведенная по краю каймой совершенно черных волос.

А вот и закопченные жертвенные камни, они предусмотрительно сложены один на другой то там, то сям…
Турки вообще мастера жарить мясо на углях, было бы только мясо, хворост,  да несколько подходящих камешков.
Тут собачкам за мной бежать надоело, они свернули на боковую тропку и сразу исчезли. Стало совсем тихо, только ветер шумел в верхушках деревьев, да журчал ручей, в котором отдыхали черные россыпи смешных круглых головастиков. Через этот ручей несколько раз приходилось перебираться, прыгая с камня на камень. Но ведь если есть ручей, должен быть и акведук? Он ведь переносил поток воды через низину, до соседнего холма.

Тут я действительно увидел его… Несколько точеных арок удивительной формы кажутся слегка неровными, но здесь нет небрежности, это точный расчет, иначе бы мраморные пилоны не простояли полторы тысячи лет. Удивительно, как в эту глушь попала такая красота. Смотрю на нее и уже слышу в завывании понтийских ветров новый звук - низкий исон, как знак иной, человеческой гармонии, принесенной некогда издалека на эти дикие пространства. Да, Византия… Ее кропотливая, точная и почти иррационально-прекрасная работа среди лесистых холмов. Такое неожиданное свечение белого мрамора на фоне зелени и небесной лазури.

С акведуком можно даже разговаривать, под арками звучит гулкое эхо. А, продравшись сквозь колючки и каменные завалы, можно вскарабкаться на верхушку столба, который уже устал держать свои арки. Отсюда видно далеко вокруг, и… ничего особо не видно, только зеленое море, по которому быстро бегут тени облаков. Еще рыжая царапина просеки на далеком холме… И шумный ветер, от которого перехватывает дыхание – или это просто от восторга и ощущения, что летишь над колышущимся морем деревьев? А еще от чувства неведомого, от созерцания какой-то вечной идеи. Ведь в моем сознании акведук жил, по нему катилась вода за десятки километров, к столице империи, оживляла парки и фонтаны, наполняла цистерны и бассейны бань. Только откуда она бралась? Видно, еще далеко, из недр какой-нибудь горы, которую отсюда даже не видать.

Можно было просидеть на столбе очень долго, но хотелось найти еще один акведук, и я спустился вниз. Сделал несколько шагов по тропинке, оглянулся, но ничего уже не увидел. Деревья сразу сомкнулись за спиной, я опять остался один и побрел дальше, все выше и выше в гору. Собственно, следующий акведук должен был находиться где-то на берегу ручья, но дорожка все время перескакивала через поток, а тот петлял в зарослях, идти по берегу было немыслимо. Тут я уже пожалел, что собак нет рядом, но все же быстро пошел вперед – наугад, по желтому песку, спотыкаясь на растяжках ежевики… И ничего уже не нашел. Дорожка быстро превратилась в простую промоину. Она вся была затянута паутиной необычайной, почти шелковой прочности, которая громко лопалась, растянувшись до предела. Фотоаппарат, который я нес на плече, в положении «наизготовку», быстро покрылся таким слоем паутины, словно ему самому уже тысяча лет. Чувствовалось, что я иду не туда, нужен был всего лишь знак, чтобы остановиться, и я его получил – дальше тропу перегораживала мощнейшая сеть, посреди которой сидела Арахна. Обойти ее было невозможно, рвать сеть – жалко, да и, очевидно, ни к чему. Я повернул назад, ведь хотелось еще посмотреть Анастасиевы стены, а до вечера оставалось не так много времени.

В Калфу я возвратился уже несколько взмокший и, к удивлению хозяина кафе, спросил себе целых два стаканчика чая. Турки, сидевшие за соседним столиком, учтиво повернулись в мою сторону и поприветствовали: добро пожаловать! Я тоже кивнул в ответ: хош булдук! – и они вернулись к своим разговорам. А разговоры в заведении, как ни странно, были веселые и оживленные. Казалось бы, о чем говорить в деревне, спрятанной во фракийских лесах? Но за каждым столиком немолодой мужчина, помогая себе руками, рассказывал свою историю, и его внимательно слушали, по временам одобрительно кивая. И всюду стояли пустые стаканчики, которые хозяин собирал на поднос, менял на полные.
Так я и дождался автобуса, который увез меня из Калфы. Потом, совершив некоторое количество эволюций, оказался в Гюмюшпынаре. Здесь полагалось отсчитать четыре километра на восток, но откуда начать? Я, было, в раздумье решил найти сначала центр городка, но тут из кустов высунулась черная морда палевой псины и весело подмигнула. Сразу стало ясно: никуда идти не нужно, считаем от таблички с названием – и, заметив время, я двинул в гору. Дорога шла вверх, и это радовало, ведь стена, конечно, должна идти по гребню холмистой гряды, где еще? Рельеф повышался и постепенно раскрывался горизонт – с новыми холмами, осыпями и бесконечными лесами, подсвеченными рыжим вечерним солнцем. Теперь нужно было найти уходящую влево проселочную дорогу, от которой «почти сразу же начинается стена циклопической кладки, прекрасной сохранности». Для подстраховки я все же свернул в одном подходящем месте, в трех километрах от города, и прошел метров сто вперед, озираясь по сторонам. Никакой стены. Тут вдалеке показался велосипедист, и я уже стал прикидывать, как расспросить его про большую стену. Но вскоре я разглядел, что это никакой не велосипедист, а фракийская собака, и, поняв, что мне не сюда, вернулся на шоссе.

А стена нашлась на следующем повороте. Правда, она меня разочаровала – никакой циклопической кладки, не говоря уже о сохранности: просто каменная осыпь, редко где камень на камне можно обнаружить. Да еще вся заросла колючками, переплетенными паутиной и этим растением, которое вообще непонятно, для чего Господь создавал. Представьте себе живую и зеленую проволоку с шипами, без листьев, но с цепкими усиками, которая заплетает все вокруг и не дает прохода… То есть я не сомневаюсь, что где-то есть и циклопическая кладка, но искать ее во фракийской сельве уже не было сил, да и времени – судя по карте, остатки стены тянутся на километры. Не представляю, впрочем, как для таких поисков нужно одеваться – разве что в брезентовый костюм сварщика? От другой одежды здесь только клочья летят.

Так что пришлось расположиться на полянке под защитой Длинных Стен и съесть, наконец, свой обед, запивая его вином с холодной водой. Возможно, так закусывал некогда уставший от крепостной скученности и суеты гарнизонный солдат полторы тысячи лет тому – неподалеку располагаются два военных лагеря, но я до них не дошел, было поздно. А все-таки ощущение того, что впереди стоит стена, отгораживающая от варварского мира, не оставляло. Она дарила совершенно иррациональное чувство защищенности, даже какой-то упорядоченности бытия. Словно действительно существует некий предел, за который зло не должно проникнуть. Впрочем, так не получалось даже при Анастасии… Поэтому нужно было возвращаться в Город.
До Чаталджи (византийская Метрэ) ехал на огромном кузовозе – грузовиком его не поворачивается язык назвать, это совсем другого класса машина. Веселый водитель приплясывал под американскую и болгарскую музыку, которая неслась из динамиков. И периодически спрашивал нечто вроде: здорово, да? Вштыривает? Я улыбался и кивал. Водитель был с понтийского побережья, и это было самое лучшее место на земле. А сейчас он возил песок и щебень на стройку. Завидев на дороге парочку велосипедистов, явно туристического вида, турок весело засмеялся и, покрутив пальцем у виска, повернулся ко мне в поисках сочувствия. Но я столь же радостно показал ему большой палец: велосипед бы здесь был очень кстати, не говоря уж о мотоцикле.
Расстались друзьями. Я подарил шоферу на прощание последний и совершенно бесполезный, но все-таки сувенир: визитницу с видом Кремля. Он долго не мог понять, для чего нужна эта штука, видно, для жителя черноморья это тоже была весточка с того света…

Правда, высадили меня довольно далеко от автовокзала, пришлось несколько раз расспрашивать прохожих, потом петлять по переулкам, ориентируясь в основном на хвост большой палевой собаки, которая, конечно же, маячила впереди.

Когда выехали в сторону Стамбула, уже совсем смерклось. На равнины опустилась дымка, светившаяся розовым. Зажглись огни, не потухшее еще небо бросало вниз отсветы алого, голубого и ярко-зеленого пламени. Озера стали темно-оливковыми, но постепенно чернели, тени разливались и затапливали складки местности. Вскоре начался мегаполис – бесконечные вереницы домов, неоновый свет, пешеходные мостики, звуки и запахи хайвэя, огни сплошного потока машин, словно сборище головастиков в темном ручье. Скоро наш автобус был битком, а город вся тянулся, километр за километром, без передышки, без всякой отрады для глаз, бесконечная шеренга невысоких домов, вдоль которой едешь часами; опущенные ставни, прохожие с покупками, бессонные торговые центры… И это было бы совсем невыносимо, если бы не мысль о том, что впереди, в древнем Константинополе, есть иной мир, там бьют не иссякнувшие ключи и высятся нерушимые стены. Все то, что привязывает сознание к нездешнему, к тому, чего и глазами не увидеть, но без чего невозможно жить. Камушки, по которым можно перепрыгнуть лету, которые наполняют смыслами самые бессмысленные места и пространства.