9 метров и вино

Васильева Екатерина Игоревна.
Екатеринбург. Ноябрь 2013г

Девять метров и вино.


Лица:
Он
Она
Он
Она
Комнаты 9 метров.

Это всего один день. Обыкновенный день. Типичный день, когда к тебе приходит Бог, как тебе кажется, приходит в твою голову, и дает тебе надежу. Надежду, на то, что ты не дурак и не говно. Ты, возможно, еще нужен. Кому-то нужен. Возможно ты не зря. Здесь и сейчас. Вообще, ты весь не зря… Конечно же это самый простой день в твоей жизни, жаль только, что… возможно единственный, а так ничего особенного, ничего примечательного.  Это тот день, в который порой прозвучит что-то такое хорошее,  что никогда не говорили. Что-то, что вообще не принято говорить незнакомым людям, а тут взяли и сказали. И как-то тепло становится, может первый раз так тепло становится, и понимаешь, что может не всё есть холод, может че-то есть еще там такое… А почему, вообще, кто-то это решает? Да и кто это определяет, хороший ты человек, или нет?  Кого-то вот в хорошие заносят, а кого-то нет,… а кого-то любить надо, уважать, а кого-то нет… Да и кто это решает… почему, кого-то – да, а кого-то – нет…

Она.  Заходите. А где второй? Вы один что ли? Мне сказали, будет два работника.
Он. Мой напарник заболел. Я один буду устанавливать.
Она. Сколько на это уйдет?
Он. Ну,… сегодня, завтра, может…
Она. Мне сказали, что окна теперь в один день ставят. На два дня не было договоренности.
Он. Ну,… я же один, так получилось.
Она. В договоре написано, что ваша фирма ставит окна за один день.
Он. Я понимаю, но мой напарник заболел.
Она. Мне сказали, что…
Он. Хорошо, я уложусь в один день.
Она. Сколько часов на это уйдет?
Он. Ну, я… ну, за сегодня точно.
Она. Сюда заходите, у меня только комната. Остальное не мое.
Он. А переодеться, где можно?
Она. Зачем?
Он. Ну, в рабочую одежду…
Она (осматривает его). А сейчас вы не в рабочей?
Он. Ну, как бы… я из дома, как бы, иду.
Она. В коридоре. Переодевайтесь в коридоре.
Он. А-а-а, может кто-то…
Она. Соседи не выйдут, пока здесь шумят. Пошумней переодевайтесь.
Он. Руки помою?
Она. А что вы улыбаетесь?
Он. Ну, вы первая начали.
Она. Что начала?
Он. Ну, вы заулыбались так вдруг, неожиданно, ну я тоже улыбнулся.
Она. Это что юмор такой?
Он. Ну, так, вы же улыбнулись….
Она. Вам это смешно?
Он. Уже нет.
Она. Руки зачем мыть? Вон ванна. Там мойте.

Она уходит в комнату. В комнате пусто, только у стены стоят новые окна, и в углу один табурет. Она садится на табуретку, ждет. Он заходит в комнату.

Она. Окна еще два часа назад привезли. Вон стоят.
Он. О, это хорошо, что пусто. Когда в комнате нет мебели, легче устанавливать.
Она. Два часа уже сижу.
Он. А что недавно заехали? Еще нет мебели?
Она. Ну, дак сначала ремонт, потом мебель. У друзей пока.
Он. Ну, как говорится  начало положено.
Она. Это о чем?
Он. Ну, сначала комната, потом до квартиры расширитесь, так ведь?
Она. Да, возможно…
Он. Значит, недавно купили?
Она. А до скольки примерно установка идет?
Он. …понятно, значит, недавно купили. Часов до одиннадцати будет.

Он разбирает окно, достает какие-то свои инструменты, она сидит в углу, скрестив руки на груди, смотрит.

Он. А че за сколько сейчас покупают-то?

Она осматривает его с ног до головы.

Он. Понятно. Подарок родителей? Повезло.
Она. Я сама купила.
Он. И много же вы зарабатываете, наверно?
Она.  Не жалуюсь, могу себе позволить.
Он. И вы наверно этим гордитесь?
Она. А почему бы  и нет?
Он. Ну, да, а почему бы и нет.… Ну, а че я могу про себя рассказать? Про нас и говорить нечего. Как говорится, не был богатым не хер начинать.
Она. А я че, че-то спрашивала?

Молчат. Он продолжает делать…

Она. Так все думают. А дай вам денег, по другому замечтаете.
Он. Так все говорят. А дай мне денег… а, правда, дайте мне денег?
Она. Я даже не улыбнулась.
Он. Я вижу.
Она. Нет, а правда, дай вам денег, о чем бы вы замечтали? Даже мне интересно стало.
Он. О чистом воздухе и вкусной еде.
Она. Я серьезно.
Он. Ну и еще матери надо машину навозу заказать в сад. Нынче говно дорогое пошло. Не каждый теперь может и это позволить. Вот вы можете себе позволить такую роскошь?
Она. Думаю, с моими доходами, я могу позволить  себе самое лучшее говно в мире.
Он. А мы не можем. Видите, даже этого не можем.
Она. Это не так трудно, как многие себе представляют.… По сути ничего для этого не делаешь. Знаете, такое слово – судьба?
Он. Да вы фаталист?
Она. Да вы такие слова, знаете?
Он. Будете смеяться, но я психолог по образованию.
Она. Оборжаться можно… А окна?
Он. Да. Так бывает. Психолог, который ставит окна.
Она. Это типо одно другому не мешает, да?
Он. Это судьба.
Она. Значит, тоже фаталист?
Он. Так, значит, говорите, вы по сути ничего для этого не делаете?
Она. Почти ничего. Но это как вытянуть лотерейный билет, или точнее он тебя вытянул, и ты просто плывешь по течению этого билета…
Он.  Ой, да я в свое время столько сожрал этих счастливых билетов трамвайных,  у меня уже наверно папье-маше в кишках, а толку никакого.
Она. Значит, не судьба.
Он. И что делать?
Она. Окно.

Он снова занимается окном. Молчат.

Он. А вы не разговорчивы.
Она. Вы работать пришли. Да и я вам не подружка.  Чем вас не устраивает молчание?
Он. Ну, пару часов можно, но целый день в тишине…
Она. О случайно возникших болезнях, предъявляйте своему напарнику.
Он. Хотя, да, иногда тишина это хорошо. Это так сразу о жизни задумываешься, да?
Она. Да.
Он. Так сядешь у окошка, да, руку подопрешь, и тишииинааа, да?
Она. И?
Он. Да я нет, я же так.. я к тому что, хорошо это сидеть у окошка, преждевременно… зато тишина.
Она.  Я не знаю более лучшего состояния.
Он. Ну, значит хорошо, ладно, я  замолкаю. Постараюсь не сказать ни слова больше. Аж самому интересно. Устрою себе проверочку. А то я ужасно болтлив.

Замолкают.

В это время в коридоре той же квартиры, но уже из другой комнаты выглядывает женская голова, прислушивается. После из первой комнаты раздаются стуки молотка. Она выходит из комнаты.
Она. Ууф, никого. Думала, уже обассусь. (Идет в туалет.)

Из комнаты, из которой, вышла Она, раздается мужской голос: «Куда, опять пошла?»

Она. Да в туалет я, щас приду.

Снова мужской голос из комнаты: «Че там, кто там сверлит опять, долбится? Заколебали».

Она (сидит в  туалете, с открытой дверью). Да это - эта, тетенька эта, ремонт делает, окно ей сегодня ставят. Щас приду.

Мужской голос: «Блин, сахара опять нет. Слышь? Иди у этого, попроси…»

Она (смывает). Щас принесу.

Она подходит к другой двери, стучит кулаком, дергает ручку, кричит.

Она. Э, баушка. Баушка, открой. Баушка, ну ты че там, а? Зависла что ли?

Дверь открывают, на пороге стоит Он.

Она.  О, а я думала, тут баушка.
Он. Тут уже давно живу я. И вы и все остальные в квартире это прекрасно знают.
Она. Сосед, ну ладно тебе, жадничать. Ну, дай последний разочек.
Он. Я всего здесь неделю, а вы уже у меня весь мешок сожрали.
Она. Сосед, ну, правда, сахар нужен. Ну, вот прям, позарез нужен.
Он. Вчера уже ваш приходил, просил.
Она. Дак это он, а это я. Ну, правда, надо. Ну, пожалуйста.
Он. И как бы это последний раз, да?
Она. Вот я тебе, прям вот даю честное свое последнее. Вот прям вообще.
Он. Поживите без сахара. Сахар все равно отяжеляет. (Хочет закрыть дверь).
Она. Не, сахар нужен. У меня прям уже организм требует сахара. Ну, насыпь чуть-чуть. Ну, правда, позарез нужно.

Из другой комнаты снова мужской голос: «Машка, короста, чай, блин, горький остывает».

Она. Ну, соседушка, ну дай сахару, ну, правда, последний раз. Я ведь этого своего каждый день гоню за сахаром, а он обратно приходит без сахара. Он ведь, знаешь, у меня больной такой весь. Ноги не идут у него за сахаром и все. Понимаешь, ноги у него болят. (Пауза.) 
Он (осматривает ее с ног до головы). А если я дам сахар, вы исполните одну мою просьбу?
Она. Э, интим не предлагать, сразу говорю. А то не фиг на фиг, буду я еще за какой-то сахар унижаться.
Он. Да нет, вы не так все поняли. Зайдите ко мне, я все объясню.

Она медленно и осторожно заходит в комнату, какое-то время осматривается, после садится на стул. Он закрывает дверь, садится напротив нее.

Он. У меня к вам просто пару вопросов.
Она. Да, пожалуйста. Просто сколько вопросов столько и килограммов потом будет. Ты же это понимаешь?
Он. Ладно. Это все потом. Вы мне только ответьте сначала. (Пауза.) Вот смотрите, вот вы, как бы, девушка, да?

Молчание. Она даже не дышит.

Она.  А вот теперь давай, со слова, как бы…
Он. Хорошо. Вы - женский пол.
Она. Так.
Он. Вы – женщина.
Она. Ну, допустим. 
Он. Так вы девушка, или женщина?
Она. Вообще - то это частная жизнь.
Он. Личная, я понял, но только мне это очень надо знать для начала.
Она (улыбается). Ха, че глаз что ли положил? Всего неделю-то живешь. Да, ладно, не смущайся, говори, как оно есть.
Он. Я вам задал конкретный вопрос. Это что, так трудно отвечать по делу?
Она. Ну, хорошо, ладно, ну живу я с Андрюхой. Ну, так это все поправимо. Это ж дело времени. Ты только давай, духом-то не падай. 
Он. Все понятно, значит уже не девушка.
Она. Вот че вот вы все такие. Вот только вот все на чистенькое готовые.
Он. Хорошо. Ну, а вспомнить вы можете, когда еще девушкой были. Ну, там, мысли свои вспомнить. Чем жили, о чем мечтали.
Она. Ну, да, была у меня мечта, за ботаника замуж выйти, и чтоб обязательно в очках он был. Вообще люблю мужиков в очках. Я вот и Андрюху то тоже порой прошу надеть очки. И такой он ваще сразу, вот прям вообще. Вот прям смотрю на него, такой красавец, но главное ниже очков не смотреть, а так вообще, вот смотрю я на эту часть тела,  и прям вижу в нем, мужчину моей  мечты.
Он. А ботаника тогда зачем? Можно ведь просто в очках.
Она. Ну, ботаник, это уже так… ну, так, чисто, между делом.  Говорят просто, что из них наездники хорошие. На лошадях хорошо смотрятся.
Он. Не знаю такого, не слышал. У меня у самого красный диплом, и школа с золотой медалью, а на лошади даже в цирки никогда не сидел, и даже не фотографировался с ней ни разу.

Она молчит. Смотрит на Него и даже не моргает.

Он. Ладно, мы что-то отошли от главного. Хорошо, тогда такой вопрос будет. Вы когда-нибудь резали себе вены?
Она. Что?.. Ну, да, было дело, ни без этого.
Он. А руки? Руки когда-нибудь заламывали себе?
Она. Чиго?
Он.  Ну, вы, можете, по - заламывать себе руки? Только мне это прямо сейчас надо.
Она. Не поняла. Это как? И вообще, че это за извращенство какое-то. Сказал, вопросы будут, а сам… 
Он. Нет, ну а что вам стоит по - заламывать руки? Если вы умеете их резать, так по -заламывать-то еще того легче.
Она. Все, короче, это дурдом уже. Че то фигню какую-то мне заливаешь. Сначала лошади какие-то, фотографии, а щас вообще не пойми что.
Он. Ну, вы же женский пол. Вы были девушкой. Все девушки умеют это делать.
Она. Что делать? Все, не фиг на фиг, я пошла, буду я еще за какой-то сахар унижаться. 
Он. Причем тут унижения? В этом нет ничего унизительного. Так все делали молодые девушки. Ну, пожалуйста, мне это очень надо. Ну, вспомните те времена, когда вы были девушкой. Ведь, все же девушки когда-то в первый раз страдают, ну и при этом заламывают себе руки. Ну вот…
Она. То есть я так понимаю, я сейчас должна встать и заломать себе руки? Я правильно поняла?
Он. Ну, да. Мне просто нужно посмотреть на это, как это выглядит со стороны. Это для работы надо.
Она. То есть, вот так вот встала и начала заламывать?
Он. Ну да.
Она. Как ни в чем не бывало, как будто, так и надо?
Он. Дак конечно.
Она. Ты че дебил? Ты хоть вообще понимаешь, что ты говоришь, что ты просишь у меня? Я как потом буду ходить на работу со сломанными руками? Мне потом несколько месяцев в гипсе придется ходить, и все это за какой-то сахар. Я на работе как в глаза буду смотреть, а? Меня спросят, это че? Я а че? А я скажу, да так, сахар попросила у соседа, заодно руку себе сломала. Одно ж другому не мешает?
Он. О, Господи, да нет же. Я не об этом. Вы меня совсем не понимаете.
Она. Конечно, не понимаю, не каждый день тебе предлагают сломать себе самой руки. Да еще и за какой-то сахар. Все, не фиг на фиг. 
Он. Хорошо, давайте, успокоимся. Успокойтесь, пожалуйста…. Хорошо, тогда такой вопрос. Вы когда-нибудь лежали под елочкой и при этом очень сильно плакали, ну или наоборот, лежали и читали какую-нибудь книжку, а легкий ветерок раздувал ваши волосы, и сам перелистывал странички вашей книжки?

Она опять долго смотрит на Него и даже не моргает.

Она. Ну, да. Конечно, было. Когда совсем еще девчонкой была.
Он. Вот, вот, продолжайте. Мне это и нужно было от вас. Вспомните это состояние. Расскажите мне о нем.
Она. А ломать ничего не придется?
Он. Нет, просто рассказать.
Она. Да что тут рассказывать-то. Елка, как бы и не совсем елка была. Это были кусты. И помню, лежу я под этим кустом. И так мне хорошо было. Лежу такая, в небо смотрю, глаза прищурив. И такое небо голубое, вообще даже ни одного облачка нет. А потом так в раз, бац, и все небо как радуга, как одна сплошная радуга. Туда посмотрю, там радуга, цвета такие разные, сюда посмотрю, тоже все цветное. А потом как заржу, так заржу на всю улицу, потому что до меня дошло, что это у меня из носа из одной ноздри пузырь надулся, и сквозь него все небо, как радуга кажется. Ну, знаешь, когда вот сквозь эту оболочку, сквозь слизь вот эту вот смотришь, ну, вот эту вот.... то радуга... ваще смотришь такая радуга... ваще радуга….
Он смотрит на нее, не двигается, молчит…

Она.  И так я ржала, лежала, так долго и громко хохотала, прям как маленькая девочка, прям как в детстве. Я так с самого детства не хохотала. Ну и так я лежала, смотрела на небо сквозь пузырь, пока кто-то меня не вытащил из-под куста за ноги. Видимо слишком громко хохотала. Короче, нашли меня. 

Он сидит на стуле с опущенной головой. Смотрит в пол, хватается за голову руками, молчит.

Другая комната. Он продолжает устанавливать окно. После долгого молчания, Он начинает напевать какую-то мелодию, улыбается. Она ерзает на табуретке, потом начинает качаться, и притопывать ногой  в такт мелодии, которую Он напевает.

Она. Я…я просто по молчанию еще людей проверяю. (Он молчит, продолжает что-то делать). Я вот как узнаю, мой человек передо мной стоит или не мой? Вот, если стоишь с человеком или сидишь, или идешь, и просто молчишь с ним, и вот если легко  тебе в молчании с ним, легко паузу держать, не думаешь ни о чем, что бы такое сказать, значит, твой человек. А если как-то коробит внутри, ищешь тему специально, чтоб паузу занять, значит, говно человек, ну то есть, не говно, просто не твой человек. Уходить надо от него.
Он. И как вам пауза со мной?
Она. По крайней мере, не противно.
Он. Легко вам молчать при мне?
Она. Как ни странно, но да.
Он. А вы в комнате одна живете?
Она. Ну…да.
Он. А вы водите кого-нибудь сюда?
Она. Не поняла.
Он. Ну, мужиков там, парней?
Она. Че вообще обнаглел? Че за вопросы? На окно смотри.
Он. А согласить, так ведь проще да, проще? Вы же согласны, что так проще?
Она. Что проще?
Он. Ну, так вот, напрямую все. Я ведь вообще прямой человек. Вот если б все так могли напрямую выражаться, заявлять что думают, так ведь, так бы и жизнь проще была. Например, ты козел, а ты коза, ну и все, и пошла, ну и ты вали тогда, и все, и никаких недомолвок. Ну? Ведь проще же? Согласитесь. Проще?
Она. Дак это че щас, прямота такая была?
Он. Я ведь за то, чтобы недомолвок не было. От них ведь только одна натянутость между людьми. (Пауза.)
Она. В каком моменте я должна была засмеяться?
Он. Нет, я ведь, правда, спросил, про парней-то. Что, вот неужели только одна работа у вас на уме? Просто всегда было интересно, про таких женщин как вы.
Она. Извиняю, что так прямо.
Он. А я и не извинялся. За прямоту никогда не должно быть стыдно. (Пауза.) Нет, ну, а как же там, ну типо женская тоска там, слеза накатит и все такое…
Она.  Главное, смотри, чтоб при других не накатило. А остальное не важно. Мне кажется, это самая мерзкая слабость, которая может быть в людях, показывать свои слезы. Это показуха. Я сразу перестаю уважать таких людей, которые могут при ком то зареветь.
Он. То есть вы не плачете?
Она. Никогда.
Он. А если невозможно сдержать?
Она. Всегда можно. Больно слабые все пошли.
Он. Вы сильная женщина, но все не могут быть такими.
Она. По крайней мере, хотя бы можно стремиться к этому. Многие и этого не делают. Лучше нюни распускать. Конечно, это же легче.
Он. Это естественно.
Она. Хотя…не в слезах дело. Не люблю присутствие кого-то в одном пространстве.
Он. Фобия?
Она. Голая. Дома хожу голая. А при ком-то ходить голой я не могу, а ходить дома не голой, я тоже не могу. Уж, извините.
Он. Мдаа…  да тут прям сама природа восстала против вас. В этой жизни, кажется, все против вас.
Она. Эта жизнь дает мне выигрышные билеты, а вам  папье-маше в кишках. На окно смотрите.   
Он. А не хочется просто дома сидеть, свесивши ножки, а кто-нибудь бы вас содержал? Об этом же все женщины мечтают.
Она. Да, даже, если у меня будет муж олигарх, я сроду не буду от него зависеть. Женщина должна иметь личные деньги на расходы. Хотя бы на какие-то свои мелочи, на косметику там,  не знаю,  просто на мелочи.
Он. Не обязательно. А как же домохозяйки? У них же не рубля нет своего заработанного. Живут же. Мужья дают деньги.
Она. Мне кажется, это унизительно просить у мужика деньги на всякие там бабские мелочи, например, на прокладки.
Он. Да? Ну, от части, вы правы. Моя бывшая жена тоже никогда не просила денег на прокладки.
Она. Вот видите.
Он. Я их сам ей  покупал. Вместе с остальными покупками.
Она. Ой, как смешно.
Он. Вы улыбнулись. Первый раз. (Пауза.) Прошу прощения, а на обед я могу прерваться? У меня есть такое время?
Она. Мне кормить не чем. Не видите, здесь пусто?
Он. Да я уж понял. Я со своим хожу. (Он достает из пакета бутерброды и термос, садится на пол возле  батареи, ест.) Я могу поделиться.
Она. Вы что пожрать сюда пришли? Ешьте и доделывайте окно.

Он ест, смотрит на нее, Она на него. Молчат.

В другой комнате. Он продолжает сидеть на стуле, держась за голову.

Он. Понимаешь, я писатель.
Она. Че?
Он. Ни че, а кто. Это профессия такая…. У меня заказ, понимаешь? Но, то, что я сдаю, никому не нравится. Все говорят, там нытье. Одно нытье. Там нет страсти, видели те. Нужно больше страсти, как раньше, понимаешь? Потому что, все равно, все ходили, и будут ходить только на классиков. Потому что всем всегда интересней смотреть на то, как люди ныли в девятнадцатом веке. А как они ноют сейчас, это на фиг никому не надо.
Она.  А может ты просто не в теме. Ну, бывает же так. Это, вот, когда в моду вышла какая-нибудь шапка, и все ее носят, а ты не носишь такую же. Ты, значит, не в теме.
Он. Не надо думать, что я ничего не понимаю. Я все прекрасно понимаю. Когда пишешь, надо плакать, сильно плакать, потом снова плакать, еще раз поплакать, потом еще чуть-чуть, ну и немножко посмеяться иногда, а потом опять поплакать. А в конце вообще, нужно навзрыд зарыдать. Чтоб вот, прям вообще.
Она. Ну, дак, конечно нытье получится…. А руки-то, зачем тогда заламывать?
Он. Просто, он, мой заказчик, сказал, что зрителю в десять раз интересней смотреть как, какая-нибудь Татьяна страдала под елочкой, при этом заламывала себе руки. Чем смотреть на то, как какая-то обкуренная чикса, порезала себе вены, а потом обложила всех матом, за то, что кто-то ее там бросил, и она потом найдет его суку, убью и закопает, козла такого. Ты понимаешь? Ты разницу чувствуешь?
Она. Людям че романтика нужна? Мне дак второй вариант лучше понравился.
Он. Ну, понимай, как знаешь. Ну, в целом да, что-то им такое нужно.
Она. А у  тебя было что-то подобное в твоей писанине?
Он (тихо).  Не было. 
Она. Тогда пиши, что надо, чтоб было.
Он. Я не могу писать в угоду кому-то… Слушай, ну может ты как-нибудь все-таки  по - заламываешь руки, а? Может, попробуешь как-нибудь? Мне, правда, надо посмотреть на это.
Она. То есть просто покривляться? Изобразить из себя страдающую бабу? Я так понимаю?
Он. Я обеспечу вас сахаром на всю оставшуюся жизнь.
Она. Ну, вот опять за сахар какой-то… ну, ладно, че уж, покривляться-то могу, не убудет…

Она встает в центре комнаты, начинает всяко кривляться, махать руками, делает вид, что ломает себе руку. Он смотрит.

Она. Ну, вот по - заламывала, так?
Он. Ну, давай еще как-нибудь.
Она. Ну как еще? Ну? Так может?
Он. Ну, как-нибудь еще.
Она.  Так?
Он. Ну, подинамичней.
Она. Да как, я уже не знаю, как.
Он. Добавь творчества.
Она. Какого, блин, творчества? Все мое творчество, это одна единственная роль в первом классе, когда я играла гусеницу в момент превращения в бабочку. И то, я умудрилась застрять в этом коконе. Меня потом, как из жопы доставали за кулисами. Творчества, блин…
Он. Ты похожа на обезьяну. Ну, и что тут романтичного? Зачем он просит такое писать? Это же совсем не романтично.
Она. Короче, я не знаю, чем тебе помочь. Не умеешь пирдеть, не пугай рыбу. Все очень просто. Короче, завязывай с этим, с писаниной со своей.
Он. Я не могу. Я писатель.
Она. Кто тебе это сказал?
Он. Об этом не нужно говорить, это нужно чувствовать внутри себя.
Она. Я до фига че чувствовала, а ни кем не стала… Слушай, это капец какой-то. Как вы все так живете? Ты же тут сдохнешь в комнатушке этой, или как все писатели сопьешься. Нельзя жить, как затворник. Ты до хера думаешь, капаешь че-то, всякие смыслы ищешь там, а ты …а ты будь проще, и тебе вообще все по фиг будет. И тебе веселее будет, когда башка не парится ни о чем. Знаешь, тогда, как жить весело?
Он. А если я не могу? Не могу пройти мимо равнодушно.
Она. А  ты забей. Идешь и говоришь себе: «По фиг».  Или плюнь в эту сторону.
Он. А если это нищий просит?
Она. А ты ему...  ты ему в кружку тогда, вместо монетки харкни, и сразу отпустит.
Он. Да ты больная! Разве так можно?
Она. Тогда ты ему… ты ему…
Он. Я уже понял,  у тебя на все ответ есть.
Она. Да я-то вообще на все подкована. Это ты че-то, фигней страдаешь. Руки ему по – заламывать… И че, многих ты так просишь? Кто-то уже сломал себе руки?
Он. Ну, я… с этой сначала познакомился тут,  ну с той, что в другой комнате. Но она ни капельки не творческая оказалась, да еще и сразу поставила условия, что просто здороваться будем и все. Она со всеми так?
Она. Ой, да ты к ней вообще не суйся. Она нас тут всех построила давно. Мы даже когда слышим, что в коридоре шорох, ну или в ванной вода бежит или на кухне, короче сидим, ждем, не выходим даже. И ты также. Если, слышишь, что туалет занят, лучше не выходи. Мы так уже привыкли, что по очереди из комнат выходим, ну там, по делам своим. Но все разом – нет.  И ты тоже не высовывайся, а то нарвешься на нее.
Он. Какая же она… холодная, наверно.
Она. О, да, она холодная тетенька. Даже, мой Андрюха ее боится, хотя и хочет ее отравить, и по дыни надавать. Но это мы уже так, когда спать ложимся, на ночь мечтаем…

Другая комната. Он все также сидит у батареи, продолжает жевать бутерброды.

Он. Интересно, а у вас вся такая семья?
Она. Какая, такая?
Он. Ну, такая. С таким рвением к независимости, к самостоятельности.
Она. …совсем все не так.
Он. И вы, наверно, сильно «дружные»?
Она. Что? Дружные? Не смешите меня. Не вижу вообще причин быть дружными в наше время. Особенно в семье.
Он. А вот мы всей нашей родней все праздники справляем вместе.
Она. А мы только праздники и справляем. Чем вызван такой вопрос?
Он. У вас сестры есть?
Она. И че?
Он. Вы как подружки с ними?
Она. Да какие подружки? Вы, че тут решили еще психологом подрабатывать? Я не нанимала... Подружки. Че за телячьи нежности? Все равно в детстве сначала дружат, а вырастают и идут своими дорогами, как чужие, что даже, когда встретишься и поговорить не о чем. Тогда к чему вся эта нежность, показуха в детстве? Лучше сразу все это пресекать, чтоб потом вспомнить нечего было... потом, когда чужими станем…
Он. Ну, да, дороги-то свои, но вдруг помощь нужна… к кому пойдете? Вот тут и вспоминаешь родню. Для того и нужно с ними дружить.
Она. Какая помощь? Всю жизнь сама все поднимаю. А они все… они все только на шеи висят, родня. А я сама все. Я сама все наживаю.
Он. А у них что?
Она. А у них? А у сестры двое детей только. Посмотрю на них, бегают такие головастики. Петли на ее шеи. Она сама их так называет. А у меня… а у меня пусть хоть девять метров,  зато свои…и… и выпить я могу, ни как они, водяру, а вино такое, нормальное, дорогое…
Он. Значит только двое детей?
Она. Да. Всего-то. Две петли и только.
Он. Мдаа, зря жила девка.
Она. Согласна.
Он. Значит, вы в семье одна такая, пробивная получились…
Она. Я думаю, что это еще из-за того, что я на тэквондо ходила в первом классе. Это сыграло свою роль. Почему то меня туда записали, вместо гимнастики. Просто мать тогда мне ясно дала понять, что мы живем в криминальном мире, и  если хочешь уметь себя защитить, вали на тэквондо, тем более никто меня не собирался водить по утрам в школу…. Тогда меня даже на первое сентября никто не отвел, я сама пошла.
Он. Суровая мамаша.
Она. Мне тогда даже юбок не покупали. Все в штанах ходила. Директор потом ругала за это, типо все девочки в юбках ходят, в платьях там, черный низ, белый верх, а я… на что мама ответила ей: «Она че, девка какая-нибудь в юбках ходить». Вот тогда я и вынесла это для себя. Для меня тогда ключевое слово было «какая-нибудь». Да, конечно, я родилась девкой, и я бы вполне могла ходить в юбках. Но мама сказала, что я девка, но не какая-нибудь. Вот с тех пор и пошло это, что я ни какая-нибудь. Я не просто какая-нибудь девка. Даже мама это подчеркнула. Простым девках нужно в юбках, в форме ходить, а ни какой-нибудь можно и в штанах, вот что мама хотела сказать. И тогда мне это так понравилось, быть ни какой-нибудь...
Он. И застряли…
Она. А че в доме всегда одни бабы только были. И вот тогда я первый раз захотела стать ни как они. Я даже жалела, что как баба родилась, как они все. Я хотела родиться мальчиком. Но потом поняла, что и это банально. Просто родится мальчиком, что в этом такого? И тогда я замечтала, что надо было родиться мальчиком  геем, чтоб уж сто процентов ни как они. Короче, я всегда хотела быть ни как они. Хотела быть успешней, чем они все. Вот чего я добивалась.
Он. И теперь вы думаете, что вы не такая как все?
Она.  Так и есть.
Он. Это вы так думаете. А вы знаете, что каждая вторая сейчас вот также сидит, как вы на стуле. Вот прям в эту же минуты. И гордится тем, что она успешливая женщина. При этом она сидит в пустой комнате на стуле.
Она. Зато в своей. (Встает с табуретки.)
Он. Зато в своей,  на грязном табурете.
Она. И что? (Приближается к нему).
Он. Да нет. Просто. Завидная жизнь, не правда ли?
Она. Не тресни от зависти.
Он. А что вы тогда так не веселы?  У вас же все есть? Вы же добились своего?
Она. Почему невесела? Я очень даже веселый человек. На работе вообще про меня говорят, что я человек – настроение.
Он.  Но даже такой тон в разговоре, особенно когда я пришел.
Она. Нормальный тон.
Он. Это вам так кажется.
Она. Да почему это мне все время все кажется? По мне так ваш тон слегка ненормальный.  А я разговариваю так, как нормальные.
Он. Нормальные  и счастливые люди, да?
Она. ДА! ДА! Я даже получила образование лучше, чем у них. И мне нравится, когда меня называет бизнес леди. Мне нравится это. Да! Мне нравится такой статус, для меня это, почти что, как комплемент.
Он.  А внутри…
Она. Хватит тут в психолога играть. Окно так-то пришел делать. Или что, цепляет? Сам в  жизни не реализовался, дак глядя на других, цепляет?
Он. Мишура? Цепляет ли меня вот эта мишура?
Она. Что вы называете мишурой?
Он. Вот это ваше внешнее.
Она. А что надо-то? что надо чувствовать? Ну, хорошо внешне, и хорошо. Все благополучно. Че еще-то надо?
Он. Вот то-то и оно. Внешне-то хорошо, блестяще, внешне свой праздник, а внутри…
Она. А ни че и не надо мне.
Он. А внутри свой  праздник. И эти два праздника никогда не сойдутся. Это сейчас всё планы на красивую, обеспеченную жизнь, а потом это будут просто стены, стены,  на которые ты полезешь. Просто коробка. Пустая коробка, в которую ты будешь возвращаться каждый день,… а потом в углу вместо той табуретки будут лежать пустые бутылки из-под нормального такого, дорогого вина. 
Она (стоит над ним). А  мне, может, и  не надо, чтоб внутри что-то было, меня  все устраивает, мне с пустотой легче жить, меньше головняков этих ваших, заморочек.
Он (встает с пола). Всем это надо.
Она. А мне, нет.
Он. А ну, да, конечно, вы же ни какая-нибудь. Каким-нибудь нужно с заморочками быть, а ни каким-нибудь, можно и пустыми. Главное ведь нажить что-то. Точно. Забыл.
Она. А че  без штанов-то ходить? Вот интерес!
Он. А че в штанах-то ходить? Вот тоже интерес! Как инкубаторы. В штанах-то все щас ходят.

Они стоят лицом к лицу. Он подходит к ней ближе.

Она.  От вас… луком пахнет.
Он. Так отойдите.
Она. Ну и отойду.
Он. Отходите. Воняет же. (Пауза.)
Она. Вперемешку с дешевыми сигаретами.
Он. Ужасно, да?
Она. Отвратительно.
Он. А еще и с дешевым дезодорант.
Она. Да… еще и дешевая туалетная вода.
Он. Я сказал, дезодорант. (Пауза.)
Она. Лук, сигареты и дезодорант…
Он. Чувствуете, да?  (Приближается к ее лицу.) Вы это чувствуете? Не знакомое, да, ощущение, когда мужиком пахнет?

Она резко отодвигается от него, садится на табуретку.

Она. Идиот. Не смешно.
Он. Ну, я же вам сказал, отойдите.

Он снова приступает к работе. Она сидит на табуретке, учащенно дышит, он периодически поглядывает на нее.

Она. Что??
Он. Да так…
Она. Что, да так?
Он. Смотрю на вас.
Она. А то прям только что пришли, и не видели еще! На окно смотрите.
Он. Я вот смотрю на вас сейчас, и знаете, че подумал? …и хоть вы такая, ну, такая вот, и гордая, и такая вся…но вы…вы, хороший человек.
Она. Че?
Он. Да, да. Я в этом уверен. Хороших людей сразу видно. Это же видно по человеку, по общению.
Она.  Вы издеваетесь?
Он. А хороших людей  любить надо, уважать.
Она. Вы…  смеетесь надо мной?
Он. Нет, вы, правда, хороший человек. Я как зашел, сразу увидел это. Но только вы прячетесь. Под маской, под гордыней своей. Я увидел это еще в коридоре. Таких людей много, если не все. Ходят, выдумывают себе что-то. Плохих из себя строят. А внутри они хорошие. Вот и  вы тоже хороший человек. Это сразу видно. Вы внутри добрая, вы из тех, кто первый придет на помощь, причем молча, ничего не выясняя, просто так. И это тоже видно. А значит хорошая. Я угадал?

Она поджала свои ноги к себе  ближе, обхватила их руками, замолчала. Мышцы лица ее зашевелились. Скулы напряглись. Слышно, как она часто сглатывает слюну, а глаза,… глаза смотрят в одну точку и не моргают даже… и сухие даже…

Другая комната…

Он. … да она очень странная тетенька. Я уже даже начал про нее кое-что писать.
Она. А это че значит, ты за нами за всеми наблюдаешь, что ли? Даже сейчас? Я понять не могу.  Мы тут, значит, живем себе такие, да, а он все пишет про нас. Мы тебе че экспонаты, что ли? У нас тут так-то жизнь протекает, если че, реальная.

Из коридора раздается мужской голос: «Машкааа!»  Она подходит к двери, открывает ее, и тут же в проеме показывается чей-то кулак, который с силой бьет по лицу Машку. Она падает. Он тут же подбегает к двери, закрывает ее на замок. 

Он. Это че? Это,… это ты как?
Она (кричит). Так не честно, не честно. Ты за дверями стоял, ты подготовился.

За дверью раздается мужской смех.

Она. Да, попал, попал. В этот раз четко. Ха! А ты че, встал, страсти хотел? На! вот тебе страсти. Клево, да? (Вытирает кровь из-под носа).  Аж самой нравится.
Он. Это че, это…это, это как? (Помогает ей встать, прикладывает полотенце к ее носу).
Она. А это мой… ну мой короче… как бы. Ну, там, знаешь, туда- сюда. Ну как бы,… да нормально все. Играем мы так, дурачимся. Ты только это, ты только писать-то это не вздумай, да? А то ведь мой это, тогда уже с тобой сыграет в четко-метко, понял, да?
Он.  Вам это весело?...
Она. А че я реветь должна, что ли? Я ж не дура какая-нибудь.
Он.  Зачем вообще только за таких идут?
Она. А че, все идут, и я пошла.
Он. Вы  бесхарактерная девушка, я  это сразу понял.
Она. Ой, а кто щас характерный-то, а? Кто подобрал тому и спасибо.
Он. Вот и, правда, наверно, говорят, те девушки из прошлого, всегда буду интересней. У них чувство собственного достоинства было. Они себе цену знали, а щас че? Одни проститутки.
Она. Но, а мужики козлы все. Тоже известная истина.
Он. Нет, ну, это все ваши женские предрассудки. Это еще доказать надо.
Она. Че? Не доказано? Доказать? (Кричит.) Э, Андрюха, ходь сюды.
Он. Не надо, не надо. Иногда я верю вашим предрассудкам.
Она. Че не звать больше?
Он. Да где вы его вообще такого подобрали?
Она. А, это очень просто. Такие легко ловятся. Я такси ловила, а потом смотрю стоит на обочине такси, я подошла, а он там сидит… Говорю: «Подвезите». А он сидит там за рулем, никакой, и говорит: «Девушка, вы меня подвезите». Ну, я водить то умею, скинула его на заднее сидение, сама за руль. Так вот и его домой довезла, и себя подвезла. А утром машину обратно к его дому подогнала. Так и познакомились.
Он. А какая у вас свадьба была? Она вообще была? Она была красивой?
Она. Еще спроси, романтичной? Какая… Ну, как все сначала копили на свадьбу, а он на спор пошел и купил музыкальный центр на эти деньги. Скотина! Вот и успели только сделать билеты пригласительные. Ну потом просто в загс пошли, по блату там, без очереди нас пустили, так как его в армию забирали, вот нас по быстрому… А там еще в загсе выяснилось, свидетели ведь нужны.  Пошли на улице поймали кого-то. А потом и кольца остались в кармане, дома обнаружили. А потом пошли, купили пряники, поели с чаем. Вот и вся свадьба. Красивая?

Слышно как за дверью поет мужской голос: «Пусть мама услышит, пусть мама придет, пусть мама с ментяры меня заберет…» После раздается стук в дверь. Она подходит к двери, осторожно ее приоткрывает, не до конца… Мужской голос за дверью: «Я не понял, это ты че с кем там, ты долго еще там...»

Она. А это баушка. Ну, как баушка, ну типо сожитель ее. Ну не сожитель, а вместо нее теперь тут. Ну, он теперь вместо нее. Ну?
Снова ей в лицо прилетаем  подача кулаком. Она быстро захлопывает дверь. Раздается мужской смех.

Она. Засранец, не честно, опять подловил. (Смеется, подтирает нос). Видал, да, какой ловкий?... Че замолчал? Че уже не подашь полотенце? Слушай, не смотри на меня так. И не смей меня осуждать. Ты привык один, как затворник жить. Это не значит, что все такие. Сидишь тут, как этот, олень. По сути ничего не делаешь, никакого кайфа от жизни. Вся жизнь так мимо тебя и пройдет.
Он. Я просто уже нашел себя… в литературе.
Она. И че? А как это на себе почувствовать?
Он. Ты не понимаешь. У меня другой кайф, ни как у вас. Я когда пишу, я чувствую, что владею всеми. Когда у других людей случается та же реакция, что у меня, это значит, я держу их в своей власти. Это как бы они все у меня под пяткой. То есть, я никуда даже не выхожу для этого, но куча людей в моей власти. И я могу просто лежать на диване, знать об этом, и в этом кайф. Просто знать это.
Она. Типа, ты их всех поимел, да? И лежишь, такой один знаешь это, а они этого не знают, да?
Он. Ну, как-то, так. Да.
Она. То есть типо ты один такой кайф словил, да, а остальные даже не почувствовали?
Он. Да. Именно так.
Она. Ну, вот. Что и следовало доказать. Козел! Какие тебе еще доказательство надо? Так вот вы все одинаковые, сами кайфанете, а мы никогда ничего не чувствуем.
Он. Да нет, ты не так поняла. Я не об этом.
Она. Че не об этом? Все всегда об этом. Одно у всех на уме.
Он. Я про духовное. Я про то, что я мысленно всех держу.
Она. Ой, а скажи мне, кто хоть раз кого-то мысленно не держал? Знаем мы эту фантазию.
Он. Тебе не понять этого, что значит держать кого-то в кулаке. Владеть умами всех.
Она. То есть, хочешь сказать, тебе и бабу не надо?
Он. Нет. Думаю, что нет.
Она. Ну, а как же там одна единственная, неповторимая… стихи-то кому будешь посвящать?
Он. Мне достаточно и того, что я чувствую, что они все мои. Тогда мне и той одной единственной не надо, когда они все мои, когда их много, и ты лежишь и знаешь, что они все твои и их много. А тогда зачем тебе одна нужна?
Она. Ну, че я тогда пошла?
Он. Нет, почему? Подожди.
Она. Ага, че зачесалось? Так-то вот... наплел тут. Сам-то понял, че сказал?
Он.  Мне просто нравится с тобой разговаривать. Вот и все. Останься.
Она. Извини, но мне не нужны все, мне достаточно только одного, чтоб мой, и ни чей больше.
Он. Да ты просто жадина.
Она. Да ты сам свинина. И попробуй только про нас че-то черкануть. А то слишком много вопросов стало.
Он. Не переживай, то что я пишу для себя, я никому не показываю. Это потому что мое…

Другая комната. Она все также сидит, поджав к себе ноги…

Он. А как вы праздники справляете?
Она. Что?…я…да как? Да… нормально, как… я, я вешаю гирлянду на люстру и голая лежу под люстрой на диване. Он у меня как раз под люстрой обычно стоит. И смотрю, как лампочки мигают.
Он. Красиво.
Она. Самой нравится.
Он. Я тоже люблю, полежать, пофантазировать. Раньше книги все взахлеб читал. Дак, всегда себя представлял, что я там внутри сюжета. Что я, например, машинист, остановил поезд и женился на Анне Карениной. Я вообще любил всех женщин всех романов, которые прочитал. Я даже со всеми с ними переспал.
Она. А я,… я тоже себе представляю многое, особенно в день рожденье… я в свой день рождение звоню всем бывшим, нынешним, кто мне нравится, или нравился, с незнакомого номера, и молчу…. Молчу в трубку, а они мне: «Але, але, слушаю, кто это? Вас не слышно…» И тем самым, они как будто поздравили меня, даже, не подозревая об этом. А потом кидают трубку. А я слушаю их голос, и пусть даже какие-то секунды…
Он. И что ни один даже ни пришел, не позвонил реально сам? Никто взаимно не ответил?
Она. А я и не жду ответа. Мне и так… и так нормально. Просто так любить для себя, внутри себя. Любить ради этого ощущения любви, ничего не ожидая в ответ... Просто носишь в себе это ощущение влюбленности, и как-то на душе хорошо.
Он. А сказать ему не пробовала? Кому-нибудь из своих…
Она. Тогда это все заканчивается, а я не хочу, чтоб все закончилось. Пока есть какая-то не договоренность, неизвестность, тогда это всё длится.
Он. И тебе хорошо? И ты не страдаешь оттого, что например, не можешь с ним поговорить, когда хочется, просто постоять рядом, но не как чужие люди стоят рядом, а как близкие?
Она. Хочется,… но ведь,… взаимной любви нет? Это же все знают. Просто я научилась жить с этой мыслью, и просто наслаждаться внутренней влюбленностью к кому-нибудь.
Он. Но как же тогда все люди вокруг женятся, детей рожают, если нет взаимной любви?
Она. Наверно из расчета или из привычки друг к другу.
Он. Ну, так если будешь думать, так всех и проворонишь. Не успеешь сказать. А вот переступила бы свою гордость…
Она. А я хотела один раз сказать. Даже набралась смелости, но не успела… Он тогда один раз приходил ко мне во сне. Думала просто сон. Хотя он мне никогда не снился. Ни разу. Даже когда говорят, что если с вечера думаешь о человеке, он тебе приснится, но мне ни разу. Хотя много думала. А тут приснился… но я тогда еще не знала, что в то утро, когда я проснулась, села на кровать, ноги вниз свесила, болтала сидела ими, и прокручивала сон в голове… в это время  в городе стало на одного человека меньше. Тогда  я не знала этого... я была счастлива от этого сна… я только потом поняла, что этот сон… это он так приходил попрощаться со мной, а я даже этого не почувствовала. Утром. Я ничего не почувствовала. Я была счастлива… а  город опустел, навсегда…
Он. Ну вот… Не для всех жизнь открывается, многие так и живут, как слепые тараканы.
Она. А… можно, на прямоту?
Он. Что, все-таки, согласны, что так проще?
Она.  А я хоть немножко вам понравилась?
Он. Немножко, да, а много, нет.
Она. Та есть, не женился бы на такой?
Он. Нет. На бизнес леди нет. На них сейчас никто не женится. Боже, упаси!
Она. Про всех-то не говорите.
Он. Ну, тогда мои соболезнования, тем, не всем.
Она. Спасибо, за вашу откровенность.
Он. Да не за что. Мы же на прямую. 
Она. Да, и за это спасибо. (Пауза.) То есть, че, вообще никак?
Он. Я женат, и у меня двое детей. И я вставляю окна, чтобы покупать жене прокладки. И я счастлив.
Она. Ну…, значит, каждому свое. Кому-то любовь, кому-то дар какой-то. Карьера, например.
Он. Карьера… тоже мне дар. Я, знаешь, в стольких квартирах побывал, наслушался этих планов, историй, будущее…. А потом стою где-нибудь в магазине в очереди, смотрю лицо знакомое, тоже в очереди стоит, только с бутылкой водки или вина, а взгляд пустой. Такой мертвый уже, в одну точку смотрит, а на лице прям счастье написано. Все планы написаны. Фигали, счастливый, у него ж своя хата, пусть даже девять метров, зато свои. И вино самое нормальное такое, дорогое покупает...  и стоит, как камень, ни слезинки. Наверно, тоже статус не позволяет, на показуху плакать. Дар, не правда ли?
Она. Да дело не в этом… я, может быть, и плачу, плачу даже больше, чем те, которые на показуху плачут. Дело в том, что я даже не могу выдавить слезу при ком-то. Я даже заставляла себя, хотела проверить, могу ли я, но нет, только ком в горле, а дальше не пошло…. Я помню, помню даже, на похоронах у матери я не проронила ни слезинки. Помню, все ревели, стояли, ну, как обычно это бывает. А я стояла как камень, как льдина холодная с белым лицом. Кажется, я даже не моргала. А потом все шептались: «Посмотрите, какая холодная девочка. Даже ни грамма чувств и сострадания к матери»… но никто, никто тогда не знал, какой крик у меня был внутри. Никто не слышал его. Только я. Только я одна слышала этой вой. Я стояла и слушала его с холодным лицом, как камень. С лицом, на котором ни одна мышца, ни одна черта не выражала никаких эмоций.  И вот, тогда я поняла, что даже если б я и хотела зареветь при ком-то, даже если б захотела отпустить эту слабость, я бы не смогла. (Пауза.) Ха, какая холодная девочка. Какая холодная девушка. Мама, мама, смотри, какая холодная тетенька. Какая холодная женщина. Какая холодная бабушка. Какая она холодная… лежит…
Он. Это все,… ваше отчаяние, ваш  угол, девять метров и вино… Я доделал.
Она. Что?
Он. Окно. Не всё, правда. Не получилось в один день. Напарник доделает. Там по его части.
Она. Вы, уходите?

Другая комната.

Она. А хотя знаешь, я вот тоже когда-то этим бредила.
Он. Чем?
Она. Ну, вот этим вот, тоже прикинь, писала че-то. Только я все по стихам угорала. Поэтесса, прикинь.
Он. Как-то я смутно тебя представляю в этой роли.
Она. Да че ты, ладно? Думаешь один такой? Да каждый этим болел когда-то. У меня даже есть самый любимый стих мой… ну, как стих, это типо послание, типо записки. Андрюха меня тогда доводил че-то сильно. Аж, жить не хотелось. Дак вот я написала. Ну и как-то получилось это,… ни о чем, короче, получилось, не романтично… но мне все равно нравится…. Че, послушаешь?
Он. Ну, давай…
Она (встает, откашливается). Устала быть сильной и мудрой, устала спасать, побеждать, выживать. Хочу, чтобы нежные губы могли о любви прошептать. В объятьях уснуть, раствориться, наговориться, напиться, забыться. Чтоб все это было еще и еще...
Он. Хахахаха!
Она. Че ты ржешь, придурок?
Он. Это очень банально.
Она. Ну, дак  че ни каждый же день записки такие пишешь. Тут практика нужна.  А жить то мне не каждый день не хочется. 
Он. Знаешь, у меня тоже были такие минуты. Дак я для такого случая шаблон заготовил. Ну, чтоб сразу готово было. Он, в принципе, всем подойдет, можно от любого лица читать. (Он быстро достает из тумбочки тетрадь.) Вот, послушай. Если, тебе это когда-то понадобится, можешь мое взять. (Он читает.) Я так одинока. Мне надоело просыпаться одной в холодной постели и прижимать к себе не тело любимого человека, а мягкую игрушку, которую он(она) подарил(а) в день нашего первого знакомства! Моя квартира опустела, и сердце ноет от тоски, оно разбито на маленькие кусочки... я так хочу снова ощутить любовь и ласку любимого человека! Одиночество угнетает меня. Невыносимо смотреть на влюбленные пары. Всё. Я приняла окончательное решение, и не думайте останавливать меня и надеяться спасти на такой-то улице. Я все равно совершу вознесение себя в иной мир. Прощайте все, я вас любила, а вы меня нет. P.S. Прошу никого не винить в содеянном. Два раза P.S. Эх, Катя, Катерина, ты во всем виновата.
Она. Эээ, че за Катерина?
Он. А это уже так, мое личное, но ты можешь вставить сюда любое другое имя, какое тебе нужно. Это универсальная заготовка.
Она. Че то у тебя тоже банально. По бабски как-то.
Он. Зато у меня по объему больше.
Она. Ну разве что, только… А че там в твоем нытье, тоже так по бабски было? Понятно, почему никому не показываешь.
Он. Один раз я приносил показать. А заказчик так и не прочитал. Он просто всегда спрашивал, что там внутри? Есть ли там гламур? Конечно, же нет. Я потом писал, и добавлял гламур. Хотя, что это? Я не совсем понимал. На другой раз, он отвечал, что через чур много гламура стало, это так банально, это уже штамп, чего-то другого хочется. Надо чтоб было больше абсурда. Я ему несу другое. А он потом говорит: «Что ты мне принес? Это Абсурд какой-то. Мне нужно про людей, про живых людей. А это что?» Потом фантастики захотел, реальность ему надоела. А потом ему нужны были страсти. Говорит мне: «Ты видел последние сериалы? Ты видел, сколько там страсти? А у тебя, где страсть? Миру нужна страсть, нужны эмоции, миру нужны мурашки по коже, а то, что уже стало с миром?»
Она. Да  мир ваще офигел в доску. Зажрался совсем уже.
Он. И так каждый день. Я приносил ему на флешке, а он все стер, и сказал, что это вирус все сожрал.
Она. Да он тебя динамил просто.  Да ты в следующий раз, скажи ему, скажи… скажи ему не фиг на фиг. И все! А больше и не говори ничего.
Он. Он меня дураком считал.
Она. Дак а че там внутри-то было, про че там?
Он. Я это увидел в новостях. А потом решил дописать историю, додумать… И там было про то, как один маленький мальчик ходил по улице и искал деньги, или просил их, чтобы купить куклу для своей младшей покойной сестры, которую сбила машина, чтобы, когда и мама его тоже пойдет к Богу, взяла бы эту куклу с собой,… туда, для его сестренки. (Пауза).
Она. Слушай, ты не дурак. Ты реально не дурак.
Он. Ты так думаешь?
Она. Ну да, а че?
Он. А то я уже  и сам себя стал таким считать.
Она. Это все из-за того, что ты не выходишь никуда. Сидишь тут в стенах. Они давят на тебя, а потом вообще сопьешься, это доказано. (Открывает его холодильник.) Что у нас здесь? Ого, вот и винцо. Что и следовало доказать.
Он. Это старое. Оно просто тут…
Она. От баушки да, осталось?..
Он. Мне ее холодильник достался,… с продуктами…
Она. Слушай, блин… так-то вот, жалко, что так мало пожили вместе. Интересный ты так-то. Я б ведь, тебя могла и на прогулки выводить, хоть иногда.
Он. В смысле?

Другая комната. Он подходит к ней, стоит напротив нее.

Он. Вы что, правда, думали, что я могу остаться?
Она. … я, я в смысле, окно… окно-то не доделали.
Он. Нет, признайтесь, вы думали об этом?
Она. Хотя бы доделайте дыру, а то ведь дуть будет…
Он. Нет, а что, а я ведь могу остаться,… хотите?
Она. Мне все равно.
Он. А, если напрямую?
Она. Не все равно.
Он. А давайте, давайте так,… я останусь, только… только ты зареви. Вот, прям сейчас, возьми и зареви.
Она. Ты че?
Он. Нет, я, правда. Я реально, хоть навсегда останусь, хоть даже семью брошу, хочешь?
Она. Ты так легко ими раскидываешься?
Он. Вот, только, если увижу, что у тебя хоть глаза на мокром месте, тогда брошу. Вот прям клянусь. Реально, брошу.
Она. Я не могу. Я не умею, я же сказала.
Он. Умеешь. Все умеют.
Она. Я не могу. Я хочу, но не могу.
Он. Статус, да? Положение не позволяют?
Он подходит к двери, Она идет за ним, делает мышцами лица какие-то усилия, чтобы зареветь, часто моргает.

Он. Ну, что ты кажилишься, давишь из себя, придумываешь. Ни в умении дело. Чувствовать надо, хоть что-то, хоть иногда.
Она. Я не могу.
Он. Каждый может, когда хоть что-то чувствуешь…. Пустая ты, хорошая, но внутри пустая. От того и слез нет. Вот и все. Пока.

Другая комната.

Она. Дак, мы с Андрюхой съезжаем скоро. Дорого тут.
Он. Те есть как, то есть ты к нему пойдешь?
Она. В смысле? А ты че… ты че думал? Шустрый ты, я смотрю.
Он. А зачем тогда столько наговорила?
Она. Щас, ага, с разбегу прям к тебе…
Он. Раздразнила только.
Она. Я от этого-то мудака не ухожу столько, а к тебе прям бросилась… и чем дразнила-то? Сам позвал, зайти.
Он. А ведь, я тебе столько доверил своего, личного.
Она. А я че просила?
Он. Уходишь, значит?
Она. Я ведь, сказала тебе. Забей на все. Живи так,  чтоб по фиг все было. Да и не пара я тебе. Че навыдумывал-то? Да и мне твое духовное в жизни не понять,…  я простая, понимаешь, простая земная баба, у которой простые три потребности, как у всех земных людей. Озвучивать не будут, твой нежный слух не выдержит.
Он. Бесхарактерная... уходишь, значит?
Она. Конечно, ухожу. Я ж пофигистка. Забей и ты.
Он. То есть, так вот в раз можешь бросать людей? Раскидываться ими? А я ведь начал к тебе привыкать.
Она. А че, все так делают, и ты так делай. Забей на все.
Он. А ты зачем меня тогда слушала, зачем советы давала? Кинула бы сразу же.
Она. А че,  Андрюха своим делами занят, а мне че делать? Вот и потусили вместе.
Он. Ну и уходи…Дура…

Другая комната.

Она. А че тогда пришел?
Он. Вообще-то я окно приходил делать.
Она. Я не могу.
Он. Говоришь, крик у тебя, больно? Никто не слышит? …а даже глаза не блестят.
Она. Я не могу.
Он. Вот и живи со своей гордыней.
Она. Не уходите.
Он. Зареви. Реально ведь, семью брошу. Только зареви.
Она. Не уходи.
Он. Зареви.
Она. Я не могу.
Он. Зареви.
Она. Не уходите.

Он, глядя на нее, молча, выходит из комнаты, закрывает за собой дверь. Она учащенно дышит.

 Она. Я не могу. Я не могу.  Не могу.

Другая комната.

 Она. Не привыкай к людям, кидай их всех, и уходи, находи новых, потом и их кидай тоже, и потом снова уходи, еще раз находи, и снова кидай. А если тебя нашли первым, успей ты кинуть первым. И так тебе весело будет жить… разнообразно хоть. А привыкать не надо. Отсюда и болячки все… Вот в чем твоя проблема. Давай, писатель, бывай…

Слышно, как кто-то с силой закрыл подъездную дверь, после в квартире раздается нечеловеческий крик, от которого вниз летят осколки, нового окна…

Конец.